➰➰➰
Иерэ снимает с себя облачение, в котором пел утреннюю молитву. Всё размеренно и возвышенно. Именно так и предсказывал Правитель, когда три года назад говорил с ним, мальчиком, на которого обрушилось так неподъёмно много… … — Твоя жизнь отныне не будет принадлежать тебе, Иерэ. Благодаря данному тебе Божественному голосу, о Океаноголосый, — тут Верховный Говорящий поклонился. Поклонился! Ему, Тэхёну! — ты перестанешь быть той личностью, которой был до сих пор и, возможно, которой хотел бы стать. Ты станешь только тем, кем тебе предназначено быть — Верховным жрецом. Твоё рождение было предсказано в священных текстах. Тут Верховный величественно протягивает руку, а Первый советник вкладывает в неё хрупкий манускрипт. Правитель аккуратно разворачивает сокровище: — Посмотри сам, Иерэ! Тэхён сквозь сдерживаемые слёзы смотрит в свиток и ничего не видит: плывущие строчки наверняка рассказывают, что у него теперь ничего нет, кроме его голоса. Всё остальное заберут. — Счастливейшее время наступает! — воодушевлённо продолжает правитель государства. — Твой дивный голос будет сопровождать каждого гражданина нашей страны. Тебя будут считать воплощённым божеством! — мужчина замолкает, приложив руку к вздымающейся груди — он волнуется. — Но ты принесёшь в жертву абсолютно всё. Тэхён не может произнести ни слова, лишь смотрит большими детскими глазами с мокрыми ресницами на двух самых влиятельных людей страны. — Я отчасти понимаю: ты смущён и ошеломлён, — подхватывает объяснения Сокджин. — Может показаться, что тебе не дают выбора, что тебя ведут как агнца на заклание… Но поверь, это лишь кажущаяся обреченность. На самом деле ты добровольно положишь все свои человеческие богатства на алтарь Небоголосого Ымсама. — Меня… оскопят? — внезапно поражённый страшной догадкой, он выпалил жуткое слово. Правитель и Советник переглянулись серьёзно. — Почему ты об этом подумал? — прищурил проницательные глаза Говорящий. — Ну… Потому что следующая жертва — это только… смерть… — он почти теряет разум от того, что произносит. В его мозгу молнией проносятся картины, как его голос записывают на палеофон во всех возможных вариантах: все молитвы, все праздничные песни, все медитации, с хором и без… А потом красивый плот, украшенный цветами, отплывает от пристани, а на берегу остаётся рыдающая толпа, в которой мама, Чонгук, папа, мастер Мин… И специально вышколенный Змееголосый стреляет зажжённым факелом ровно в середину плота. С телом Тэхёна. В смысле Иерэ. Слёзы бегут по нежным щекам, он всхлипывает и боится услышать ответы на вопросы. Верховный Говорящий встаёт со своего трона, подходит к нему вплотную и кладёт тяжёлые ладони на вздрагивающие плечи: — Ну что ты, мальчик? Как же так можно думать? Жертва — она, конечно, жертва, но не до такой степени. И оскоплять тебя нельзя ни в коем случае — твой голос сразу изменится. А тем более убивать! Неужели такие слухи ходят в народе о судьбах жрецов? — Нет-нет, — совсем немного проясняет разум Тэхён, — я вообще никогда не думал об их жизни. Они выше нас всех, понять их служение и предназначение — это недоступно для наших скудных умов… — А вот тут остановись, — правитель сжимает плечи и пронзительно смотрит в глаза юноши, — и послушай очень внимательно: отныне ты выше всех жрецов, ты — Верховный. Чтобы ты смог это осознать, принять и принести свою прошлую жизнь в жертву, тебя будут готовить лучшие учителя и богословы. И это продлится от шести до девяти лун. Ты станешь настоящим жрецом с самым чудесным голосом! — в глазах Верховного неподдельный восторг. ➰ По истечению семи лун Тэхён стал ощущать себя совершенно другим человеком: предназначенным, должным. Он дни и ночи проводил в молитвах и медитациях, которые перемежались приходом философов и богословов, ведших с ним мудрые беседы. Каждое утро он вместе со всей страной молился под записи голоса предыдущего Жреца. Да, Иерэ рассказали, как неожиданно его предшественник утратил свой дар. Уроками голоса с ним занимался Сул, который с самой первой их встречи поверил в божественное предназначение этого конкурсанта. … Аскеза, которая должна была его привести к осознанию своего предначертания, давалась вначале с большим трудом. Он плакал и мысленно прощался, стараясь смириться со своей неожиданной судьбой, запечатывал в сердце любовь и сохранял в памяти светлые образы близких. И снова плакал… Вспоминал мамины объятья и плакал… Слышал в голове шутки Гука или его сдавленный шёпот «Молчи-и-и, Тэхён…» с соседнего персикового дерева. И опять заливался слезами. Но мудрые наставники помогали ему ступать по раскалённым углям новых знаний. Так, чтобы он стал выше боли и не чувствовал её — ведь этот путь он мог пройти только сам, не опираясь ни на чьё плечо. День за днём он оказывался в своей пустой келье с соломенным тюфяком и сальной свечой, не замечая ломоты в спине и гула в ушах. Садясь в позу для медитации, он мгновенно уносился в ранее недоступные для него высокие сферы, возносящие над обычными человеческими радостями. Но неустанные тренировки и практики привели его мастерство к порогу Просветлённых знаний. В пятницу, через восемь полных лун, это случилось. Глубокой ночью, заканчивая молитву, Тэхён почувствовал, будто внутри него что-то родилось — он не смог противится зову, который ощутил в глубине своего сердца, как внезапно забивший подземный источник, вырывающийся на поверхность! Он как был — босой, в своей холщовой тунике — устремился в Зал Голосов. Почти полчаса очень быстрым шагом, и вот он встал в центре — на ту самую перламутровую раковину, с которой впервые огласил своим голосом высокие своды Храма. Теперь он ощущал себя словно дома. Даже больше — в самом себе! Словно Храм стал им, жрецом Иерэ. Он стоял молча с закрытыми глазами в пустом зале и вместе с восстанавливающимся дыханием впитывал в себя необъяснимую силу… Новорождённый Верховный жрец вдохнул и запел песню, которой не было ни в одном сборнике песнопений, даже самых тайных. Эта песня лилась напрямую из его возвысившейся души, означая его перерождение и принесение себя в жертву. Абсолютно добровольную. … Первым в зал вбежал Сул, затем из тёмных галерей появились один за другим Слушающие, некоторые сразу входили в зал на коленях: ведь перерождение Океаноголосого — это мистическое откровение! Наблюдать таинство — настоящее счастье для верующих! Когда из нефа вышел Правитель с небесно-лазоревой накидкой, он лишь взглянул в глаза Иерэ и всё увидел в них. Новый жрец медленно скинул своё рубище, оставшись обнажённым, и со склонённой головой принял на плечи свой высочайший сан. Верховный Говорящий, укутав его тело волнами голубого шёлка, упал на колени… Через день на рассвете Иерэ вышел на балкон своей башни в маске, оставляющей открытыми только губы. Он увидел множество людей, который подняли свои лица, чтобы увидеть его, Океаноголосого. Он не знал, есть ли среди них родители и Чонгук, но эту первую молитву в своей новой жизни он обращал только к ним — любимым, к которым он отныне не сможет протянуть своих рук. Взошедшее солнце разлило лучи по огромной площади, жрец закрыл глаза и запел. Опять слёзы полились из-под маски, но голос от этого становился только проникновеннее и глубже, вибрировал и возносился к небу. Иерэ точно знал: где бы ни находились родители и Гук, они непременно узнали его голос с первых же звуков. Потому что в свою молитву он вложил всю душу, всю свою любовь, все самые горячие слова прощания, все свои уже выплаканные слёзы. Иерэ уверен — они всё поняли. И смирились. Ведь их Тэхён — сам Океаноголосый! Какой почёт!➰➰➰
С тех пор к Техёну никто не обращался «юноша». Он стал Иерэ. После той ночи, когда его признали Верховным жрецом, жизнь стала ещё больше похожа на сказку. Только ведь в сказках всегда бывают какие-то условия, которые надо выполнить до того, как «и жили они долго и счастливо». Перед такой прекрасной фразой кому-то из сказочных героев нужно стереть трое железных башмаков и сгрызть три каменных хлеба, кто-то должен найти то-не зная что, некоторые герои попадают к чудовищам, от которых нужно сбежать хитроумным образом. А кто-то проходит испытание одиночеством. В красивой золотой клетке, с вкусными яствами, в богатых одеждах, почитаемый и восхваляемый — да что скрывать! Обожествляемый! Это как раз про Тэхёна. Про Иерэ. Потому что у него забрали всё, чем он дорожил в своей прошлой жизни, кроме голоса. Из-за этого самого голоса он оказался в прекрасном запертом мире: без друзей, без любви, без родителей, без свободных прогулок. Его лицо имеют честь видеть только несколько человек: Верховный Говорящий, Первый советник, Сул, личный слуга и помощник, личный брадобрей и личный лекарь. Для остальных лицо Иерэ — тайна, скрытая под перламутровой маской. Теперь у него есть всё, о чём мечтают глупцы: богатство, влияние, знакомство с самыми сильными людьми в государстве. Но у него забрали молодость. У него забрали родителей и Чонгука. У него забрали имя. Свободу… Жизнь. Твоя жизнь отныне не будет принадлежать тебе, Иерэ. Он смиренно принимает всё, что изменилось в его судьбе. Ведь он живёт этой жизнью уже три года. Не испытывает при этом сильных эмоций, словно находясь выше всего происходящего. Но всё-таки, несмотря на своё высокое положение, иногда он не находит ответы на простые вопросы. Все-таки он так молод! Для прогулок предназначен внутренний двор и сад Золотого Дворца, где ему нередко составляют компанию Сул или Сокджин, иногда даже Верховный Говорящий. Однажды он гулял вместе с Правителем, беседуя о предстоящих празднествах и о визите трёх старейшин горных монастырей. Их традиции служения очень интересны жрецу. Верховный очень умный и приятный собеседник, с ним каждый, наверное, чувствует себя уважаемым и достойным. Жрец спокойно позволил себе спросить: — Скажи мне, своё истинное имя возможно забыть? — Конечно, нет… — задумчиво и честно ответил правитель. — Как ты можешь забыть голос матери, которая тебя звала ласково — она ведь называла именно это имя. Оно с тобой навсегда. Это символ — ты его не забываешь, но позволяешь так себя называть только самым близким людям. Тем, кому доверяешь, — он замолчал, размышляя, но продолжил: — И на могильном камне будет выбито твоё имя — оно вернётся к тебе, когда тебя здесь уже не будет. Иерэ недолго подумал об этом. — Ты помнишь моё имя? — посмотрел он на собеседника. — Помню, но не произнесу его, пока ты не позволишь. Жрец остановился и посмотрел прямо в глаза мужчине: — А как зовут тебя, Верховный? На лице правителя отразилась борьба и сомнения. Но затем он произнёс: — Ким Намджун, — и протянул руку ладонью вверх. — Ким Тэхён, — выдохнул своё имя жрец и накрыл ладонью руку человека, который показал ему своё доверие. Он очень любил тайные поездки в закрытом паланкине на дальние оконечности полуострова. Там можно выйти на берег и насладиться шумом волн, шелестом листвы на вольном ветру. И даже в этом случае Иерэ не снимает маски, закрывающей пол-лица: ведь стражники, выставленные по периметру широкой цепью, тоже не должны видеть его человеческого обличья. Его охрана падает ниц, когда он приближается к кому-нибудь из них на несколько метров. Однажды Иерэ захотел на окраину столицы к садам фермеров. Вскоре носильщики доставили его на место. Молодой мужчина вышел к темнеющим за чужими заборами деревьям, вдохнув всей грудью аромат зреющих плодов, который ночью усиливался — и горло его сжала такая внезапная тоска… Как же он скучает! Гук-и… — О Ымсам, если Ты забрал меня к себе в услужение, то почему мучаешь моё сердце? — с горечью простонал он, опускаясь на колени перед неизвестным садом… Полночи после того он медитировал и успокаивал взбудораженную свою душу, давая обещания больше так не испытывать её. Девушкам и юношам, которые по его редким просьбам приходят для ночных утех, завязывают глаза. И те не смеют снять повязку под страхом вечного изгнания. Сначала Иерэ старался запомнить, с кем ему понравилось быть больше всего. Но все ночные посетители были каждый по-своему прекрасен в постели, так что смысла в запоминании не было. Самое любимое его время было ранним утром. Он просыпался ещё до рассвета, распевался — теперь ему не нужен был учитель, Иерэ сам знал, как разогреть голос, — и с первыми лучами выходил на балкон своей башни. С небольшого огороженного выступа на самом верхнем этаже он смотрел вниз и вдаль, на раскинувшееся перед ним великолепие, набирал в лёгкие утренний воздух и пел. Это были минуты всепоглощающего вдохновения и счастья! Благодаря этим моментам Тэхён мирился со своей жизнью, прощал Иерэ за его несвободу. Ведь он оказался богоизбранным Жрецом, тут никакие увёртки не сработают — он принадлежит культу, своей стране, обществу. Вечерняя же молитва почему-то всегда поднимала в его сердце лёгкую дымку грусти. Это была молитвенная колыбельная своему народу, уставшему после дневных забот и уходящему в чистый сон. После этого он сам молился ещё около двух часов и лишь после этого благодарно закрывал глаза. И только в самом тихом тайнике его сердца, о котором он сам иногда забывал, хранились голоса и лица дорогих людей: родителей и Чонгука. Но Иерэ заглядывал туда как можно реже…➰➰➰
Сегодня Сокджин чрезвычайно доволен собой. И вообще, и в частности. Для начала его расторопный помощник нашёл ту артель, которая занимается самыми разными работами (в том числе и помывкой окон), которую нанимали хозяйственники из Университета. Хвала богам, что парень не спрашивает лишнего, а исполняет именно то, что поручил советник: найти того, кто мыл окна на четвёртом этаже в день открытия выставки. Предельно понятное задание принесло чёткий результат в виде бумажки с именем певуна. А вот дальнейшее требовало некоторого творческого подхода. Конечно, можно направить к певучему мойщику человека со словами: «Тебя, парень, приглашают на работу в дом Первого советника государства». И как себе это можно представить? Что будет с несчастным, которому как снег на голову упадёт такое лестное предложение? Да ему обеспечен мгновенный апоплексический удар! То есть надо сделать это тоньше. Несколько раз измерив шагами длину, ширину и диагональ своего обширного кабинета, Сокджин нашёл нужную идею. Но в Университет всё-таки придётся наведаться. Предварительно он отправил гонца с письмом к ректору, в котором просил о встрече в частном порядке. Дождался ответа с любезным приглашением на беседу сегодня же в пять пополудни, если досточтимому Советнику будет удобно. Вполне! Крытый паланкин Советника незадолго до указанного срока был доставлен к главному корпусу учебного заведения. Ректор встречал Сокджина на пороге, мелко кланяясь. За его спиной ещё мельче — почти конвульсивно — дергался вверх-вниз их главный хозяйственник. Та-а-ак… И почему этот человек настолько не в себе? Отчего его щёки покрыты неравномерными красными пятнами? Буквально неделю назад, на приёме, никаких кожных болезней у этого толстячка не наблюдалось. И его жесты уж слишком подобострастные — с чего бы так лебезить? — Приветствую тебя, друг мой! — сердечно поздоровался Советник с учёным. — А к вам, уважаемый, у меня есть несколько вопросов, — обратился он к хозяйственнику и окончательно убедился, что в Университете за время каникул нужно непременно произвести проверку. Потому что от слов Сокджина толстяк разве что в обморок не упал. А вот глаза закатил очень красноречиво. … Буквально через час Сокджин получил одобрение на покупку понравившегося ему дивана из запасников музея. Как оказалось, этот экспонат был изготовлен почти десять лет назад выпускником, который теперь преподаёт в университете. И буквально сейчас с ним можно говорить о цене. Сокджин доброжелательно попросил привести прекрасного мастера пред свои светлы очи. Мастером оказался худой, одухотворённый и вёрткий мужчина с нервными пальцами. Советник неизмеримо бы удивился, если бы мастер ответил что-то другое. Но он сказал именно то, что и ожидал услышать Сокджин: — Для меня будет большой честью подарить Вам, глубокоуважаемый Первый Советник, своё скромное творение, — и почтительно склонился пониже. Сокджин тоже ожидаемо рассыпался в похвалах и благодарностях. Когда хозяйственник понял, что Советник пришёл не по его душу, он как-то даже поздоровел: и цвет лица выровнялся, и смотреть веселее стал. Ах, как люди прозрачны! Открытые книги с крупным шрифтом! — А вас бы я хотел попросить об одной услуге, господин Хо, — с тонкой улыбкой обратился он к мгновенно обмершему хозяйственнику. — Пусть эту прекрасную вещицу доставят в мой дом силачи из вот этой артели, — написал он на бумаге название, — и чтобы среди них непременно был вот этот человек, — аккуратно вывел он имя Чон Чонгук. — Очень надеюсь, что с этим вы справитесь. Это важно, — подчеркнул он и увидел, что толстяк похудеет, облезет, из-под земли достанет, но певучий мойщик — а в данном случае носильщик — прибудет ко двору Сокджина с голубым диваном в крепких руках. — Да, конечно, господин, непременно сделаю, обязательно и в лучшем виде… — захлёбывался обещаниями несчастный. — Завтра же! — Буду благодарен, — чуть ослабил хватку своего взгляда Сокджин. Искусство ведения переговоров можно оттачивать бесконечно и в каждый возможный момент. Чем Советник и пользуется. И вот сегодня после обеда отец преподнесёт своей дочурке два подарка. И диван, и… А вот тут как пойдёт. Может, действительно перемоет тот парень все окна в доме и на том всё? Девчонка-то вздорная: это сейчас она ай как хочет послушать птичку с высоты, а потом ей это наскучит — и ищи, куда слугу пристраивать. Нельзя к людям относиться как к вещам: если ты берёшь человека на работу, то будь добр быть ответственным за всё, кроме его работы. Тут строго. Отец в нетерпении ожидает грузовую подводу, чтобы первым взглянуть на объект хотения. Что там в том певце такого, что Минсук готова с отцом родным из-за него не разговаривать? Очень любопытно, право слово! Цоканье копыт и покрикивания возницы он услышал за целый квартал — видимо, человек и конь с трудом находили общий язык. И если бы животное умело говорить, то оно ответило довольно крепким словцом в адрес своего погонщика. Но, к сожалению, конь мог только отфыркиваться, зато человек ругался и комментировал за двоих. Даже за троих. Сокджин подошёл ближе к окну второго этажа, чтобы хорошенько всё рассмотреть. Помощник тем временем давал распоряжения работникам: они открыли ворота на просторный мощёный двор, помогли аккуратно завести уставшего тяжеловоза и отошли в стороны, не мешая грузчикам делать своё дело. Ну что ж… Сложно почувствовать себя девицей девятнадцати лет (тьфу! вот же прицепилось это новомодное исчисление!), но Первому советнику государства нестыдно практиковаться и в этом. Итак, если бы он стал Минсук, на кого бы упал взгляд? Хм, явно не возница — сварливый и довольно грубоголосый. Отказать. С воза упруго спрыгнул плечистый парень в холщовой безрукавке и толстом кожаном поясе — чтобы защитить спину от повреждений. Ну-у, со спины очень хорош — волосы блестящие, мышцы крепкие, талия сильная и тонкая. Только вот он ослабляет ремни, удерживающие диван, и никак не повернётся. Хорошо, когда-то это всё равно случится. Ещё один грузчик с дальнего края подводы стягивает защитную ткань с произведения искусства: он ловко заворачивает покрытие в рулон, молниеносно орудуя руками — тоже мышцы на загляденье. Хм… И кто из них? — Ну что, Гук-и, взяли? — говорит «рулон». Ну вот всё и решилось. Только названый Гук-и снова запрыгивает на подводу и, широко расставив ноги, аккуратно подхватывает диванчик и наклоняет на себя. Второй грузчик продолжает движение, наклоняя, и вскоре парни с каким-то словом, созвучным с «Ах, мать…», одновременно ставят диван себе на головы и выпрямляются. Опять певун скрыл лицо! Но сейчас Сокджин разберётся с этим Чон Чонгуком! Советник выходит из своих покоев как раз тогда, когда парни входят в распахнутые двойные двери. Наверняка эти простые ребята не знают его в лицо, иначе бы «рулон» не спросил так бойко: — Куда несём, хозяин? — На второй этаж, прошу вас! — показал рукой Сокджин, а сам подошёл к комнате дочери и негромко постучал: — Минсук, дорогая моя, посмотри, что нам привезли! Ты будешь рада! Отец специально не открывал дочке сюрприза, чтобы увидеть её живую реакцию. Цоканье домашних туфелек приближается… — Что там, папочка? — уф, слава Ымсаму, у неё хорошее настроение! — Взгляни сама, милая! — ещё сильнее воодушевляется отец своему подарку. — О! Какой красивый диван! А это же?.. — выглядывает она. — Да-да, он самый, на котором ты заснула, моя радость, — улыбается родитель. — И это было так красиво, что я решил чаще это видеть в нашем доме. Грузчики меж тем осилили лестницу на второй этаж. «Рулон» очень тяжело дышит. — В какую сторону дальше, уважаемый? — звучит другой тембр. О да-а-а… Да. Нежный, игривый, мелодичный голос второго грузчика — причём дыхание совсем не сбито. Действительно сильный! — Сюда! — звонко отвечает ему девушка, ещё не догадываясь, кто перед ней. Но оба парня, как по команде, выглядывают из-под своей прекрасной ноши на девичью трель — ах, юность! — Ты?! — одновременно вскрикивают два голоса: Минсук и Чонгука. Ну, как минимум, это точно он. Полдела сделано! Сокджин смотрит развесёлыми глазами на дочку, которая и рада, и смущена, и старается не подавать виду. Но отец её знает — девочка счастлива! Она получила игрушку! — Да, сюда вносите, пожалуйста, — как можно более чопорным голосом говорит она работникам и отходит в сторону от дверей в свои покои.➰➰➰
Чонгук чрезвычайно доволен собой. Для начала: как он вообще умудрился не уронить диван себе на ногу, когда увидел «свою» голоногую красотку из Университета?! Это было настолько неожиданно, что до сих пор не верилось. Допустим, столица маленькая, и это могло быть простым совпадением. Но когда они с подельником поставили диван в одной из комнат девушки, где всё было такое нежное, благоухающее, тайное… М-м-м… Чонгук боялся, что сейчас девица нажалуется отцу на его наглость, и с парня снимут, например, кожу. Но вместо этого хозяин дома сказал, обратившись к нему: — Можно тебя, юноша, на несколько слов? А ты, Минсук, — добавил он очень ласково, — пока посмотри, где тебе твой диван больше по вкусу придётся — этот силач и один справится, — и увёл Гука за собой в другое крыло. И скорее всего, человек этот очень заслуженный. Столько книг, картин в коридорах! А в кабинете — так вообще как в каком-то ведомстве: стол огромный, стулья, как троны… — Садись, — указал он на один из «тронов» Чонгуку. Чон аккуратно присел на краешек, пытаясь уменьшиться. Зато хозяин напротив смотрелся в своём «троне» совершенно по-царски, беззастенчиво разглядывая его. — У меня к тебе разговор, Чон Чонгук, — сказал совсем другим голосом. — Я хочу взять тебя на работу в свой дом. Я знаю, где ты работаешь сейчас, знаю твоё жалованье и примерный круг обязанностей, — он промолчал, что знает также его возраст, имена родителей и домашний адрес. — У меня ты будешь получать больше, а работать — скорее всего — меньше. И жить я прошу тебя тоже здесь. И мне нужен именно ты. Чонгук молча хлопал красивыми глазами. — Объяснить или согласишься сразу? — спросил мужчина. Парень смог кивнуть и прошептать: «Объяснить». — Хорошо, объясню. Я не знаю, что ты там пел, когда моя дочка тебя увидела, но это именно она хочет, чтобы ты у нас работал. Подожди! — прервал он что-то булькнувшее в горле Гука. — Я тебя прошу: не откажи мне. Она у меня одна, я, конечно, её избаловал, но она росла без мамы, поэтому получала моей любви в тройном объёме. А государственная служба не давала мне много времени на воспитание. Ну… Что я тебе объясняю… Такая вот она, моя Минсук. Ты согласен, Чонгук? В ответ резко-отрицательное мотание головой. Молча, потому что голос пока не срабатывает. — Ну послушай меня, это не такая большая жертва: жить здесь, столоваться здесь, работать здесь. Ещё и денег больше отошлёшь родителям! И никуда не нужно добираться или ждать заказов, а? — и внезапно уловив нужную слабину, мужчина меняет интонацию с упрашивающей на сочувствующую: — Ты очень любишь маму? — Да… — просипел он. — Хорошо. Тогда я обещаю каждую неделю давать тебе один выходной день, чтобы ты мог бывать в родном доме. По рукам? И это хозяин называет «жертвой»? Это не жертва, а богатство! Если бы только не красотка из университета. Она всё портит. И она же очень сильно привлекает. — Ты знаешь, кто я? — устало спрашивает мужчина. — Нет, господин, — с опаской отвечает Чон. Мужчина вздыхает и довольно просто произносит: — Я Первый Советник Верховного Говорящего. Меня зовут Сокджин. Чонгук вытаращил глаза совершенно неприличным образом. И вообще не смог понять, как он себя-то на пол не уронил от таких новостей. Но именно этот довод — работать в доме Первого Советника их государства — оказался для Гука решающим. Опытный дипломат сразу уловил потеплевший климат в переговорном процессе и улыбнулся. — Ну что? По рукам? — Да… — всё так же безголосо отозвался Гук. — Тогда сейчас отправляйся в свою артель, а с вами поедет мой помощник. Он всё уладит с твоим Мастером. И обязательно переговори с родителями. И ещё, — чуть запнулся, но продолжил Сокджин: — Как мужчина мужчину прошу: пусть для всех на работу ко мне тебя пригласил именно я, хорошо? Не нужно вмешивать Минсук. Ты когда-то станешь отцом и точно меня поймёшь, — немного смущённо поджимает он выразительные губы. — Хорошо, господин Советник, — кланяется Чонгук. — А… Я её… Сейчас увижу? — добавляет с искренним испугом. — Не хотел бы? Не готов? — с сочувствием понял хозяин дома. — Хорошо. Я тебя через чёрную лестницу провожу во двор. ➰ И вот он сидит в своей комнате в большом богатом доме. Комната светлая, уютная, со всем необходимым — есть даже свой умывальник прямо в небольшом алькове возле окна. И одежда новая. И щетину он выскоблил как никогда в жизни. А всё равно боязно! Хозяин уехал некоторое время назад, осталась лишь прислуга и… Она. Минсук. — Молодой человек, — сразу после короткого стука открывает дверь строгая тётушка, — я бы попросила тебя перестать отсиживаться в комнате, а уже пойти принести молодой хозяйке свежие цветы из сада. Садовник всё приготовил, а ты никак не решишься, — неожиданно лукаво улыбается она и продолжает ласково: — Не бойся, сынок, я её знаю с пяти лет, всё время была няней моей малышке. Она, конечно, заноза, но бояться её не стоит. Ты ведь Чонгук? — мягко спрашивает няня, подходя близко — от неё сладко пахнет выпечкой. — Да, — кивает немного приободрённый Гук. — А я Чхохи, но если ты будешь меня звать тётушка Чхо, мне будет очень приятно, — улыбается добрая женщина. — Всё, беги. И не бойся её! Держа благоухающий букет перед собой, как щит, Чонгук, наконец, стучит в комнату Минсук. — Входи, — с какой-то дрожью в голосе отвечает хозяйка. — Цветы, госпожа, — пискнул Гук. И открыл дверь. Он вошёл в комнату и выглянул из-за охапки: а где эта заноза голоногая? Всё-таки зрелище её широко расставленных коленок, выглядывающих из разрезов платья, до сих пор волнует его мысленный взор. А в комнате никого нет! Гук делает несколько шагов вперёд и чуть громче зовёт: — Госпожа? Нет ответа. И как это понимать? Куда теперь этот веник девать? В обязанности Чонгука никогда не входило вставлять цветы в вазы. И тут за спиной раздался тихий вдох — Гук резко развернулся на каблуках и… Не удержав равновесия, приземлился прямо на мускулистую задницу и весь усыпал себя цветами. Красота! И тут Минсук, пытавшаяся прятаться у дверей, не выдержала и засмеялась — звонко, весело, открыто! — Ну ты и смешной! — воскликнула она и присела на колени рядом с парнем. — Аккуратно! Не уколись! У этих роз самые острые в мире шипы! Я всегда их боюсь. Но у них такой арома-ат, — мечтательно прикрыла она глаза. Сказать, что Чонгук с трудом верил происходящему — это ничего не сказать. Он опять мог только моргать, глядя на очень красивую нежную девушку рядом собой, которая так просто разговаривала с ним. — Ну что ты хлопаешь ресницами? — она убрала несколько разноцветных лепестков матиолы, застрявших в его волосах. — Я Минсук. А ты? — Ч-чонгук, — когда ж в этом доме он сможет нормально говорить? Только сип какой-то получается! — А как мне тебя звать? — В смысле? — Ну-у, как-нибудь покороче. Не буду ж я говорить «Чонгук». Ещё и фамилию добавлять, пф! — Гук. — Тогда я Мин, идёт? — Конечно, госпожа, — сидя умудряется он поклониться. — Ой, вот только давай без этого, а? — по-хулигански закатывает она глаза. — Ну разве что когда кто-то посторонний придёт, можешь играться в это «госпожа», а так не надо. Сразу чувствую себя занудной старухой. Зови просто Мин и всё. Договорились? — Да… Мин, — потрудился он. — Всё, молодец. Я хочу петь, Гук-и. — Петь? — опять заморгал он. — Ну, давайте. — О! И не выкай мне, хорошо? Забыла сказать, — улыбнулась она так мило, что Гук и сам заулыбался. — Ох. А вот этого я не представляю, — попытался говорить свободнее. — Да ладно тебе! — легко ткнула она мускулистое плечо. — Ну-ка переставай вести себя, как человек другого сорта! Мы с тобой рождены в одной стране, у нас одна человеческая раса. Чем мы отличаемся, кроме того, что я девушка, а ты парень? Ничем. Так что говори мне «Пошли петь, Мин» и идём петь. У Чонгука голова кругом шла от обаятельного напора этой девушки. — Не слышу? — приложила она изящную ладонь к ушку. — А я молчу. — Я вижу, Гук-и. А что надо сказать? — Гм. Гм-гм… Пошли петь, Мин. — Не умер? — смеётся она. — Нет, — наконец тоже улыбается Гук и встаёт, подавая руку своей хозяйке. — Научишь меня тем куплетам про гейш и нефритовый стержень или что там они в лагуне нашли? — отодвигая ногой разбросанные цветы спрашивает Минсук. — Нет! — вскрикивает Чонгук. — Ответ неправильный, друг мой! — и громко через его плечо в коридор кричит: — Хаю-у-ун! Убери здесь, пожалуйста! Цветы упали! Только осторожнее с шипами! — Да, госпожа! — сразу доносится из коридора. — Ну всё. Я готова. Куда пойдём? Я люблю петь возле пруда. — Как скажешь, — удивительно легко с этой девушкой. … Чонгук очень доволен собой. И ещё сильнее доволен своим новым неожиданным местом работы. И ещё ему нравится сочетание их голосов. Чтобы звучать красиво вместе, мало иметь красивые тембры, важно чтобы они переливались и сливались друг с другом. И это у них с Минсук получилось сразу, как только они перестали препираться и хихикать и, наконец, выбрали, что будут петь. Так вот и сидели вместе почти до заката — разговаривали, смеялись, пели, — слегка задевая босыми ногами прохладную воду пруда и распугивая унылых карпов. … Пока над городом не раздался самый красивый в мире голос. И Чонгук прошептал еле слышно, остановившись: «Тэхён-и…» — Что? — не расслышала Минсук. — Ничего, Мин, тебе показалось… Но девушка чутко уловила, как мгновенно погрустнел её новый друг. Что за тайна? Кто ж на молитве грустит? Ведь это голос самого Иерэ! Более прекрасного голоса не существует! И в этом Гук с ней совершенно согласен…➰➰➰