➰➰➰
— Пс-с, — слышит Чонгук сверху. — Что, уже красивая? — приветствует он. — Ещё нет, — трогательно подпухшая ото сна Минсук свешивается из окна, — только проснулась. Сам ведь видишь — пока некрасивая. — Ты всё время красотка. — Врёшь. — Нет. — Ты вообще никогда не соглашаешься, Гук-и? — хмурится она. — Девочка моя, — отрывается он от мытья окон на веранде и, уперев руки в боки, смотрит на неё с вызовом, — я ведь согласился работать в вашем доме! Значит, иногда соглашаюсь. — Зануда… — шепчет Минсук. — Знаешь, милая, — продолжил он работать и, не глядя на девушку, добавляет: — У человека с хорошим музыкальным слухом вообще-то весь слух хороший. — Это ты к чему? — Сама зануда, — улыбается он и показывает кончик языка. Мин фыркает и исчезает в спальне. Чонгук знает, что при всём доверии, которое они испытывают друг к другу, Минсук ни за что не спустится из своих покоев непричёсанная и неодетая. Выглянуть в окно и поприветствовать друга — не в счёт: парень видит лишь её сложенные под подбородком руки и совсем немного менее гладкие, чем обычно, волосы. Но от этого подруга точно такая же милая, как всегда. Чонгуку она очень симпатична. Честно говоря, ему нравится даже когда они немного ссорятся. Минсук легко краснеет щеками, заводится, кусает губы, смотрит исподлобья — словом становится ещё красивее. Мирятся они тоже очень быстро. Да, точно он не смог бы мечтать о такой работе. Чтобы мечтать о чём-то, себе надо это представлять. А как представить такое райское место? Каждую неделю, принося родителям почти весь свой заработок, он взахлёб рассказывает, как они с Минсук весело проводят время: пока он выполняет разные поручения тётушки Чхо или помогает её мужу, садовнику дядюшке Чхо, девушка ходит или сидит где-то рядом, болтая ногами на садовой скамейке; придерживает край ковра, не давая тому соскользнуть, пока Чонгук вычищает его на специальной растяжке; просто сидит в траве, задумчивая, и поёт, пока Чон собирает овощи к обеду… Родители первое время не могли поверить в его рассказы — это казалось какой-то волшебной сказкой. Но раз за разом они наблюдают, как их сын доволен своей жизнью, здоров, весел, приходит всегда с подарками и гостинцами. И счастьем согреваются сердца стареющих родителей. — Сынок, а тебе не кажется, что ты влюблён в свою Минсук? — аккуратно спросила мама после тихого семейного обеда, к которому Гук принёс огромного жирного карпа. Они сидели вместе в саду: голова Чонгука покоилась на материнских коленях, она ласково перебирала отросшие гладкие волосы. — Нет, мам, — расслабленно ответил он, — я уже и сам думал об этом. Вернее, я опасался, что это случится. Но мы с ней просто большие друзья. Чего-то такого не произошло, чтобы я захотел, например, её поцеловать или чтоб у меня сердце замирало, когда она запрыгивает мне на спину, как обезьяна, — усмехается он. Потому что Мин действительно, как маленькая мармозетка оплетает его грудь и талию, если нужно перенести её через комковатую межу на огороде или она просто делает вид, что устала и очень хочет, чтобы хён её повозил на закорках. Ему и не жалко — девочка совсем не тяжёлая. Да, он чувствует прижавшееся девичье тело — он же не мёртвый, в самом деле — но при этом в штанах всё спокойно, в сердце тоже. — Ну и хорошо, а то что нам с такой невестой делать? — успокаивается мать. — Да, — смеётся Гук, — совершенно нечего!➰➰➰
— Да не пойду я с тобой! Ты посмотри на себя, — уже какое-то время вяло огрызается Чонгук, кустик за кустиком выдёргивая созревшую фасоль, одним движением отправляя стручки в холщовый мешок, а вторым сбрасывая длинные плети в большую уже кучу. — Что со мной не так?! — не унимается Минсук. — Ты хотя бы лицо попроще сделай, тебя ж у меня украдут, — продолжает он свою монотонную работу. — И как ты себе это представляешь? Сделать глупые глаза? Или в чём эта простота лица? — Ми-и-ин, ну у тебя ж на лбу написаны твои прогрессивные взгляды. Ты ведь обязательно с кем-то спорить начнёшь, скажешь нет? — выпрямляется он и похрустывает шеей. — Да не буду я ни с кем спорить, — бурчит она, — я уже по горло сыта спорами с тобой! — Хм, и то верно… Ну не знаю… — опять возвращает он внимание к фасоли. Минсук затихла. Правда Чонгук это заметил, когда уже дошёл почти до конца межи, мысленно ещё что-то доказывая ей. — Ми-и-ин? — с подозрением разворачивается он. — Ты что задумала? Девушка, сложив руки на груди и покусывая нижнюю губу, смотрит на него философским взглядом — то есть непонятно что долженствующим выражать. — Минсук, перестань, пожалуйста, — уже опасается Чон. В ответ молчание. — Ну будь ты человеком — не молчи! Тебя там муха це-це не укусила? — Нет. — Что «нет»? — Не буду человеком, потому что ты ведёшь себя, как противный старший брат, а не как мой друг. И это нечестно, — разворачивается она и уходит, красиво раскачивая своим чёрным шёлковым хвостом волос по гибкой спине. — Ну и ладно, — под нос бормочет себе Гук, — целее будешь. А то вбила в голову… Надо на неё Сокджину нажаловаться. Или ещё лучше — тётушке Чхо! Точно… Сокджина прибережём для крайних случаев… ➰ Господин Ким Сокджин даже представить себе не мог, какое положительное влияние на дочку будет оказывать Чонгук. Прямо-таки находка! Сокровище на ровной дороге! С его появлением в доме девочка вообще перестала ругаться с отцом — вот то есть абсолютно! Она совсем не жалуется на одиночество или на скуку, не требует каких-то непонятных развлечений или поездок в торговые ряды, не вступает в сомнительные дебаты на приёмах. Ведёт себя доброжелательно, весело, спокойно. А когда отец наблюдает за ними с Чонгуком, пока молодые люди этого не видят, то выглядят они настолько прилично, что можно начинать волноваться: что-то рассказывают друг другу, спокойно вместе занимаются какими-то мелкими делами, смеются негромко, рассматривают что-нибудь в саду или в пруду, очень часто вместе красиво поют… Золотые дети! И оба выглядят вполне довольными друг другом. В чём подвох? Неужели всё так идеально? ➰ Нет. Не всё идеально. Потому что эта упрямица решительно хочет сходить на кулачные бои. Вот зачем это нужно почти двадцатилетней девушке? Она ведь понимает, что там мужчины на самом деле будут бить друг другу морды, носы ломать, руки-ноги калечить. Чон ей всё это говорил — сгущал краски, чтоб отпугнуть. Но нет! Она туда хочет и всё. Уже четвёртый день испытывает гукову крепость. — Гук, я думаю, тебе нужно принять неизбежное — мы туда пойдём. Понимаешь? — говорит она в спину другу, который, закатав штаны, стоит в пруду и чистит его сачком от ряски. Рыбы медленно толкают его гладкими лбами и пытаются ощипать волоски на ногах. Щекотно. — Мин, я устал тебе объяснять. И я понял твою тактику. Это называется осада. Правильно? — Можно и так сказать. Так ты сдаёшься на милость победителя? — предвкушает она. — Да я просто не выдержу твоего нытья, — честно говорит парень. — Ну и молодец, — смеётся Минсук, — ты и так долго продержался! Папа сдавался намного скорее. — Был бы я твоим папой — нашлёпал бы тебя по мягкому месту и закрыл дома с умной книжкой! — строго смотрит Чон. — Так когда мы идём? — пританцовывает победительница. — О Небоголосый бог! Спаси меня от этой девицы! — воздевает сачок к небесам Чонгук. ➰ — Тётушка Чхо, можно вы ей скажете, что она в такой одежде похожа на подругу разбойника, а не на простую горожанку! А то она мне не верит! — с бессильным раздражением взвывает Гук. — Девочка моя, — зовёт няня, — покажи своей нянюшке, что этому неотёсанному мужлану не нравится в моей красавице! Минсук показывает. — Ох, — помимо воли няня признаёт правоту Чонгука, — э-э-э… Давай-ка чуть подлиннее платье и… И этот жилет сюда не подходит. И волосы лучше заколоть. Я тебе помогу, моя хорошая, — приговаривает она, подталкивая свою малышку. Гук с облегчением валится в кресло — на сегодня он уже устал ругаться с этой бандиткой. Которая ещё и оделась, как разбойница. Перебор, право слово… Не зря Чонгук не хотел брать с собой красавицу-подругу. Хоть няня и постаралась одеть её незаметно, однако яркая красота девушки никак не желала становиться скромнее. Как только они оказались внутри небольшого цирка, среди шумящей, распалённой предчувствием боя толпы мужчин (с очень редкими вкраплениями женских лиц), так сразу на Минсук направились десятки похотливых взглядов. Девушка поёжилась и спряталась за спину друга, а Чонгук крепко ухватил её ладонь, чтобы никто даже и не подумал, что она пришла одна. Вот он её защитник! Они протиснулись на средний ярус, где можно не опасаться, что им раздавят ноги: здесь за плату можно было наблюдать за всем происходящим с небольшого расстояния. А ревущая, почти беснующаяся масса возле ринга пугала своей безумной и безудержной страстью… Раздался звук гонга, и толпа взревела ещё громче! Минсук даже прикрыла уши и прижалась крепче к Чонгуку. Но когда на ринг вышли бойцы, она вся превратилась в напряжённое зрение. Два полуголых молодых мужчины на полусогнутых ногах кружили и примеривались друг к другу, изредка делая короткие выпады — вовсе неопасные, пробные. Но вот один из них смог резко развернуться и с неожиданной стороны пробить оборону: его голая стопа со звонким шлепком отпечаталась на лопатке противника. И сразу после этого удары стали сыпаться один за другим, болельщики выкрикивали ставки, ор стоял невообразимый. А Минсук наслаждалась зрелищем! Глаза блестят, щёки румяные, рот приоткрыт, а юркий язык время от времени облизывает яркие губы, так похожие на сокджиновы. Гук, как ревнивый собственник, стреляет взглядом на неё и на людей вокруг — он чувствует разлитую кругом агрессию. Когда он увидел, что молодой мужчина, не стесняясь, вздёрнув подбородок, рассматривает Минсук, то постарался встречным взглядом слегка осадить пыл наглеца. Не вышло: тот заметил Чонгука, но на долю секунды лишь коснулся его вниманием и снова весь сосредоточился на девушке. Чону это слишком не понравилось — так ведут себя наглые грубияны, которым плевать на чужое мнение и на чью-либо репутацию. Это опасный человек, и он явно положил глаз на Мин. Надо предупредить ситуацию, которая в любой момент может выйти на ненужный уровень. Чонгук взял Минсук за руку и наклонился к её уху: — Мин, мне тут не нравится, давай уйдём, — перекричал он толпу. — Я не хочу! Мне интересно! Смотри, как они дерутся — до сих пор не пойму, кто победит! — тоже прокричала она в ухо Чону. — Тебя какой-то наглец рассматривает, будто ты вещь… — Какой? — Вон тот, в зелёной тунике, справа от нас. Это была ошибка: как только Минсук посмотрела в сторону грубияна, он сразу же улыбнулся ей хищно и откровенно. Чон почувствовал, как она вздрогнула. А мужчина в зелёном быстро проговорил что-то в ухо своему соседу с очень рябым лицом, который поклонился, как слуга, и стал протискиваться между кресел в их сторону. Гук напрягся. Мин ещё ближе придвинулась к нему и почти спряталась за его спиной. — Эй, парень, — фамильярно прокричал Гуку рябой, — мой господин хочет познакомиться с твоей сестричкой. Сразу после поединка он ждёт вас. — Это не моя сестра, — попробовал что-то исправить Чон, — это моя девушка! — Расскажи это кому-нибудь другому, хорошо? — хохотнул он и снисходительно хлопнул парня по плечу, так близко пройдя возле Минсук, что она даже почувствовала его нечистый запах. — Проклятье… — прошептал под нос Чонгук. Он лихорадочно пытался придумать, как быть. Ведь у него никогда не было девушки, чтобы знать, как этот чужой мужик сразу определил, что Минсук якобы свободна. Ну да, на брата он похож больше. Но и братом он никогда не был — что делает старший брат, если ухажёр сестры его не устраивает? Вот же незадача… — Мин, малышка, давай попробуем улизнуть отсюда, а? Надежды мало, но может получится? — наивно предлагает он. — Как? — чуть не плачет девушка. — Он же не спускает с меня глаз, я вижу. Внезапно все зрители закричали в один голос и повскакивали с мест! Наверное, на ринге что-то произошло важное — но нашим героям бой был уже совершенно не интересен. — Слушай! Я придумал кое-что! — Гук зашептал прямо в ухо Мин, задевая губами её волосы: — Если люди опять вскочат с мест, они нас закроют от твоего ухажёра. То есть он нас не будет видеть. А мы с тобой будем готовы, и как только это произойдёт, со всех ног бежим отсюда вот в ту дверь. Понимаешь? — Да, ты гений! Это может сработать! — Всё. Тогда не показывай виду, смущайся у меня за спиной, но как только они вскакивают, мы пригибаемся и бежим. И буквально через несколько минут зал зашумел ещё громче и зрители среднего яруса с грохотом вскочили на ноги — в ту же секунду Чонгук ухватил подружку за руку и, низко пригнувшись, запетлял между упавшими стульями и стоящими болельщиками к выходу с галереи. Всё шло почти хорошо, но сегодняшний вечер был слишком рискованным. Поэтому когда Минсук резко вскрикнула и повисла на руке Гука, он несильно удивился. В голове промелькнуло «А что теперь?», потому что за вторую руку девушку держал рябой. Гук ещё крепче стиснул подругу, а вторую руку сжал в кулак: — Отвали, — процедил он как можно злее. — Дай нам пройти! — Не могу, малыш, мой хозяин очень хочет погулять с этой красавицей. А тебе придётся погулять в другом месте — например, со мной. Я тебе нравлюсь? — глумливо захохотал он и в этом ошибся. Гук неожиданно врезал ему в челюсть и опять рванул к выходу на лестницу. Быстрей! Скорей! Только бы успеть выбежать на улицу, а там он знает как петлять — с Тэхёном всё детство тренировались… Но за спиной уже грохочут по лестнице вниз их преследователи. Гук не оборачиваясь тянет за собой Минсук, проталкиваясь в толпе, что плотно стоит вокруг ринга. Но и рябой тоже должен протискиваться, так что пока расстояние не сократилось. Есть надежда! Приближаясь к выходу, он быстро обдумывает несколько идей. Ура! Выскочили! Но их от преследователя разделяет не больше десяти метров — он тоже вскоре вывалился из цирка, а за ним и ухажёр. Несмотря на вечер, улицы ярко освещены, так что пока догоняющие видят убегающих, как на ладони. Чонгук — настоящий воришка, петляет между лавками уличных торговцев, перескакивает и помогает перебираться Минсук через расставленные ящики, как можно быстрее преодолевает открытые участки, снова ныряет под навесы торговых рядов, потом резко сворачивает в переулок и пробегает насквозь общественное здание, оказываясь на параллельной улочке. Здесь ещё больше народа — можно затеряться. Он снимает с плеч Мин лимонную накидку и меняет её на ярко-оранжевую, схватив её на прилавке и, крикнув «Простите!», бежит дальше. Не останавливаясь, бросает через плечо девушке: — Завяжи это на груди, как будто у тебя другое платье будет! И волосы распусти! Давай-давай! Надо скорее сменить причёску! — выпускает он её руку. Минсук поняла идею и быстро вынимает шпильки из волос, которые свободно разлетелись у неё по спине, затем оборачивает шёлк вокруг себя и завязывает сзади на талии — и всё это не останавливаясь. Опять хватает Чонгука за сильную ладонь, и они припускают ещё быстрее, удаляясь от освещённых улиц… … Когда Чон полностью убедился, что они оторвались от погони, вокруг них помаргивали редкими огнями в окнах частные домики, утопающие в садах и палисадниках — их занесло очень далеко от оживлённого центра. Парень остановился. И где они? — Всё, малышка, мы в безопасности, — выдохнул он. — Ты мой самый лучший друг, — улыбается Мин, — самый-самый лучший. — Ты тоже молодец, — хвалит Чонгук. Потому что лучшего друга, чем Тэ, сложно представить. — Гук-и, где мы? — негромко спрашивает Минсук, устало привалившись к его плечу лбом. — Если бы я знал, детка, — признаётся он. — Но мы с другом так много и часто выбирался из разных мест, что ты не волнуйся. Сейчас немного отдохнём и… … не зря он вспомнил Тэхёна. Любимый голос очень отдалённо запел вечернюю молитву. Здесь, на окраине, ретрансляторов не было: тут люди раньше ложились спать и вставали затемно. Чонгук взглянул коротко на подругу и прошептал: — Я помолюсь… — отойдя на несколько шагов от неё, аккуратно встал на колени в траву и склонил голову. Девушка с удивлением наблюдала, как этот весёлый, верный, сильный парень трогательно сложил руки и, закрыв глаза, совсем неслышно подпевает Иерэ. И опять она убеждается, что он грустит во время молитвы. Она заметила, что Гук всегда старается к этому времени отделаться от неё, чтобы не показывать своего отношения к этому очень личному процессу. Но сегодня так получилось, что они оказались вдали от дома лишь вдвоём. Ну что ж, ей тоже не помешает молитва — надо возблагодарить Ымсама за своё удачное бегство. Она тоже опускается на колени, но не может стоять — усаживается на пятки и устало опускает голову и расслабляет плечи. Голос Иерэ давно затих, а Чонгук всё ещё стоял коленопреклонённый и шептал. Минсук терпеливо ждала, хотя ей так хотелось оказаться уже где-нибудь около дома, а не думать о том, как туда добираться. — Устала? — прервал он раздумья девушки. — Я только очень надеюсь, что ты больше не захочешь таких развлечений. Вернее, приключений. Ты же понимаешь, что сейчас нам нужно очень хорошо подумать, что сказать твоему отцу. А то он выгонит меня с работы, а тебя выдаст замуж, чтобы ты перестала чудить со мной вместе. Чон протянул обе руки и поднял Мин. — Как у меня гудят ноги, эти каблуки меня просто искусали за пятки… — пожаловалась она. Гук вздохнул и повернулся к ней спиной: — Прыгай, мармозетка. Минсук с удовольствием устроилась у него на спине, покрепче обняв его ногами за талию. — Слушай, Гук-и, — спросила она, положив голову ему на плечо и щекоча шею своим дыханием, — скажи мне одну вещь, которая не даёт мне покоя. — Спрашивай, — размеренно шагает тот. — Почему ты такой грустный от вечерней молитвы? У тебя что-то случилось в это время? — и сразу почувствовала, как под её грудью и руками напряглись плечи и спина Чонгука. Да, это что-то важное. — Минсук, я не могу тебе сказать. Совсем не могу, — негромко ответил он. — Почему? — заняла она привычную осадную позицию. — Потому что не хочу тебе этого рассказывать. — Это что-то ужасно грустное? Это про любовь? — допускает она. — Да, это про грустную любовь… — отвечает он и сам замирает от своей мысли: а ведь он действительно всем сердцем любит своего Тэхёна, каждый вечер бережно оставляя время для звучания его голоса, каждое утро ожидая его пения. Только это, конечно, не такая любовь, как например… ну, например… у него и примеров-то нет. Словом, это другая любовь — любовь к другу она другая. Вот так. — Я ж никому не расскажу, Гук-и, — опять заводит Мин. — Минсук, — строже говорит он, — я тебе уже сказал. — Что сказал? — Что не скажу, — бурчит Гук. — Тебе это как-то неясно? — Да, неясно. Если мы с тобой друзья, то почему у тебя от меня есть тайны, а у меня от тебя нет? — Потому что я хён, у меня могут быть свои взрослые тайны. — Ой, хён нашёлся! Всего семь месяцев разницы! — возмущается она. — Так, — останавливается Гук, — если ты такая взрослая, топай сама! — Нет! — пискнула она, покрепче сцепив руки и ноги. — Это другое! Я устала не потому, что младше, а потому что была на каблуках. — Тогда сиди тихо и не зли меня. Всё равно не скажу. Но эта упёртая таинственность так распаляет любопытство Минсук, что она буквально ни о чём думать не может. Терпит несколько минут из последних сил. — Гу-у-ук? — не выдерживает. — М? — Ну хочешь я тебе всё что угодно сделаю, только расскажи, а? — канючит она. — Так-таки всё, что хочу? — раздражается Чон. — Отведи меня в Башню Золотого дворца! Тогда расскажу… — В Башню?! Ты что, совсем потерял ум?! — Ну вот и всё, расслабься и едь тихонько. Она действительно какое-то время молчит, только сопит ему в шею. — А зачем тебе туда? — довольно спокойно спрашивает. — В Башню-то? — тоже спокойно уточняет Гук. — Надо мне туда. Очень надо… — и опять загрустил. — Нужно подумать… — неожиданно говорит Минсук. А Чонгук словно на дерево налетел: — Как это «нужно подумать»? — Головой, хён, надо подумать. Там такая охрана, что… Подожди, так там же Иерэ живёт… Стой! — Я и так стою, — остолбенел Чонгук. Мин спрыгивает с его спины и обходит парня. Вокруг уже вовсю светят фонари, ещё две-три улицы и они будут недалеко от дома. — Чонгук. Зачем тебе к Иерэ? — берёт она в ладони его лицо и заглядывает в глаза, а Чонгук старается не дать ей этого сделать, как будто девчонка прочтёт загоревшуюся в зрачках надежду и всё поймёт. — Сказал же — не скажу! — Та-а-ак… — уже очень много чего узнала Минсук. — Идём домой, а? — устало просит он. — Идём, — разрешает Мин и снова чувствует себя победительницей. Но ей стало ещё интереснее. — Кстати, я папе сама всё объясню. Ты не волнуйся. Всё-таки я твоя хозяйка. Чонгук фыркает и берёт эту хозяйку за руку, чтоб она не отставала на своих каблуках.➰➰➰
— Вы оба под домашним арестом! На неделю! Совесть потеряли! А я потерял бдительность! Как можно было так рисковать?! Ты забыла, чья ты дочь? — вопил страшно изнервничавшийся отец, подбегая то к стоящему с виновато опущенной головой Чонгуку, то к устало рассевшейся в кресле Минсук. — Вам же не по пять лет, чтобы не понимать опасности! — Папочка, нам по двадцать лет, поэтому мы и пошли гулять. Ну подумаешь, чуть задержались! — Чуть?! Да вы пришли через час после вечерней молитвы! Я поседел за этот час! Мы обыскали всё, что могли! Почему вы не сказали хотя бы няне, куда отправились?! — Папа, ну пожалуйста, перестань шуметь, мы так славно погуляли, устали, а ты нам стараешься испортить удовольствие от прогулки, — Минсук встаёт и быстро обнимает отца поперёк спины, укладывая голову на грудь, — ну пожа-а-луйста, прекращай. Я дома, я тебя люблю. Чонгук дома — я его не потеряла. Видишь, как всё хорошо! Давай мы поужинаем и пойдём спать, угу? — ласковым котёнком льнёт она. Действенный способ, который сразу сработал даже на опытном государственном чиновнике. Сокджин перестал метаться по гостиной и обнял дочку. — Я очень сильно волновался, понимаешь? Очень сильно! Да, я вижу, что вы целы и невредимы, но вам нужно было предупредить меня и няню. Я бы тогда знал, что думать. — В следующий раз всё сделаем, папочка, — ещё ласковее обещает Мин и целует отца в подбородок. — Всё, беги переоденься, — отпускает он девушку, — а ты, Чонгук, задержись. Мин ободряюще подмигивает другу и поскорее выходит. — Ты тоже не слышал её шаги? — неожиданно очень тихим шёпотом спрашивает Советник. Чон поднимает голову и отвечает почти беззвучно: — Нет. — Значит, подслушивает, — вздыхает отец. Он подходит поближе к Гуку, — тогда будем говорить, чтоб она не услышала. Где вы были на самом деле? — Господин… Я… Я упирался четыре дня, но Минсук так хотела… — пытается что-то сделать Гук. — Да я и сам знаю, какая она упрямая. Куда она тебя затянула? — На кулачные бои. — Что?! — воскликнул отец. Гук развёл руками. — Н-да-а… Ты мне в следующий раз говори про такие сумасбродства, — опять зашептал он, — а то знаешь, что ей может взбрести в голову! — Да, господин Советник. — Всё, иди тоже приводи себя в порядок, — и говорит ясно и громко: — Ты свободен, Чонгук! Когда Чон вышел за дверь, там никого не было.➰➰➰