Эймонд
Он протянул было руку девушке в желании привлечь ее ближе, но потревоженная Алисанна, не покидая царства снов, перевернулась, легла теперь лицом к нему, и, к печали юноши, натянула пуховое покрывало выше. На второе его прикосновение она забавным движением чуть дернула носом и повела плечом, слово освобождаясь. Эймонд подавил зародившуюся усмешку и сдался, не желая разбудить леди. Принц прислонился к изголовью кровати. Треск догорающих полений очага тешил слух, взгляд единственного глаза продолжил задумчиво блуждать по лицу жены. Под властью сна оно стало ясным, как в детстве, и легкий румянец проступил на светлой коже. Эймонд помнил, как тогда, поздним вечером, которым он остался в ее покоях, веки задремавшей девушки дрожали, а пальцы беспокойно перехватывали ткань платья. Сегодня они не затруднили себя такой мелочью, как ночные одежды, а сон ее был тихим, как шелест ручья. Если для этого им нужно не смыкать глаз до самого часа соловья, он с радостью повторит вновь. Принц не хуже нее знал, что творят с мятежным сознанием ужасы темноты и сам встречал их слишком часто в последние годы. Но не сегодня. Сегодня он спал глубоко, как младенец. И мог продолжить, если бы треклятая привычка к ранним подъемам не взяла верх. Вставать не хотелось вовсе. Разум приятно дразнили воспоминания о прошедшей ночи. Эймонд видел мир иначе уже многие годы. Другие пусть наблюдают красоту глазами, он прочитает ее жадными прикосновениями и самыми подушками точеных пальцев. Алисанна отвечала на его ласку неспешно, смакуя каждый новый для себя шаг. И правда, словно только учась. Эймонд не торопил. Он хотел ненавидеть себя даже за толику причиненной ей боли. А в груди томно ломались кости от мысли, что за все эти годы никто кроме него так и не коснулся ни этой нефритовой кожи, ни трепетных губ. Впрочем, будь оно иначе, он попросту не стал бы поддерживать брата в окончании войны так скоро. Не раньше, чем смог бы забрать ее вдовой. Но Алисанне незачем об этом знать. Когда служанка, вероятно ожидавшая, что господа уже встали, посмела их потревожить, принц прогнал ее слишком резко. Напрасно. Алисанна все равно проснулась. Щуря глаза на утренний свет почти смущаясь возразила: — Умираю с голода. — И принц вернул слугу обратно, послав ту за завтраком. Леди плавно растянулась на кровати, разминая сонное тело. Эймонд не упустил возможность, захватил ее в объятья и под звон женского смеха перевернул на себя. Алисанна подложила ладонь под голову, что теперь покоилась у него на груди. Он сам не понимал, с чего вдруг такие привычные в свете обращения за стенами теперь уже их комнат тотчас принимали ироничную ноту: — Доброе утро, миледи. — Доброе. — Другой рукой отбросила пряди, упавшие ему на лицо. Те, что он не мог бы увидеть. Принц всегда замечал, когда люди глазели на его увечье. Пойманные они, стыдясь, отворачивались, пряча когда страх, а когда и презрение. Только не Алисанна. Повязку она будто не замечала и вовсе, однако камень, похоже, до крайности привлекал ее интерес, она рассматривала его беззастенчиво, изучала точно полотно в галерее. Эймонд поневоле вспомнил, как на одном из многих уроков там, она когда-то изобразила Висенью с раненого трещинами времени барельефа так, как есть, с отсутствием части руки. Учитель велел ей исправить ошибку. Сказал, они должны изображать мир лучше, чем он есть на самом деле, скрывать изъяны природы, а в особенности человека, как и его творений. «Это всего лишь тело» — ответила тогда маленькая леди ему и не стала править рисунок. От мысли его отвлекла безуспешная попытка жены подавить новый робкий смешок. И Эймонд почти успел решить, что ошибся в своих рассуждениях. — Значит тебе смешно? — Конечно, — ответила убежденно. — Сапфир, Эймонд? — На лице Алисанны отразилось чистосердечное веселье. — Только ты мог. — Слова быстро сняли не успевший упасть на сердце груз. Годы назад юный принц негодовал с того, что эта нежность ее взгляда принадлежала всему и всем вокруг, не одному ему. Сейчас все переменилось. Она смотрела так на редких близких, смотрела на него. Именно так, как он тогда желал. Только Эймонд не нашел в том радости. Все остальное время Алисанна казалась отрешенной, почти ко всему безразличной. За дни в столице она ни разу не говорила о произошедшем на Драконьем Камне. От единственной попытки его матери расспросить о том, леди складно уклонилась. Но он знал: шрамы разочарований не оставляет ни клинок, ни пламя. Только люди. А люди в осаде — звери. Когда Эймонд пожелал этого брака, искал утешения сам и теперь не понимал, от чего не догадывался прежде, что, быть может, в нем отчаянно нуждалась и Алисанна. Леди, повернув голову, с подозрением покосилась на высоко стоявшее солнце: — Еще не полдень, надеюсь? — Близится к часу сокола. — Скоро совет. — Можем не идти. Не думаю, что нас там сегодня ждут. — Пусть. Но я хочу быть там, когда драконы перестанут грызть друг другу глотки. Вы обсуждали условия почти полгода, неужели не хочешь стать свидетелем тому, как договор подпишут? — Алисанна покинула его объятья, поднялась, потянувшись за сорочкой. — Хочу, — сказав, принц подумал, что на самом деле не был в том так уж уверен. Удовольствие от осознания стало по-терпкому сладким: свое условие он ведь уже получил. Эймонд окинул взором спальню, — но в этой кровати сегодня слишком уютно. — Ни за что не поверю, что никто прежде не грел твою постель. — То было в другой постели. — Отрадно слышать, мой принц, — обронила жена через спину. Недовольство в ее словах казалось слишком притворным, зато беззлобная издевка весьма реальной. Юноша нехотя сел. Когда Алисанна, подвязывая платье, обернулась к нему, спросил: — Тебя это волнует? — Есть поводы? — леди испытующе подернула бровями. Вопрос прозвучал ровно, но в ожидании ответа Алисанна сосредоточенно наблюдала за каждой эмоцией на мужском лице. Скрывать Эймонду было нечего: — Нет. — Значит, нет. — Ладонь леди-жены уверенным движением оплела шею. — Она еще здесь? — Нет. И никогда не будет. — Хорошо. — И тогда принц впервые узрел алчность на дне ее валирийских глаз, когда Алисанна, украденным жестом, коснулась щеки, подняла подбородок, лишь чтобы властно выдохнуть в его раскрытые губы, — Потому что делить тебя я ни с кем не стану. — Эймонд поцеловал ее сам. Дух свело слишком знакомое ему с судьбоносной ночи, освещенной лишь полной луной Дрифтмарка, чувство, испытав которое однажды, он уже ни с чем бы не спутал. По пляске страха и благоговения в подаренных им в септе взглядах и разлетавшимся по толпе шепоткам принц понимал, что прошедшим днем это узнала вся столица, сегодня убедился сам. Вчера он обрел дракона вновь.*
В палаты Малого совета они явились одни из последних. Одноглазый с болезненным ликованием наблюдал, как разнилась немая реакция присутствующих на то, что Алисанна ныне стояла рядом с ним, по другую сторону переговорного стола. Деймон, видно, был бы рад убить его на месте. Эймонд подумал, что с удовольствием не оправдает его упоительных надежд и уж этот день переживет. Приветствие Отто, адресованное куда больше его леди-жене, чем самому внуку, ту немало удивило, и даже для юного принца прозвучало слишком любезно. Эймонд не ждал того, насколько его тронет миг, когда ажурные росчерки Их Величеств ознаменовали мир. Едва ли это был истинный конец конфликта. Но простодушная детская вера коснулась сердца, и он пропустил ее, пусть лишь на этот редкий миг. Алисанна, прикрыв глаза, перехватила его руку и сжала почти судорожно, с силой, которая, ему было известно, рождалась в самых безнадежных глубинах, в которых не должно ступать человеку. Пиры всегда виделись одноглазому принцу скоморохским фарсом, а этот больше прочих. Эймонд вряд ли хватит и жизни, чтобы исцелить раны собственной вины за то, что постигло родных. И все же, пусть лишь на словах и бумаге, но пытка мрачных лет была окончена. Он не хотел делить этот день ни с кем, кроме семьи. Алисанна, казалось, ушла в себя с окончания совета и совсем не замечала веселья вокруг. Принц терпеливо выжидал момента, когда смог бы покинуть с женой Тронный зал без лишних вопросов, давно упустив из памяти намерение своего брата. Внимание супругов неизбежно привлек непривычно оживленный голос Эйгона. Король был неподдельно рад, когда подарил миру новость и поднял тост. Тост за новых владык Сумеречного Дола. Тост за них с Алисанной. Эймонд знал, что размолвок в браке не избежать, но не догадывался, что первой ссоре суждено случиться так скоро. Принц встал, отвечая благодарностью брату. Жена, как и все, подняла кубок. И заодно подарила ему самую неискреннюю из своих улыбок на его памяти. Он ведь совсем не так собирался ей эту весть преподнести. Эймонд вознамерился объяснить ей это. Леди коротко, но справедливо остановила: «не здесь». Празднество наверняка не достигло и середины, когда он подал ей руку, приглашая совсем не на танец. В полупустых помещениях замка их встретил возвращающийся к Тронному залу принц-консорт, в извечно любимом манерном тоне он обратился к Алисанне: — Так скоро? Уйдешь не попрощавшись? — Мы не увидимся завтра? — Не вижу причин тут задерживаться. Я улечу на рассвете. «Смотри, как бы твой потрепанный Змей долетел». Деймон раскрыл руки, призывая к объятьям. Алисанна, не сразу поддавшись дочерней надежде, похоже, поверила, ответила на жест отца. Испытанной многими боями рукой он притянул девушку ближе, неотрывно глядя на Эймонда, прекрасно осознавая, что тот услышит. Язык лишь подчеркнул: подношение от всего сердца лишь для них двоих. Упиваясь словами, Деймон вымолвил ей на ухо: — Ynot wate – ao rebagon. Yne sytivīlībilāt – dāero āeksio daor ilīritan. | Станет худо – помогу скрыться. Но будешь биться за них – ни пощады, ни милосердия не жди. Они так и не сошлись с ним на поле боя, но дядя, верно, рьяно желал это исправить. Молодой принц задумался, так ли он должен дорожить миром, если тот означает, что Деймон просто уйдет, оставив невзначай кинутые угрозы. Леди, сбросив отцовскую руку отпрянула. Эймонд давно не слышал такого тяжелого вдоха. — Ilīritan? | Милосердия? — ее сверкнувшая улыбка переполнилась усталой печалью, — Skoriot ñuhyz ñus. Vaserit ir Rea jorrāeliarzus daor. |Никогда не ждала его от тебя. Не большего, чем то, которое ты даровал Рее. Одноглазый с крайним трудом верил собственному слуху, а уж этот остался цел. Если это правда, то слишком безжалостная. Даже для Деймона. Тот не бросился отрицать, качнул головой в предупреждающем жесте. Закипевшая речь, не успев начаться, была прервана Алисанной. Обида и злость соревновались за то, чтобы звучать звонче: — Если выбираете цвет для колкой фразы, подойдет бронзовый. Самообладание консорта нашло свой предел. Он шагнул к дочери. Путь ему, решив, что с них хватит, преградил Эймонд. В голову ударило зеркало прошлого. Только в этот раз ни сила, ни время больше не были на стороне Деймона. А валирийская сталь бьется лишь немногим тяжелей любой прочей, у него был шанс убедиться. «Она больше не твоя. Давай, старик, только дай мне повод». Алисанна встала рядом, тягуче растянула изящный поклон. — До свидания, отец. В покои они возвращались в тишине. Эймонд не был уверен, помнила ли леди о его присутствии вовсе. Пришедшие на ум слова утешений казались донельзя лицемерными. В каком праве он был говорить ей, что отец ее не стоит терзаний? Он, когда-то так неистово желавший хоть долю внимания своего собственного. И принц стал искать другие, полагая, что их размолвка может и подождать. Как только затворил двери, понял, что заблуждался. — Алисанна, он… — Плевала я на него. — А на нее? — Не могу, не сейчас. Слова прозвучали не без дрожи. Эймонд не стал давить. Отошедшая к окнам Алисанна, не спешила обернуться к нему и отнюдь не желала говорить о Деймоне: — Знаешь, Рейнира ведь приказала мне молчать. Даже Герардису пригрозила расплатой, если не удержит язык за зубами. Они и так слишком затянули, подбирая подходящий союз. Таргариен, но кто возьмет в жену ту, что не даст наследника? — Второй сын, — леди иронию не оценила, с плеча уронила негодование: — В Сумеречном Доле ты теперь первый. Когда прежнее возмущение сменилось тоской, слышать ее слова стало лишь тягостней: — Я сказала, потому что хотела быть честной с тобой. И ждала честности в ответ, Эймонд. — Я тебе не лгал. — Ты сказал, тебе нечего наследовать. — Как и то, что переизбыток числа Таргариенов ничем хорошим для государства не кончается. Мне стоит учесть, что ты запоминаешь мои высказывания дословно. — Может и стоит. Ты не удивился речи Эйгона. Ты ведь знал? — вопрос куда больше был утверждением. — Знал. Но не раньше нашего с тобой разговора, — принц подошел ближе, обхватил со спины ее открытые плечи, — мне нужно было сказать тебе раньше. Только это не меняло моих намерений, — леди-жена перехватила его руки. Он счел это добрым знаком. Опрокинув голову, Алисанна, наконец, обернулась. — Тогда ты все же глупец. Рано или поздно это станет проблемой. Он не мог сказать ей. Слишком рано. Она наверняка сочла бы его лжецом или безумцем. Или того хуже, могла поверить его словам. Однажды ему хватит сил признаться. Эймонд был уверен, если уж боги и оставят их вдвоем, дело совсем не в ней. Мало ему было пролитой родной крови. Он ведь наверняка проклят Семерыми за то, что они сотворили с Алис. Эймонд убеждал себя, что способен смириться. Сможет ли Алисанна? — Если и станет, мы решим ее, как любую другую. Ты сказала, что этого не ведают мейстеры. Так откуда знать тебе? — на вопрос леди ответила новым вопросом: — Ты никогда не говорил почему? — Почему что? — Почему выбрал меня? — Думаешь, такое поддается прямым объяснениям? — Эймонд устал разгадывать голос. Обойдя жену, присел на подоконник, наблюдая теперь снизу вверх. Украл ее руки за собой, Алисанна нервно сцепила его пальцы. — О чем ты на самом деле хотела спросить? — Если ты ждал, что я осталась той безвинной девочкой, которой ты меня когда-то знал, то ты ошибся. «Никто из живых таким не остался». — Ты знала, что я не тот, кем прежде был. И все же ты здесь. — Леди усмехнулась, закинув к потолку глаза. Сравнение для нее, похоже, стало занятным. — Если считал, что я стала бесстрашной воительницей, то разочаруешься тоже. — Думаю, ты куда храбрее, чем желаешь верить. Мы другие – пусть. Мы узнаем друг друга вновь. И мне не терпится. Потому что кем бы мы теперь ни стали, — Эймонд привлек Алисанну ближе, пьянящий шепот упал за ее ухом, — ты – моя, а я твой. — Уж, что я точно помню, Алисанна, так это этот хитрый вид. Что ты хочешь сделать? — Только то, что делали всегда, как только находили возможность. — Значит, сбежать?