A Targaryen alone in the world is a terrible thing

Эйгон

— Тебе никогда это не удавалось, знаешь? — Что? — Притворяться, что тебе нет дела. — Порой ты многовато болтаешь. — Король широко улыбнулся на слова брата. Ответом ему стало только движение вновь хмурых бровей принца, их обладатель полуобернулся под бликами камина, чтобы одарить его недовольным взглядом живого глаза. Чаще этого Эймонд обвинял Эйгона лишь том, что он слишком многое находит смешным. — Ты вечно так говоришь. Но ты тут. Пришел, чтобы слушать мою болтовню и смотреть в огонь. А я король. Могу болтать сколько захочу. И делать, что захочу. — Рейнира делала, что хотела. Всегда было интересно, как именно ты намеревался ее казнить? Веселый настрой оставил старшего из братьев. Раньше он рассуждал об этом часто и долго. Гораздо чаще, чем желал бы сам. Прерывистыми ночами он думал об этом, чтобы не думать о том, что видел во снах. Чтобы не видеть Хелейну в слезах и не слышать ее материнский крик, что застрял в стенах крепости Мейгора навсегда, чтобы не помнить своих рук в детской крови, чтобы не знать, что все это могло бы быть правдой, чтобы забыть объятья пламени, он думал об этом. Непонятная ему прежде одержимость брата возмездием внезапно стало ужасающе ясной. Рейнира умирала раз за разом в его мечтах. Иногда, в самые худые ночи, когда ожоги горели особенно сильно, и неровная кость вторила им, когда покой покидал не только его, но и Мейлора, под звуки детского плача Его Милость был слишком близок к тому, чтобы забыться совсем. В полубреду он более всего желал лишь оседлать золотого дракона и навестить сестрицу на Драконьем Камне. Тогда он еще полагал: уж она и дядюшка спят крепко. Достаточно крепко для того, чтобы его не ждать, для того, чтобы никогда не проснуться. И Солнечный Огонь донес бы его к родовой крепости. И Солнечный Огонь спалил бы по его слову все дотла, даже если бы они не вернулись. Но Солнечный Огонь был мертв, а Эйгон был жив, хоть без дракона, ему казалось — лишь наполовину. Прошло больше года с войны, когда король понял: кровавые мечты не помогают, и покой они ему не вернут. Мирно дремавший у него на руках Джейхейрис вдруг вздрогнул и схватил отца за предплечье, сам того не понимая, напомнив тому, почему месть никогда не свершится. Успокоившись чужим присутвием, сын вернулся к сонному сопению, только ладонь не разжал. Пальцев на один больше, но хватка крепкая. «Как у будущего короля» — непременно сказала бы королева-мать. Мальчик был на шесть лет старше своего брата, ему уже минуло девять, дед часто причитал о том, что Джейхейрис не должен так часто навещать покои отца по ночам, и опасался, что Эйгон его избалует, но Эйгон не слушал. Он был готов позволить мальчику все, что тот хотел, и больше, но и то не покрыло бы тяжесть долга короля перед сыном. Ведь однажды он передаст свой трон ему. Поражая сам себя, Эйгон как-то подумал, что было бы славно написать книгу. Ему было известно: Орвиль и Герардис пишут о Танце. Пусть мейстеры изощряются в красноречии, нарекая одних героями, а других лиходеями, король хотел написать не об этом. Он знал, что не одинок. Эйгону казалось, что королева, не покинув за эти годы замка, так и не вернулась с войны. Сны Хелейны всегда были ее проклятьем, но теперь стало много хуже. Когда видения одолевали ее совсем, она бормотала что-то о сотнях рук, что тянулись к ней и о тысяче, что за нее отомстят, об одном оке, которое закроет другое и о том, что яд станет слаще вина. Они почти не говорили, да и зачем? Когда жена не узнала Алисанну, леди постаралась не показать печали, и, вероятно, того ожидала. Сказала, что ты можешь говорить в присутствии Хелейны, ты можешь слышать ее ответы, но по-настоящему говорить с Хелейной доведется лишь несколько раз за жизнь. И король подумал, что она права. Эйгон не понимал и половины хаотичного шепота королевы, но впервые за много лет он действительно слушал. Он больше не касался жены. На самом деле он никогда не хотел. Когда-то он пил, пил и придумывал до дикости глупые шутки. Одним словом, делал все, что умел, чтобы не выдать того, что от традиций, которые он должен был чтить, его воротило. Теперь притворяться было не нужно. И порой, очень редко, ему казалось, что сестра-жена, не желавшая почти никого видеть, больше не боится его. Только веры, что Хелейна дарила второму из братьев, старшему было не видать. Эймонд всегда был ей ближе, и со словами Алисанны он согласился бы вряд ли. В отличие от старшего брата, он знал сестру всегда, и, пожалуй, единственный понимал, насколько она изменилась, и как нестерпимо медленно приходила в себя. Принца одолевала отчаянная ярость за то, что сотворили с Хелейной. Покидая покои королевы, Одноглазый мог не выпустить меча из рук всю ночь. Эйгон видел эти изрубленные на куски манекены. Одним таким вечером Эймонд едва не добил мальчугана из стражи, которого должен был обучать. Король отправил тогда за Ароном Кеттблэком, единственным человеком, кроме него самого, кого брат еще в войну хоть иногда слушал, и приказал тому следить, чтобы подобного не повторилось. Пусть в городе живет ужас пред командующим Золотыми плащами, но не в их строю. Эйгон не счел бы себя мудрым правителем, но в верность из ужаса он не был готов верить. В конце концов, даже бунтовщиков в страже, последовавших за Деймоном, вел не страх. Эйгон видел, как брат корил себя, но порой ему казалось, что этого мало. Ведь все верно, это за деяние Одноглазого король и королева чуть не лишились единственного, что любили оба. «Око за око, сын за сына» — Ларис донес ему после о намерениях Деймона. И Эйгон был зол, ужасно зол. Он не раз ловил себя опасно близко, в миге от того, чтобы выкинуть брату слова об этом. Ловил и заставлял молчать. Его дети не узнают беззаботного детства, но его дети здесь, рядом с ним, его дети живы. А у брата хватало поводов для сожалений и таких же бессонных ночей. Эймонд все чаще покидал под светом луны замок. Улетал, одни только боги ведали, куда. Эйгон писал бы об этом. По главе на каждый кошмар Таргариенов. Король был уверен, на зависть мейстеров, то вышел бы более увесистый том, ведь, к их несчастью, ночей в жизни столько же, сколько дней. И для ответа на вопрос принца у него было множество вариантов. Но Эймонд их не услышит. — Твои слова бы твоей женушке в уши. — Мелкие шалости, как хотел верить Эйгон. Ему нравилось подначивать брата. И Алисанну. Напоминать им о том, кем они были еще недавно. Они почти никогда не поддавались. Шрам брата немо, но безжалостно напоминал: невинных шалостей не бывает. — Я не скрывал от нее, что думаю, о правлении нашей сестрицы. — Эймонд, как и он, избегал называть ту королевой, но звать ее, как и прежде, сестрой, не выходило без отравы издевки. — И что же Анна? — Не стала доказывать, что я не прав, если ты об этом. «Занятно. Боится тебя или даже она не слепа?» — Доказывать было бы нечего. «Мейгор с титьками» — народ сказал свое слово. Только летописи пишут не простолюдины. И все же, Эйгон старался не думать, что народ мог бы сказать о нем. — Зато всегда встает на защиту ее бастарда. — Королю показалось, что огонь на миг отозвался в сапфире ярче. Эймонд редко бывал терпелив, и злость его пугала многих. Эйгон не мог не признать, что она же порой будила в брате силу, на пути которой, он не пожелал бы встать. Но этим вечером, когда в руках принца не было меча, а все что он мог, было ждать, его злость показалась королю такой, какой никогда не бывала под защитой черных лат: открытой, и даже, беззащитной. А может, она была Эйгону не страшна, пока не он был ее причиной. — Так вот, кто тебя тревожит? Мальчишка бастард? — Ты знаешь, что не он. — Конечно, Эйгон знал, но его опасения не помогли бы брату. Нарушая повисшую тишину, король принял попытку увести мысли того подальше от Драконьего Камня и отправившейся туда два дня тому назад Алисанны: — С каких пор ты просишь у Цитадели книги лиссийцев? — сир Уилисс Фелл, который, в числе прочих, должен был вскоре сопроводить королеву Хелейну с детьми в Старомест, не скрыл от спросившего о свитке в его руках короля, просьбу одноглазого принца. — Все-то ты знаешь. — Уилисс сказал: про искусство. Кажется, живопись? Меч тебе наскучил, братец? — Эймонд упорно не поддавался и наверняка запомнил для себя разговорчивость лорда командующего Королевской гвардии. Эйгон поспешил того оправдать: — Ты стал приходить так редко, должен же кто-то слушать мою чрезмерную болтовню. — Я храню для тебя город, если Его Милость позабыл. — наконец, подал голос брат, а король понял, что старания его отвлечь провалились с треском, — Алисанна спросила про те книги, раз уж тебе так важно. Сказала, здесь только половина томов. — Могла бы попросить их сама. — И Цитадель дала бы их женщине? — Таргариену. Тезка ее, королева Алисанна ведь там бывала. В Цитадели. Единственная из всех. Говорят, поучала мейстеров, уверяла, что девушки учились бы там не хуже. И они соглашались. — А потом она ушла. И они смеялись. — Эйгону стало даже любопытно, говорил ли принц сам или словами жены. За год, что прошел с их свадьбы он не раз мог заметить, что общего этим двоим не занимать. И оба были не из тех, кто спасался иллюзиями. «Мир безопаснее, когда следуешь его правилам», — ему вспомнились оброненные как-то слова леди драконьей крови. Король тогда вслух заметил, что порой она их все-таки нарушает, и получил от Алисанны честный ответ: «Когда есть, ради чего», про он себя решил, что нарушает она их гораздо чаще, чем полагает сама, а зная те правило слишком верно, и играя по ним, могла получить, что хотела. Принц все так же не торопился оторвать взор от камина, и Эйгон начинал злиться сам. К чему его старания, если брат так упрям в защите собственных мрачных мыслей? И отчего такое внимание песни пламени, неужто надеется услышать в ней ответы, как его Харенхолльская ведьма? Но за собственным раздражением король вдруг распробовал иное. Чувство забытое и слишком давно не обращавшееся к младшему брату. Он завидовал. Эйгон не верил в любовь из песен, но что бы то ни было, Алисанна и Эймонд имели отсвет чего-то, что он никогда не узнает сам. Понимал ли принц ценность этого? — Джейхейра спрашивала о ней сегодня. Кажется, они будут скучать. — Уверен, Алисанна будет тоже. — Эймонд, в конце концов, обернулся, обронив взгляд на племянника. «И ты будешь» — подумал король. О чем размышлял брат теперь, смотря на уснувшее на руках Эйгона дитя? Сам король не спешил присоединиться к обсуждениям двора, но к исходу года их с Хелейной брака, королева уже родила двойню. Боги обходили Алисанну благословением. Однако она успела поладить с близнецами и, на удивление их отца, даже с самым юным нелюдимым принцем Мейлором. Эйгон поначалу, вторя своей матери, был тому не рад и запрещал частые визиты, хоть и встречал недовольство брата. Но дни сменяли недели, и сердце короля смягчалось, когда он слышал детский смех. Мейлор смеялся слишком редко, Алисента была в воспитании привычно строга, а Хелейну не отпускали путы вины, она не могла и приблизиться к младшему сыну без слез. Но Эймонд, кажется, размышлял не об этом. Или решил о том умолчать. — Мать верит, что я навсегда останусь для нее тем, кто силой заставил покинуть дом. «А еще, что Алисанна околдовала тебя, как та, другая.» — Дом? Это который? Драконний Камень? Долину, Дрифтмарк или, может быть, Пентос? Когда-то и Гавань была ей домом. А мать верит во множество странных вещей. Как тогда, будто отец решил, что я должен стать королем. — Может, решил. — Мы с тобой оба знаем, что это не так. — Какая сейчас разница? Он ошибся на счет тебя. — А ты? — В глазах Эйгона вновь блеснули огоньки веселья. Он знал, что принц не ответит. Не прямо. — Не заставляй меня думать, что я был прав. Были в их жизни вещи, которые Эймонд не произнес бы дважды. То, что разочаровавшийся в собственных грезах, хранивший его корону одноглазый принц поверил, что старший сын Визериса способен стать однажды тем, кто той короны достоин, было одной из них. Эйгону не нужно было повторять. За одно только знание этого, он многое простил бы брату. И об обвинениях, что он бросил тому в первые дни агонии, едва получив злощастные раны, король успел глубоко пожалеть. В разрез собственному характеру принц ни разу ему их не припомнил. — Она вернется, Эймонд. Она всегда возвращается. — То не было пустыми словами, Эйгон уже не поверил бы сам, что это могло быть иначе. — И надеюсь, в этот раз мы решим вопрос о контроле залива окончательно. Или мне придется найти другого посла. — Незавидная участь. Отправишь кого другого с такими условиями, Деймон вернет тебе его голову.