A Targaryen alone in the world is a terrible thing

Эймонд

Он вернулся в замок, уже непривычно, на закате. День был холодный, и красное солнце слепило утонувшую в снегах столицу. Мороз иглами пробирался даже под слои выделанной кожи и толстые шерстяные дублеты. Принц с недовольством отметил, что скоро станет почти невозможно носить поверх них броню, а ведь за этот месяц она спасла его дважды. Первый год зимы подходил к концу, с ним отступала тишина города. Лето длилось три года, и никто не сомневался, что зима после войны гряла трудная, но и во времена правления отца ему казалось, что длись лето хоть десять мирных лет, народ все равно остался бы к холодам не готов. Самые беспечные и самые бедные начинали голодать. Совет тратил запасы разумно, на взгляд великого мейстера, который обещал, что зима продлится не меньше лета, и ужасно скупо, на взгляд бедняков. Голод толкал людей на бесчинства, с которыми его страже приходилось иметь дело. Несколько вечеров до он возвращался, когда солнце давно уже село, и слишком редко стала выпадать возможность бывать в замке днем, как выпала в этот полдень, порой и ночи он проводил за его пределами, хоть покидал их не только по службе. На него не глядели бы косо, отдавай он приказы хоть из покоев, но что он за дракон, если станет отсиживаться в замке? Принца приятно кольнула мысль: посмотреть на него косо никто теперь никогда не посмел бы. Челядь и лорды расступались с легким поклоном, Эймонд быстрой поступью поднимался по бесчисленным ступеням крепости, будто и не было на нем тяжести доспех. Желание поскорее скинуть их со своих плеч вместе с грузом этого дня торопило, битый час как он думал о девичьих руках, что снимали тонкую сталь быстрее любого из слуг, что были у принца. Однако в покоях жены не оказалось, Эймонд рассчитывал найти ее в богороще, где они простились утром, но и та встретила его тишиной и необъяснимо тонким в сравнении с городскими улицами покровом хрустящего снега. Он успел подумать, что неплохо бы найти Мейри, вопросить, куда подевалась ее леди, но решил прежде зайти в галерею и не ошибся. В просторных стенах ярко мерцали факела, летом тут было открыто вдвое больше окон, и свет был мягче, но с приходом холодов половину из них запечатали. Эймонд прошел мимо разбитого в центре небольшого, но нескромного для закрытого помещения сада, когда обнаружил леди, забравшуюся ногами на скамью. Алисанна что-то читала, подле нее догорала свеча, принц оглянулся, вокруг не было ни души. Она явно увидела его, но оторвалась лишь, когда он подошел совсем близко, захлопнула книгу, ноги упали со скамьи. — Уже вечер? Прости, я не заметила. — Эймонд не стал садиться. Молча стянул перчатки, притянул жену к себе, растянул поцелуй и пропустил через пальцы, еще холодные, серебряные локоны ее волос. С ванны, в которой они грелись на рассвете, и которую принц совсем не хотел покидать, но, увы, был обязан, они еще пахли чем-то хвойным. Кажется, это масло Алисанна позаимствовала у него. Любила летящие платья, но не сладкие запахи. Коллекция противоречий, ему нравилось ее собирать. Эймонд улыбнулся собственным мыслям. Те же самые платья стали причиной размолвки матери с Алисанной. Той, что он застал в богороще утром. Частота его ночных полетов не осталась тайной и для Алисенты. Старые ли или новые боги тому свидетели, но однажды он вернет Ларису не единственный должок. Незамеченным не осталось и затяжное ожидание наследника принца. Кажется, мать была недовольна беспечностью леди в этом вопросе, а еще ее выбором тех самых платьев, наставляла ее о том, как сохранить интерес к ней мужа. Когда она помянула, что ей стоило бы почаще не забывать о корсете, как леди вокруг, Эймонду стало смешно, но когда намекнула на шрам его передернуло. Принц покинул тень череды колонн, как раз чтобы встретить слова жены: «Если ваш сын хотел невесту в шелках, у него был богатый выбор, но он пожелал наследницу Валирии, и он ее получил. Я стану беспокоиться о леди в корсетах, когда одна из них оседлает дракона». Его слова, вероятно, были не так уж нужны, но Эймонд не сдержался. В конце концов, обвинить их в том, что они не старались было бы также нелепо, как и слушать все это, ведь минул всего год. А Алисанна вовсе не избегала предмета гардероба, которому уделила столько внимания мать. В гибели ее платьев со сложной шнуровкой принц был повинен сам. Леди не осталась довольна его откровением в присутствии королевы-матери, но Эймонду было все равно. Алисента, не ожидавшая несогласия от сына, покинула их почти оскорбленная, одноглазый принц принял это не без удара, но за ней не последовал. Мать любила его, но не смогла простить ему его выбор, как не простила ошибку в небе над Штормовым пределом. Только в этот раз он не ошибся и отступать не планировал. — Как настроения в городе? — Все так же. — Рассказывать, что приключилось с ним за день вошло в привычку, но сегодня вновь вдаваться в подробности Эймонд не хотел. Ни к чему омрачать вечер. — Фелл обещал выполнить просьбу. — Спасибо. — на соскользнувших с нагрудной пластины женских пальцах мелькнул след крови. Проклятье, как он не заметил. Обеспокоиться ее реакцией принц не успел, леди смахнула ее не глядя. Поправив на плечах теплый паток, погасила свечу и поднялась, подбирая книгу. Они, не торопясь, последовали вдоль украшенных полотнами и фресками безлюдных стен. Эйгон в своей манере позабавился бы над ними. Брат говорил, что они с детства привыкли таиться по углам и сейчас прятались вместе. Они прошли вдоль чуть потерявших цвет пентошийских гобеленов и пестрых бравосийских мозаик. — Я не нашел тебя днем. — Я была в септе. — Единственное в чем они с матерью были согласны. И единственное, что невольно заставляло Алисенту проявить снисходительность порой. Алисанна, как и королева-мать, почти не пропускала служб в доме Семерых. — Что ты там ищешь? — принц решительно не понимал их обоих. Слова леди нашла не сразу: — Прощения? — Даже боги не винят за то, что случается на войне. — И кто сказал нам это? Боги? Или короли, что отправили нас на войну? — Строго говоря, ее отправила королева. Но Эймонд не стал напоминать ей про это, избегая возвращения к недавнему, первому серьезному за пролетевший год брака, но давно ожидаемому спору о том, кому же принадлежало истинное право на трон. — Думал, Дейрону в самобичевании нет равных. — Алисанна ответила только грустной улыбкой. — Нам твердили, что они воплощают милосердие, справедливость, но ни того ни другого больше на этом свете нет, если боги когда-то за нами и следили, они отвернулись давно. — Думаешь, оно было раньше? Милосердие? Его в мире не больше, чем принесут в него люди. Боги не творят его сами, они направляют нас. — Только не говори, как проповедник. Или и меня в септу привести хочешь? — Нет. Пока нет. — Прозвучало, как шутка, и улыбка жены посветлела, но принц понял, что была в этом намерении доля правды, он не был готов поддаться: — Что на счет справедливости? — О ней не мне судить, — на этот раз Алисанна не смогла ему ответить, потупила взгляд, а вернув, посмотрела не в живой глаз, но куда-то глубже, как прежде делала только Хелейна, когда сказала: — Люди не злятся на тех, в кого не верят, Эймонд. — Принц решил, что она лишь наполовину была неправа. Если бы дело было только в этом, ему не пришлось бы корить себя за минуты, когда по крови дракона растекался страх. Неправильные, неестественные минуты, как и все, в которые Эймонд дышал. Принц давно догадался, что должен был сгинуть тогда над бесконечной гладью Ока. Он обманул судьбу, но богов не обманешь. Фрески оставленные мастером с Лисса заставили его задержаться. Не столь реалистичные, как полотна руки творцов Вестероса, скорее загадочные. Эти чужеземные кисти не рассказывали историю и не поучали, зато эмоции читались по-самобытному ярко. Принц мог понять, почему внимание леди привлекли именно они. Эймонд не заметил, как они, очертив круг, вернулись на место встречи, и понял, что не первый раз застал жену здесь. Он всмотрелся в висящий напротив парный, еще толком не успевший покрыться следами времени портрет, один из поздних. Умудренные или утомленные годами Джейхейрис Первый своего имени и королева Алисанна Добрая глядели на него в ответ. И что-то внутри принца покоробилось от их внимательного взгляда. Едва ли таким представляли их наследие предки. «Миротворец. Мудрейший из королей». Но трепет принца быстро сменился насмешкой. Прославленный правитель подарил королевству годы покоя и мира, однако роль покоя собственной семьи в судьбе страны понять не смог. Отец ничего не извлек из его ошибки. Эймонд вгляделся и в образ королевы, любимицы народа и знати. Высокий и худощавый. Было в ней что-то величественное и что-то простое. Прямые белоснежные волосы падали женщине на плечи, на голове красовался венец, давно пропавший. Почему-то принцу привиделось в лиловых глазах странное веселье, и только тогда он понял, что не нравилось ему в том портрете: король и королева смотрели на них, как на малых детей. Однако улыбка женщины была доброй, как ее имя. Пожалуй, только этим леди могла быть похожа на нее. — Ты стала часто бывать здесь. — Это имя — единственное, что она оставила мне. — Не нужно было гадать, чтобы понять, что Алисанна говорила о Рее. Жена, вторя ему, подняла на полотно взгляд, и интерес ее был посвящен не Джейхейрису. Эймонд невольно оценил жест леди Ройс: — Красноречивое наставление. — Или жестокая шутка. Мне никогда не стать такой, как она. — Закат ее лет был печальным. — Но жизнь полной. И она сделала что-то. Что-то важное. — Многие мейстеры сходились в том, что прабабка Эймонда приложила к мудрости правления своего мужа руку. Указы, которые так и прозвали законами королевы Алисанны, говорили сами за себя, хоть формально власти на них у нее никогда не было. — А ее семья подарила ей безумия и несчастья. — Боюсь, от этого в нашей семье не убежать. — Принц мог бы принять то на свой счет и оскорбиться, только он не поверил бы, что леди говорила об их молодом браке. Он не допустит, чтобы так можно было сказать о том. Слова жены его задели, только совсем иные: — Ты даже не осознаешь этого, не так ли? Того, что ты для них сделала. — Для кого? — Для Черных. — О чем ты? — О Драконьем Камне. — Это всего лишь остров. «Остров, в чьих обсидиановых недрах рождаются драконы. Рейнира ведь за этим старалась вернуться туда.» — Это символ династии. Один из немногих. Не стоит недооценивать их значимость. За Эйгоном остался Железный трон. У него была корона Завоевателя и его меч. У Рейниры ничего этого не было или не осталось. Я был еще ребенком, а ты уже уехала тогда, Визерис на один из приемов предложил ей воссесть вместо него на трон, но когда она с него встала, на руке ее красовался порез. Поверь мне, двор это запомнил. Даже страх не заставил злые языки молчать. «Железный трон отверг принцессу» — вот, что они твердили. А в конце войны, когда Рейнира отступала, говаривали, что при побеге ей пришлось продать корону Миротворца. — Алисанна так и не рассказала Эймонду: то было правдой. Когда Рейнира вернулась в родовое гнездо, корону она выкупила втридорога. — Не останься у нее и Драконьего Камня, как думаешь, Север и Долина все еще стояли бы за ней? В воздухе повис другой, озвученный лишь тишиной, вопрос: «Лишись она их поддержки, был бы у Эйгона повод рассуждать о мире?» Леди в ответ посмотрела с неверием, и принц отдал брату должное. Вклад Эймонда в его воцарение незамеченным не остался. Завтра Алисанна вновь должна была лететь со словом короля на остров, но каждый раз как в первый в принце просыпались мысли давних дней, тех, в которые он полагал, что мог больше ее не увидеть. — Все считали, что ты погибла. Или, что близка к этому. — Последнее сложно назвать неправдой. А ты? Поверил? — Нет. Твоя уловка? — Я не пускала те слухи. — Но опровергать их не стала. — Из кольца осады это было бы трудно, — они оба понимали, что главной причиной было даже не это: — Знай Эйгон, что я жива, моя смерть перестала бы быть глупой сплетней. — За год или вернее, как любила поправлять его леди, одиннадцать месяцев которые провел в том кольце покинутый главными силами Черных остров, ни один всадник не показался в небе. Оставлять столицу открытой было нельзя, сражения ни в Королевских, ни в Речных землях еще не утихли, но залив был в их власти. И совет, и король решили тогда, что взять, как они считали, покинутый Таргариенами, истощенный за месяцы Драконий камень, не составит большого труда. Новые силы флота отправились в подкрепление без сопровождения всадников. Только потом принц узнал, что в день решающей битвы за остров раненный зверь так и не взлетел. Чтобы спалить корабли ему это было не нужно, а град выстрелов не был страшен ему и на земле. Покуда лишь дорнийцы оказались достаточно хитры и метки, чтобы тягаться с силой Валирии. Но всадники — не их драконы. Принц поставил собственные суждения о судьбе под сомнения. Может, она все же бывала к ним благосклонна? Никак иначе он не мог объяснить, как ни одна из тех стрел не угодила Алисанне в сердце. Они с ней так и стояли напротив почивших предков. Слова принца сделали Алисанну только больше задумчивой. За год он узнал ее достаточно, чтобы понимать: даже если дело кончилось миром, след в войне — едва ли тот, который она могла надеяться оставить. — Мне стоит извиниться? — жена не поняла вопроса, — За то, что не сделал тебя королевой? — Я ведь говорила совсем не об этом. — Знаю. Так стоит? — Эймонд! — леди одернула его, оглянулась не без волнения. Но Эймонда ее серьезность позабавила, а жест оставил принца совсем уж довольным: в мнимой опасности Алисанна непроизвольно шагнула ближе к нему. — Мне нравится моя голова на моих плечах. — Эймонд оглянулся тоже. Стены все так же были безлюдны, но в Красном замке, только дурак поверил бы, что он в коридорах один. — Мне тоже. — Потверждая принц накрыл ладонями женскую шею. — Añuhyz jaa engo zaldrīzes daor. | Мыши не понимают драконов. Он видел, что решиться спросить стоило леди сил, но все же вопрос прозвучал: — Ñuhor līr gūrēnna? Hen Aegon ēpo iksan? | Каково это было? Носить корону Завоевателя? — Yne sytivīlībilāt? | Ты когда-нибудь представляла это? — Эймонд надеялся и дальше насладиться ее смущением, но оно пропало слишком быстро, сменилось прищуром сиреневых глаз. Только ему леди могла бы признаться: — Kessa.| Да. — Jenti jevi jemēle iderēbilātās, iā mirre tolie iderēbās. | Тогда обратно всему, чем кажется, и тому, что ты могла вообразить. Алисанна ожидаемо усмехнулась. Но ответа верней у Эдмонда не нашлось бы. — Qogrondo avy hēdrȳ ? | Думаешь, я лгу? — Hēdrȳ, avy princē ez bezo sene stas avy qimbroto. | Думаю, мой принц недооценивает мое воображение. Уходя, он не смог не заметить: совсем рядом, десяти шагов бы хватило, была самая первая в истории этих сцен картина. Эйгон Первый и его сестры-жены. В далекие наивные годы они с братом почти всегда приходили посмотреть лишь на них. Уже в покоях, когда Алисанна, освободив его, наконец, от холода металла, запустив горячую ладонь за ворот, оставила цепь поцелуев на продрогшей коже, начав с ямки на шее и закончив только за раскрасневшимся с мороза ухом, а после прикусила то, смеясь, он отплатил ей той же монетой. И, лежа в мягкой постели, позабытой привычкой, принц поблагодарил Семерых, за то, что в эту ночь ему не пришлось бежать. Ему не стоило делать этого вовсе, он ведь обещал быть с ней честен. Но еще он поклялся ее защищать, и Алисанна поверила, так как он мог открыть ей свою слабость? Эймонд осадил сам себя. Завтра на чужой земле он не сможет защитить ее тоже. Леди его тревог не разделила, беспечно уснула у него на плече, не забыв овить бок юноши рукой. Принц переплел с той пальцы. Он слушал ночь и скромные рассказы ветра. Он думал о том, что было бы, встреться они раньше, и каково это могло быть, если бы эти руки снимали вечерами с его головы украшенную рубинами валирийскую сталь.