Несколько лет назад
— Мелочь, может быть ты знаешь что-то, что способно опьянять разум людей. Что-то наподобие наркотика, но такой, который будет разрушать людей быстрее, чем любой другой. Тот, который только попробуешь и уже точно не слезешь, даже имея при себе сильную волю.
— От любой привычки, даже от самой губительной можно избавиться, если иметь при себе железную волю и стальное терпение, но так как у большинства такого нет, я скажу, что да. Я знаю кое-что, что тебе нужно, однако зачем оно тебе?
— Есть у меня одна мысль, как обзавестись связями и при этом разбогатеть, но в этом мне нужна твоя помощь. Ты поможешь мне, расскажешь про это средство.
— Скума. Однако для ее приготовления тебе нужен редкий ингредиент, который в этом мире ты точно не встретишь, только если купишь в своем «Магазине». Употребление скумы придает большую силу, но вместе с этим и понижается ловкость и, конечно же, делает в этот момент из употребившего просто тупого олуха, который будет бездумно махать руками на все, что движется. Если же немного выпить этой дряни, то это вызывает скорее эйфорию, чем беспричинный гнев. Человек в этот момент начинает верить в себя, но перестает в действительности воспринимать окружающий себя мир так же адекватно, как если бы он не употреблял. Скума состоит из лунного сахара, который ты и при всем желании не встретишь здесь, поэтому способ его добычи сама знаешь какой.
— А что будет, если выпить слишком много скумы?
— Тут наступает мой любимый момент. Человек в этот момент начинает задыхаться, из его рта пенится пена одновременно с рвотой, он потеет так сильно, что за каких-то три минуты может промокнуть до нитки, становится синим, а затем теряет сознание и спустя какое-то время, если не оказать ему помощь, то он умирает в страшных конвульсиях.
— Думаю, это то, что мне нужно. По крайней мере, если все пройдет как надо, то нас ждет путь успеха, правда этот успех будет немного грязным. Но успех — дело странное, не важно, как ты его добился, главное прийти к нему, даже если дорога будет усеяна сломленными людьми.
Наше время
Улыбка озаряла ее юный лик, когда она с превосходством смотрела на то, как уводят мужчину, который еще совсем недавно выказывал неуважение ее семья, требовал невозможного — лишить ее семью то, чего сам недостоин. И хоть сейчас Рейзель рассказала двору то, о чем ей запретили говорить ее мать и отец, но в душе каждый из них понимал, что это была крайняя необходимость, последний шаг к долгожданной мести, доказать им всем, что не только Ланнистеры платят свои долги. Здесь правят балом лишь шуты, которые держали наготове несколько кинжалов в рукаве.
Вещи Веймонда Велариона тщательно обыскали, и какого же было удивление людей, когда в них нашли несколько флаконов скумы. И несмотря на все уверения Веймонда, что ему это подкинули, Визерис принял решение, которое было неожиданным абсолютно для всех. Разумеется, Веймонд был родственником лорда Корлиса, а тот был из великого дома, но когда речь зашла о том, что губит людей хуже любого яда и Веймонд единственный человек, который хоть что-то знает, поскольку брал же он откуда-то это вещество, то решение допросить его как следует было очевидным и самым опасным на этот момент.
Многие люди боялись попадать в те ситуация, когда дело касалось допроса. Одно дело, когда ты сидишь на против другого человека и между вами только стол. Ваши слова записывают, расспрашивают о чем-то, старательно манипулируя вашим сознанием приводя к нужному ответу, но другое дело, когда вы сопротивлялись ситуации. Тогда вас отводили в темницу, в специальную отдаленную камеру, где нет надежды на спасение., где чумные грязные крысы будут твоими единственными друзьями, свидетелями, которые засвидетельствуют твои страдания, а после и полакомиться свежей кровью, а если повезет, то еще и мясом. Ты либо выходил оттуда изломленным прямо на плаху, либо умирал прямо там. Любой исход гарантировал тебе смерть, если ты ступишь на зеленую милю.
В случае Веймонда Велариона, другого исхода ждать и не требовалось. Понятно, чего желал король — убить двух зайцев одним выстрелом. Перед своей смертью Веймонд должен был расколоться и рассказать всю правду, а для этого нужно было приложить немало усилий. Нужно было сделать все, чтобы пленник получил максимум боли, но при этом не умер раньше времени.
В комнате допроса находились несколько людей: один мейстер, который записывал все показания, три тюремщика, которые должны были пытать заключенного и сам заключенный. Перед каждым допросом соблюдались некоторые прелюдии, поэтому и этот допрос не отличался от других.
— Сир Веймонд, как это произошло?
— Вы думаете, что я не знаю, как это делается? Чтобы я сейчас не сказал, вы все равно используете мои слова против меня самого. Тогда почему я должен вам помогать?
— Сир Веймонд, в ваших же интересах сотрудничать с нами. Если ваша невиновность подтвердится, то вы выйдите отсюда, вернетесь к вашей жене и детям и будете спокойно доживать свои дни, зная, что больше не посмеете пойти против короны. Будьте уверены, король не хочет вас убивать, для этого есть палачи или его собственный брат.
Слова мейстера заставили Веймонда усмехнуться, но эта ухмылка пропала, когда он посмотрел на яркий свет пылающей свечи. В голове сразу вспыхнул образ жены и детей, которых он любил всей душой и желал им только самого лучшего. Каждый хочет счастья своей семье, даже через пелену злобы и зависимости. Кажется, именно в этот момент он понял, что сделал по-настоящему страшную ошибку, и тогда он заговорил.
— Я готов с вами сотрудничать, но при условии, что моя семья не пострадает. Моя семья здесь, и они не знают о моей зависимости, я скрывал это от них так тщательно, как только мог.
— Продолжайте, Веймонд, — мейстер записывал каждое слово, сказанное мужчиной, — Как так вышло, что вы стали употреблять?
— Да не было никакой причины, я просто захотел и все. Сначала я сомневался в том стоит ли, но потом, когда я попробовал, то уже не мог остановиться. Ощущалась такая легкость и сила, которую не испытаешь во время тренировок или похода в бордель, даже вино не приносило такой радости, чем этот чудодейственный эликсир. С каждым глотком тебе хочется все больше и больше.
— А сегодня вы выпивали ее?
— Я сделал всего два глотка и все. Принцесса Рейзель солгала, когда сказала, что видела меня. Она сделала это, чтобы отвлечь всех, чтобы отвлечь короля. Она такая же, как мать, да еще и бастард, все они бастарды! — кажется, что с каждым словом гнев все сильнее распалялся в Веймонде, превращаясь из маленькой искры в пожар, — Она такая же шлюха, как и ее мать! Вы видели ее, видели во что она одета? Она просто шлюха!
— Готовы ли вы сейчас понести ответственность за слова, которые только что сказали?
— Я готов подтвердить все мои слова, потому что точно уверен в том, что говорю и доказательства у меня есть, — победа была за Веймондом, он знал это, чувствовал всем нутром, что скоро вместо него на этом стуле будет сидеть наглая девчонка, которая бросила вызов ему в тронном зале.
— Да что вы? И какие же у вас есть доказательства?
— Позовите мейстера, который бы осмотрел ее, результат вас удивит. Еще не поняли, о чем я говорю? Так давайте же я вам поясню, поверьте, мне не составит труда сделать это.
— Да уж, будьте так добры, — злорадство плескалось в глазах Веймонда, который наконец-то смог увести допрос в нужное ему русло, уводя подальше от той темы, из-за которой он вообще оказался здесь.
— Как вы знаете, я племянник лорда Корлиса, в наших жилах течет одна кровь, так что бывали моменты, когда я гостил у своего дяди. Однажды совпало так, что в это же время у них гостили и бастарды Рейниры. И если перейти к самой сути, то однажды я увидел, как эти двое трахаются.
— Двое? Вы про принцессу Рейзель и…
— И ее близнеца, да. Джекейрис Веларион помолвлен с дочерью Деймона Таргариена и покойной Лейны Веларион. Бейла моей крови и она не заслуживает к себе такого отношения. Знаете, как было омерзительно наблюдать за тем, как эта шлюха весело болтала и улыбалась ей, хотя еще вчера трахалась со своим братом, с ее женихом практически у всех на виду.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
— Да при чем тут это? Осмотрите ее и поймете, что она шлюха, такая же как мать…
— Свидетели, сир Веймонд, нам нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил ваши слова, иначе мы вправе посчитать их за клевету.
— Нет, свидетелей нет.
— Отлично, так и запишем, — мейстер что-то черканул у себя на пергаменте, а затем отложил перо в сторону и сложив руки внимательно посмотрел Веймонду прямо в глаза, — Теперь ответьте мне, Веймонд, кто продал вам этот эликсир?
— Этот человек был в плаще и маске, я не видел его лица. Но по голосу это был мужчина, в этом я уверен.
— Имя, сир Веймонд, нам нужно имя. Откуда вы узнали об этом человеке? Как его найти? Не могу поверить, что вы не знаете имя, ведь как-то вы все же вышли на него.
— Простите, но этого вам я сказать не могу. Понимаете, я поклялся не называть его имени, потому что иначе он придет и убьет мою семью и сделает мне на память ожерелье из их ушей. Простите, но нет, я не скажу вам этого, хоть убейте меня. Я не буду жертвовать своей семьей ради сохранения собственной жизни.
— Отлично, тогда перейдем к насущному, — дознаватель улыбнулся мерзкой улыбкой и кивнул головой тюремщикам, что стояли позади Веймонда. Кажется, те только и ждали этого, поэтому они схватили сопротивляющегося мужчину и поволокли в темный угол камеры.
В какой же момент надежда его умерла? В тот момент, когда он прошелся по зеленой миле или, когда увидел тяжелую пирамиду, которая в тусклом свете напоминала скорее монстра, который пришел по душу мужчины. Четыре ножки, как когтистые лапы росли словно из каменного пола, а острие пирамиды было в чьих-то засохших испражнениях.
Медленный и тягучий ужас постепенно появлялся в глазах мужчины, может быть его отравленный дурью мозг наконец-то заработал в свою полную силу и тот понял, что выхода нет, более нет ничего иного, только смерть.
Сопротивляющегося Веймонда раздели и тот заплакал от унижения и от ужаса предстоящей боли, которая была хуже сожжения на костре или позорного повешения. Дело в том, что с каждым шагом мир становился все извращенней и непонятно было что стало отправной точкой, ведущая человечество в ад. Но то, что колыбель была орудием человеческой жестокости и гнева было неоспоримым фактом.
Руки и ноги заключенного обхватили веревочные тиски. Под дружный хохот палачей Веймонд что-то кричал, кажется это были проклятия, а может и мольбы о помиловании, но в этом темном царстве не было дело до криков человека, который еще раньше ходил с высоко поднятой головой и был счастлив в своем наркотическом забвении. Палачи, весело подбадривая кричащего мужчину, дружно взялись за свободные концы веревок и начинают их натягивать. Благодаря подвесным блокам сделать это было не так уж и сложно, поэтому в этом театре теней они были опытными кукловодами, а Веймонд был их марионеткой.
Мейстер, который следил за этим с улыбкой, что-то мурлыкая себе под нос, как будто перед ним не разворачивается что-то ужасное и бесчеловечное, а скорее забавное и веселое. Его свиные глазки следили за тем, как кричащий в предвидении невыносимой боли мужчина медленного и мучительно опускается на острую вершину четырехугольной пирамиды. И в этот самый момент сильный душераздирающий крик стал одой начинающегося гонения людей, которые попали под воздействие скумы. Кажется, с этим криком и улыбка мейстера померкла, но лишь на долю секунды.
Острие впивалось в промежность так же легко, как раскаленный нож вонзается и режет масло, раздирая кожу, впиваясь в мясо, оно разрывало все на своем пути: сухожилия, нервные и лимфатические узлы, ломая тазобедренную кость. По граням пирамиды водопадом стекала темная смесь крови и содержимое кишечника Веймонда. Вес мужчины тоже заставлял опускаться все ниже и ниже на пирамиду, а бессмысленные метания из стороны в сторону только способствовали углублению и расширению раны.
— Я…я скажу…-в перерывах между криками у мужчины были силы еще что-то говорить, но даже признание не было для него спасением. Увечья, полученные в ходе этой страшной пытки, были несовместимы с жизнью, да и если бы он и выжил каким-то чудом, то смерть от инфекции была гарантированной.
— Нет, не скажешь, — мейстер смотрел на него и во взгляде этом была смесь из чистого отвращения и ненависти. Кажется, что Веймонд Веларион был для него врагом номер один, от которого он сейчас с удовольствием избавлялся, вот только, они даже не были знакомы до сего момента, поэтому причины таких ярких эмоций были неизвестны.
В конце концов, Веймонд прекратил кричать и из его рта доносились только хриплые стоны боли, но затем и они стихли, когда глаза мужчины закатились и он просто повис, словно тряпичная кукла, которой наигрались. Веревки не давали ему упасть, а густая лужа, растекающаяся под ним, отражала его растерзанное тело.
— Вы отлично справились, не зря я на вас полагался, — голос принадлежал фигуре, которая за всем происходящим наблюдала в темноте. Он был подобен костлявой, которая пришла за душой покойного. Безмолвный свидетель жестокой расправы, который протянул небольшой увесистый мешочек и положил его в руки мейстеру — расплата за лишение жизни неугодного человека, который одним лишь неверным словом посмел поставить под удар его последнюю надежду.
Оба человека посмотрели на Веймонда Велариона, которого тюремщики начали снимать с пирамиды. Это было затруднительно, так как пирамида вошла довольно глубоко, что даже через кожу на животе уже мертвого человека были видны очертания пирамиды, но приложив немного усилий они приподняли его. Из открытой раны змеей начал выползать кишечник, сопровождаясь булькающими и хлюпающими звуками.
— Надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество, — сказала тень, зачарованно наблюдая за происходящим. На губах играла мягкая детская улыбка, а щеки налились румянцем, но никто этого не видел.
— Безусловно, мой принц, я и мои люди всегда к вашим услугам.
***
День сменяется ночью, но что сменит разум? Интересно…
Охота на их души шла очень долго, почти миллиарды лет, но итог всегда был лишь одним. Гонения заставили их творить зло против своих же собратьев, которых когда-то были легионы. Павшими стали рабы золотые, погибли и темные братья ночи. Застыла времени река, вороны беспорядочным ворохом каркая взлетели в серые небеса, что устилали грозовые тучи. Надвигалась буря, которая грозилась уничтожить все привычное, оставив за собой только руины и трупы. И в хаосе этом были живы лишь две души, которые наполнили этот мир тьмой, напрочь уничтожив все, что когда-то приносило радость, грусть и любовь. Теперь в этом мире не осталось радости, но осталась ты, моя дочь. Сосредоточение всего самого гнетущего и ненавистного мне, моя дорогая Лабрескас.
***
Смерть Веймонда была ожидаемой, но никто не хотел, чтобы это произошло так жестоко, хотя в чем-то он сам виноват, но хотя бы перед смертью он признал свою ошибку, пусть даже и через боль и адские муки. Но не было сомнений, все за этим столом желали ему смерти, разве что кроме Джейса. Мой близнец всегда был излишне впечатлительным и порой даже жалостливым, что мне даже иногда казалось, будто находясь в утробе он перенял черты прежней меня, а это наводило тоску, которую я всеми силами хотела заглушить.
Ужин проходил в полной тишине, что очень нервировало меня. Кажется, каждому было что сказать, но все молчали. И даже Визерис, который вечно пытался сплотить семью, молча ел, думая о чем-то своем. А слуги молчаливой тенью кружились вокруг нас, стараясь угодить.
Я сидела рядом с Люком, по одну сторону был он, по другую Бейла. Кажется, именно сейчас я могла наблюдать за этой картиной безмолвной войны. Словно королева, я восседала троне, а вокруг меня были люди, которые зовутся моей семьей, но семья эта состояла из льда и огня. И если огонь обжигал врагов и дарил приют телу, то лед шипами впивался в кожу, оставляя глубокие раны, обломками сохраняясь в моем теле, чтобы пустить свой яд, который заморозит мое сердце. Относить себя ко льду я не могла, но и огонь не в моей власти, хоть и подчинил меня, оставляя в дар частичку себя.
И тут я почувствовала странное ощущение, которое чувствовала еще в тронном зале, но если тогда я страшилась его, то здесь и сейчас мне было настолько неуютно, будто под дулом пистолета. Дышать стало так непросто, но то было лишь иллюзией, которую я наложила на себя, подчиняясь фантомным страхам от той ночи, которая ликорисами распускались во мне, делая жизнь более яркой и необычной, как сами цветы. Единственный глаз сидящего через весь стол напротив меня человека был наполнен карающей болью, которая воспевалась в его едва заметной улыбке, когда он заметил мой испуганный взгляд. Монотонная тяжесть в теле тихим прибрежным ветром ласкала меня, как пушистым пером, отдаваясь в сердце невесомостью и приятным чувством щекотки.
— Эйгона все так и не нашли? — подал король голос, лишая тишину ее прав на существование. Огонек беспокойства о своем старшем сыне был заметен в его глазах, это заметил бы любой, даже самый слепой. Визерис был добрым и милосердным королем, и хоть у некоторых и были подозрения на то, что своих детей от второго брака он не любил, все же слухи были лишь слухами. Милосердием и благодетельностью была соткана его душа, которая лучилась согревающим солнечным светом. Такие люди не могут не любить своих детей, они просто не способны на такое.
— Стражники прочесывают столицу вдоль и поперек, но пока что все безуспешно, государь, — хоть Отто и сохранял спокойствие, все же было видно его напряженное состояние. Казалось, что его внук исчез и все можно было бы списать на похищение, но с какой целью? Вытребовать что-то у короля или у него самого? А может быть его похитили, чтобы пытать и убить? Ведь у каждого есть враги и не все эти враги готовы терпеть вмешательства в их планы, которые привели бы к высотам, о которых даже птицы и не мыслили. — Но не сомневайтесь, мы найдем вашего сына.
— Вот до чего доводит пьянство и распутство, — благодетельная королева, которая подходила на свою роль больше, чем Дева Мария подходила на роль святой. Ее праведность и добродетель ставили ее на один уровень с неким божеством, которое снизошло на обитель греха. Свет души королевы Алисенты затмевал собой все светила, которыми была усеяна земля и небо. Иногда я сомневалась в том, что передо мной человек, ибо сострадательная и благочестивая королева не была подобна обыкновенной женщине, было в ней что-то другое, что выделяло ее из многих. Она сияла изнутри чем-то спокойным и нежным, что против воли делало тебя тихим и покорным.
— Все хорошо в меру, королева, — сказала мать, попивая вино. Это заставило меня поморщиться и отвернуться от нее. — Люди должны знать свои границы и не переступать их, потому что кто знает какие монстры за ними водятся.
— Принцесса, мера — понятие растяжимое. Она может возрастать, но считать, что она больше, чем есть на самом деле, — не что иное, как гордость. А гордость, это — большой порок. Она есть самоуверенность, с отвержением всего значимого. Это отвержение порождает гнев и злобу, которые препятствуют человеку в его росте.
— Гордость и гордыня — это разные вещи. Люди должны быть гордыми, чтобы знать себе цену и уважать себя, ведь в самоуважении кроется ключ к уважению других. А гордыня, о которой вы говорите, дышит презрением, завистью и неуважением к другим. Она заполняет собой все и проявляет себя в выражении лица, в жестах, в высказываниях.
— И все же, гордость, словно страсть, она опасна по своей природе. В ее сути кроется склонение человека к упадку и наслаждению своим падением. Блуд и алчность также являются вечными спутниками гордости. Все это — грехи, которые навязываются людям, делая их извращенными. Это беззаконие и нарушение всех норм человеческого бытия, которые нам определили боги…
— Перестаньте, прошу вас, — Визерис встрял в их разговор, который уже до абсурда накалял всю атмосферу в комнате, — я понимаю, что все вы сейчас обеспокоены случившимся. День безусловно был тяжелым, а мой сын до сих пор не найден. Но я призываю вас к миру, который должен быть у нас, потому что мы семья. Мы — храм, в котором учимся миру, смирению, терпению и послушанию. Мы должны всегда стоять друг за друга.
Визерис распинался перед нами, как распинается учитель перед нерадивыми учениками, наставляя их на путь истины. Но грани истины разные и ты никогда не поймешь на какой грани находишься ты, но шагая по лезвию истины, есть риск порезаться и упасть. Хоть истин и много, но грани ее острые и на них напороться легче легкого. И Визерис, казалось вот-вот совершит ошибку, но он, как умелый акробат, шел вперед безо всяких усилий.
Симфония тишины и дыхания людей заиграли новыми впечатлениями, такими красочными, как павлиний хвост, переливаясь от меланхолии до эстетичного удовольствия, будто ты читаешь древний свиток, который кровью дракона распечатывает перед тобой двери в Апокриф, открывая новый безупречный мир ушедших знаний и опыта. Я чувствовала это так сильно, как если бы была манекеном и по мне бы прошлись мечом. Тишина сводила с ума, гвоздями сверлясь в мою голову, прокалывая мозг, заполняя чашу мыслей, идей и воспоминаний склизкой теплой кровью, точно для гостя, который пришел в разгар пиршества.
— Погода сегодня была на удивление скверной, — начал король опять разговор, к которому никто не стремился, — Как вы добрались? Все ли было хорошо?
— Да, все было замечательно, ведь никакая буря в этом мире не потушит наш огонь, отец, — Рейнира положила свою руку себе на живот, который сейчас был обителью ее ребенка, и горделиво улыбнулась, — Спасибо, что спросил. Люцерис, Джекейрис и Бейла летели на драконах, а я же была в обществе своего мужа и других своих детей, так что мне вполне было комфортно.
— Это самое главное, дочь моя, быть здоровым — это важнее всего в мире, — в глазах короля загорелся странный живой блеск, он будто помолодел лет на двадцать, — Вот посмотри на меня! Я выгляжу живее всех живых, а чувствую себя так, будто только вчера родился, хотя еще недавно мое тело изламывала сильнейшая боль, ты даже и представить не можешь какой она была. И врагу не пожелаю оказаться в том состоянии, в каком был я. Вот что с людьми делает чудо настойка! — на этом моменте я хихикнула, чем заслужила внимание всех за столом, но я ничего не могла поделать. Дед сейчас так умилительно выглядел, что мне даже показалось, будто его место не в этом зловонном средневековье, а где-то вдали от всех этих времен, где мир и покой идут рука об руку, не ведая боли и страха, как и бремени смуты, — Рейзель, тебя что-то рассмешило?
— Простите, — я старалась не хихикать, но улыбка все равно осветило мое доселе испуганное лицо, — Просто вы такой же, каким я вас помню. Это было столько лет назад, а вы по прежнему такой добрый и неунывающий, — в голове проскальзывали сотни воспоминаний, перламутровым отливом воскрешая дни былые, поднимая их перед глазами их глубин времен.
— Очень рад это слышать, надеюсь, что в твоих воспоминаниях я таким и останусь после смерти, — грусть не затронула его лицо, но душа была погребена в мыслях о будущем, которое он старательно оттягивал, но неизбежность — удел каждого, будь ты хоть королем или нищим. Атропос не щадит даже светозарных героев, а тут уж седой и больной старик с короной на голове, как с погребальным венком из дракункулюсов в руке.
— Вы не должны так говорить, в вас еще кипит жизнь, да вы нас всех переживете, — хоть Джейс и встрял в разговор без нужной на то причины, но слова песчаным ветром прошлись по обнаженным нервам, от которого зубы скрипели от неприкрытой лести. Но лгать мой брат совсем не умел, а притворство для него было темой забавной. Он мог месяцами обманывать Бейлу, но при этом не отходить от нее, сопровождая на всех прогулках. Они были женихом и невестой, но как только солнце скрывалось за грань горизонта, то на свидания уже ходили мы, как страстная пара безумных любовников, у которых есть время до восстания дневного защитника Бейлы, который с лучами приносил горечь расставания. Но даже он теперь перестал быть нам помехой, как и прочие лживые чувства, что впутывались в равновесие чаши весов, склоняя близнеца в порок, который дурманом застилал глаза от свободы решения быть с той, с кем метила тебе судьба.
— Джейс, внук мой, неприкрытая лесть не остается незамеченной, но я рад твоей заботе. — Улыбкой теплой, Визерис одарил столь юродивого внука, который краснел сейчас, как девственница перед первым сексом. — моя дочь вырастила хорошего сына, но тебе есть чему поучиться, потому что в будущем ты будешь не просто принцем Джекейрисом Веларионом, ты будешь наследным принцем и от тебя лишь будет зависеть каким в итоге правителем ты станешь.
— Спасибо большое, государь, я обязательно прислушаюсь к вашим словам, чтобы стать куда лучше, чем я есть на самом деле, — Джейс даже не услышал первых слов, которые произнес король, но вот вторая часть предложения отдалась у него во рту сладким послевкусием, словно ему дали попробовать самое вкусное в мире вино и теперь он смакует его, как нечто, напоминающее амброзию. Горячая смесь из жадности и превосходства породили в нем знакомую мне ноту из нашей мелодии страсти. Предвкушающий взгляд шоколадных глаз, которым меня одарил мой близнец, был знаком свыше, что пора переходить к действию.
— Извините, мне что-то нездоровиться, скорее всего из-за такого тяжелого дня, — я обратилась напрямую к Его Величеству, игнорируя шипы льдов на своей коже. — Позвольте мне уйти к себе, иначе я завтра просто не проснусь.
— Конечно, девочка, иди. Но может нам все-таки лучше позвать мейстера к тебе, чтобы осмотрел?
— Нет, спасибо. Я думаю, что сон мне поможет куда лучше, чем мейстеры.
— Тогда ступай, — благосклонный кивок был знаком, на которое мое тело среагировало раньше, чем он это сказал, иными словами, я его просто не дослушала, миновав сотню коридоров и сотню ударов глупого, пылающего огнем любви сердца, я ворвалась в свою комнату.
Времени было мало, но тяжесть предвкушения было настолько сильной, что кажется пройдет вечность, прежде чем сбудется то, о чем желало мое тело, мысли и душа. Как же так вышло, что оказавшись в объятьях любви и страсти, я забыла о всех своих желаниях, о чести, долге и семье, отдалившись от них, пересекая реку вожделения на руках откровенного обожания, оказавшись на берегу своих чувств, лживости и двуличия. Я одновременно и любила, и ненавидела Джейса за то, что страсть породила в нас ту любовь, о которой и не могла мечтать девушка из прошлой жизни. И хоть с ним было непросто, но когда ты любишь, то все становится серым и лишь он алыми красками выделяется перед твоими глазами.
Сняв с себя платье и оставшись в шмизе, я принялась усердно расчесывать волосы, стараясь не переусердствовать, но ярость страсти диктовала мне свои условия и с каждым движением я теряла над собой контроль. До тех пор, пока в дверь не постучали. Три стука, которые мгновенно вернули мне саму себя. И совершенно позабыв обо всем на свете я ринулась к двери, попутно поправляя на себе шмиз, который не оставлял места для воображения. Вздох и выдох, как сотни раундов непростительной глупости, я открываю дверь.
Первый стук — ты мой.
Второй стук — я твоя.
Третий стук — мы вместе навсегда.
— Бейла?!
