Всё небо в искрах звёзд неисчислимых. Пылают все они, и все сверкают, и каждая есть знак.
***
Бывают моменты, когда я словно начинаю разговаривать сама с собой, но при этом я представляю. Что это другой человек. Человек, который отвечает мне. У него есть голос, внешность, свои мысли и свой жизненный путь, который привёл его к ответу на поставленный вопрос. Этот человек присутствует всегда, незримой тенью следуя за мной. Его не нужно просить это делать, его не нужно ругать за это — он просто есть. В такой ситуации ты ничего не можешь сделать, кроме как смириться, свыкнуться с тем, что рядом с тобой есть «загадочный друг». Зато в минуты одиночества и боли, он всегда поможет, если не словом, то хотя бы своим присутствием. Если он что-то говорит, то слова его всегда вызывают какой-то трепет в душе, какое-то странное тепло, и ты хочешь рыдать, уткнувшись ему в жилетку. Но стоит тебе протянуть руку, как ты наткнёшься на воздух. Твоя рука попросту проходит сквозь него и это очень-очень грустно. Ты поднимаешь на него свои зарёванные глаза и видишь грустные глаза, в которых нет жизни, а только понимание. — Хватит слёз, — шепчет он своими бесцветными потрескавшимися от мороза губами. По его щеке скользит одинокая хрустальная, похожая на лёд слезинка, — Всё пройдёт, — слабая улыбка, как сотни снежных алмазов, мерцающих при свете луны, красивая, как первые и последние подснежники. И вот он распадается на множество снежинок, который северным сиянием окутывает тебя, давая право встать или остаться здесь, крича от боли, давясь собственными слезами и ненавидя весь мир, что открыл перед тобой свои двери, когда ты только родилась. Плохо, так плохо. Иногда, когда мне плохо, я представляю себя небом. Представьте, вы спокойны и вас никто не трогает. Весь мир перед вашими глазами, и вы вроде бы часть его, но так безучастны. Интересно, а быть небом это привилегия или всё-таки тяжкая ноша? Да, тут кто-то может сказать, что не все привилегии являются желанными и от этого может развиться груз на душе, от которого и будет всё в тягость. Может быть и так. Но что значит быть небом? Это означает быть тайным или открытым? Мне кажется, что тут скорее больше тягот, чем чего-то иного. Ты один, а пред тобой весь мир. Он красуется перед тобой, стремится показать то, что все мы называем жизнью. И ведь это так, у неба нет жизни, но перед его взором их столько, что невозможно посчитать. Возможно именно в этот момент небо плачет горьки слезами, омывая мир, который не может понять боль, скрытую в слезах. Скорее всего небо ненавидит нас, ведь то, чего оно желает — недостижимо. Это грустно и это факт. Возможно я бы поняла его, будь я небом по-настоящему, но я человек. Вот и вся правда. Мне даже кажется, что небо нас осуждает. Смотрите сами, некоторые лишают себя жизни или травят свою жизнь непрекращающимися запоями и солью, некоторые тратят свою жизнь на лишение жизни других, ну или стараются по максимум испортить, а некоторые устраивают из своей жизни непрекращающуюся драму. К последним кстати я отношусь. Похоже, это именно тот пунктик, который не даёт мне почувствовать себя небом до конца, а ещё — я не люблю осуждения, а если быть точнее — мне всё равно. Может это причисляет меня к людям из второго пунктика? Говорят же, что безразличие убивает. Но, честно говоря, это похоже на бред, ну, частично похоже на бред. Сами посудите, для чего постоянно нервничать о ком-то другом, отдавать свои нервы кому-то другому. Когда ты переживаешь за кого-то другого. То это считается нормальным, а когда за саму себя, то это эгоизм? Смешно. Смешно и нелепо.***
В его глазах искрами полыхали звезды горизонта, мягкие и нежные всполохи вихревой энергии, которые притягивали всё его внимания, отрывая от реальности. Ему безумно хотелось дотронуться до них, до яркого омута, который скорее напоминал чёрную дыру, безумно притягательную и неизведанную. Что там? Откуда ты? Столько вопросов, грани которых нет и в помине. Ты продолжаешь задавать вопросы, основываясь на чем-то ином и далёком от ощущений, которые нежными перьями поглаживали оголённые участки воображения. От этих прикосновений тело покрывалось мурашками, появлялась ощутимая дрожь и желание осторожными движениями растереть это место до едва заметных покраснений. Обнимаешь себя, зарываясь в этот шёлк, представляя себя маленьким ребёнком, который закутался в звёздное пуховое одеяло, Алисой, которая угодила в Страну Чудес. — Может ты встанешь с меня, — послышался едва слышимый кряхтящий голос Рейзель, которая слабыми попытками пыталась столкнуть с себя зачарованного Эйгона. Тот же едва заметно кивнул и встал с племянницы, не отводя взгляда от Горизонта событий. Рейзель сразу же вскочила, когда почувствовала, как намокшая от крови ткань неприятно прилипла к телу. Вставать было больно из-за ужасной боли в голове, за которую схватилась стонущая девушка. Но для Эйгона её стоны попросту не были слышны. До его ушей доносились какие-то потусторонние голоса, напоминавшие неразборчивый шёпот. Непонятные слова имели в себе ровно такую же силу, как и ласковые лавандовые ленты энергии. Они ввинчивались в его голову, песней сирены пробирались в чертоги его души, вплетались в ДНК, погружали его в сладкую, чарующую мелодию чувств, откидывая всё иное прочь. Эйгон протянул руку, в надежде прикоснуться к манящего источника, ощутить её магию ещё сильнее просто прикоснувшись, но она была так высоко, что рука наткнулась на пустоту. Тогда Эйгон попытался встать на цыпочки, попробовал дотянуться ещё раз, но кончики его длинных пальцев гладили лишь только воздух, который казался для принца каким-то препятствием. В его голове промелькнула безумная мысль, что если бы воздуха не было, то он был бы ближе к манящему горизонту, утонул бы в нём, погрузился в сладкую бесконечную пучину. — Ты чего? — спросила Рейзель, которая всё это время наблюдала за безуспешными попытками своего дяди достичь своей цели, — Эйгон, ты чего? И при всём желании, ты не сможешь дотянуться. Этот вихрь находится слишком высоко, так что вместо того, чтобы страдать бог знает чем, лучше помоги найти что-то, что поможет нам, — Рейзель хоть и была впечатлена тем, что увидела, но в её сознании сейчас играла другая мелодия — мелодия выживания. — Ты когда-нибудь видела что-то подобное? — Эйгон не мог оторваться от зрелища. Мания охватила его тела, страшным вирусом заражая не столько тело, сколько мозг, — Так спокойна, — его голос был необычно тихим и казался мягким, — Почему? — Слушай, понимаю, это странно, но девушка…, - начала было Рейзель, но её перебил Эйгон. — Кстати о твоей служанки, где она? — Он повернулся, чтобы взглянуть на лестницу, стараясь услышать хоть что-то, что говорило бы о присутствии той девушки, но ничего такого он не услышал, — Эй, выходи! — крикнул Эйгон. — Послушай, Эйгон, — к нему подошла Рейзель и положила ему свою руку на плечо, а другой заправляя грязную прядь за ухо, — Эта девушка не была служанкой, — она прикрыла глаза и вздохнула, чтобы затем продолжить, — Её зовут Азура и она что-то типа какой-то там даэдра. Думаю, даэдра — это какие-то боги, но не суть. Понимаешь, она дала задание попасть туда, — девушка перевела взгляд на горизонт, — Мы должны попасть туда за определённое время, у нас остался час, Эйгон. Если мы не попадём туда вовремя, то умрём оба. — Ты, — он сбросил руку племянницы и отошёл от неё, — Ты что такое несёшь, о боги, — рука его взлохматила волосы, сильно впиваясь в кожу головы, немного причиняя боль, — Я думал, что ты меня разыгрывала, думал, что всё это, — говорил он громко, почти смеясь, разведя руки в сторону, указывая на всё происходящее, — Лишь часть какого-то глупого розыгрыша, но вот это вот, — Эйгон посмотрел прямо над собой и истерично улыбнулся, — Это просто нелепо, — он отвернулся и стал расхаживать из одной стороны в другую, истерично хватаясь за волосы, давя из себя то весёлые, то грустные смешки, — Такого не бывает, — его метания подошли к концу и он пальцем указал на Рейзель, которая не сводила с него взгляда, — Это ты, — шипя, со слезами на глазах произнёс Эйгон, — Это всё ты, — он сделал два мелких шага в сторону девушки и отшатнулся, опять отворачиваясь от неё, как от всего мира, — Ты виновата, из-за тебя я здесь! Девушка выслушивала это с поджатыми губами, едва ли не срываясь на такую же истерику. В её голове сейчас проносились мысли о побеге, о том, чтобы бросить его здесь одного и будь, что будет, но все они не имели смысла, все эти мысли она отметала, стоит им лишь только начать формироваться в её голове. В конце концов она отвернулась от своего дяди и стала осматривать открывшуюся перед ней картину. Узорчатые каменные стены, которые благодаря магии светились. «Каждый узор что-то да значит, скорее всего», — думала Рейзель, подходя к стене, водя пальцем по узору. Линии судьбы пересекались между собой, соединялись в разных точках, завязываясь узлами и вырисовывая перед девушкой фигуру в плаще, с длинными звёздными волосами, держащего в одной руке посох, а другую руку поднимая вверх, словно защищаясь от кого-то. — Сны мои не предвещают мне удачи, указывая лишь на неотвратимость моего конца, — как в трансе произнесла девушка, глядя то на сплетение линий, то на свой палец, — Эйгон, — Рейзель, не стала более задерживаться. Она проходила вдоль мерцающей от лент энергии стены, касалась этих лент, проводила по ним пальцами, не сводя глаз с принца, — У нас осталось слишком мало времени, но прости меня за всё это. Просто знай, если мы туда в ближайшее время не попадем, то умру и я, и ты. — Рейзель остановилась, наткнувшись на странные знаки, которые напоминали какие-то странные иероглифы, которые музыкой ушей внезапно стали взывать к пришедшей царской крови, — Смотри, ты слышишь? Эйгон оторвался от горизонта, на который смотрел обвиняющим взглядом, едва звучания странного языка коснулись его ушей. Он повернулся в сторону своей племянницы, которая приложила руку к странной стене, которая отличалась от других тем, что была вогнутой. Рейзель будто пыталась слиться со стеной воедино, странно дыша, пытаясь вслушаться в голоса вещающего шёпота. Эйгон сглотнул, когда его стали наполнять странные ощущения и он на дрожащих ногах пошёл по направлению к стене. В его животе клубком сворачивались какие-то странные эмоции, которые были похожи на что-то трепещущее. Это всё заставляло его буквально сходить с ума, глаза ничего не видели кроме этой стены, на которой были выгранены странные слова. И чем ближе Эйгон подходил к этой стене, тем сильнее размывался мир вокруг, а от слов лучился странный синий свет, но не свет был желанным, а странный шёпот. Чем ближе Эйгон подходил, тем громче был шёпот. Он приятным дрожащим чувством охватывал всё тело, от него принцу стал чужд весь воздух вокруг, который принц стал хватать, едва заметно приоткрыв рот. Прошла вечность, когда принц подошёл к стене, его рука коснулась стены. Мизинец его правой руки задевал руку Рейзель. Эйгон на долю секунды краем глаза посмотрел на неё, но та ничего не замечала, увлёкшись новыми странными ощущениями, прогоняя мысли прочь, рукой и лбом прикасаясь к холодной поверхности. Мутным от странных ощущений взглядом он прошелся по её испачканным в крови волосам, отмечая про себя, что ему совершенно не нравится переход от серебряного к алому, а затем повторил вслед за племянницей. Иероглифы были так близко. Они беспокойными бунтующими синими мотыльками перемешивались, раскрывали крылья перед ним, образовывая очертания знакомых букв. На его глазах синие мотыльки превращались в предложения. — Здесь покоится страж Хранитель драконьего камня и СИЛЫ бесконечной ярости и тьмы, — сказал он, когда шёпот стал постепенно угасать, а расплывчатость мила и сияние слов сошли на нет. Эйгон раскрыл глаза и отстранился от стены, повернувшись посмотрев на Рейзель, которая уже стояла позади него, спиной к стене и смотрела в центр зала. Эйгон посмотрел в том же направлении. В центре, прямо под горизонтом парила над полом чья-то тень. Тело его было в бесформенном балахоне, который некогда был багром бархатным произведением искусства. От него клубились фиолетовые всполохи, делая его похожим на облачное видение. Одинокая фигура стояла в центре узора, в крови Рейзель. Тело, сокрытое под балахоном дернулось и посмотрело прямо на лужу крови. Фигура смотрела прямо на своё отражение, изучая его и вдруг стало ощупывать своё лицо, которое было скрыто капюшоном, как-то неверующе и беспокойно, будто так давно не видя себя, она слегка присела, чтобы кончиками черных, как смоль пальцами провести по алой крови. Фигура поднесла окровавленные пальцы поближе, чтобы рассмотреть или же просто почувствовать, как алые нити крови стекают по её пальцам, окутывая всю кисть, переходя на запястье. — Ощутила ли ты силу, пробудив меня? Готова ли ты бороться за неё, как принято довам, драконорожденная? — произнесла фигура, поворачиваясь к ним. Чёрная кожа, но тот с ней не родился. У этой фигуры была раскаленная угольная кожа с трещинами, в которых лавовыми реками бурлил жидкий огонь, который иногда стекал по его лицу до тех пора не наткнется на очередную брешь, в которую ускользнет. В такие моменты в бездне огненных глаз была невыносимая мука, так что создавалось впечатление, будто всё его тело причиняло ему огромную боль, с которой он научился сосуществовать. Губ у фигуры не было, но вместо этого были словно два раскаленных камня, которые он еле открывал, но это так или иначе приходилось делать, потому что носа у фигуры не было, а на его месте была лишь раскаленная кожа. Эйгон сглотнул и отвел свой взгляд от фигуры, рассматривая узоры, рассматривая потолок, рассматривая что угодно, но не эту нелицеприятную фигуру. Рейзель же смотрела прямо, изучающе, как учёный смотрит на белую лабораторную крысу или на кота, так и она смотрела на стоящую фигуру, которая смотрела на неё в ответ. Затем она сделала шаг вперёд, пряча руки за спину и стараясь говорить уверенно, пытаясь скрыть свою нервозность, произнесла: — Мы пришли сюда по зову Азуры, мы её избранные. — Ты — избранница Азуры, но не он, — мотнул головой он в сторону Эйгона, который вздрогнул от упоминания своего имени и посмотрел обеспокоенным взглядом на говорящего, — Однако на нём есть отметина Сангвина, стало быть его призвали тоже, — задумчивое молчание повисло в зале, которое не предвещало ничего хорошего, но предвещало перемены, — Мне есть, что вам сказать перед часом крови, перед тем, как за нас будет говорить сила. Ответьте мне, избранники даэдра, какой вы крови. — Мы Таргариены, в наших жилах течет кровь древней Валирии, в нас кровь драконов, — произнесла Рейзель, незаметно для фигуры в балахоне подзывая к себе Эйгона, едва шевеля кистью руки, чтобы заметил только он. И Эйгон увидел жест, но не придал ему значения, прямо смотря в бездну, стараясь сохранять самообладание, но едва заметная дрожь в теле выдавала его, но не перед фигурой или Рейзель, а перед самим собой. От этого Эйгону было тошно, но что он мог поделать? Не каждый может в час опасности собраться с мыслями и убрать все свои эмоции, все свои чувства глубоко, чтобы потом выпустить их где-то в одиночестве. Эйгон наклонил голову чуть вперёд и серебряные волосы, которые в некоторых местах были хоть и грязными крови Рейзель, но также сильно выделялись в фиолетовых бликах лент магии, что текла по стенам, немного скрыли взгляд Эйгона. Взгляд, который был наполнен отвращением к самому себе, к тому, что он не может в такой час вспомнить всё чему его обучали. В голове сейчас была каша. Исподлобья он посмотрел на Рейзель. Сейчас она его удивляла, ведь очевидно же, что перед ними враг, который не выглядит как человек, не выглядит так, будто ему страшно обычное оружие. Та что с ней не так? Она себя героиней возомнила? — Таргариены значит. «Серебряные волосы и глаза цвета лаванды», — произнёс он так, словно перед ним была книга, словно он вычитывал какой-то отрывок из этой книги, — Как давно я их не видел, — бездна закрылась, а вместе с ней и огонь, — Оставили здесь, обрекли меня на вечные муки, живя в праздности, когда прямо под ними я проживал год за годом, век за веком, каждый день умирая, каждый день проклиная весь этот род, — бездна раскрылась, вместе с этим явив в черной руке огромный посох, рукоять которого наминала лезвие меча, которые впивались в кожу владельца до огненной крови, которые вне законов гравитации поднимались вверх по лезвию прямо к самой вершине, пря, раскрываясь наверху лилией, чьи лепестки-лезвия были украшены черными, алыми и фиолетовыми сверкающими камнями. — Подожди, не надо! — крикнула Рейзель, которая из ниоткуда вооружилась мечом, который странно светился голубым цветом, — Эйгон, в сторону! — крикнула она, подскочив к принцу, который до сих пор не понимал, что происходит и оттолкнула его, попав под удар огромного раскалённого огненного шара, который охватил тело девушки ярким пламенем и оттолкнул в стену. Тело девушки мощно ударилось о камень, да так, что хруст костей и предсмертный крик были слышны на весь зал, звеня в ушах Эйгона, который остался один на один с чудовищем. Рейзель не смогла бы выжить, даже при всём своём желании, огонь и сильный удар об стену сломали ей шею и раздробили голову, не говоря уже обо всём остальном теле, из которого теперь ручьями лилась кровь из тех самых мест, где кости торчали наружу. — Стой, — беззвучно, шевеля одними губами произнёс Эйгон, смотря на изломанное тело племянницы, скрытое в алых языках пламени, что змей отражались в его глазах. В голове проносились картины с её участием, все они были такими безрадостными и даже раздражающими, но всё меркло, когда перед ним предстала картина её смерти. В этот самый момент его накрыла ярость и гнев, который наполнил его, как сосуд наполняют водой. Его глаза столкнулись с бездной, когда фигура послала еще один раскалённый шар в сторону Эйгона. Принц не стал стоять на месте и ринулся к трупу своей племянницы, подгоняемый бурей эмоций и желанием выжить, стараясь смотреть лишь на меч в её уцелевшей руке. Удивительно, но меч не расплавился и был на удивление даже без зарубин, по-прежнему нежно переливаясь голубым светом, провожая свою хозяйку в последний путь. Милая и приставучая Рейзель погибла на пике своей юности, едва постигнув все прелести новой жизни, пожертвовав своей жизнью, чтобы спасти Эйгон Таргариена — своего дядю. Они никогда не были дружны, скорее даже Эйгон её больше недолюбливал, чем относился равнодушно. Для него она была слишком странной и какой-то чужой — его это пугало. Людям свойственно пугаться чему-то неизведанному, так ведь? Он не видел в ней возможного друга, не улыбался ей никогда, но и не видел в ней врага, не видел в ней объекта для издевательства, он не видел в ней ничего и это сыграло на нём, он просто перестал замечать её, старался делать вид, что её нет. Но бывали моменты, когда их глаза сталкивались, тогда у Эйгона просто не хватало слов описать свои эмоции, свои впечатления. Он смотрел на неё и видел что-то, что другие не замечали. Иногда это была радость, иногда злоба, но чаще всего это была печаль. В минуты радости в глазах Рейзель было хмурое серое небо, чьи слёзы собирались в радужке лаванды, лишая бликов, делая мёртвыми. В такие минуты Эйгону хотелось спросить у неё в чём дело или же крикнуть всем: «Почему вы не видите очевидного?!». Но Эйгон молчал, отворачиваясь от своей племянницы, прекрасно делая вид, что ничего не видел и ему нет никакого дела до неё, возвращаясь в позицию «Ты для меня не существуешь». Что же сейчас изменилось? Почему она это сделала? Может быть неосознанно, может быть она не думала, что это приведёт к смерти. И жалела ли она, когда понимала, что умирает? Эйгон наклонился и попытался вытащить меч, который она держала в руке, но она обхватила его так сильно, что вытащить меч не сломав пальцы не получилось бы. Эйгон судорожно вздохнул и обернулся посмотреть на фигуру, которая паря над полом приближалась к нему. Тогда он дрожащими и вспотевшими от напряжения руками, чертыхаясь и проклиная всё на свете, стал ломать пальцы Рейзель. От его случайных прикосновений к мечу, тот стал сиять ярким светом, но Эйгон на это не обратил внимания. Фигура приближалась, он чувствовал жар и опасностью за своей спиной, поэтому чем приближении тот поднималась, тем сильнее терял контроль над своими действиями Эйгон. Наконец-то, когда уцелевшая рука Рейзель была сломана окончательно, а меч оказался в руках принца, тот развернулся как раз в тот момент, когда над ним заносили посох. В глазах вся жизнь пролетела, а с губ слетел судорожный, наполненный страхом вздох. Кожа Эйгона лихорадочно блестела от пота, который появился из-за чрезмерного стресса. Кажется, в этот момент он сам не понял, как выставил вперёд сияющий в его руках меч, откинувшись назад, падая на пол рядом с трупом. Лезвие меча пронзило балахон чудовища, но не пронзила его кожу. — Твою мать, — шепотом произнес Эйгон, смотря на то, как фигура поднесла руку к месту удара, с силой сжимая лезвие пытаясь сломать, но чем сильнее она делала это, тем обильнее ручьи лавы стекали по его ладони, медленно оскверняя непорочное чистое лезвие меча. В конце концов, фигура издала странный звук, который чем-то напоминал мычание, а затем отлетела от Эйгона, который не терял времени и отбежал в другую сторону прямо по направлению к выходу. Может быть у него были мысли на этот счёт, что он смог бы сбежать, но в то же время, он должен был понять, что это бесполезно. — Это было мощно, — сказала фигура, поднимая свою руку, показывая принцу свою лавовую кровь. — Если бы я был прежним, то наверняка тебе бы удалось проткнуть меня, — он повернул ладонь к себе, осматривая и стараясь для себя сделать какие-то выводы, прежде чем заново послать залп огненных шаров, от которых Эйгон с трудом убежал, но взрывной поток воздуха откинул его, от чего он улетел куда-то прямо, больно ударившись подбородком о каменный пол. — Вас бросили сюда умирать, — громкий голос раздался над развалившимся на полу Эйгоном, — В первый раз вас бросили, чтобы проверить способности, — лавовая чёрная рука поднялась ввысь и вслед за ней с пола оторвался Эйгон, поднимаясь выше, паря в воздухе, но не имея возможности двигаться даже глазами, — Но вы слабы также, как и все они, — говорящий сжал руку и вместе с этим Эйгон почувствовал, как внутри него что-то до боли сильно сжимается. Словно невидимое продолжение руки вонзилось под кожу, проходя сквозь рёбра, сжимая лёгкие и сердце. Внутри поднималось что-то бурлящее и из рта струйкой потекла алая кровь. — Вы хотите встать на моё место, хотите стать таким как я, просто потому что для вас это власть. Но знаешь, — говорящий отпустил руку и вместе с этим тряпичной куклой пал на пол задыхающийся Эйгон, который кажется вот-вот потеряет сознание от боли в органах, — Цена этой власти мой образ, — тихо закончил говоривший и стянул с себя капюшон показывая Эйгону длинные серебряные волосы, которые были единственной симпатичной частью в его образе. Но Эйгону уже было всё равно, мир перед глазами окрасился в красный, а из его рта не переставая лилась кровь. «Кажется, это конец», — подумал он, пытаясь преодолеть свою боль, пытаясь не обращать внимания на то, что он ощущал в своем теле. Будто выжатые лимоны, казались ему органы, будто от них осталась одна оболочка, которая лопнула и теперь разливается соком по всему его организму. - Это не конец, - произнёс Эйгон, захлёбываясь в крови, а затем упал лицом в неё. "Это не...", - шепотом в своей голове произнёс Эйгон перед тем, как провалиться в красную пучину.