Дивные кружева падали с туманных серых небес, подхваченные северным ветром, который уносил их в далёкие дали, как море уносит маленький кораблик в открытые воды, обманывая своей песней, обещая открыть новые горизонты и свободу, но вместо этого, тянет на дно, как камни. Снежные пушистые хлопья, которые танцевали свой танец свободы на ветру, плавными движениями опускались всё ниже к промёрзлой земле, на которой мягким пуховым одеялом распластался холодный снег, белизну которого в некоторых местах окропляли алые, словно кровь бусинки снежноягодника.
Местные чаще использовали это растение в своей повседневности, так как это растение обладало многими свойствами, которые значительно упрощали жизнь местному населению. Кузнецы покупали специальные мази, которыми натирали свои тела и приобретали устойчивость к огню, а лесорубы и охотники использовали настойки, чтобы обезопасить себя от ураганов и холодных зимних ветров, которые могли застать нерадивого путника врасплох, если тот не подготовлен был.
Как раз сейчас, именно с этого куста срывала ягоды маленькая девочка Софи, которая в свои семь с небольшим лет потеряла всю свою семью в жестокой гражданской войне. Её мать и отец были солдатами Братьев Бури — славной фракции, которая боролась за свободу и независимость Скайрима, который пал когда-то в ожесточенной борьбе против Альдмерского Доминиона, но окончательно он пал, когда подписал, так называемый Конкордат Белого Золота — мирного договора между Империей и Альдмерским Доминионом, который наконец-то положил конец Великой Войне, которая длилась долгих и суровых четыре года. Однако мирный договор был мирным только на словах. На деле, у Империи просто не было выбора, им пришлось принять условия, которые предоставил им Альдмерский Доминион, в противном случае некогда славная империя, возведённая великим Тайбером Септимом пала бы, окончательно утратив свою значимость и величие, которого после смерти последнего отпрыска Септимов — Мартина Септима, практически не осталось. Можно сказать, что оно и вовсе исчезло и Империя держалась на плаву только благодаря своей великой истории.
Возможно, если бы Септимы были бы ещё живы, то Империя продержалась бы ещё долго, но рано или поздно, даже самый яркий и прекрасный солнечный день сменяется кровавым закатом, а закат тенью ночи. Так или иначе, Империю поставили на колени и прописали ей ряд условий, которые отныне должны были соблюдать все без исключений. Согласно условиям договора, поклонение Талосу объявили незаконным. Талосу, великому Талосу, который на грешной земле был известен, как великий воин и основатель Империи Тайбер Септим, величие которого признали аэдра и после смерти возвели в свой божественный пантеон, и стал Тайбер Талосом, богом-героем, которому поклоняются и ныне, как защитнику и покровителю власти как таковой и всего общества людей в целом. Но эльфам Альдмерского Доминиона был чужд людской бог, поэтому пользуясь случаем, поклонение ему объявили вне закона, а также распустили Клинков, которые происходили от Драконьей стражи, великий отряд, что вёл свою долгую нить от Тайбера, но была уничтожена, как только нынешний император Тит Мид II взмахнул рукой и подписал договор.
И вот на земли Скайрима спустились эльфы, что были во фракции Талмор, и дали им право карать людей, выбивать из них правду, даже если судимого оклеветали. Всё это стало началом. Глава Братьев Бури, ярл Виндхельма и настоящий воин, а также единственный верный и истинный король Скайрима — Ульфрик Буревестник.
Детство Ульфрика проходило в уединённом монастыре, который находился на высоте более семи тысяч ступеней, на склоне величайшего пика Скайрима и всего Тамриэля — Глотки Мира, в обители древнего ордена, так называемых Седобородых — Высокий Хротгар. Монастырь представлял из себя высокую крепость из крепкого и качественного камня. Эта крепость преграждала путь к вершине горы, но до самой крепости было добраться было не просто. Семь тысяч шагов, ведущие к Высокому Хротгару были непросты и растягивались на несколько недель, но и то, как повезёт, если дойдёшь. Путь был опасен различными снежными тварями: ледяные приведения, морозные пауки, белые медведи и ледяные тролли. Иногда на пути могли встретиться и паломники семи тысяч шагов, которые шли по ступеням в искренней надежде поймать то равновесие, в котором они расслабятся и отдалятся от всех мирских проблем, полностью очищая свой разум от гнили бытия. Не буду говорить, что неподготовленных паломников либо сжирали волки, либо разрывали на части ледяные тролли.
В такой глуши провёл долгие десять лет Ульфрик Буревестник, обучаясь Пути Голоса. Ему была уготована участь стать одним из Седобородых, но жажда свободы и другие иные желания привели его к тому, что он нарушил слишком многие из заветов Пути Голоса, уйдя на Великую войну. Он не был слабым, но Седобородые посчитали его слишком слабым и недостойным идти по Пути Голоса, признав того грязным богохульником. В войне Ульфрик показал себя пылким, яростным воином, который не щадил своих врагов, будь то мужчины или женщины, солдаты или мирные жители. Все те, кто был врагом ждала одна участь — смерть.
Его прозвали Маркартским медведем, и как гласил Арриан Арий, Ульфрика считали героем за его роль в подавлении Восстания Изгоев, когда те захватили Предел. Однако истина была куда глубже, чем казалась на самом деле. Изгои правили на своей земле справедливо и предпринимали попытки получить признание со стороны Империи в качестве законного королевства. Может быть у них всё и получилось бы, однако прежде чем могло быть принято решение по мирному договору с Изгоями, ворота их столицы, Маркарта, осадило ополчение Ульфрика Буревестника. Происходящее в ходе битвы можно было назвать войной, однако то, что происходило после битвы, иначе как военным преступлением не назовёшь.
Мечу предавали всех изгоев, даже тех, кто сдавался. Женщин насиловали и пытали, пытаясь выведать имена Изгоев, бежавших из города или скрывавшихся средь холмов Предела. В городе казнили абсолютно всех без разбору, будь то Изгои или же простые норды, которые не стали сражаться за Ульфрика после взятия ворот.
— Или вы с нами, или вы против Скайрима, — таков был приговор Ульфрика, которым тот отправлял на казнь лавочников, крестьян, стариков и детей, которые в состоянии были поднять меч и не откликнулся на призыв сражаться на его стороне.
Но так или иначе, Империя признала победу Ульфрика и направила солдат для восстановления порядка в Пределе. Однако, как только имперские солдаты прибыли, чтобы навести порядок, Ульфрик Буревестник отказался их пускать до тех пор, пока нордам, великому народу севера, не разрешат снова поклоняться Талосу. В ответ на это Тит Мид II скрипя зубами проклинал Маркартского медведя, но дабы прекратить все бесчинства и восстановить законность, пришлось согласиться, хотя риск был большой, ведь никто не хотел войны с эльфами. Но всё пошло прахом, когда талморцы узнали об этом, и тогда Тит Миду II ничего не оставалось, кроме как обвинить Ульфрика в измене и подписать ордер на арест, иначе новая война была бы неминуема.
Ульфрик выживал в холодной камере, лежа на холодной соломенной подстилке, которая кишела клопами и которую покрывала тоненькая, местами рвущаяся, дурно пахнущая тряпочка. И даже то, что он относился к великому клану Буревестников — не смягчало его ноши. Однако, в один момент всё поменялось, отец Ульфрика, ярл Виндхельма, известный как Медведь Истмарка. И после, когда Ульфрика освободили, он вернулся в Виндхельм и занял своё место на троне, став новым ярлом.
Но песнь спокойствия не долго длилась. В один свет и радостный день в столицу Скайрима, Солитьюд, явился Ульфрик к своему старому другу — Торугу, который был верховным королём Скайрима, и бросил ему традиционный вызов за право быть верховным королём, и тот принял его при множестве свидетелей. И началась битва, в которой победу одержал Ульфрик, сразив короля воспользовавшись Голосом и сразив своего бывшего друга мечом. Но тем не менее, Империя и большинство ярлов считают гибель Торуга скорее убийством, чем результатом честного поединка, ибо Торуг был ещё слишком молод, тогда как Ульфрик, напротив, был опытным воином в расцвете сил. Последствие всего это были таковыми — начало гражданской войны между имперцами и сторонниками Ульфрика Буревестника, которым имя было дано Братья Бури.
Именно в этой войне погибли родители маленькой Софи, которая осталась теперь совсем одна в этом мире. Даже некогда старый родительский дом облюбовали местные норды, выгнав малютку спать под открытым небом в любую погоду. Софи была слишком маленькой и доброй, поэтому она нуждалась в помощи хоть какой-то, но той помогали лишь тёмные эльфы, которая иногда пускали малышку погреться и посидеть в уголке взамен на работу по дому, которую Софи выполняла всегда аккуратно и в срок. Однако, девочка порой, в минуты свободы не могла просто так сидеть без дела, поэтому иногда она выбиралась за город и набирала прекрасные зимние розы, снежноягодник, и все горноцветы, которые ей попадались на пути вдоль каменной широкой дороги, которая вела куда-то в даль. Где было, наверное, не так уж и холодно. Иногда в Софи играл приключенческий дух, и она уходила в лес, но не так глубоко, а чтоб рядом с тропой и набирала там зимние снежные ягоды, какие сейчас набирала.
Сегодня было на редкость холоднее обычного, и девочка куталась в шерстяную, местами поеденную молью шерстяную накидку, которую ей выдал Амбарис Рендар, хозяин клуба «Новый Гнисис». Он не любил нордов, особенно тех, кто жил в городе. И не удивительно, ведь большинство нордов, живших в Виндхельме, представляли из себя расистов, чьи насмешки и жесткость порой выходили даже за гранью неадекватности. Чего только стоит название «Квартал Серых», куда сгоняли всех тёмных эльфов, потому что им было запрещено жить в других кварталах из-за того, что норды им не доверяли в связи с усилением влияния Альдмерского Доминиона.
Амбарис часто становился не только свидетелем всех издевательств и дискриминацией, но и жертвой, поэтому с каждым прожитым днём, он ненавидел их всех всё сильнее и сильнее. Но, когда в его жизни появилась маленькая нордская девочка Софи, то ненависть его достигла апогея. Для него казалось дикостью, что можно вот так выгнать ребёнка и заставить несчастную ночевать на улице. Она даже не была эльфом, каджитом или орком, в ней не текла кровь редгардов или бретонцев, или имперцев, нет. Софи была такой же северянкой, таким же нордом, как и они, но в отличие от них, она была невинным маленьким ребёнком. Поэтому Амбарис не смог пройти мимо в один из зимних холодных вечеров мимо маленькой девочки, которая ютилась на подстилке прямо на голой земле, дрожа от холода и медленно погибая на морозе. Тогда он взял девочку к себе, растил её, воспитывал, рассказывал истории из жизни, сказания и легенды Морровинда, чем вызвал восторг у юной слушательницы. Амбарис сам того не ведая, относился к Софи, как к родной дочери, чем вызывал недовольство у нордов, которые считали, что тот её совратит, как только та достигнет определенного возраста, если уже не совращает, ибо где это видано, чтобы нордские дети жили с какими-то «черномазыми ублюдками». Амбарис старался защитить девочку от этих слухов, иногда отправляя её за некоторыми ингредиентами для напитков за город, да и сама девочка, чувствую себя обязанной, никогда не отказывалась, прекрасно зная о грязных слухах, которыми полон город.
Собирая красные ягодки, Софи представляла, как она и Амбарис уходят из этого города прочь куда-то далеко, например, в Сиродил или даже на Воронью скалу, откуда было рукой подать до легендарного Морровинда. Но тихий и едва слышимая песнь ветра заиграла куда-то глубоко в чащу, куда Софи никогда не ходила, ведь там обитали волки, медведи, а если ты уж совсем невезуч, то тебе попадется ворожея, которая поймает тебя и всё, и поминай как звали.
Но девочка всё равно пошла в глубь леса, откинув мысли о том, что это совсем не безопасно. Причудливые зимние вихревые узоры, как старые друзья звали её поиграть под тихую завораживающую песнь зимы. И не следя за дорогой, не обращая внимания на ужасный холод, Софи пошла вперёд, не понимаю куда приведёт её эта долгая прогулка по лесу. Идя вслед за чудом, она не обращала внимания, как глубоко уходит в лес, и как скрывается дорога за массивными деревьями. Софи просто шла вперёд.
И вот перед её глазами предстала и страшная, и завораживающая картина. Посреди небольшой залитой кровью распотрошённых волков, останки которых висели на ветвях снежных елей, лесной полянки стояла обнажённая красивая высокая женщина, чью снежную, практически белую кожу покрывали зимние витиеватые и едва заметные сказочные узоры. Они переливались, как северное сияние, но иногда сводили на нет свой ослепительный свет. Прекрасная пышногрудая дева с серебром в волосах, которые при свете солнца отливали чистым белым цветом. Но вся эта красота была холодной, как мраморное изваяние, а в сиреневых, практически облачных глазах был холод ледяных вод Белой реки, что протекала совсем недалеко от Виндхельма. Её изящные руки были по локти в крови, как и вся нижняя часть тела, начиная от впалого живота, заканчивая пальчиками ног. На холодном суровом лице не выделились какие-либо эмоции, лишь безразличие. Даже когда Софи вышла на поляну, привлекая к себе внимания, та только холодно посмотрела на неё и сказала:
— Ребёнок?
Софи не испугалась этого холодного, промораживающего до костей тона, а всего лишь подошла к женщине, протянув в своей дрожащей от волнения, но никак не от страха руке небесно-голубой горноцвет. Женщина в ответ лишь просто стояла и смотрела, переводя взгляд то на цветок, то на девочку, которая покраснела от смущения и отвернулась. Всё с таким же безразличием, женщина протянула свою окровавленную руку и забрала цветок, пачкая его стебель и лепестки волчьей кровью. Оглаживая пальцем нежные лепестки, женщина чуть нахмурила брови, выдавая этим своё замешательство.
— Вы же снежная королева? — голос Софи слегка дрожал не только от смущения, но и от холода. Однако, она тут же вспомнила, каким непринуждённым был её опекун, когда в своём клубе встречал новые или уже знакомые лица.
— Нужно быть уверенней, — говорил он, взлохмачивая её каштановые вечно растрёпанные волосы, с доброй ухмылкой смотря на то, как Софи начинала оправдываться, что у неё просто день не задался, да и вообще «у неё не все дома». После этого Амбарис со смехом начинал объяснять ребёнку значение этой «крылатой цитаты», на что получал от Софи гневный взгляд и заявление:
— Вы не понимаете, это другое!
Сейчас же, держала в руках тяжёлую корзину, которая практически на половину была заполнена снежными ягодами, переминаясь с ноги на ногу, Софи ждала, когда ей ответят. Но окровавленная женщина прошла мимо неё, идя в сторону Виндхельма, сжимая в руке небесный, с каплями крови цветок.
— Куда! — Софи, старалась бежать и не отставать от незнакомки, еле волоча за собой тяжёлую корзинку, спотыкаясь от коряги, которые не заметила, из-за того, что те, как настоящие шпионы прятались под толщей снега, выжидая, когда же Софи о них споткнётся, — Подождите!
Женщина остановилась лишь тогда, когда вышла на каменную дорогу, которая вела прямо в Виндхельм, всё ещё держа в руке цветок, она развернулась и спросила, не сводя с девочки холодного, полного равнодушия взгляда:
— Холодно, — тихим ровным голосом сказала женщина.
— Так ты не снежная королева, раз тебе холодно, — девочка не была печальная от такого умозаключения, ей было всё равно. Перед ней был человек, который нуждался в помощи, пусть она и выглядела странно, была голой, да ещё и в крови. Девочка, протянула руку и сказала:
— Пойдём со мной, я покажу тебе дорогу туда, где ты согреешься, — Софи взяла за руку женщину, и та, вздрогнув, посмотрела на руку девочки, изучая её немигающим взглядом. Софи не дождалась реакции женщины, а просто повела её вперёд, к себе домой, — Мы должны попасть в город незаметно, иначе тебя схватят стражники и упекут в тюрьму за то, что ты тут нагишом разгуливаешь. Конечно тебе холодно, даже я уже замёрзла, а я-то, между прочим, одета, - поучительным голосом говорила девочка, ведя за собой женщину, которая всё ещё не отрываясь смотрела на их руку девочки, которая сжимала её руку, передавая хотя бы частичку тепла, хоть и тело той было холодным, - Как тебя зовут?
— Ахона.
***
Глаза мои медленно открывались, но всё было мутным и мне так хотелось спать. Всё мелькало то чёрны, то мыльным дурманом, а тело ужасно болело, что не мудрено, ведь меня оттолкнули со всей силы и отбросили в стену. Благо, что огонь меня не берёт, иначе бы я выглядела, как ублюдок, который меня ударил.
Нужно постараться пошевелиться, но все кости в теле будто одеревенели, мне сложно управлять свои же телом. Да ещё и ничего не слышно, я точна вернулась к моменту своей смерти? Почему так тихо. Чёрт, как же больно, но Эйгон. Где Эйгон?
Если этот дурак помрёт, то всё испортит.
Я с большим усилием открыла глаза и проморгавшись, дождалась, когда картинка вернёт былую чёткость. Перед глазами предстала фигура, которая возвышалась над кем-то лежащим на полу. Не сложно было догадаться кто есть кто, учитывая, что мой дорогой дядя точно не имел в своём гардеробе задрипанный балахон двухсотлетней давности. Я конечно не проверяла, но почему-то мне так кажется.
— Нет! — я вытянула руку, будто это помогло бы Эйгону, но это ему ни черта бы не помогло, поэтому я попыталась встать, однако боль во всём теле была ужасной, словно по мне каток проехался и покрутился, как балерина льду совершая пируэты и изящно подпрыгивая в воздух. Время оставалось не так уж и много, а наоборот катострафически мало, поэтому я решила испытать удачу, даже если это будет последнее, что я сделаю, поэтому я решительно набрав побольше воздуха в лёгкие, закричала:
— Эй ты! — фигура медленно сняла капюшон, явив на свет длинные серебряные волосы, и обернулась ко мне, — Да, ты! Иди сюда!
Что удивительно, но фигура меня послушалась, даже не направив на меня свою горящие шары — это плюс, но с другой стороны, он так и не убрал свой посох-зажигалку, а это уже минус. Если он захочет причинить мне вред, то я даже не смогу защититься, поэтому стоит лишь уповать на свою удачу. Но чем ближе он приближался, тем сильнее я ощущала, как моя уверенность улетучивается, а это уже плохо, ведь если я не соберусь, то он безусловно победит, а я погибну. Надо собраться, я смогу!
Он всё ближе.
Нет, я точно не смогу. Потому что даже не знаю, что вообще говорить. У меня даже плана нет, так такового, я просто ни черта не знаю. Мать, зачем ты меня родила такой сглыпой?
Вот он, стоит передо мной и смотрит. Просто смотрит, выжидая, когда я что-то скажу. А что я должна говорить если не знаю, что говорить. Ну ладно, в эфире шоу интуиция!
— Долго ты тут сидишь, защищая эту дурацкую стену, к которой даже не подходят местное население, потому что боится в принципе сюда приходить?
— Это мой долг, я хранитель по неволе, но долг свой исполняю, — он занёс надо мной свой посох, от чего моё сердце на миг превратилось в застывший кусок мяса, которое еще недавно резвилось от страха.
— Если ты сейчас убьёшь меня, то уже никогда не будешь свободным, — быстро проговорила я, зажмурив глаза, — Мы возможно твоя последняя надежда выйти в люди, — не почувствовав на себе смертельного удара, я открыла глаза и увидела, как он просто застыл на месте, так и держа свою смертельно опасную палку над моей головой.
— Что? — тихо спросил он, медленно убирая оружие, во все глаза смотря на меня, как на скидку на очень редки и дорогой товар, — Что ты сейчас сказала? — глаза его сузились от гнева, — Я хранитель силы, которую вы забрали. Вы должны были победить меня, но вы проиграли. Вы недостойные узурпаторы, которые похитили силу! — шипел он, нагнувшись надо мной. Если не учитывать, что мы сейчас в довольно опасной ситуации, и что я голая из-за того, что моя одежда пала в неравной битве с огнём, то я могла бы назвать этот момент интимный, даже несмотря на то, что где-то на фоне помирал Эйгон, — С чего бы мне слушать тебя?
— Ты меня ещё не убил, а значит заинтересовался, — я посмотрела на него и смутилась тем фактом, что господи, до чего же он близко, — Послушай, я знаю, что вся эта муть с тем, что ты хранитель, была кем-то навязана тебе. Я понимаю тебя, ведь все нам что-то навязывают, но мы вольны идти своей дорогой, перешагнув через те обязательства, которые нам навязали, — как же я в этот момент хотела смотреть куда угодно, но не в его глаза, — К тому же, если ты хранитель и беспокоишься за силу, тогда иди с нами. Ты проконтролируешь её использование, не дашь нам сделать ошибки, — я наблюдала за тем, как начинали понемногу работать шестерёнки в его голове, — Эйвон, послушай, — он вздрогнул при упоминании своего имени и посмотрел на меня недоверчивым взглядом, — Должно быть, раньше ты был другим, — я подняла руку, взяв в ладонь серебряную прядь его волос, играясь с ней, смотря ему прямо в глаза, — Тебе противно от того, как ты выглядишь сейчас, противно, что ты променял лучшие годы своей жизни, — которые были лет сто или двести назад, — На жизнь в этой клетке, превращаясь в какого-то монстра, но Эйвон, мы сможем это исправить. Не бывает нерешённых задач, бывают сложные пути, — я мудрец.
— Откуда ты знаешь моё имя? Почему я должен тебе верить?
— Туда куда мы направляемся, есть и аэдра, и даэдра, так уж вышло, что до них достучаться проще, чем до наших богов. Так уж получилось, что Азура призвала нас, ну по крайней мере меня, я могу попросить её по случаю выполнения задания о помощи. Даэдра живут дольше чем мы, они сведущи в таких вопросах, поэтому нам точно помогут.
На самом деле я знать не знала, поможет ли Азура, но по крайней мере звезда её мне ни к чему, ведь если есть возможно прикарманить себе мужчинку с посохом и шарами, то почему бы и нет. Хотя, навряд ли он согласится, но надежда умирает последней. Я сделала всё, что могла, потому что очень сложно уговорить двухсотлетнего деда помогать тебе, по крайней мере, если бы это была я, то ни на какую помощь бы не согласилась, а уж тем более не стала бы сычевать в каком-то богами забытом месте, не имея при этом возможности хоть как-то развлечь себя. Это же пытка. Хотя, может Эйвон бы согласился, ведь дело касается банальной скуки, а сидеть здесь и ничего не деать — скука ещё та. Но, он не согласится, я вот прямо на сто процентов уверена, ведь только конченный кретин поверит подростку, который только жизни не вкусил.
— Я согласен, — сказал Эйвон, после лёгкого обдумывания, подавая мне руку, чтобы я встала.
Что?
Я была готова услышать что угодно, кроме этого.
Не веря своему счастью, я скрепя костями, суставами, да и всем своим престарелым больным шестнадцатилетнем телом, встала и тут же рухнула ему прямо в руки. Как говорится, гибкость кошки, грация картошки. Хотя, глядя на то, что я вроде как дама, а он вроде как мужик, тут встаёт другая цитата, куй железо пока горячо, а тело, в которое я сейчас утыкалась носом, чуть не сломав его при падении, было горячим и твёрдым, собственно, это именно то, из-за чего я чуть не сломала нос.
— Осторожней, — он отодвинул меня от себя, а я, еле держась на ногах, смущённо улыбнулась, отворачиваясь от него, и будучи красной от стыда, стала призывать свой любимый телемагазин на диване, который мне предоставила система. Выбор был большой, но я остановилась на обычной скромной одежде, которая чем-то мне напоминала одежду Иви Фрай из осетринов. Призвав лук знаменитости, я стала натягивать её на себя, не обращая внимания на недоумённого Эйвона, который смотрел на меня во все глаза, лишь бросив ему:
— Помоги Эйгону, которого ты наверняка чуть не убил.
— Эйгон? Прошло двести лет, а люди всё равно называют своих детей Эйгонами. Дай угадаю, а девочек чаще всего называют Висеньями? — сказал он мне, направляясь в сторону лежащего в луже собственной крови Эйгона.
— Как ты понял?
— Ну так, традиции семьи, хоть что-то в моей жизни не меняется. Один Эйгон и одна Висенья, о боги, я так рад, — по голосу заметно как он рад. Эйвон склонился над умирающим Эйгоном, положив руку на его спину, которая вмиг стала сиять нежным и едва заметным светом, сам же мужчина прикрыл глаза, начиная шептать что-то на странном языке. Глядя на всю эту картину, я поняла одну вещь, не хочу, чтобы со мной происходило тоже самое, пока я сплю.
Одевшись, я подошла поближе, наблюдая за процессом, прежде чем не выдержала и посмотрел на время, которое как обычно радовало своей быстротечностью.
Осталось: 00:10:50
— Стесняюсь спросить, он ещё долго будет приходить в себя? — я нервничала, мои руки тряслись от ожидания, когда же Эйгон придёт в себя, — Да почему же, чёрт возьми, так долго? Что ты с ним сделал? Он не может прийти в себя!
— Терпения, — сказал он раздражённо, — Я всего лишь восстанавливаю его сердце и лёгкие, которые выжал перед этим до основания, так же я очищаю его организм от прочего мусора и отходов, — Эйвон говорил непринуждённо, будто всё нормально, будто всё идёт так, как и должно быть.
— Фу, какая мерзость, — я с отвращением посмотрела на Эйгона, будто передо мной лежала пивная бочка, из которой вот-вот выползет грязный бомж, как сырная муха из сыра, — Не забудь ему печень восстановить.
Эйвон мне более не отвечал, всё шаманя над Эйгоном, а время всё шло. Минуты утекали, как вода из рук, мне становилось не до смеха. И когда передо мной замигала красная надпись, которая заставила меня окончательно сдаться, предоставив место паники.
Осталось: 00:05:25
— Эйвон, у нас мало времени, а мы ещё не знаем, как попасть наверх, — беспокойство пожирало меня, как пожирает болезнь организм. Считала каждую минуту, но Эйгон так и не приходил в себя, — Давай так, если он уже хотя бы частично пришёл в себя, взваливай его к себе на плечи и погнали. Нам нужно туда, а я ещё не придумала способ попасть туда, поэтому если ты знаешь, что делать, то помогай.
— Мне осталось совсем немного, всего лишь часа два. Ты не понимаешь, если я сейчас становлюсь, то последствия могу быть ужасными, — раздражённо пояснял мне мужчина, который изо всех сил пытался исправить то, что натворил, — Что за спешка такая, сейчас помогу парню, а потом и тебе.
— Два часа? Да ты, мать твою, издеваешься?
— Да что не так-то, ведь ты сама просила, чтобы я помог ему, а я привык сдерживать слово, которое дал, — как благородно, как благородно! Да я из него суп сварю, если он не поможет мне.
— Послушай, мы вот-вот умрём, через минуты две и если ты не поможешь нам перебраться на ту сторону, то не видать тебе ничего, а о своём облике можешь тогда забыть, — руки чесались, хотелось уже закончить этот квест и перейти на ту сторону, хотя бы для того, чтобы понять зачем нас туда звали, — Нужно правильно расставлять приоритеты, там ты сможешь его долечить, а тут ты нас всех угробишь. Хотя нет, угробит нас этот алкаш, а ты будешь его соучастником, если не поможешь, — мой ор, наверное, сейчас слышала даже Визерис, но что поделать. Когда дело касается жизни, то я превращаюсь в зверя.
Мои слова возымели успех, ибо Эйвон поднялся с колен, и, посмотрев на Эйгона слегка угрюмо и, я бы даже сказала, со вселенской скорбью, щёлкнул пальцами. В то же время, как он это сделал, тело принца воспарило лёгкой пушинкой над полом. Пользуясь случаем рассмотреть лицо дяди, я подошла к нему и нагнулась, чтобы получше рассмотреть.
— Ты ему нос сломал, — смотря на ужасное зрели, практически шёпотом произнесла я, трогая руками бледное и окровавленное лицо принца, — Зачем ты вообще его так избивал? — тут нам поможет только пластический хирург.
Ответом мне был недовольный взгляд Эйвона, который просто махнул мне рукой и прошёл вперёд, ближе к центру, вставая прямо под Горизонтом событий. Естественно полуживая тушка Эйгона последовала за ним, как и я. Тело ещё ломило от боли, но адреналин и острая нехватка времени заставляли меня забыть об этой боли. Поэтому я даже была рада, когда, встав в центр, Эйвон щёлкнул пальцами ещё раз, и я почувствовала, как взлетаю. Да и не только я — все мы. Мы взлетали всё выше и выше, пока не пересекли Горизонт событий, не зная тогда, что один из нас больше никогда не вернётся домой.
Чуть позже…
— Эй ты, не спишь? — какого чёрта?
