Я к гибели своей иду. Пронзительнее музыки тот голос, что зовёт меня. Победы иль иные свидетельства успеха сейчас не важны. Могу сказать, я жил достойно, и дух мой успокоится легко.
Император Уриэль Септим VII(3Э 368-433)
«Весь мир — театр, а люди в нём — актёры», — так сказал когда-то почивший Уильям Шекспир. И действительно, вам никогда не приходило в голову, что это так? Мы, люди, играем свою роль на сценах каждый раз, разыгрывая то агонию, то манию, то истерию. На нас смотрят зрители, следят за нашими эмоциями. Хлопают, когда нелюбимый герой страдает, думая, что он того заслуживает, думают, что знают всю его подноготную. Но они не знают и половины всего того, что он чувствует. Злодеи — на деле вовсе не злодеи, а герои — вовсе не герои. Когда мы приходим в мир, то мы совсем не понимаем, что стали жертвами театра, который носит простое и лаконичное название, имея при себе сотни вариантов, некоторые из которых красивы, как перо красной ары, а некоторые довольны необычны, как крупный бутон вельвичии, но всё же название этому театру одно — жизнь. Добро пожаловать! Здесь вы сможете познать всю радость и горесть мимолетных моментов, испытывая букет разных впечатлений на самом себе: от яростного гнева до радостных слёз. Только здесь вы можете полюбить врага и сойтись с ним в жарком страстном поцелуе, который в момент унесёт вас в страну порочного романа. И только здесь ваш друг окажется врагом. Добро пожаловать в жизнь, друзья! Уверена я, что в этом мире вам будет легко, как и тем людям, что уже сыграли свои роли и сейчас мирно спят в гробах своих. Возможно вы думаете, что жизнь не так уж и плоха, как может показаться. Возможно, вы правы. Просто у некоторых свои пути, однако и некоторые из этих путей переплетаются с путями других. Помните Эмму, которая главная героиня «Моя Голливудская история»? Мы проходили эту историю, у нас был выбор по какому пути идти, какой мы представляем из себя главную героиню, сразу скажу, что я про ту же актёрскую карьеру. Она могла быть кем угодно, выбирала тот путь, который для неё выбрали мы, но по своей сути мы и были ею. У нас был выбор, у нас он был всегда, просто на некоторые решения нам не хватало алмазов. Бывает, что уж тут сказать, они нынче дорого стоят. Если представить, что мы — это Эмма, а весь мир — это новелла, то порой многие вещи становятся объяснимы. Например, в некоторых событиях, что подкидывает нам великий рандом жизни, мы можем выбрать что делать, и всё будет зависеть только от вас. Вы можете стать героем, переступив через себя, а можете поддаться эмоциям и струсить, или же найти в этом что-то смешное и рассмеяться этому в лицо, а можете принять как данность тот факт то, что с вами произошло. Забавно, если приводить пример с пожаром. Допустим, вы видите, что горит дом, как бы вы поступили? Ваши варианты? В моей голове те, кто идут по пути героя, сразу же бегут в полыхающий дом и, во что бы то ни стало, спасают там несчастных жертв, а те, кто идут по пути комедии, достают шампура с мясом и идут жарить шашлыки. Люблю шашлык. Мы вольны следить за своими путями, вольны отыгрывать наши роли, как мы того захотим, хотя и не всегда обстоятельства на нашей стороне, всё же стоит подумать об этом. Ты — друг, который придёт на помощь в трудную минуту. Который всегда будет рядом, своей поддержкой поддерживая не только друзей, но и самого себя. Отрада для людей, которые заботятся о тебе, о которых заботишься ты. Ты — враг, который, сам того не ведая, встал на путь некого, кто ныне на тебя точит зуб, стараясь причинить тебе максимум боли. Он, как дементор, старается высосать из тебя всё хорошее, старается причинить тебе максимум зла, во что бы то ни стало. Ты — любовник, который в страстные ночи старается наполнить своего партнёра любовью, которая преисполняет тебя, возвышая до небес ярким праздничным салютом, что окропляет гладкую небесную гладь своими вспышками. Великие узы любви, о которых пишут авторы многих романов, и художники, старающиеся передать всю палитру этих уз на холсте. Ты — это ты. Незаменимый и уникальный. Да, это звучит довольно заурядно, понимаю, но это же правда. Каждый из нас может быть одинаковым, но даже в близнецах есть что-то, что их различает. Ты пасхальный кулич с изюмом, который одни будут любить, а другие выковыривать.***
Голова ужасно гудела, будто я опять умерла, и опять воскресла. Весь мир стал словно еще одним дополнительным кругом ада, где всё казалось страшным сном, а страшный сон реальностью. Но вдруг, когда я стала ощущать своё тело, ощущать то, что я могу двигаться, вместе с этим появился холод. Нет, это не было то чувство холода, когда тебя лихорадит или, как в тот раз, когда я в первый раз умерла. Нет. Это был просто зимний холод, который своими ледяными касаниями оставлял за собой рой мурашек, которые хотелось растереть. Стереть их со своего тела оставив за этим приятное тепло. Глаза мои стали понемногу раскрываться, но яркий белый свет стал резким для них, поэтому пришлось их прикрыть, чтобы потом всему миру явить взор разуплившегося наворожённого котёнка. Зима. Шёл дивный белый снег с белеющих, практически как пена, небес. Ныне небеса казались зеркалами, ибо отражали землю снежную, как будто всё стало единым. Что снег на земле, что снег на небе — всё это разделяла я, как единственный свидетель брачных уз влюбленной пары. Волшебно и красиво. После душной пещеры, после полетов между жизнью и смертью, дышать свежим морозным воздухом было таким удовольствием, что я не могла остановиться. Я просто дышала. И у меня создавалось ощущение, что чем чаще я дышу, тем сильнее мне хочется ещё, просто вдыхать всё глубже и глубже. Дивный воздух, пропитанный снегом, словно это булка, пропитанная маслом, я смаковала его и старалась забрать больше, будто воздух — это продукт дня, который все скупали, будто это сахар, который в моём мире скупали бабки во времена коронавируса. Но из эйфории меня вывел совершенно незнакомый голос: — Эй ты, не спишь? — какого чёрта? Я оказалась связанной в телеге с какими-то мужиками. Начало мне напоминает о некотором хентае, который я прочла, будучи в Комнате. Мир обрёл свои краски, когда я окончательно поняла одно — рядом не было моих спутников. Как в каком-то драматичном сериале, наши судьбы вновь разъединились и каждый пошёл хрен знает куда. Идеально, вот только совсем не радостно, как могло бы показаться мне, человеку, который просто хотел следовать за зовом, чтобы не пасть смертью храбрых. Я не знала где я, не знала, что вообще происходит и почему я в повозке с какими-то мужиками. — Ты нарушитель границы, так? — под границами он подозревает то, о чем я думаю? Неужели переходить за грань Горизонта было запрещено, но тогда почему же нас призвали, если это… — Надо же тебе было налететь прямо на имперскую засаду — они и нас поймали, и ворюгу этого, — сказал мужчина, который сидел прямо передо мной. Мужчина, скорее всего воин, если судить по странной одежде, которая скорее напоминала экипировку рядового. Кираса, обёрнутая синей тканью, которая крепится застёжками из кожаных ремней. Кольчуга виднелась на крепких руках мужчины, который сейчас неотрывно своими голубыми глазами смотрел на меня, как на нечто новое, как будто перед ним новый гость. Хотя, тут он даже прав, я — новое лицо в его глазах, но не угроза, ибо в его глазах было и снисхождение, которое могли питать вояки к нежным принцессам, что были воплощением богемной жизни, где нет места крови и зверствам войны. — Проклятые Братья Бури. — раздался голос его соседа, грязного мужчина с сажей на лице и в потрёпанной старой рубашке, — В Скайриме было тихо, пока вас сюда не принесло. И Империи ни до чего дела не было, — лицо говорящего было преисполнено недовольством. Мутные глаза с недовольством смотрели на людей перед ним: на меня, на мужчину в кирасе и на странного высокого и крупного мужчину, чьи русые волосы с вкраплением снега мне напоминали о морозной осени. Рот его был связан, а сам мужчина угрюмо смотрел в пол телеги, что везла нас в непонятное мне место. Мужчина был потрепан, но гораздо меньше, чем вояка в кирасе, а также гораздо чище того мужика, что в рубахе, — Если бы они вас не искали, я бы сейчас украл вон ту лошадь и рванул бы в Хаммерфелл, — продолжать верещать мужик, чем приводил в едва заметное бешенство вояку в кирасе. Это можно было заметить невооруженным взглядом: брови нахмурились, а тонкие губы превратились в одну сплошную линию, но в ту же секунду, когда тот заметил мой пристальный взгляд — всё изменилось. Расслабились все черты лица и тот откинул свою голову назад, наслаждаясь снежным танцем, забывая о чертыхающемся мужике, который всё никак не мог угомониться, — Эй, ты! — обратился ворюга ко мне, как к старому приятелю, но уж никак не к незнакомке, которую тот и не знал до нынешней встречи, — Нам с тобой здесь не место. Это за Братьями Бури Империя охотится. — Ахах, — слабым смехом засмеялся вояка, не отводя от небес взгляда надежды, которая постепенно покидала его. Улыбка тронула его губы, но печаль усилилась в разы, ставя печать приговора на слова, — Мы сейчас все братья и сёстры по судьбе, ворюга. — А ну все заткнулись! — послышался голос где-то за пределами повозки, от которого я вздрогнула, неосознанно прижимаясь к телу соседа. Тот взглянул на меня довольно-таки необычным взглядом, что меня даже слегка развеселило. Ведь необычность, пусть даже и в столь незначительных вещах, как взгляд, скрашивает повседневность. Ему ответом стала моя лёгкая улыбка. И хоть я не знаю где я, кто все эти люди и где Эйгон и дед, почему-то мне кажется, что всё будет хорошо. Рассерженный шумом стражник, что восседал на коне и был возчиком нашей телеги, приказал нам заткнуться, что в принципе и сделали все, и у меня наконец-то появился шанс как следует осмотреться. Впереди нас ехала ещё одна телега, в которой точно также сидели, как я поняла, связанные заключенные, а замыкали наш конвой с обеих сторон вооруженные всадники. Что примечательно, у заключенных была такая же экипировка, что и у вояки, который сидел передо мной, тогда как, у стражников была совсем другая. Кираса с заклепками в красных и коричневых тонах, местами виднелись кожаные ремни, у них была одежда похуже, чем у тех же «синих», как я их про себя назвала. Что те, что другие были рядовыми и никто особо не выделялся, разве что мой сосед: одет был он в иную броню, не такие, как эти, но выделялся он далеко не этим — виднелась в нём что ли какая-то статность, даже будучи связанным, создавалось впечатление, что он тут король и всё идёт так, как он задумал. — А с ним-то что не то, а? — вновь подал голос неугомонный ворюга, мотнув головой в сторону моего соседа, чем вызвал недовольный взгляд у него. — Попридержи язык, — подал голос вояка передо мной, который тоже был не в духе от неугомонности единственного крикливого приблуды, который был единственным источником шума не только в конвое, но и во всем лесу, который мы сейчас пересекали по хорошо отделанной каменной тропе, — Перед тобой Ульфрик Буревестник, истинный король Скайрима. — Ульфрик? — недоуменно прошептал ворюга, до которого словно что-то доходило, потому что он опять взглянул на моего соседа с распахнувшимися в неверии глазами, в которых отчего-то поселилась паника, — Ярл Виндхельма? — снова прошептал он, всё шире раскрывая глаза, которые уже явно горели паникой, — Но ты же вожак восстания. Если тебя схватили… О боги, куда нас везут?! — в конце его паникующий голос был на несколько тонов сильнее, практически визг, который вызвал недовольный вскрик у раздраженного возчика, а у нас, скорее у моих соседей, какое-то легкое понимание с каплей отвращения. Я же испытывала приблизительно такие же эмоции, как и крикун, только к ним добавлялось ещё и непонимание происходящего, от которого кусала губы, силясь спросить о происходящем, но во мне кричали сомненья. Ситуация кричала мне: «Возьми себя в руки», а некая скромность: «А что, если меня пошлют?». Стандартная ситуация. — Я не знаю, куда нас везут, но Совнгард ждёт, — звучит, как приговор, но… Нихрена не понятно, но очень интересно. — Нет, не может быть, — причитал дрожащий ворюга, покачиваясь то туда, то сюда, что явно выдавало его сходство с бычком, а также показывало в каком сильном стрессе он явно сейчас пребывает. И всё бы ничего, если бы только не одно «но» — его нервозность передалась мне, от чего я, не рассчитав силы, укусила себя гораздо сильнее, чем было до этого, из-за чего почувствовала, как с нижней губы медленно подступает горячая, едва ощутимая, пока не распробуешь, кровь, — Я сплю. Я сплю… — продолжал причитать паникёр. В телеге вновь воцарилась тишина, которую нарушали лишь стук лошадиных копыт и медленно передвигающаяся на старых колёсах телега, которая своим скрипом чем-то напоминала старую дверцу, из-за чего звук казался назойливым и каким-то слишком шумным, мешающим обдумать всё то, что происходит, а также побороть желание ничего не делать. Но было в этой тишине и что-то приятное, например, затихший ворюга. — Эй, конокрад, а ты из какой деревни? — подал свой голос вояка в кирасе, который до этого всё на дорогу смотрел, но сейчас вновь отвлёкся на изводящего себя ворюгу. — Тебе-то что? — Последние мысли норда всегда должны быть о доме, — вот тут уже до меня начало доходить. — Последние мысли… — я собиралась спросить, что он имел ввиду, но меня нагло перебили: — Рорикстед. Я… я из Рорикстеда! И тут я заметила, что пейзаж стал постепенно меняться и на смену елям и соснам пришли небольшие развилки, по которым мирно шагали люди, а шагали они прямиком к воротам каменной крепости, возле которой нас уже встречали другие охранники. И как только мы стали въезжать, я увидела, как к нашему конвою подкрепились и другие охранники, теперь нас охраняло в несколько раз больше людей, если не считать лучников, что были на крепостных башнях, которые стояли и внимательно следили за процессией. Да, охрана и впрямь королевская, если не учитывать тот факт, что короля не охраняют, а скорее всего везут на казнь. — Шор, Мара, Дибелла, Кинарет, Акатош… Боги, пожалуйста, помогите мне, — молитвою воспевал к богам ворюга, прикрыв глаза, будто хотел отсечь своё сознание от реальности. Но как бы то ни было, очередная кочка, на которую наехало колесо телеги, и последующая тряска из-за которой мы чуть не попадали на пол телеги, буквально заставили его вновь открыть глаза. — Здравия желаю, генерал! Палач уже ждёт, — послышался голос одного из охранников, который будто прочёл мои невеселые мысли и подтвердил мои предположения. — Хорошо. Покончим с этим, — ответил стражнику грубоватый мужчина, чья внешность мне так сильно напоминала внешность Гая Юлия Цезаря, который буквально сошёл с картины Питера Пауэля Рубенса. Тембр его речи отзывался во мне какими-то нотками уважения и подчинения, словно мужчина, что сейчас сидел на гнедом коне, как на троне, взирая на всех спокойными серыми глазами. Губы его были тонкими, а брови хмурыми, что придавало ему слегка недовольный вид. Мужчина, разряженный в скорее произведение искусства, чем в доспехи: красная кожаная безрукавка с такими же кожаными птеригами на плечах, что буквально соединялись золотыми ликами с бронзовой лорикой мускулата, которая была украшена витиеватыми золотыми узорами, которые постепенно переходили в золотые, мерцающие на едва выглядывающем из-за туч солнышке, крылья, которые раскрывшись были пристанищем для такого же золотого дракона, а кожаный пояс с множествами искаженных золотых лиц, добавлял всему этому зрелищу великолепия. От разглядывания мужчины меня отвлёк голос вояка, что с ненавистью смотрел на него, буквально выплёвывал из себя слова, которые были больше похожи на проклятье, нежели на гнев: — Смотри-ка, генерал Туллий, военный наместник, — взгляд его зацепился ещё за что-то, от чего градус чистой ненависти повысился, — А с ним, похоже, талморцы. Проклятые эльфы! Наверняка это всё они подстроили, — я посмотрела туда же, куда смотрел и он. К тому мужчине подъезжали какие-то люди на белых лошадях, одна из них была очень красивая девушка с золотыми прядями, которые ниспадали с её стройных плеч и были заплетены в красивую, но сложную причёску. Вид у неё был гордый, она того и гляди смотрела на нас и взгляд её всегда был прикован к моему спутнику, впрочем, что не удивительно, ведь рядом со мной сидел, как выразился вояка в кирасе, сам король. — Почему ты назвал её эльфом? — спросила я у мужчины, который не отрываясь следил за теми людьми. Тот вопросительно и даже недоуменно, как на ребенка, взглянул на меня, пытаясь понять шучу я или нет, но видя моё, скорее всего, серьезное выражение лица, протянул слегка смеявшимся голосом, будто я ему забавную историю из жизни рассказала, а не задала серьёзный вопрос: — Ты, наверное, шутишь? В ответ я лишь упрямо помотала головой, продолжая глядеть на вояку, силясь найти в его взгляде хоть каплю ответа на все вопросы, что бурыми павшими листьями скопились у меня в голове. Он втянул в себя воздух и весело фыркнул, словно ситуация для него была скорее комичная. И нас не было тут, непонятно где, на казне какого-то короля, в Богом забытом месте: — Ну да, точно шутишь, — он более не смотрел на меня, а скорее на место, в котором мы находились, на людей, которые, в отличие от стражников, были простыми крестьянами, которым то и дело, подавай лишь хлеба и зрелищ. Туда-сюда бегали дети, занимая свои места на верандах маленьких деревянных домиков, а некоторые, те немногие, кто сидел дома, выходили оттуда поглазеть на самого короля, которого связали и привезли в это захолустье посреди леса на казнь, будто какого-то обычного уличного воришку, — Это Хелген, — вновь подал голос мужчина, — Был я как-то влюблён в одну девчонку из этих краёв. Интересно, Вилод ещё варит мёд с можжевеловыми ягодами? — делился с нами воспоминаниями он, как со старыми добрыми друзьями, — Когда я был мальцом, мне казалось, что нет ничего безопаснее имперских крепостей. Смешно. — угрюмо подытожил он, не сводя глаз с людей, что шли за конвоем следом. — Папа, кто это такие? Куда они едут? — послышался голос ребенка средь прочего люда, который шаг за шагом, не отставая от нас, следовали, как бы провожая в последний путь. Ему ответом был другой размытый голос, скорее всего его отца: — Иди скорее в дом, малыш. — Почему? Я хочу поглядеть на солдат, — не унимался малец, переходя на более требовательный тон, но тут раздался шлепок, и маленький мальчик взвизгнул, как поросенок, хватаясь за затылок обеими руками, грозно глядя на своего отца, который жестом указал ему на дверь: — А ну домой. Живо. — Да, пап. Я на эту сцену лишь улыбнулась, про себя вспоминая маленького Джейса, которому лорд Корлис так же мог зарядить, когда тот отказывался проявлять хоть какое-то уважение к старшим или отказывался чему-либо учиться, ссылаясь на то, что он и так не глуп. Тогда я смеялась над ним, а в ответ получала лишь гневный взгляд и какие-то фразочки, которые скорее всего были фундаментом для будущих цитат из пацанских пабликов вконтакте. Мои воспоминания прервались, когда телега резко остановилась, от чего я непроизвольно еще сильнее прижалась к своему соседу, который теперь смотрел на меня с долей раздражения. Нас приказали вывести из телеги, из-за чего я немного опешила. С одной стороны, я знала, что со мной ничего не будет, потому что я ничего не сделала, кроме как появилась здесь, а, следовательно, меня винить не в чем. Но одна въевшаяся в мой мозг мысль не давала мне, с полной уверенностью в своей неприкосновенности, встать и гордо шагнуть вперед, позволяя всем насладиться собой, как Афродитой Анадиомена, являя своё рождение из пены за далью границ Горизонта. Мне чудилось, что стоит сделать хоть один шажок из телеги, так всё, мир затихнет, смотря на меня недобрым взглядом, и я окажусь лицом к лицу с новыми проблемами, решения которых потребуют многих моих сил, времени и жертв. Я зависла, осталась одна в телеге, смотря на каменную дорогу внутреннего двора, на которую должны были ступить мои ноги, но всё не решалась спуститься, даже когда на меня стали прикрикивать, чтобы я наконец-то спустилась, а я не могла, вроде легко сделать шаг, но я не могла. В конце концов, мой взгляд в бездну, которой казалась мне обычная дорога, сфокусировался на лице вояки в кирасе, который привлёк моё внимания тихим голосом, которым должно успокаивать маленьких детей в ночной час, когда тем приснились кошмары: — Не бойся, пошли, не будем заставлять богов ждать. Слова были простыми, но они погасили на миг мою внезапную мысль, когда я, сделав вздох и резкий выдох, вступила на неровную гладь каменной дороги. Передо мной раскинулся внутренний двор у подножия одной из башен, который наполнили пленные и стражники. За нами следили, а я всё момента ждала, когда смогу объясниться с местной главой. Почему-то я была уверена в том, что объясняться мне придется перед тем воинственным мужчиной, что спешился и прошёл вперёд, а я следила за ним и выжидала, но вскоре меня прервали, когда до моих ушей дошло имя ворюги, который стоял чуть ближе ко мне: — Локир из Рорикстеда, — ворюга чуть вышел вперёд и по дрожащим от страха коленям я поняла, что вот-вот случится что-то непоправимое. Когда паника охватывает тебя, то в мире гаснет всё и ты бежишь, бежишь вперёд, как это сделал Локир, крича на бегу: « Нет, я не мятежник! Вы не имеете права! Я вам не дамся», до той самой поры, пока стрелы лучников не прошибли его насквозь, протыкая ноги, лёгкие и шею, опустив того сначала на колени, а потом, когда тот дрожащими руками пытался перекрыть сочащуюся кровь из горла, силясь сломать стрелу, но натыкаясь руками лишь на пурпур, который медленно стал застилать его глаза, пока не поглотил его, заставив упасть оземь лицом, утыкаясь носом в кровавую лужу, что ковром растекалась под ним. — Кто ещё хочет поспорить? — сказала женщина в стальных доспехах с угрозой смотря в мою сторону. Похоже, из всех заключённых осталась только я одна, остальных же подвели к плахе и выставили в ряд, как на линейку первого сентября. Я исподлобья задумчиво посмотрела на эту женщину, которая яростным быком стояла передо мной и смотрела на меня, как на красную тряпку. Она пыталась показать, что я никто, что я жалкая презренная девица, которую посадили в одну телегу к заключенным наверняка не по ошибке. Презрительный взгляд её пробежался по мне, сравнивая меня не то со шлюхой, не то с кем-то ещё. В конце концов, её взгляд остановился на моих волосах и, будто что-то подмечая, она слегка кивнула головой, расползаясь в недоброй ухмылке, которая не сулила мне ничего хорошего. — Постойте-ка, — сказал стоящий рядом с ней мужчина, который так же смотрел на меня, но без надменного презрения, а скорее с любопытством и непониманием. Держа в руках список, по которому ранее он сверялся с новоприбывшими заключенными, он еще раз взглянул в него, а затем на меня. Повторял он эту последовательность раза три, а затем произнёс, — Эй, ты! Шаг вперёд! Я послушно сделала один шаг вперёд, неосознанно выпрямив спину и приподняв голову, на что женщина раздраженно отвела взгляд от меня, уткнувшись в список своего спутника, который стоял чуть впереди неё. — А кто ты? — спросил он меня. Ну наконец-то настал мой час! — Добрый день, меня зовут Рейзель Таргариен, — я посмотрела на их реакцию, ожидая на их лицах уловить хотя бы толику осознания того, кто перед ними, но наткнулась лишь на непонимания, поэтому продолжила просвещать людей, — Я принцесса, которую вы и ваша шайка схватили и связали, — я показала им на свои связанные руки и продолжила, — Поэтому я требую, чтобы меня немедленно развязали и отпустили, а если нет, то хотя бы отвели меня к своему главному. Уверена, что вы ошиблись и приняли меня за кого-то другого. Я смотрела то на женщину, то на мужчину. И если первая старалась меня испепелить недобрым взглядом, то и дело смотря на мои волосы, то другой же неловко переминался с ноги на ногу, потирая в руке список, стараясь что-то обдумать, что-то предпринять, но сдался и повернулся к женщине: — Капитан, её нет в списке. Что с ней делать? — В бездну список! Давай её на плаху! — злобно скалясь произнесла женщина, чем вызвала неодобрение у некоторых солдат, что стояли рядом с ними, включая и того самого мужчины со списком, который сначала пытался ей возразить, взглядом взывая к милости, но получив в ответ лишь раздражение, покорно повернулся ко мне и с грустью сказал: — Мне очень жаль, по крайней мере, ты умрёшь на родной земле. — Вы шутите? — волна негодования вот-вот была готова снести меня с ног, — Вы хоть понимаете кому вы это говорите? Хотите убить меня? Здесь? Вы серьёзно? — Прошу, иди за капитаном, — женщина довольной походкой прошла вперёд, прямо к подножию высокой башни, возле которой стояла она — плаха. — Я не пойду туда, — с улыбкой произнесла я, пятясь от того, что видела, но наткнулась спиной лишь на руку мужчины, который подталкивал меня вперёд, ставя рядом с другими заключёнными, которые посмотрели на меня, как на маленького проказливого ребенка, который всем мешает проводить свой засуженный отдых в тишине и покое. Но вот я не ощущала той тишины и покоя, лишь только ужас, который вбивался в меня гвоздями святой железной девы, пробивая мою плоть и заставляя истекать кровью. — Вы не смеете со мной так поступать! Слышите? — Я повернулась к мужчине, который всё стоял рядом. Он был выше меня на пол головы, с каштановыми взъерошенными волосами и выглядел лет на двадцать, с простыми глазами цвета дубовой коры, чем-то напоминания мне Люка, которого почему-то сейчас так хотелось увидеть, — Я Рейзель! Рейзель Таргариен! В моих жилах течёт кровь драконов! — я начала вырываться, пытаясь справиться с путами, что стягивали мои руки, точно удавы, — Я не умру, кретины! — я кричала, привлекая внимания всех, пытаясь оттолкнуть от себя мужчину, что вдруг обнял меня со спины, будто пытаясь утешить, но на деле сдержать, взглядом приказав другим остановиться, — Отпусти меня, ублюдок, — сердитые слёзы брызнули из глаз, когда я заметила ухмылку той стервы, что отправила меня на смерть без суда, а просто так, потому что захотела, — Что ты там лыбишься, сучка, — злобная ухмылка всё не сходила с её губ, что говорило о том, что зрелище явно пришлось ей по вкусу, — А, — протянула я, не переставая плакать, словно в безумной горячке, пытаясь вырваться вперёд хотя бы лишь за тем, чтобы стереть эту улыбку с её надменной смуглой морды, — Тебе нравится, да? — я дёрнулась, ещё раз, ощущая вдруг, что воздуха перестаёт хватать, потому что руки мужчины сжимали меня так крепко, что кислород, казалось бы, давно покинул мои лёгкие и я зашлась в надрывном кашле, пытаясь поймать воздух ртом, пытаясь набраться сил, чтобы вновь попытать счастье и избежать смерти, — Вы грёбанные мудаки, — хриплым шёпотом продолжила я, но была прервана мужчиной, что держал меня: — Генерал Туллий, этой девушки нет в списке, может быть не стоит быть столь категоричным… — Молчать, солдат, — ответил тот самый Туллий, которым являлся тот самый мужчина, чьим внешним видом я была очарована ещё ранее, но ныне это не имело для меня никакого смысла, потому что гнев разрушительным огнём коснулся меня, заставив кричать просто от бессилия, но мой крик не был услышан, по крайней мере, Туллий проигнорировал его, обратившись к связанному «королю», — Ульфрик Буревестник! Здесь, в Хелгене, тебя кто-то зовёт героем. Но герой не станет использовать дар Голоса, чтобы убить короля и узурпировать трон! — ответом ему стало приглушённое мычание, которое не было слышно в полную силу из-за плотной ткани, что сковывала его рот, — Вы начали эту войну и погрузили Скайрим в хаос, а теперь Империя воздаст вам по заслугам и восстановит мир. — Заткнись! — крикнула я, что есть сил, вторя унисону ветра, что рёвом пронзил небеса, имея сравнение разве что с громом средь ясного неба, но то было мне безразлично, впрочем, как и всё остальное. Значение имело лишь то, спасусь ли я отсюда, выйду ли я живой — вот что важно, — Воздаст по заслугам? Восстановит мир? Очнитесь уже! — кричала я, чувствуя, как теперь уже одна рука мужчины удобно перехватывает моё тело практически под грудью, — Вы позволяете себе убивать невиновных! Вы уби… — рот мне заткнула рука мужчины, который просто до боли вжал её в мои губы, сдавливая подбородок, доходя до красных следов. — Молчи, — хриплым горячим шёпотом обдал он, опаляя моё ухо, из-за чего я разозлилась и попыталась было открыть рот, чтобы укусить того за руку, но он только сильнее вдавил свою руку, заставляя меня простонать от боли. — Хм, продолжим, — Туллий даже и не повёл бровью в мою сторону, кивнув той сучке, которая теперь с гордым видом шагала в центр, будто по красной ковровой дорожке, то и дело бросая на Туллия взгляд полный обожания, как у собаки какой-то. — Да, генерал, — она обернулась и посмотрела на новую фигуру, которую я ранее не заметила во всём этом хаосе, — Подготовь их в последний путь, — она обратилась к какой-то женщине, которую я сначала приняла за гражданскую, но, если присмотреться, в ней можно было увидеть служителя какой-то веры. Бесформенный некогда красный балахон был выцветшим, а жёлтый платок на голове в нескольких местах был заштопан. Служительница была явно из не самых высших служителей своей веры, а скорее так, девочка по вызову, которую вызвали, чтобы та проводила чернь в последний путь, вот только хрен меня кто тут убьёт! -Ныне же вверяем мы души ваши Этериусу… — Слышишь меня? — тихо обратился ко мне мужчина, прижимая всё ближе к себе, будто то, что он сейчас скажет, было настолько важным, что лучше он задушит меня в своих объятиях, чем позволит кому-то иному уловить хоть крохи этой информации, — Не бойся, я всё улажу, — шептал он мне на ухо, пока я смотрела на то, что разворачивалось у меня перед глазами: один из узников видимо устал слушать всю эту муть, что монотонным голосом вещала служительница хрен знает какой религии, но видимо надеясь убить людей перед официальной казнью, поэтому один решил, что умереть под топором палача гораздо лучшая участь и пошёл к плахе, выдавая из себя раздражённо: «Во имя Талоса могучего, заткнись и давай к делу! Я что, всё утро ждать буду?» — Я верю, что ты не мятежник, — настойчивый шёпот, от которого я не могла увернуться, продолжал опалять моё ухо, — Я так же верю, что ты не преступница. Мужчина у плахи улыбнулся, как будто смерть — его единственный друг, которого он ждал столь долгие годы: «Мои предки улыбаются, глядя на меня, имперцы. А ваши — улыбаются вам?». Топор палача вспышкой лезвия под светом вышедшего из-за туч солнца, ослепил меня на миг, а затем рубанул по шее ставшего на колени мужика, так голова его и покатилась, пачкая камень густой кровью и брызгами из открытой раны, окропляя фонтаном палача и топор. — Жил без страха и умер без страха, — подытожил знакомый вояка в кирасе. — Поэтому я помогу тебе, но ты должна ждать, — последние шепчущие слова и хватка ослабла, а я ощутила, что дышать стало легче, вместе с этим наконец-то осознав, что, возможно, ещё не всё потеряно, возможно, у меня есть шанс. — Следующий! Наша принцесса! — сказала злобная сука, которая смотрела на меня довольным хищным взглядом, будто коршун, который ждёт смерти зверька лишь за тем, чтобы мясо его сожрать. Мне страшно, но я не ступила на зов смуглой суки, а напротив стояла. Если она хочет, чтобы я подошла, то этого не будет, пускай сама меня тащит, а я к смерти не пойду. Словно подтверждая мои мысли, вновь гул небес воцарился, что громче грома был. Но на этот раз близко. Это пугало, но всё мирское было сейчас на далёком месте, а впереди меня ждала плаха, от которой меня разделяло буквально ничто. Тот самый Локир так и лежит на дороге в крови, как закутанный в плед, а того казнённого мужчину клали в какую-то телегу — кажется, именно на таких телегах и будут увозить наши тела. Нет, нет, нет, я не должна думать об том! Меня отличает от всех этих заключённых лишь одно, я обязательно выживу. — Ты оглохла? — кричала на меня женщина, делая уже первые шаги ко мне, но меня загородил тот самый мужчина, что ещё недавно сдерживал меня, не давая мне нарваться на чей-то меч или стрелы. — Капитан Туллий! — воззвал он к тому самому мужчине, что теперь наконец-то обратил внимание на одну маленькую проблемку, — Она невиновна! Мы нашли её без сознания практически возле южных границ, поэтому приняли её за члена восстания, но мы были неправы, мы… — Хадвар, что ты себе позволяешь, — начал было Туллий, но его прервало то, с чем даже я не ожидала столкнуться. Дальше всё произошло быстро, очень быстро, гораздо быстрее, чем можно это рассказать. Тёмные крылья, что закрывали собой всё небо и были похожи на Тартар. Огромен, как мир и страшен, как кошмар. Широкая пасть, из которой были видны длинные вострые зубы, как ряды бесчисленных валерийских мечей. Алые, как кровь горящие глаза, словно поглощают тебя, оставляя на земле лишь тело твоё без души. Воистину, это был он. Тот, о ком я читала и тот, о ком мне читали когда-то. Прямо здесь, стоит на одной из башен, выпуская из себя пламя под стать самому себе. Безликое, чуждое, в кошмаре своём воплощения, разрушительное пламя, что из глубин его глотки вырывается, уничтожая в округе башни и всех лучников, которым не посчастливилось на них находиться, чтобы вновь взлететь и смотреть, а затем, атаковать вновь, раз за разом, превращая некогда наполненный жизнью поселение Хелген в кладбище, где под камнями теперь находится люд, все те, кто не спасся. — Это он… — прошептала я, когда меня откинуло ветром, при взмахе крыла, — Я не верю. — помутнённое сознание едва ли помогало мне мыслить в данный момент, лишь только усугубляло дело. Но одно лишь я поняла перед тем, как крепкие руки вояки в кирасе подняли меня и поволокли в укрытие. — Вставай, сестра по несчастью, второго шанса боги нам не дадут, — говорил мне он, таща меня в одну из уцелевших башен. Это был дракон.