Храни мои следы в сердце...

Осаму зашёл в квартиру, словно в музей своей прошлой жизни. В глаза то и дело бросались разрозненные детали, вызывающие образы и воспоминания, от которых уже нет смысла прятаться. Вот рубашка с не до конца отстиравшимися пятнами крови, валяющаяся в углу — в тот раз Мори пришлось по приходу домой вместо отдыха зашивать в который раз профессионально распаханные вены Дазая. Вот — коробка из-под часов. Это Дазай не придумал ничего лучше, чем с первой зарплаты в мафии подарить Мори часы. Тот тогда пошутил, что ученик уже метит на его место, вот и часы дарит. Но подарок принял, несмотря на злобное шипение Осаму, который попытался забрать его обратно после такого комментария. [Дарить часы считается плохой приметой, пожеланием скорой смерти, но Дазай тогда этого не знал] Ещё шаг — и дрожащая ладонь коснулась оставленной у окна на кресле книги — трактата по анатомии, который он читал прежде чем… Думать об этом было так же больно, как и вспоминать все моменты — и плохие, и хорошие. Дазай заметил фотоальбом, стоящий среди книг за рамкой с фотографией, где слегка ехидно улыбающийся Мори держал Дазая почти за шиворот, пока тот пытался достать выглядывающего из-за спины Огая Чую. Дазай помнил, тогда рыжий уронил на него банку с ручками, и только Мори спас Накахару от праведного возмездия. Осаму уселся прямо на пол, переворачивая листы альбома, смотря на каждый снимок, вспоминая… Он заметил, что плачет, только когда затуманивающие зрение капли упали на один из снимков… Вскоре он уже не видел ни сгущающихся за окном сумерек, ни страниц отодвинутого альбома, обняв себя руками и тихо покачиваясь, практически бесшумно всхлипывая, когда очередное воспоминание острым скальпелем, одним из тех, что были любимым оружием Мори, врезалось в душу. Чуя стоял час, второй, третий. На четвёртый начал волноваться. Да, конечно вернуться в дом почившего родителя сложно и ему нужно время. Это нормально. Но это нихрена не успокаивало! Он открыл дверь и моментально бросился к Дазаю. Притянул его к себе на колени и укрыл плащом, будто ставя ограждение между ними и миром. — Я рядом, я рядом, солнышко. Дазай не видел его, но чувствовал тепло и слышал голос, который уже давно ассоциировался с безопасностью и покоем. Цепи воспоминаний, тянущие его вниз, внезапно поблекли, оставаясь лишь нитями, крепкими, всё ещё способными порезать кожу, оставляя новые шрамы, но не способными утянуть за собой в бездну. Он дрожал, вжимаясь в Чую, и стараясь успокоиться и подавить всхлипы, сотрясающие тело. — Не надо, это нормально. Плачь, — Чуя зарылся пальцами в его волосы. — Ты можешь плакать. Дазай слабо протестовал, выдавив, что и без того чувствует себя маленьким ребёнком, в который раз расклеился за последнее время. Он едва ощутимо пихнул Чую в бок — на большее не хватило сил, с по-детски обиженным: «Это все ты виноват…» Чуя вздохнул: — Это не является чем-то плохим. Поплачь, если тебе этого хочется сейчас, — он ласково погладил Дазая по спине. — Я рад, что ты можешь это сделать. Но Дазаю уже не хотелось плакать, ему и без того казалось, что он скоро упадет от обезвоживания — столько рыдать, да что с ним вообще, он же давно забыл, как это делается?! — Пойдем домой…? Можно я пока буду жить у тебя, я не уверен, что смогу быстро тут… Мысль, что раз теперь у него есть своя квартира, то у Чуи нет причин оставлять его у себя, заставила сердце на миг замереть. Чуя поморщился. Слова вылетели быстрее, чем он успел их обдумать. — Я не хочу, чтобы ты переезжал. Дазай серьезно на него посмотрел: — Уверен? — в глазах радость и робкая надежда. Чуя посмотрел ему в глаза. — Уверен. Мой дом — это твой дом, — в голосе была стальная уверенность. — Тогда поехали домой! — Дазай улыбнулся, поймав в пальцах длинную рыжую прядь просто потому что захотелось. Чуя ухмыльнулся: — У тебя фетиш на мои волосы, monamour. Тот хмыкнул, легко потянув и отпустив прядь: — А ты против, monciel? Чуя с улыбкой поднял бровь. Это что флирт? — Как я могу быть против, мon soleil éclatant? — он поднялся и протянул Дазаю руку. Тот крепко держался за Чую, чувствуя, что отчего-то вновь начинает противно кружится голова, будь проклято это сотрясение! Чуя сжал его пальцы, позволяя опереться на себя. Когда они сели в машину, он достал таблетки Дазая и термос с чаем. С недавних пор он носил их с собой постоянно. Осаму уже привычно закинул в себя лекарства, прикрывая глаза в ожидании, пока они подействуют и в голове перестанут стучать барабаны, а перед глазами темнеть. По дороге домой Чуя внезапно остановился и, попросив подождать, скрылся. Через пятнадцать минут он вернулся с плюшевой пандой в руках, отдавая её Дазаю. — У тебя сегодня не очень хороший день, я надеюсь она тебя порадует. Тот с минуту непонимающе смотрел на Чую, неосознанно сжимая пальцы на мягком мехе игрушки. — И почему мне кажется, что меня окончательно записали в дети, вот уже игрушки покупают? — фыркнул, наконец, Дазай, однако его улыбка говорила больше слов. — Слушай, не выставляй меня педофилом, — Чуя завёл машину и тронулся в сторону дома. — У нас, фактически, общий сын, так что ты априори не можешь быть ребёнком. — Но, тем не менее, ты подарил мне Динко, — с усмешкой возразил Дазай. — Уже назвал? — Чуя улыбнулся. — Главное, чтобы тебе нравилось. — Он пушистый, — не переставая почти неосознанно теребить лапу панды, откликнулся Дазай, словно это всё объясняло. — Но ты же не думаешь, что теперь я перестану лезть к твоим волосам? Или это такой коварный план? Вроде и шутка, но лёгкая нотка осторожности в голосе была. — И в чём он заключается? — спросил Чуя. Он искренне не понимал. Наблюдая сейчас за Дазаем с игрушкой, Накахара чувствовал одновременно умиление и лёгкую ревность. — Сдаётся мне, что меня обнимать перестанут, — проворчал он. — Ни за что! — расслабившийся Дазай, увидевший в его поведении что-то лишь ему ведомое, улыбнулся и вновь уцепился за длинную прядь, придвинувшись ближе и устраивая острый подбородок на плече Чуи. Чуя неосознанно расслабился и дальше они уже спокойно доехали до дома.