Храни мои следы в сердце...

— Не знаешь, о чем он? — спросил Дазай всё ещё изображающего жуткую обиду Рюноске. Рюноске хотел сделать вид, что он приличный человек и чужие переписки не читал, но вспомнил, что Дазай слишком хорошо его знает. — Где-то здесь должны хранится пара коробок с моими детскими фотографиями и вещами, которые я отсюда почему-то не забрал. Глаза Дазая загорелись: — Теперь я ещё больше жду вечера! — он потер руки. Рюноске посмотрел на него дикими глазами и надулся, сжимаясь в комочек. — Обещай не ржать. Дазай в ответ только затащил его в новые обнимашки, подув на уже растрепанную его же стараниями прическу, как делал когда-то в детстве, ещё до начала обучения и торжественно пообещал: — Я буду стараться изо всех сил! Рюноске вздрогнул и прижался к Дазаю, казалось, изо всех сил. Этот нежный, полузабытый жест разбудил в нём того самого ребёнка, который только и хотел, что получить лишь немного тепла. В этот момент Рюноске чётко осознал: его любят. Им гордятся и заботятся. Его со всей серьёзностью считают своим сыном. Двойной чёрный всегда был ему дорог. Сейчас он мог признаться в этом даже самому себе. Дазай не ожидал настолько сильной реакции, но не мог не ответить тем же, поглаживая по спине прижавшегося к нему ребёнка. Некоторое время Рюноске молчал. — Прости. В последнее время я совсем себя не контролирую. Это плохо, если я перестану контролировать себя, я перестану контролировать и его, — полы его рубашки слабо колыхнулись. Дазай фыркнул, коснувшись шевельнувшейся ткани, не используя способность, а просто словно дразня. — Пока ты дома — можно всё, только комнату не разноси, а то Чиби будет ворчать… Расёмон обвился вокруг его руки, слегка жаля в шуточной форме. — Он ворчит только, когда я сплю с открытым окном, хотя сам делает также, — Рюноске усмехнулся. Да, он правда дома. Дазай вновь засмеялся, ловя между пальцев «опасное» оружие и пощекотав ленту Расёмона. — Понимаю, ну ему-то что, он горячий… — вздохнул Осаму. Рюноске всем своим видом показал, что не хочет знать подробности. — Вот и о чём ты только думаешь? — Дазай изобразил строгий взгляд, глядя на него. — Я всего лишь говорю о том, что у нашего любимого рыжика температура тела выше нормы… Рюноске прыснул. Он видел действительно злого Дазая. Он боялся злого Дазая и восхищался им, поэтому эта напускная строгость была чем-то смешным. — Я помню, как случайно увидел его показатели на медицинском осмотре. Сорок градусов нормальная температура? Уже забывший про строгий вид Осаму кивнул, задумался о чём-то, бросив взгляд на часы. — Посидишь со мной, пока я разберусь с документами? — спросил он так, словно вновь собирался сбагрить кому-то свою работу. На самом деле ему не хотелось оставаться одному — за неделю в больнице он успел вновь почувствовать холодный вкус одиночества, всегда тянувший его к грани, и понять окончательно, что сделает всё, чтобы вновь не остаться одному. Рюноске посмотрел на часы и кивнул. Ацуши сегодня ушёл к Кёке и возвращаться в холодную квартиру одному не было ни малейшего желания. В результате они устроились прямо на ковре в кабинете, потому что Дазай заявил, что накопившаяся макулатура просто не помещается на стол и разбираться с ней ему удобнее так. Рюноске тихо сидел рядом. Это напомнило ему юность, когда он вот также сидел с Дазаем и внимательно следил за тем, что и как он делает, какие логические цепочки строит и учился находить выгоду для организации в каждом иероглифе. Вечер наступил абсолютно незаметно, хотя принесённые Рюноске бумаги почти кончились, двое на ковре этого почти не заметили. Послышался шорох ключа в замочной скважине, а через десять минут на пороге кабинета появился Чуя. — Mon chat paresseux занят работой, удивительно, — мягко усмехнулся он. Рюноске за это время успел задремать, пригревшись рядом, и теперь непонимающе щурился. Услышав родной голос, Дазай мигом встрепенулся, радостно откликаясь деланно обиженным тоном: — И ничего я не ленивый, я экономный кот! Он потрепал Акутагаву по волосам, прежде чем подняться и обнять Чую. — Да, да, как скажешь, — Чуя обнял его в ответ, крепко прижимая к себе. — Как ты себя чувствуешь? — Я скучал и если бы меня не спас Рю-кун, я бы умер от тоски… — пожаловался Дазай трагическим тоном. Чуя закатил глаза и улыбнулся: — Рю, он пил таблетки или хотя бы ел? Рюноске в это время привычно аккуратно сложил все бумаги на столе. Перфекционист, что с него взять. Он повернулся всё ещё потирая глаза после недавнего пробуждения. — Да, мы вместе пообедали и таблетки он выпил. — А ты свои? — обращался Чуя к Рюноске, но смотрел на Осаму. Оба ничего сами не скажут, но друг друга выдадут с потрохами. Дазай призадумался, под взглядом Чуи пожав плечами: — При мне не пил, до этого не знаю. Под взглядом Чуи Рюноске молча проскользнул мимо них. Из кухни послышался звук воды. — Я один раз видел его приступ. Больше не хочу. — Я вообще сначала думал, что Акико вылечила окончательно, — согласился Осаму, — пока она не сказала, что ему всё равно нужно беречься, чтобы не было повторения. Чуя кивнул и тут же что-то вспомнил: — Кажется я обещал тебе кое-что показать. Глаза Осаму озорно заблестели: — О, да, припоминаю! Чуя кивнул на дверь гостиной и ушёл. Через пару минут он приволок туда большую запечатанную коробку. По виду она была очень старой и явно доставалась в последний раз очень давно. Рюноске заинтересовано высунулся из кухни и подошёл ближе. Дазай устроился рядом, ерзая от нетерпения и любопытства. Смотря на их реакцию, Чуя улыбнулся и вскрыл коробку. Рюноске заглянул внутрь и удивлённо уставился на Чую. — Я думал, ты их давно выкинул. — Не-а, как-то руки не дошли. В коробке было несколько фотоальбомов, какие-то кассеты, книги и даже пара старых игрушек. Рюноске вытащил из коробки игрушку Чёрного плаща. Именно её подарил ему Чуя на первый новый год в мафии. Сейчас шляпа куда-то потерялась и одна из лап оторвалась. Весь вид игрушки кричал: с ней не расставались, но очень берегли. Дазай с интересом смотрел на Рюноске с игрушкой, сам меж тем потянув из коробки фотоальбом. — А кто это у нас тут? Чуя прыснул: — А ты не помнишь? Это же твоих лап дело, тебе на шестнадцатилетние Хироцу-сан подарил полароид. Ты тогда фотографировал буквально всё и дико этим бесил. Глаза Дазая расширились, когда он узнал в первом же снимке одну из своих работ. — Я не думал… «Что кто-то станет хранить такие мелочи после моего ухода…» — он не договорил, тряхнув головой. Чуя сжал его плечо: — В штабе осталось много твоих вещей. Рюноске хотел как-то подбодрить Осаму, но скосил глаза на фото и не смог сдержать улыбки: Юный Дазай в шляпе Чуи гордо фотографировал себя, а сам владелец кричал на заднем фоне. Дазай отвлекся, ностальгически улыбаясь: — Да, фингал потом был такой, что хоть второй глаз бинтуй! — А нехер грабли тянуть к моей шляпе! — Чуя дал ему щелбан и перелистнул страницу. На следующей фотографии маленький Рюноске явно впервые держал пистолет и случайно обратил его дулом к себе. Его испуганное лицо было крайне забавным. — Хорошо, что он был не заряжен, — с лёгким смешком заметил Акутагава. — Ну, тебе повезло, учитывая, что ты узнал об этом опытным путем… — улыбка Дазая была хитрой. Конечно, он лично позаботился о том, чтобы в пистолете не было патронов до того, как дать его ребенку, но кто об этом знает. — Мне иногда кажется, что от меня завуалировано хотели избавиться всё моё детство, — в доказательство Рюноске указал на следующую фотографию: маленький он весь мокрый утирал лицо рукавом. Тренировался летать с помощью своей способности, что сейчас делает довольно успешно. Тогда промахнулся лентой и вместо площадки упал в реку. Лечивший после температурящего Акутагаву Дазай только вздохнул: — Проще было бы тебя из песка выкапывать? — Да не падал я в песок, — буркнул Рюноске. Чуя многозначительно хмыкнул: — Зато со снегом история была. Я до сих пор помню, как ты, — он указал на Дазая, — вместо того, чтобы помочь ему подняться или хотя бы просто пойти дальше, закатал Рю в снег. Чуя пролистал один из альбомов и нашёл фото, где маленький Рюноске в свитере сидел на диване, а Дазай также запакованный Чуей в свитер, сидел на полу у его ног и смотрел на градусник. Рюноске недовольно зыркал в камеру, а на самом деле на Чую за ней. — Я хотел показать ему, как лепить снеговика! — возмутился Осаму, вспоминая ту давнюю и слишком снежную для Японии зиму. — Ну, у меня он не получился, зато из меня вышел, — Рюноске ухмыльнулся. Дазай улыбнулся: — Ничего ты не понимаешь в методах — я сделал лучшего снеговика — ты был самым милым! Рюноске отвёл глаза и потёр шею. Неловко. Чуя тем временем достал новую фотографию: — Какое у тебя самомнение, — там запечатлена страница табеля с оценками. По всем дисциплинам не меньше ста баллов. А внизу приписка дазаевым подчерком: «А потом говорят, что из меня плохой учитель!» Дазай только фыркнул: — Ну, я всегда был уверен в себе! И Рю-кун прекрасно учился… — Прекрасно — это мягко сказано. Меньше ста баллов я у него никогда не видел. Было даже двести на промежуточных экзаменах, — по глазам Чуи было ясно, что он очень горд, а Рюноске лишь покраснел. Он не понимал. Для него идеальный табель был единственно-верным вариантом. — Весь в меня! — несмотря на слова по тону было ясно, что Осаму гордится не собственными заслугами. Чуя и Рюноске переглянулись. Обоих прорвало на смех. Утирая слёзы, Чуя кивнул: — Ну, ты и правда очень похож на Осаму, — он поднял один палец и пролистал альбом. На показанной фотографии Осаму и Рюноске сидели по-турецки с совершенно одинаковыми непонимающими выражениями на лицах. Оба склонили головы влево. — Этот кадр было трудно поймать, но таких моментов реально много! Дазай с удивлением разглядывает снимок, пытаясь вспомнить тот момент, пойманный Чуей. Рюноске тоже пригляделся. — Вот! Даже сейчас, — Чуя кивнул на них. — Я тогда, вроде, убеждал вас в том, что пойти на старый маяк хорошая идея. — Да, помню что-то такое… — Дазай слегка смутился. Он помнил и то, как оказавшись на том самом маяке решил, что вот оно — идеальное место для смерти и, улучив момент перелез ограждение и отправился в свободный полёт.