Из тяжёлого забытия его вырвал резкий, пронзительный, ввинчивающийся в мозг звук. Саймон вздрогнул, что-то мягкое и шершавое упало на лицо. Диванная подушка. Он накрыл ею голову. Но это не спасло от нового звукового взрыва, сильнее и дольше в этот раз. Саймон глухо застонал. Звук такой, как если бы он сунул голову в миксер и лезвия перемалывали ему череп.
Третий взрыв. Раскалывая пространство, раскалывая болью голову. Только теперь Саймон понял, что это дверной звонок.
Он попытался пошевелиться, боль в голове расплавленным металлом плеснулась из стороны в сторону. Саймон поморщился.
— Иду! — но голоса не было, в горле и во рту иссушенная пустыня.
Вялыми руками Саймон скинул с себя подушку, наощупь сполз с дивана, пытаясь разобрать, где верх, где низ. Упал. Покатилось что-то стеклянное. Не открывая глаз, он поднялся на четвереньки, ухватился за подлокотник дивана, втаскивая себя на ноги. Комната вокруг вращалась, будто центрифуга.
Новый удар звонка. Будто спятившая циркулярная пила.
— Да иду я, вашу мать! — в этот раз получился слабый хрип. Саймон оттолкнулся, зашаркал к двери, врезаясь на ходу в раскачивающиеся углы. — Хватит звонить, я же жить хочу... мать вашу на лево взад-назад до трёх раз...
За дверью стоял Моки.
— Фокс, ты где пропадаешь... Maldito sea, да ты в хлам!
— Завали, — буркнул тот в ответ, отворачиваясь и возвращаясь в комнату. Моки вошёл следом, притворил дверь.
— От тебя несёт как от помойной псины. Ты что, всё это время бухал? — он пробирался к дивану, перешагивая бутылки и сор. — Ну и срач.
Саймон, не слушая, уже скрылся на кухне. Зашарил по шкафам в поисках чистого стакана. Не нашёл, наплевав, вынул крышку с фильтром и приложился к кувшину с водой прямо так. Залпом осушил половину. Жить стало чуть более сносно.
Саймон отдышался, отёр лицо и поплёлся в ванную.
Душ не смыл похмелья полностью, но помог хотя бы немного прояснить мысли. К моменту, когда Саймон закончил, Моки уже прибрался в гостиной, и теперь рассматривал старинный кинопроектор, установленный на журнальном столике.
— Какие-нибудь подвижки? — просил он.
— Никаких. — говорить было всё ещё сложно от пульсирующей головной боли.
— Прямо-таки никаких?
Саймон промолчал, копаясь на полках стеллажа. Где-то должен был быть аспирин.
— А на плёнках-то что было?
В голове резко стрельнуло. Рука Саймона непроизвольно дёрнулась, он уронил с полки пару книг. Напряжённо выдохнул сквозь зубы.
Моки не заметил странной реакции.
— Ты выяснил, где Лейла? Как её вызволять?
— Не знаю. — проговорил Саймон тихо.
— Повтори. — тот прекратил возиться с проектором, встал, поворачиваясь.
— Я не имею понятия.
Повисла недолгая тишина. Моки задумчиво присел на диван.
— То есть как, не имеешь? — он не привык к таким ответам.
Саймон сдержанно вздохнул, отвернулся от стеллажей.
— Всё это — он махнул рукой в сторону брошенных в кучу катушек с плёнкой, — Лишь обрезки основных записей. Подготовки к "испытаниям", как это называет Лайонс, неудавшиеся эксперименты. Некоторые... моменты с камер наблюдения. Он вырезал их из основных материалов и хранил у себя в личных апартаментах.
— Но зачем?
Головная боль пульсировала всё отчётливей. Саймон медленно сжал и разжал кулаки.
— Для личного пользования, — наконец сказал он, понизив голос. — Лайонс прятал их, тщательно прятал. И смотрел в одиночестве, в свободное время.
— Так... — Моки нахмурился, соображая. — Погоди. Я что-то не понимаю. Что значит, "для личного пользования"?
"Это значит, что он не только психопат, но, возможно, ещё и онанист"
Саймон прикрыл глаза, массируя переносицу. К чёрту аспирин, ему нужен виски.
— Фокс?
— Я тебе покажу.
Он подошёл к куче сваленных катушек, поворошил их, выбирая. Некоторые были уже неисправимо испорчены, пластик местами погнут, местами расколот на куски — некоторые катушки он в гневе швырял в стену, едва досматривал. Потом ещё отпинывал ногой, если попадались на пути.
Наконец нашлась катушка более-менее целая и с относительно нейтральным содержанием. Саймон вставил её в проектор, протянул язычок плёнки между колёсиков, закрепил его на второй катушке. Моки молча наблюдал.
— Это может показаться... странным, просто досмотри.
— Да что там...
— Просто досмотри.
Он включил проектор, знакомо затрещал и зашуршал механизм, на стене напротив проявилась картинка. Саймон, не дожидаясь начала действия, отвернулся, отошёл к окну. На подоконнике осталась последняя недопитая бутылка бурбона и стакан. Он осушил последние капли со дна стакана, наполнил его снова. На два пальца.
— Чёрт... — прошептал Моки за спиной.
Саймон не поворачивался. Пил. Спиртовый дух ударил в нос, встал комом в горле. "Хорошо, что у этих пленок нет звуковой дорожки".
— Твою мать! — скрипнул диван: Моки неуютно ёрзал.
"Ты погоди. Досмотри до конца" Саймон прикончил вторую порцию. Налил ещё. В голове пульсировало. Выпитое на пустой желудок жгло внутренности, начало подташнивать.
— Так, нет. — Моки стремительно вскочил с места. — Хватит!
За спиной щёлкнуло: Моки остановил проектор. Повисла пауза. Потом он длинно и вычурно выругался по-испански. Саймон допил свой бурбон и, налив ещё, наконец обернулся и передал другу стакан. Тот принял без вопросов.
— Лайонс назвал это "Испытание частотами".
Саймон глянул на стену с картинкой проектора. Стоп кадр получился весьма живописным. Лейла, прикованная к странному креслу креплениями, выворачивалась и сопротивлялась, как могла. Доктор Лайонс стоял позади, удерживая на её голове наушники, к которым тянулось необычно много проводов. Её лицо перекошено, его — бесстрастное, почти скучающее. Просторная рубаха Лейлы задралась сильно вверх, оголяя живот. Открылось даже её небольшое родимое пятнышко под правой грудью. Саймон очень любил это пятнышко.
— Он делал заметки об этом в своей записной книжке. — он прислонился к креслу, скрести руки, — Они испытывали самые разные частоты и шумы в поисках чего-нибудь, что оказывало бы эффект на её аномальность. И это только один из целого ряда самых разных "испытаний".
Моки долго молчал. Отставив стакан, достал сигареты, не спрашивая, закурил. Саймон поставил перед ним пустую банку из-под пива для пепла.
— Так ничего и не выяснили. — продолжил он. — И это самая информативная запись. Остальные более обрывочные и более... специфичные.
— "Специфичные"? — Моки сидел понуро, сигарета медленно тлела между его пальцев. Кусочек пепла упал на столик.
— Как я и говорил, то, что я нашёл в его апартаментах — это личная коллекция самых... — "самых пикантных моментов. Этот сукин сын снимал её даже в душе. А потом пересматривал и наверняка..." Саймон тяжело опустился в кресло, медленно уложил ноющую голову на спинку, прикрыл глаза. — Не суть. Важно не это.
— М? — Моки поднёс сигарету к губам, обнаружил, что она полностью дотлела. Уронил её в банку, достал новую.
— Важна эта её аномалия. Видишь, что у неё на лбу?
Тот нехотя снова поднял глаза на проекцию. Зажигалка замерла на полпути к сигарете, Моки нахмурился.
— Это что? Цифры?
— Фонд считает это таймер. Обратный отсчёт. Лайонс предполагает, что отсчёт — к чему-то нехорошему.
"И тут я с ним согласен. Здравого пессимизма никогда не бывает слишком много"
— Угу. — Моки помолчал. Но потом вдруг отложил сигарету, погасил зажигалку. — Эй. А это что? — он поднялся на ноги, подошёл к проекции вплотную. Наклонился, вглядываясь. Часть картинки, искажаясь, легла на его фигуру. Саймон, заинтересованный, скосил глаза со своего места, наблюдая. Наконец Моки выпрямился, ткнул пальцем куда-то на руку Лайонса. — Точно. Смотри.
Саймон с трудом поднял голову, боль и бурбон будто утяжелили череп, затрудняя движения, тормозя мысли.
— Я ничего не вижу.
— Да присмотрись. — Моки явно оживился, — Здесь. Под его рукавом.
Саймон сощурился. — Тату?
По запястью Лайонса тянулась темная полоса со сложным узором. В первый раз Саймон подумал, что это часы или браслет, но теперь, особенно на этом стоп кадре, стало очевидно, что это татуировка в виде череды мелких символов.
— Не просто тату. Это язык микмак.
Моки повернулся к Саймону боком и закатал рукав на левой руке. Айтишник почти весь был прикрыт татуировками, которые большую часть времени скрывала просторная толстовка. В основном это были национальные индейские мотивы, и Саймон никогда не расспрашивал друга об их смыслах. Теперь же задумался. Моки тем временем указал на своё запястье. У самого основания его "рукава", словно браслет, руку обхватывал похожий набор символов.
— Язык микмак?
Моки кивнул. — Одна из сохранившихся письменностей индейцев. Не моего рода, но мама говорила, что наша прабабка пришла из микмак, и поэтому первое, что я набил, было это. — Он скрестил руки, задумчиво прислонился к стеллажу, снова оглядываясь на стоп-кадр видео. — Я тогда не разбирался в значениях. Тупой был. Только позже выяснил, что этой письменностью не пользуется
Ayelihi, а только колонизаторы, французы. И именно те, которые тут, в штатах, организовали что-то вроде тайного общества.
Саймон недоверчиво изогнул бровь.
— Такие были слухи. — поторопился добавить Моки.
Снова повисла тишина. Саймон вдруг осознал, что головная боль медленно, но верно отступает, пить больше не хотелось.
Перед ним была зацепка.
— Выяснишь об этом что-нибудь?
Моки молча кивнул.
***
Плёнки горели быстро и красиво. Пластик плавился, целлулоид сворачивался черными комками. Саймон подкинул в огонь ещё пару бабин. Некоторое время наблюдал, как пламя пожирает катушки с записями. Но увиденные на них ужасы не покидали его. Едкий дым вышибал слёзы, вонь засела в носу.
"На этой записи она проходила медосмотр. Её бесцеремонно хватали, щупали, кололи иглами, брали кровь, слюну, мазки..."
Он скинул в бочку ещё пару катушек.
"А здесь она спит в своей камере, по обыкновению распинав одеяло. Её тренированные ноги раскинуты по постели. На второй она переодевается после очередного лабораторного дня. Она, конечно, носит батистовое бельё"
Саймон с горечью осознал, что, не смотря на все ужасы, на весь страх, что он видел и испытывал последние месяцы, им овладевает
то самое чувство.
В огонь отправилось ещё три катушки.
"Испытание болью. Очередной допрос под препаратами. И запись приёма душа. Та самая, с которой Лайонс даже сделал распечатку."
То самое чувство.
Саймон бросил следом в огонь фотокарточки.
"Совершенно нагая у ростовой линейки. Она всё такая же красивая, как и всегда..."
Плотная бумага фото медленно скручивалась, чернея с краёв.
Неумолимое чувство.
Желание её.
— Когда же ты успокоишься, выродок. — спросил он себя вслух.
"
Ты ведь любишь её. Это только естественно."
Саймон стремительно оглянулся. Переулок вокруг был пуст.
— Кто здесь? — неуверенно спросил Саймон в пустоту.
Никто не ответил.
Во мраке ночи было хорошо видно улицу напротив. Она была едва заметного зеленоватого оттенка. Затем перекрасилась в красный: переключился светофор. Небо совершенно чёрное. Откуда-то из-за угла светил неон магазинной вывески.
"
Я помогу тебе её спасти, только не сопротивляйся."
Саймон шарахнулся прочь от бочки с догорающими записями, прижался спиной к стене.
Что это было?
Кто это был?
Он глянул на свои руки. Как теперь это бывало, его собственные слабо светящиеся глаза осветили ладони в темноте. "Это я?"
"
Это я. Я давно тебе помогаю, хватит это отрицать."
От неожиданности Саймон ругнулся. Вскинул голову, снова оглядываясь.
— Кто ты?
Но голоса больше не было.
Сердце колотилось, в висках и за глазами пульсировало в такт.
— Я слишком много выпил. — убеждал он себя. — Мне нужны колёса. Мне нужно хоть что-нибудь.
***
Была глухая ночь, но Елена не спала. Ответила на домофон таким же жизнерадостным голосом, как и всегда.
— Детектив? Проходите, конечно!
Встретила она его в этот раз не в халатике, но в простой хлопковой пижамке.
"Почти как у
неё в то время"
— Вы настоящий полуночник, детектив. Вы... О боже... Вы вообще спите?
Он опустил на пол её прихожей проектор. Выпрямился. Устало почесал щёку. Недельная поросль на лице скребла щёткой. Елена неодобрительно покачала головой.
— Вам нужно отдохнуть, детектив. Выглядите даже хуже, чем обычно.
"А ведь у неё волосы тоже волнистые. И такой же длины. Только, что гораздо темнее и жёстче".
Она уловила что-то в его взгляде. Невольно сделала шаг назад.
"Я что, пугаю её? Пугаю Елену? Бесстрашную жизнерадостную Елену. Пугаю, как и
её"
— Детектив, может... хотите выпить?
Она отступила ещё на шаг, назад в комнату. Саймон перешагнул проектор, подошёл к ней вплотную. Поймал её за плечи.
— Елена...
— Да, детектив?
— Елена, прости меня.
— За чт...
Она не договорила, прерванная его поцелуем. Грубым, настойчивым, напористым. Она растерянно сопротивлялась его рукам, срывающим с неё пижамку.
Но только по началу.
В комнате не горел свет и это было хорошо. Саймону было легче представить вместо черных волос каштановые. Вместо густой бронзовой кожи — бледно-розовую. Вместо карих глаз — зелёные.
Вместо Елены —
её.
На какое-то время он забыл обо всём. О своём расследовании. О страхе за любимую. Об ужасах Фонда. О недельном запое. Он отодвинул всё сознательное, позволяя телу делать своё дело.
А она, по доброте, сделала, что могла, чтобы дать ему необходимую разрядку. Она помогла ему.
И даже не сказала ничего, когда в своём пике, сотрясая под ними кровать, он между стонов прошептал её имя.
Не имя Елены.
А после обняла его. Заботливо, позволяя ему впервые да долгое время заснуть крепким сном без сновидений. Она поглаживала его волосы, укутала его одеялом. Она была добра.
