***
Бран сидел на лавочке в прозрачной тени полуголых тополей и смотрел куда-то влево, перед собой. — Привет. — Лейла подошла, оглянулась вокруг. Это был не тот парк, который полюбился Брану. На этот раз место было иное. Да и время как будто чуть позже, чем в реальном мире. Поздний октябрь. Может, начало ноября. Черные тополи, ольха, ясени, уже почти полностью облетели, жёлтые листья усыпали аллеи, скамейки, надгробия и монументы. Силуэт города голубел вдалеке, между деревьев. Кладбище Селлек, недалеко от Данбери. — Привет, — бросил Бран, не оборачиваясь. Лейла присела рядом. — Я по делу. — Угу. — Из-за Саймона. — Угу. Лейла проследила за его взглядом. Он рассматривал небольшое аккуратное надгробие. Совсем свежая могила, земля вскопана недавно, белые лилии покачивались в каменной вазочке у плиты. Надпись на надгробии не читалась. Буквы разбегались на глазах, отказываясь складываться во что-либо осмысленное. — Я не могу допустить, — голос подвёл, сорвался. Лейла нервно прочистила горло. — Я не могу допустить, чтобы он умер. — Знаю. — Я не смогу без него жить. — Ты смогла бы. — Бран наконец повернулся к ней. Его лицо ничего не выражало. Теперь она знала, что так выглядит его грусть. — Было бы тяжело. Очень тяжело. Но ты смогла бы. — И всё-таки... — И всё-таки ты уже всё решила. — закончил он за неё. Она кивнула. — Я знаю, ты можешь это сделать. — Могу. — Но не сказал мне. Бран промолчал, опуская глаза. Неторопливо взял её руку с колена, спрятал между своих ладоней. Тепло. — Почему ты не сказал мне? — Потому что я — это он. — он погладил пальцем её запястье, — Ничто во Вселенной не заставило бы меня даже мысленно допустить такого варианта. — Но я решила. — Знаю. Тишина. Лишь шелест ветра в опавшей листве, да далёкие звуки автострады. — Ты сделаешь это? — Если ты так хочешь. — Хочу. — Лейла почувствовала, как слезы покатились по щекам. Она и не заметила, когда начала плакать. — Он должен жить. Бран заметил, отпустил её руку, коснулся одной её щеки, утирая влагу. Потом другой. — А ты не подумала, — он едва заметно нахмурился, — что ему предстоит из-за твоего решения? Её лицо перекосило. "Реву, как какая-нибудь несмышлёная трёхлетка. Позорище." — Он сильнее меня. Он справится. Бран промолчал. Кажется, он так не думал. Отпустил её, снова отвернулся, опираясь локтями в колени. Лейла какое-то время смотрела на него, так невероятно похожего на Саймона в этот момент. Уверенность, решимость медленно, но верно возвращалась. Она правильно поступала. Наконец она поднялась на ноги. Заговорила уже спокойней. — И ещё. Бран оглянулся. — Не говори ему. Ничего. Бран помолчал. Потом встал, подошёл к ней вплотную. Не прерывая движения, взял её лицо в ладони, окатил теплом своего тела. Наклонился. Это были знакомые губы, но целовали они по-другому. Без той бешеной страсти, сводящей её с ума, или трепетной нежности, захватывающей дух, как делал это Саймон. Поцелуй Брана был иной. Сдержанный. Ровный. Спокойный. — Прощай, Лейла Фокс. — он отпустил её, отступил. — Я рад, что знал тебя.***
Тем утром Саймон проснулся один, почуяв запах кофе. За прошедшие две недели их жизни в родном доме это был первый раз, когда Лейла проснулась раньше. Обычно утро начиналось с того, что Саймон некоторое время наблюдал спящую рядом сестрёнку, лохматую и тихо сопящую, и сдерживал невольную ухмылку, ибо знал, как она этого не любит. "Блин, я же страшная, чего смотришь?" — ворчала она обычно, едва отрыв глаза. Затем поворачивалась на другой бок, смешно оттопырив локоть. Но Саймон знал, что она уже не заснёт и пододвигался ближе, скользя руками по её обнажённому телу. Ещё расслабленная и разомлевшая со сна, она сдавалась почти сразу, и очень скоро её ритмичные стоны начинали звучать в подушку, а её руки хватались за изголовье кровати, удерживаясь. А иногда Саймон не дожидался даже этого, и сестрёнка просыпалась уже под его телом от настойчивых ласк и жара. Тогда она немедленно обвивала его ногами и руками. Выгибаясь. Царапаясь. Она сводила с ума. Она была желанна каждую секунду, каждое мгновение. Но в то утро Саймон проснулся один. Нехорошее предчувствие подкралось было откуда-то изнутри, но он подавил его, потянувшись к сестре мысленно. Она была недалеко, где-то внизу. Их связь не подводила. Саймон встал, оделся, умылся, спустился на первый этаж. На кухне запах кофе усилился. Саймон обнаружил ещё горячую турку в раковине, и полупустую вазочку с печеньем на столе. Кружки нигде не было, стало быть, сестрёнка вышла с кофе во двор. Он заварил себе чай, накрыл чайник салфеткой, вышел через чёрный ход. Лейла сидела на траве у каштана, зажимая кружку в руках между колен. Саймон подошёл, молча сел рядом, плечом к плечу. — Доброго утра. — она безмятежно улыбнулась. Саймон не мог не улыбнуться в ответ. — Доброго. — прижался губами к её макушке. — Ты рано сегодня. — Думалось всякое. — М-м? Она долго не отвечала. Саймон откинул голову на шершавый ствол и наблюдал за стаей мелких птиц высоко в небе. Возможно ласточки. Перелётная пора. — Помнишь Генриха Второго? — неожиданно спросила сестрёнка. — Кого? — Саймон нахмурился в небо, моментально прогоняя в голове курс истории. Но, оказалось, зря. — Мою золотую рыбку в детстве. Саймон прыснул. — Ах, его. Помню. — Мне было пять, и я ещё не знала, что такое смерть. — Ага. Ты тогда так ревела, что отцу пришлось сказать, что его душа отправилась в рай. — А потом пришёл ты, и сказал, что никакого рая нет, и что трупик Генриха перегниёт в земле, его съедят черви и бактерии, дадут питание растениям. — М-да. — Саймон иногда и сам удивлялся, каким был занудой. — И тогда ты заревела ещё сильней. — И чтобы меня успокоить, ты подарил мне каштан, который подобрал возле школы, и мы посадили его на могилке Генриха на заднем дворе. — она отложила кружку и также как Саймон откинула голову на ствол, шурша по коре спиной. — И наблюдая, как растет дерево, я поняла, что настоящее чудо посмертной жизни — это дать жизнь чему-то новому. Великому, сильному. Я поняла, что смерть иногда просто неизбежна, и лучшее, что можно сделать по этому поводу — не растратить отведённое время зря. Саймон скосил на сестру глаза, внезапно похолодев. Что происходит? О чем она говорит? Лейла не смотрела на него. Она смотрела в небо, о чем-то глубоко задумавшись. — Ты научил меня, и я горжусь таким старшим братом. — Лейла. Она встретила его взгляд. Она была безмятежна и прекрасна. — Лейла, о чём ты сейчас говоришь? Она отняла спину от дерева, повернулась к нему. — О том, что люблю тебя. — перекинула ногу через него, усаживаясь верхом. Саймон запоздало осознал, что она была в юбке. Неприличные мысли немедленно зароились в голове, отодвигая тревогу на второй план. — Понимаешь? — её поцелуй был со вкусом кофе. Его тело немедленно отреагировало. — Пообещай, что будешь помнить об этом. — Пообещать? — он пытался собрать разбегающиеся мысли, но терпел поражение перед её близостью. — Зачем? — взял её за плечи, отодвигая от себя, — Зачем мне обещать такое? О чём ты вообще? Она неожиданно сильно перехватила его руки, завела ему над головой, прижимая к дереву. Она так и не ответила. На послеобеденное время у Саймона была запланирована встреча со старым напарником в полиции. Мейсон уже год как носил звание капитана и согласился помочь Саймону с получением разрешения на частную практику под новым именем. Сестрёнка поехала с ним. И после, до позднего вечера, они гуляли по городу, разговаривая. Вспоминали то одно, то другое. Держались близко друг к другу в постепенно холодеющих сумерках. Согревали друг другу руки в карманах. Ели хот-доги, укрываясь от внезапного дождя под крыльцом закрывшейся уже аптеки. Посмеивались над чертыхающимися прохожими, прыгающими по лужам. А когда они наконец добрались домой, Лейла скинула пальто, и, едва обсушив волосы с дождя, взяла Саймона за руку и молча повела в спальню. Той ночью сестрёнка была особенно нежной. Умопомрачительно страстной. До безумия жаркой. Она была настолько хороша, что Саймон совершенно потерял себя. Он уступил, отдался самому древнему, самому первобытному. Он был в истовом восторге. Тем сильнее и ужаснее был внезапный шок, когда в один момент он вдруг осознал, что сестрёнка под ним плачет. Её всхлипы звучали ему в ухо, её слёзы смочили его щеку. Он рывком поднялся над ней, замерев и похолодев в ужасе. — Лейла? Она не ответила, лишь потянулась к нему. Отчаянно. — Сестрёнка, — он погладил её по горячему лбу, по мокрому от слёз виску. — Родная, ты чего? — Ничего, — её голос откровенно дрожал от рыданий. — Ничего, я... Просто... — она притянула его за шею, прижалась к его губам. — Просто... люби меня. И он любил. Не понимал, что происходило, но любил её. Искренне. Неистово. Самозабвенно. Сестрёнка моментально перестала плакать. Её крики были не от рыданий. Её влага была не от слёз. Её тело выгоняло любые осознанные мысли из головы Саймона, и он уже не помнил, о чём был разговор. Не помнил когда. Не помнил, почему это так напугало. Много позже, опустошенный и обессиленный, он упал на бок рядом с ней и уснул. Уснул глубоким сном без сновидений. Уснул, держа любимую в руках в последний раз.***
Посреди ночи его вырвало из сна внезапное как гром чувство будто из него вырвали сердце. "Что?.." Удар. Боль — ошеломляющая, невыносимая, сокрушающая — прошила его насквозь, пронзила каждую клеточку тела, вломилась в самый мозг. Саймон задохнулся. Его выгнуло в постели мучительным спазмом, выворачивались суставы, связки и мышцы натянулись в ужасающем приступе. Пальцы свело, глаза закатились. "Какого?.." Он не мог вдохнуть. Не мог закричать. От боли. От ужаса. Кровь стучала в висках, в глазах. Кипела и рвалась в его венах почти ощутимо. Его сознание в панике металось. "Лейла." Её не было. Ни рядом, в постели. Ни в его мыслях. Их ментальная связь оборвалась. Остался лишь холод. Вездесущий, до боли страшный холод. Всюду, кроме глаз. Глаза пекло. Саймон не понимал, почему. Не понимал, как. Всё что он понимал, была боль. Боль разрываемой заживо души. "Бран." Его тоже не было. Призрачное, но вездесущее присутствие его улетучилось. Испарилось. Оставался лишь ужас. И боль. "Где я? Что происходит?" Его терзало невидимыми когтями. Его плющило невидимым прессом. Его рвало на куски, и он был беспомощен перед этой силой. Кости скрипели от натуги, глаза невыносимо жгло, лёгкие горели от нехватки воздуха. "Дышать. Надо дышать." Невероятным усилием он ухватился за край постели, повернул себя на бок. Заставил гортань разомкнуться. Холодный жёсткий воздух с шумом ворвался в воспалённое горло, расправил грудь. Кислород ударил в мозг, и Саймона немедленно замутило. Он рывком подтащил себя дальше, светился с края кровати, чуть не улетев при этом головой вперёд, и его мучительно вырвало. Внутренности противно скрутило, сдавило. На глазах проступили слёзы. Прошиб холодный пот, его тело затрясло. — Зараза... — слова превращались в нечленораздельное захлёбывающееся бульканье. От напряжения зрение поплыло. Саймона снова вырвало. Наконец боль немного отступила. Вместо неё пришло опустошение. Обессиливающее. Уничтожающее. Высасывающее саму жизнь. Уронив голову, Саймон отключился прямо там. Когда он снова пришёл в себя, было уже светло, судя по свету, далеко за полдень. Холод пощипывал липкую от пота кожу спины, проникал куда-то внутрь. В область сердца. — Лейла? — Саймон медленно, трясясь от слабости, оглянулся. Сестры нигде не было. В воздухе стоял противный кислый запах. Простыни и подушка влажные от пота. Он вспомнил свой ночной припадок. — Лейла? — голос упал до шёпота. Он начинал подозревать. Он не хотел в это верить, но начинал подозревать. Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. "Лейла?" Но голос был не её. — Синьор Фокс? — мужской голос с мексиканским акцентом. Мартинес. — То есть... Синьор Смит? Вы дома? Саймон попытался встать, но тело не слушалось. Он был слаб. Слаб настолько, будто единолично разгрузил целый железнодорожный состав угля. А потом загрузил обратно. Он бессильно повалился обратно на подушки, скинутое одеяло запуталось в ногах. Шаги поднялись по лестнице, неуверенно приблизились к двери. — Синьор Смит? Саймон что-то нечленораздельно пробормотал, делая новое усилие, чтобы встать. Дверь скрипнула, показалось смуглое усатое с проседью лицо Мартинеса. — Perdóneme, синьор Сми... Ох, diablo! Что с вами? Он проворно, проворней, чем можно было ожидать при его комплекции, подскочил к кровати, подхватил уже падающего Саймона подмышки, помог сесть. От него пахло перегаром и моторным маслом. — Синьор Мартинес... — Саймон, muchacho, estás bien? — Мартинес бросил взгляд вниз, на лужу у кровати, на Саймона, трясущегося, как осиновый лист. — Вызвать скорую? У вас, похоже, грипп. — Нет, я... — Саймон, шатаясь поднялся, комната вокруг плыла. — Я не болен. Спасибо. Хватаясь за стены, он неверной походкой направился в ванную. Пустил воду в душевой кабинке и сунул в неё голову. Долго стоял так, прислушиваясь к ощущениям. — Вам не нужна помощь? Саймон не ответил. Он едва ли слышал. — Я буду внизу! Если что, зовите! Щёлкнула дверь спальни, шаги отдалились. Саймон медленно приходил в себя. Он мысленно искал. Искал её. Он чувствовал каждую струйку, сбегающую по волосам, затекающую на лицо, щекотящую кожу. Чувствовал прохладный кафель под ногами. Чувствовал голод, сосущий в животе. Сквозь заливающую глаза воду видел захлёбывающийся слив, мелкие царапины в эмали пола. И всё же что-то в восприятии будто выключили. Как если бы радуге внезапно стало не хватать цвета. Как если бы он оглох к какой-то определённой частоте. Бран исчез. И хуже того, Лейла как будто исчезла тоже. Что произошло? На выходе из ванной он уловил своё отражение в зеркальце над умывальником. Остановился, вернулся. Присмотрелся внимательней. — Чёрт возьми... Не удивительно, что Мартинес перепугался. Выглядел Саймон как ходячий труп. Кожа белая, почти синеватая, особенно губы. Веки же напротив — болезненно красные, будто обожжённые. Глазные яблоки воспалены, у правой радужки лопнул капилляр, разлив уродливый кровоподтёк. Его радужки. Белого света больше не было. — Бран? Тишина. Саймон вышел, натянул штаны, футболку. Спустился вниз. Мартинес, улыбаясь, стоял у стола на кухне, размешивая какой-то отвратного вида коктейль в стакане. — Отведай-ка, сынок. — он протянул стакан Саймону, — По рецепту моего abuelo. Лучшее средство от похмелья. — Синьор Мартинес. — Тошноту как рукой снимет. Весь день будешь как на батарейках. — Синьор Мартинес, я не пил! Мартинес замолк. Поставил стакан на стол. Понизил голос. — Передоз? — он нахмурился. — Потому что если так, то нужна скорая. — Синьор Мартинес, почему вы здесь? И где моя сестра? — Синьорита Фокс... То есть, Лейла, да... Я, собственно, из-за неё и пришёл. Он замялся. Саймон молча ждал. — Вы лучше присядьте, потому что я сам не до конца понимаю, что она сделала. — Синьор Мартинес... — Присядьте. Саймон начинал злиться, но послушался. Опустился на табурет у стола. Мартинес полез в карман, вынул сложенный пополам листок. Немного поразмышляв, молча протянул его Саймону. — Что это? — Саймон принял его, развернул. — Синьорита... Ваша сестра зашла к нам прошлой ночью. Мария и дети уже спали, а я по обыкновению заработался в гараже. Ну и вижу, синьорита подошла, отдала мне конверт. Сказала, мол, уйти ей надо, и попросила передать это вам. — ...что. Нет. — Саймон, слушая вполуха, пробежался по письму глазами. Не поверил. Пробежался ещё раз. — Погодите, я не понимаю... — ... Я решил вы поругались, с кем не бывает, и не воспринял всерьёз. — Это... это розыгрыш какой-то? — прошептал Саймон. Мороз, тошнотворный, липкий, расползался по венам, сковывал мысли. — Я сначала тоже так подумал. Сегодня вспомнил про это дело, вскрыл, прочитал. И подумал, что надо бы всё-таки вам показать. Саймон перечитал письмо в третий раз. Чернила ручки местами поплыли и бумага вспучивалась в этих местах ровными кружочками. От капель влаги. Слова на бумаге упорно отказывались складываться в какой-нибудь иной смысл, кроме того, что Саймон видел. — Ещё в конверте было это. — Мартинес выложил на стол перед Саймоном небольшой предмет. Саймон взял его онемевшими пальцами. Орех каштана. Гладкий, теплый, тёмно-коричневый, в цвет её волос. Из раздумий его вырвал рингтон, приглушённый, где-то неподалёку. Саймон заморгал. — Это, похоже, ваш. — сказал Мартинес, оглядываясь. Смартфон нашелся в кармане бомбера, в прихожей, где Саймон оставил его, вернувшись с прогулки с сестрой. Номер на дисплее был незнаком. Судя по коду, городской телефон, почти наверняка, какая-то муниципальная служба. — Алло. — Мисте-ер... Саймон Смит? Саймон нахмурился. — Это я. — Вас беспокоят из городского морга Данбери. — ...морг? — Мистер Смит, мне жаль сообщать вам это, но... — Что? — Вы могли бы приехать на опознание тела? Слова давались с трудом. — Тела? — Тела вашей сестры, Лейлы Смит.