Пакт

Кузнец стучится в дверь старосты, топчется на пороге. Заходит внутрь. Галадриэль прикинула, что у неё есть не меньше четверти часа, и быстрым шагом направилась к кузнице, подмечая на себе испуганные взгляды. Её друзья, её добрые соседи мечутся при виде её, отпрыгивают в стороны, расступаются, как от чумы, чтобы даже край её платья ненароком не задеть. Никто не смотрит ей в глаза. Галадриэль только выше голову подняла и из-за ворота сорочки вытащила плоский серебряный крестик, уложив на груди так, чтобы всем видно было, что от распятия её кожа не покрывается ожогами и позвоночник не крутится в узел. Кто-то плюнул ей под ноги в ответ на этот жест, словно бы она святой символ своим касанием оскорбила. Но некогда ей на добрых людей обижаться — боятся и правильно делают. Беда к ним всем пришла, которую они в упор видеть не хотят. В дверь Келебримбора она постучала громко и несколько раз, позвала его по имени, но старик не открывал. А время шло. Галадриэль сунула нос в окно, поймала взглядом горнило, пустующую наковальню, одинокую лавочку в углу, на которой старик в прошлый раз сидел — нет никого. Тогда она обошла кузницу сбоку и задрала голову повыше. На первом этаже у Келебримбора оконца маленькие, размером с голову, а на втором, там, где у него спальня и жилые комнаты — добротные, большие, чтобы света побольше. Чем дольше Галадриэль на них смотрела, тем сильнее ей казалось, что она совсем спятила, что нужно уйти отсюда и подумать хорошенько, как бы свою задумку провернуть понадёжнее, но… Но время не терпит, а другого шанса ей может и не представиться. Кто знает, что случится за эти три дня. Так что она повязала свою шерстяную юбку узлом повыше щиколоток, убрала косу за ворот сорочки, а шаль на талии повязала покрепче, и присмотрелась к щелям между досок на стенах. Ерунда. Главное — вниз не смотреть. Пальцы женские заныли от боли, цепляясь за щербатые края досок, на лбу проступила испарина. Раз шажок, два, три, земля всё дальше и дальше с каждым усилием. Одна доска скрипуче надтреснула, но не развалилась, и Галадриэль почти испугалась, что её выходка всё-таки оставит за собой следы. Когда до нужного окна оставалась ей пара рывков, назойливой мухой пристала к ней мысль, что все эти усердия могут оказаться напрасными, но она и думать об этом не смела — так размышляя, можно вообще ничего не предпринимать и ничего не добиться. Ставни были закрыты, но не заперты. Повиснув на досках, она сделала неглубокий судорожный вдох, с опаской отрывая левую руку от стены и все силы направив на то, чтобы сохранить равновесие и не бухнуться на землю, спину себе переломав. Зацепила осторожно край ставенки, потянула на себя, и схватилась сразу же за подоконник, подтягивая за руками всё своё тело, вваливаясь внутрь. Попала она в комнату, которую хорошо знает. Вот на этой постели старик лежал, когда его его скосила инфлюэнца, и Галадриэль носила ему травяные отвары с ягодами. Тут же — его платяной шкаф, сундук с личными пожитками, шкафчик маленький, запертый на ключ. Ведьмы и колдуны, как помнила Галадриэль из проповедей, в своём личном жилище всегда оставляют следы. В секретном месте у них сатанинский алтарь, гримуар со злыми чарами обязательно, амулеты их проклятые из костей животных и чужих волос. Где-то у подмастерья здесь должно что-то остаться, и наверняка он свой колдовской скарб от старого кузнеца прячет — а может и нет, может, он Келебримбора околдовал давно и творит у него под носом всё что вздумается… Подумать страшно. Всё в комнате она осмотрела, под кровать залезла, в шкаф, в сундук, от шкафчика запертого чуть не отломала дверцу, пытаясь его вскрыть и стараясь не думать о том, какие ещё обвинения свалятся на неё, если кто-то обнаружит следы её дел. Но в комнате старика ничего она не нашла, и осторожно, воровато, в ужасе от того, что сама делает, побрела вниз по узенькой скрипучей лестнице — искать, где в доме живёт подмастерье. Не успела она и половину ступенек за собой оставить, как заметила, что по полу в мастерской на первом этаже ползёт белая полоска света. Кто-то пришёл. В оцепенении, не меняя своего положения, она беззвучно прошагала назад, стараясь на ступеньки наступать как можно медленнее, чтобы не скрипеть. «Господи, помилуй.» Дай бог, чтобы это был Келебримбор — с ним она ещё сможет как-то объясниться. А этот? Забьёт её насмерть, лишь бы она его колдовских планов не раскрыла. Что делать-то теперь? Обратно в окно? От одного вида высоты, по которой она забралась сюда, Галадриэль стало дурно — упадёт ещё, и спину переломает, и к колдуну в лапы попадёт… Оставался только шкаф. Бог знает, сколько в нём придётся просидеть, пока в доме снова станет пусто, и можно будет уйти, но делать больше нечего… Внизу раздался шум, зазвенело железо. И вправду, что ли, куёт? Когда ж он колдовать-то успевает? Воспользовавшись моментом, юркнула она в шкаф и прикрыла за собой дверцу, прислушиваясь к звукам внизу. Ничего не разобрать — то ли стихло всё, то ли ничего она не слышит из-за громкого своего дыхания в этой тесноте. А потом ахнула, прикрыв рот себе рукой, когда внизу зазвучали совершенно разборчивые громкие шаги. Он совсем рядом. Поднялся по лестнице, прошёл мимо шкафа. Хлопнул ставнями. Пол скрипит, совсем близко скрипит. Может, зашёл просто так? Может, привычка всё проверять по возвращении? Она не сдержала крика, когда дверь шкафа распахнулась. — Какие у нас большие мыши завелись! — Не подходи! — Галадриэль судорожно зашарила вокруг шеи, нащупала крестик, сверкнула им перед кузнецом. — Кричать буду! — Уже кричишь! Она завопила пуще прежнего, выпрыгнула из шкафа и в смятении бросилась к лестнице, чуя кожей, что кузнец бежит за ней и догонит обязательно — ноги-то длиннее. Она спиной чувствовала, как он держится за ней след в след, руку протяни — и схватит за косу, повалит на спину и утащит куда-нибудь, да только не хватает почему-то. — Да стой ты! — Изыди! — плюнула она через плечо, впопыхах спускаясь по лестнице и чуть не спотыкаясь по пути. Ступени пролетели под ногами, и вот она уже видит выход, как тут он крепко хватает её за локоть и тянет назад, к себе. — Стоять! — пыхтел кузнец, пытаясь ухватить вторую её руку, чтобы совсем обездвижить. В конце концов, бросив эти попытки, он вдруг перехватил её за плечи поперек груди и стал обшаривать карманы её юбки и передника. — Отдавай что украла! — Я ничего не крала! — прошипела она, пытаясь ткнуть его локтем в живот или как-то вывернуться, но всё без толку. — Убери руки! Он шлёпнул её по руке, и тогда, вместо того, чтобы пытаться и дальше отцепить его от себя, Галадриэль потянулась вбок, к первому, что под руку подвернулось — к щипцам кузнечным. Не учла только, что лежали у горнила, уже нагретые для работы, и, чуть она их коснулась, тут же руку себе опалила. Щипцы с громким стуком упали на пол, и девушка согнулась пополам от боли. Возня тут же стихла, и кузнец отстал. — Ну вот что ты будешь делать, а, — выпустив её вдруг из хватки, Халбранд схватил с крючка на стене рукавицу и поднял щипцы, упавшие к её ногам. — Им остыть сначала надо. Дай руку сюда. Галадриэль, перепуганная и растерянная, прижала обожжённую руку к груди и тяжело сглотнула, отшатнувшись от него. Какую бы смерть он ей ни задумал, она за жизнь готова цепляться до последнего. — Дай пройти, — буркнула она, не поднимая на него взгляда в страхе. Он вдруг вздохнул тяжело, устало, совсем не по-колдовскому. Больно-то как, а. С каждой секундой горит всё больнее. Она оторвала кулак от груди и раскрыла его, протягивая покрасневшей ладонью вперед. По назревающему ожогу пробежался его здоровый огрубевший большой палец. — Садись, ведьма. У меня тут где-то мазь от ожогов была. — Издеваешься, — огрызнулась она. — Никакая я не ведьма. — Дай угадаю, — он повысил голос, чтобы она слышала его лучше, пока он копается в своём сундуке к ней спиной. — Ты решила, что колдун тут я, и пришла рыться в моей мастерской, чтобы отправить меня на костёр вместо себя, так? — А ты не колдун будто бы? — Галадриэль опустилась на лавку у стола, уже сама не уверенная в своих подозрениях. Всё на него указывало, кроме него самого. Не бывают колдуны такими. — Явился из ниоткуда, в часовне не показываешься… — Я же говорил: я работал! — Бога не чтишь, топор мой украл, овец зарубил… — А вот это ты сама себе придумала, — Халбранд опустился на скамью напротив неё, стукнув по столу горшком с мазью и подтолкнув его к Галадриэль. — И потом, будь я колдун, зачем мне овец рубить? Я что, не могу их злыми чарами сморить? — Это я не знаю, сама не ведьма, — покачала она головой, занявшись ожогом. — Так и я не знаю, — просто пожал он плечами, не сводя с неё глаз. Галадриэль в глаза ему смотреть всё побаивалась, но чувствовала, как он её рассматривает, пока она своей рукой занимается. Тут он вдруг заговорил тише, с какой-то другой ноткой в голосе. — Ты сама-то в это веришь? — Во что? — Что я всё это сделал. Верит, конечно. Если бы не верила — не стала бы рисковать и пробираться сюда. Нет разве? Верит настолько, что осудить его готова была на глазах у всей деревни, зная, что если у неё всех получится убедить, то Халбранда на костёр бы отправили. Разве ж можно такими обвинениями бросаться, не имея в них крепкой веры? Потому вопрос его показался ей странным, лишним. Тогда она наконец подняла на него глаза. Так они и сидели: глядя друг на друга, думая каждый о своём, и вместе с тем — об одном и том же. — Это был не ты, — тихо и горько признала она. — То, что там произошло, когда топор нашли… Я много чего видел, знаешь, но такой ненависти — никогда. Галадриэль молчала. Теперь, когда улеглась пыль её первого инстинктивного рывка, она осталась один на один со своей новой реальностью — у неё нет ни одной догадки о том, кто во всём виноват. И через три дня её сожгут на костре заживо. Бежать бы отсюда, да только куда? Кто её примет, кому и где она будет нужна? Как бросит она свой дом, в котором выросла, как бросит всю свою жизнь, на чём поедет, кто отдаст ей лошадь, кто возьмёт её с собой в телегу, зная, какое клеймо на ней висит? Кто укроет её у себя, когда за ней придут соседи с криками «сжечь ведьму»? «Да и не хочу я никуда ехать. С какой стати? Из-за чьих-то козней бросить родное место?» — Ну вот и пожила, — сказала она слабым голосом, с тихим стуком коснувшись стены затылком. — Вот и всё. — Эй, — Халбранд вдруг придвинулся ближе и взял её за подбородок, отчего у неё волосы на загривке торчком встали. Всё, чего мог искать в другом человеке тот, кто всего лишился и остался совсем один на всём белом свете — всё это светилось в его глазах сейчас, и в голове у Галадриэль вдруг стало звеняще пусто. — Ну ты что? — Мне конец, — она дернула головой, стряхивая с лица его пальцы. — Никто мне двери не откроет, никто мне слова больше не скажет. Ничего у меня не выйдет. — Мне откроют, — пожал он плечами просто. — Ты не одна. Он достал откуда-то холщевую ленточку и принялся бинтовать ей руку — ту самую, которую поцеловал ей при знакомстве. Длинные грубые пальцы двигались быстро, едва касаясь её кожи; он крутил её рукой так, как ему было нужно, прикосновения задерживались ровно настолько, чтобы она это заметила; он знал, поняла она, знал, что она поднимет взгляд и посмотрит, как ему на лоб падают волосы, пока он старается. Как между бровей у него образовывается морщина, и как он смотрит сосредоточенно только на её ладонь. — Ты не боишься? — спросила она негромко, и Халбранд вскинул на неё серьёзный взгляд. Она сглотнула снова, едва удержавшись от того, чтобы смахнуть пот со своего лба. — Тебя оклеймят тоже. Он усмехнулся, сверкнув зубами. — Ты правда не представляешь, сколько тут работы для кузнеца. Я слишком полезный, чтобы меня клеймить. — Я тебя обвинила, — не унималась Галадриэль. У неё вдруг вспыхнули уши — она словами пробирается куда-то в чащу, и его за собой тянет. — Я тебя обвинила в колдовстве на всю деревню, бросила на тебя эту тень. Как ты сам сказал… — она вдруг будто бы уменьшилась под весом своего стыда. — Я была готова тебя на костёр вместо себя отправить. Назвала вором, колдуном. А ты помочь мне хочешь?.. «Бог так велел,» — забилось вдруг в сердце. — «Прощать. Помогать.» — Зачем? — она убрала руку со стола и вдруг склонилась вперёд, будто бы в глазах у него искала ответ на свой вопрос. И тогда он повторил её жест — склонился над столом и оказался так близко, что Галадриэль обдало его запахом, ни приятным, ни дурным, но неуловимо отчётливым — таким, который придёт в ночи и оставит гадать, откуда он так знаком. — Нравишься ты мне, ведьма, — будто бы не вслух это сказано было, а в голове у неё прозвучало. Ей стало дурно. — С тобой обошлись несправедливо, — серьёзно продолжил он. — Не могу просто стоять и смотреть, как эта свора губит невинного человека. Позволь тебе помочь, Галадриэль. — Но… — во рту у неё пересохло, голос звучал чужим. — Что ты попросишь взамен? Она сказала что-то не то: он явно не ожидал такого вопроса. Удивление отразилось у него на лице, сверкнуло в глазах, растеклось по губам медленной, нехорошей улыбкой. Ей пришлось приложить усилие, чтобы моргнуть. Её перебинтованная рука снова у него в ладонях, и его слова оседают на коже её руки: — Чего сама для меня не пожалеешь. Вот тут она должна была испугаться. Она должна была отпрянуть в ужасе, оттолкнуть его и объяснить всё как есть: прости, Халбранд, но нечего так на меня смотреть, потому как не жена я тебе и ею не стану, даже если вдруг попросишь. Так и надо было сказать, а потом незамедлительно домой уйти и хорошенько помолиться, и его душу в этих молитвах ещё долго поминать. И его шепчущие губы на её израненных пальцах должны были надолго её в ужас повергнуть, а вышло ровно наоборот. Будто цветок в груди распустился. — Хотя бы не шарахайся от меня, как от псины какой-то, когда на улице меня видишь, — он подмигнул ей мимолётно, без улыбки, и отпустил её руку, поднимаясь со скамьи. — Странная у вас деревня! Ты уверена, что вы тут без ведьм со всем сами не справитесь? Давай так: я вашему старосте новые перила кую, а ты пока со мной побудешь, и мы подумаем, что с тобой делать? — Мне пора, — Галадриэль спешно поднялась со скамьи и отряхнула юбку. — Может, попозже зайду… Спасибо, Халбранд. Он пожал плечами, будто бы ничего и не было, и Галадриэль задержалась в дверях. — Прости мне моё недоверие, — сказала она напоследок, повернувшись к нему. — Ты его не заслужил. Он хлопнул было ртом, собираясь что-то ответить, но она лишь целомудренно ему улыбнулась, развернулась и ушла. Люди оглядывались ей вслед, наблюдая, как она отдаляется от кузницы, но Галадриэль вдруг подметила, что взгляды их уже не так её волнуют. Все отвернулись от неё, сами же никаких других друзей ей не оставили — а теперь смотреть будут с осуждением? Да пусть осуждают на здоровье, ей теперь о таком думать некогда. Халбранд ей и вправду пригодится, но сперва нужно сделать кое-что в одиночку. Она остановилась у дома Бронвин, гася в душе волнение, и постучалась в дверь. — Я знаю, что ты меня слышишь, — она вскинула голову выжидательно и повысила голос, так, чтобы из-за двери её услышали. — Я не буду даже переступать порог, если не хочешь. Могу даже отвернуться и спиной к тебе стоять. Нам надо поговорить. К её удивлению, Бронвин тут же распахнула дверь и уставилась на неё взглядом, который не предвещал ничего хорошего. Даже без суеверного страха. — Я не убивала твоих овец, — твёрдо и спокойно произнесла Галадриэль. — И мне очень жаль, что с тобой так поступили. Пожалуйста, поверь мне. Бронвин собиралась было закрыть дверь, но Галадриэль поставила ногу в проход. — Хотя бы пусти меня осмотреть амбар! — нога взвыла от боли, и пришлось всё-таки её убрать перед тем, как дверь хлопнула у неё перед носом. Она ожидала этого, она это предвидела, но легче от этого не стало. Дело тут даже не в амбаре, а в соседке, которая когда-то давно была ей подругой. Дружба эта давно уже по швам трещала, не то из-за сурового мужа её, проповедника, не то из-за чего-то ещё, но чем старше становился Тео, тем реже Галадриэль с Бронвин разговаривали о чём-то, кроме деревенских слухов и дел бытовых. Давным-давно эта связь кровью истекала помаленьку, а сегодня утром умерла совсем, вместе с несчастными овцами. Что в амбаре искать — Галадриэль сама не знает, но думается ей, что такое сильное колдовство, которое убило всех овец сразу, точно за собой какие-то следы оставляет. Могло статься, что околдовали не сам амбар, а жилой дом: иногда в двери и в пороги могильные гвозди вбивают, иногда кости животных или другую какую гадость. Чтобы понять, кто именно колдует, нужно сначала разобраться, как именно это происходит. Заглянула она и к другим соседям, к фермерам, к Дурину и Дисе, но везде ей перед носом двери захлопывали, если вообще открывали зачем-то. Много времени потратила она впустую, но влезать в чужие коровники не рисковала — если кто заметит, так за воровство схватят. Так и добродилась до темноты, пока не побрела обратно к себе домой. В своих родных стенах Галадриэль никогда не чувствовала себя одиноко. Дома у неё уютно и тепло, цветы на подоконнике цветут даже зимой и очаг горит будто бы для большой семьи. Секрет в том, что она никогда и не оставалась в своём доме одна, ни разу не засыпала с грустной мыслью о том, что наутро снова проснётся в одиночестве. Потому что всё это время ждала домой Келеборна и ухаживала за домом так, будто бы он в любую минуту через порог переступит. Но не сегодня. Сегодня дом её показался ей тесным и тёмным, запах — затхлым и кислым, цветы — жухлыми. «Зачем я делаю всё это, для кого? Кому и что я пытаюсь доказать? Тридцать три года по земле хожу, и всё зачем? Вот они, плоды моей жизни. Все меня вычеркнули. И произошло это далеко не сегодня.» Тук. Галадриэль вздрогнула, сидя на стуле. Показалось. Тук. Тук. Под полом что-то?.. Тук. Нет, не под полом. Снаружи. Она стащила со стола вилку и зажала в кулаке, остановившись у входной двери и прислушиваясь. Тук. Она подтолкнула дверь, выглядывая наружу. Потом за угол, откуда стучало. — Ты что здесь делаешь? — сорвалось у неё с губ. — А не видно? Дрова тебе колю, — тот самый колун, который она бросила на дороге у амбара Бронвин, взлетал высоко в его руках и падал, разрубая полено пополам. Галадриэль наблюдала за тем, как Халбранд берет из кучи новое полено, устраивает его на колоде и снова роняет на него тяжелый колун. Снова и снова и снова. И тогда, не успела она ещё немного повозмущаться и как-то его поблагодарить, её вдруг осенило. — Овец убили чем-то другим, — она быстро спустилась с крылечка и подошла к Халбранду поближе, взяв его вдруг за запястье и останавливая весь процесс. — Как я сразу не поняла? Он слишком тупой. Халбранд вопросительно приподнял инструмент одной рукой, и Галадриэль провела по краю лезвия пальцем. — И правда, — протянул он, пощупав тупой край. — Таким можно проломить голову или кости, но овец разрубили и выпотрошили. А колун твой подкинули. — Мне надо попасть в тот амбар, — взмолилась Галадриэль. — Бронвин ни за что меня не впустит, я уже пыталась. — Давай я завтра попробую? — Нет, ты можешь что-то проглядеть, — замотала она головой. — Нужно идти сейчас. Видишь? Она ткнула пальцем в сторону часовни. В темноте ночи её распахнутые двери светились приглашающими желтыми огнями, и на вечернюю проповедь уже стягивались деревенские. — Чего мы ждём? — он взглянул на неё заговорщицки, и впервые за эти чёрные два дня Галадриэль ощутила прилив воодушевления. Правда близко, и она почти ухватила её за хвост. Две одинокие фигуры двинулись к часовне от самого края деревни. Халбранд шагал с ней рядом, и она не могла не задуматься о том, каково было бы идти ей сейчас одной, каково было бы быть по-настоящему одной в такой тёмный час её жизни — и поняла, что безмерно ему благодарна, какими бы ни были его мотивы ей помогать. В темноте он смотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться, и она задержала взгляд на его профиле, чернеющим на фоне огней в окнах. Часовня уже запела голосом Арондира. Ступив в яркую полоску света, ползущего по земле из высокого узкого окна, Галадриэль задержалась, чтобы прислушаться, о чём молятся сегодня её соседи. В первый раз за всю свою жизнь на проповеди она не присутствовала, и странно было стоять под окнами часовни, во тьме, отгороженной от общих молитв. Будто бы свет божий больше ей не светит. «Когда нужен мне больше всего.» — Галадриэль? Идём, — Халбранд коснулся её локтя, подгоняя за собой. Она не ответила и с места не сдвинулась. Видит ли Господь её сейчас? Слышит ли? Или, может, на неё ему уже всё равно?.. «Прости меня, Господи, за гордыню мою, прости меня, что не взяла себе мужа.» Может быть, он так её и не простил? Может, всё, что с ней сейчас происходит — это наказание за её грехи? «Прости за жадность мою, что не даёт мне поделиться любовью своей с ближним.» — Галадриэль! — Халбранд позвал погромче, и, когда она снова не откликнулась, встал прямо у неё перед носом, загораживая церковное окно, откуда уже лилась стройная песня десятков голосов. На щёки ей вдруг легли грубые и тёплые ладони, приводя её в чувства. — Забудь о них. Идём. «Прости меня за похоть мою, Господи,» — вспыхнуло в груди, когда она заглянула ему в глаза.