Пакт

— Ты сама веришь в ведьм? — Тише, нас могут услышать. Он пробормотал что-то у неё за спиной, когда в кромешной темноте они подобрались к амбару Бронвин. Галадриэль вновь повязала узлом подол своей длинной юбки, спрятала косу за шиворот и перебралась через невысокий забор. — Проповедь обычно идёт с один час, — зашептала она, пока Халбранд пробирался следом за ней. Вытянув вперед руку, чтобы не наткнуться на препятствие, она по памяти шагала туда, где должны были быть двери в амбар. — Сегодня может быть дольше, но нам всё равно нужно торопиться. — Тогда подскажи, что мы ищем. «Хоть что-нибудь,» подумала она про себя. — Здесь замок, помоги мне. — Есть шпилька? Галадриэль ощупала свою косу, повозила руками в волосах и вытянула из-за уха длинную одинокую шпильку — кузнец выхватил её у неё из рук, и в темноте она разобрала, как он сжимает между зубов её металлический кончик, выправляя в нехитрую отмычку. И пока он шуровал шпилькой в замочной скважине, Галадриэль вертела головой по сторонам. Вокруг черным-черно, лишь одинокие оконца горят по деревне слабыми огоньками, но она знала: кто-то просто забыл потушить свечу у окна. Ни одной живой души в этих домах сейчас нет, все здесь, в часовне, собрались петь одним стройным голосом, умолять Господа защитить их от зла и простить им грехи. И всё равно взгляд её скакал от одного окна к другому в опасении, что в одном из них вдруг покажется чей-то силуэт… — Готово, — шепнул он, жестом велев ей стоять на месте. Дверь приоткрылась, и он первым исчез внутри. Галадриэль подождала недолго, прислушиваясь к его едва уловимым шагам, а потом шагнула вслед за ним. — Так что мы ищем? — вместо Халбранда она видела теперь только чёрную тень, медленно плывущую вдоль тёмных стен. — Помимо свечки. — Всё, что угодно, — сказала она наконец, обшаривая руками стены пустого амбара. Где-то здесь есть полка, на которой Бронвин держит старый огарок. — Следы. Личные вещи. Колдовской амулет, если повезёт. Тихо стукнул металл о дерево, и Галадриэль, приподнявшись на цыпочки, стянула с полки подсвечник с огарком, а свободной рукой пошарила рядом, нащупывая кремень с кресалом. — Подержи, — вслепую она вложила подсвечник в руки Халбранда и быстро высекла огонь. Вспыхнул фитиль, и оказалось, что крохотный огарок уже почти утоп в лужице расплавленного воска. Галадриэль раздосадованно зашипела себе под нос. — В следующий раз, когда мы полезем куда-то среди ночи, напомни мне сунуть в карман новую свечку. Тогда она улыбнулась ему, сама не веря в то, что говорит, и улыбка её быстро померкла. — Следы, значит, — он вытянул повыше руку с подсвечником, озираясь по сторонам. Амбар будто выкрасили багряной краской. Запах крови всё ещё стоял здесь, запах смерти, и у Галадриэль внутри разлился ледяной ужас, когда она как наяву представила себе, что произошло в этих стенах. Она поёжилась, неуверенно рассматривая пустые загоны, заляпанные высохшей кровью, в которых ещё совсем недавно жили вполне здоровые бодрые овечки. Мёртвую скотину отсюда давно уже выволокли. — Кто-то сюда вломился, — рассуждала Галадриэль вслух, переступив через ограду загона, который тянулся вдоль левой стены. — Выпустил им кишки и подбросил мой топор. А до этого воткнул нож мне в дверь — это всё, что я знаю. Смотри внимательно. Развороши сено на земле, ищи… Не знаю. Кости животных, волосы, что-то странное. Что-нибудь, что выбивается. — Ты уверена, что нож в дверь тебе воткнул не суеверный сосед, а тот, кого ты ищешь? — Халбранд ворошил ногой сено в загоне справа, разглядывая пол и стены. Галадриэль задумалась и ответила не сразу. — Мои соседи — добрые люди, — повторила она свои же слова. — И они боятся, точно так же как и я. Ты сам видел, куда привёл их этот страх — нарекли меня ведьмой и почти уже вынесли приговор. А нож в двери — это… Совсем другое. Это уже похоже на колдовство. — Это похоже на нож в двери, — лениво возразил он, присев на корточки и рассматривая что-то на полу. — Обыкновенный, человеческий и нехитрый. Хочешь знать, что я думаю? У Галадриэль сено мелькало перед глазами, там и тут она натыкалась носком сапога о засохшие кишки и давила в себе рвоту всякий раз, когда принимала очередные несвежие останки за ту самую находку. Надежда найти что-то полезное ещё не покинула её окончательно, и она изо всех сил оттягивала тот момент, когда придётся признать, что ничего полезного она здесь не найдёт. — Что? — Вам просто не везёт. Скот болеет, а Бронвин просто кто-то решил подгадить — если она сама своих баранов не перерубила вместе с мужем, чтобы продать втридорога, пока ваш мясник хнычет над своим пустым прилавком. — На что ты намекаешь? Пламя свечи замерцало, собираясь потухнуть. Халбранд, изучив свою сторону амбара, приблизился к ней. На ходу он наклонил подсвечник так, чтобы расплавленный воск капал ему в ладонь и не топил хилый фитилёк. «Чтобы следов не оставлять.» — На то, что твоим соседям нужна ведьма, и они её уже нашли. Почему ты просто не уедешь? Галадриэль фыркнула, вернувшись к своим поискам. — Я не могу уехать, — сказала она просто. — А если мы ничего не найдём? Что тогда? Пойдёшь на костёр? — Мы найдём то, что ищем. Или я найду, — твёрдо ответила она, про себя отметив, что один день из трёх уже вышел. Могла ли Бронвин действительно зарубить овец сама? Правды не отнимешь — они были больны, и выздоравливать не собирались. Дождаться, пока они совсем захворают и дать им издохнуть своим путём — значит пустить по миру все свои старания, потраченные на то, чтобы их вырастить и выкормить, а сейчас их тушки, пусть и со следами болезни, но пригодны на то, чтобы разрубить и распродать по деревне, особенно сейчас, когда у Дурина не осталось живых коров. И что же это? Она пошла на такой обман, зная, что одного её обвинения хватит, чтобы отправить подругу на костёр?.. Да нет, всё было не так. Не могла Бронвин так поступить. Вон как злилась, как тряслась от ярости, когда вышла из амбара… Да и зачем ей Галадриэль губить? Может, и не дружат они теперь, как раньше, но разве это повод… Руки остервенело шарили по сухому сену, хотя Галадриэль уже почти не видела ничего перед собой в тусклом свете догорающей свечи. — Ты мне поможешь? — вскинула она голову на Халбранда. Ровно в тот самый момент, когда её пальцы нащупали что-то среди сухих прутиков. Пламя вдруг потухло, и снаружи раздался топот. Галадриэль вытянула не глядя свою находку и подскочила на ноги, вглядываясь в темноту, так, будто бы сквозь дощатые стены увидит, откуда шум. Времени с начала проповеди прошло всего ничего… Что-то не так. — Что происходит? — она перешагнула через невысокую ограду загона и застыла на месте. Топот приближался, и на секунду ей показалось, что вся деревня бежит сейчас сюда, к амбару, чтобы спалить её вместе с Халбрандом прямо здесь и сейчас, что их кто-то заметил, доложил, поднял тревогу… Но вот к топоту добавляются крики, и у Галадриэль кровь стынет в жилах. — В дом, несите в дом! — Арондир! — Расступись! Не толпитесь! — Господи, помилуй… — У него кровь пошла! — МАМА!!! Последний выкрик медленно перетёк в протяжный вой — сначала по-мальчишески громкий, а потом жалобный, детский. Галадриэль застыла на месте, надеясь, что всё это ей слышится, и она просто неправильно всё поняла. Всё её тело оцепенело, и она едва наскребла в себе сил, чтобы двинуться с места — бросилась сразу же к выходу, наружу, когда Халбранд поймал её за руку и рывком вернул обратно. — Тихо, — прошелестел он где-то рядом. — Нас заметят. — Там Тео, — зашипела она прямо ему в лицо. — Мне нужно к ним. Я должна там быть. — Зачем? — он сжал её запястье покрепче, перегородив ей выход. — Стой, не двигайся. Надо переждать. — Отпусти! Мне надо туда, к нему! — вопли снаружи стихли, но Галадриэль чувствовала, что на улице сейчас людно. Ночь наполнилась испуганными шепотками, в щелях дощатых стен мелькали огни факелов и свечей, иногда бросая светлые тени на лицо Халбранда, который смотрел куда-то в потолок и по сторонам, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. — Успокойся, — велел он, чуть ослабив свою хватку, и Галадриэль, к своему удивлению, послушалась. — Что бы там ни происходило, как только тебя увидят, то тут же во всём обвинят. Хоть это ты понимаешь? Он уставился ей в глаза, выискивая в них что-то, и не согласиться она не смогла. — Ждём, — заключил Халбранд тихо, но с нажимом, и приложил палец ко рту. Сердце у Галадриэль стучало как бешеное: ещё чуть-чуть, и она сойдёт с ума от неизвестности. Она боялась пошевелиться, издать хоть какой-то звук, привлечь любое внимание ко взломанному замку на амбарных дверях, но неизвестность убивала её с каждой секундой, а крик Тео не шёл из головы. Что бы с ним ни случилось, кто-то причинил ему нестерпимую боль, а судя по сумбурным звукам, долетавшим из дома Бронвин, суета там стояла такая, будто вся деревня толпилась на их тесных двух этажах. Что могло случиться с ним во время проповеди? — Чшш, — большая рука легла ей на плечо, сжала, потёрла, успокаивая. Галадриэль выдохнула так, будто бы держала дыхание несколько минут, и обессиленно ткнулась макушкой ему в грудь. — Он тебе дорог, да? — Он всего лишь ребёнок, — прошептала Галадриэль, цепляясь из последних сил за то неуловимое чувство, которое подарил ей её нехитрый, но такой неправильный жест. Сейчас она переведёт дыхание, придёт в себя, и это больше не повторится. Его рука на плече, и вторая, на лопатках, медленно скользящая сверху вниз, сверху вниз, сверху вниз, никогда не спускающаяся на поясницу, были для неё что настойка белладонны, снимающая боль и погружающая в тревожный, но такой необходимый сон. — Всё это зло должно было обойти его стороной. — Может, несчастный случай, — предположил несмело Халбранд, понизив голос настолько, что слышать его могла только она и только стоя настолько близко. — Ты не знаешь наверняка. — Нет, не знаю, — так же тихо отозвалась она, на счёт «три» отрываясь от него. — Я нашла кое-что. На её перебинтованной после утреннего ожога ладони лежала небольшая рукодельная вещица. Халбранд подцепил её пальцем и приподнял, рассматривая в том скудном свете, который у них был. Это был странный рукодельный амулет, сплетённый из тонких сухих веточек и шерсти. Сколько бы Галадриэль ни щурилась и не крутила его то так, то этак, но никак не могла разобрать, что именно он изображает. — И что это? — Не знаю. Но зато знаю, где найти ещё таких. Дай сюда, — она выцепила амулет у него из рук и спрятала в кармане передника. От греха подальше. — Сперва мне нужно в дом. — Галадриэль!.. — Я не могу так просто, — шёпот её сделался таким громким, что их запросто могли услышать, и пришлось поумерить свой пыл. — Послушай. Халбранд… Тревога разожглась в ней с новой силой, но теперь уже другая, и Галадриэль показалось вдруг, что она стоит на краю высокого обрыва и смотрит в черноту. — Я ценю то, что ты для меня делаешь, — заговорила она тише, не решаясь дотронуться до его предплечья. — Что бы ты о себе ни думал, ты сильно рискуешь, помогая мне. И я понятия не имею, что я бы делала, будь я сейчас одна. У тебя доброе сердце, я вижу это ясно как день, но ты должен кое-что понять, — он пытался было что-то возразить, и Галадриэль, под грохот своего сердца, взяла его за предплечье и чуть сжала, останавливая. — Я зайду в дом Бронвин и своими глазами посмотрю на то, что происходит с её сыном, потому что этот мальчик дорог мне, и потому что ему может угрожать то, что я пытаюсь поймать. Я знаю, что делать дальше, и мне очень, очень нужна будет твоя помощь. Но мне нужно на него взглянуть, пусть меня хоть тысячу раз выставят за дверь, обвинят во всех смертных грехах сразу и оплюют с ног до головы. Ты понимаешь? Он отступил. — Иди, — шепнул он. — Я пойду за тобой. Никто не заметил, как они выскользнули из амбара. Вскрытый замок останется напоминанием, что в него вламывались, но теперь уже это неважно — пусть тычут пальцем, приходят к дому с вилами и горящими факелами, Галадриэль всё равно. Никто не дал ей возможности выполнить обещанное честными способами, так пусть простят ей один взломанный замок. Толпа у дома проповедника уже поредела, остались только группки зевак с их обеспокоенными пересудами. Дверь стояла нараспашку, и с улицы видно было, как внутри снуют люди. Галадриэль старалась не замечать поднадоевших уже ядовитых взглядов, но они всё равно резали по сердцу. Кто-то кинул землёй ей в спину. — Ведьма! — А ну назад! — Ведьмина подстилка! Звук плевка. Лицо у Галадриэль сделалось каменным, жестким и холодным, как скала, пока она поднималась по ступеням крылечка. — Я же говорила, — горько бросила она Халбранду. — Галадриэль, — в сенях дома она первым делом наткнулась на старосту. Гил-Галад перегородил ей дорогу, мягко удержав за плечи. — Уходи. Сейчас не лучшее время. — Я должна посмотреть, что случилось, — она попыталась пройти вперед, обойти его сбоку. — Да будь же благоразумен! — Не стоит, — покачал он головой. — Бронвин и Арондир… — Хотя бы объясни, что случилось, — прошипела Галадриэль прямо ему в лицо, отказываясь двигаться с места. — Пожалуйста, Гил-Галад. Староста повёл головой и тяжело вздохнул, опустив руки. — Была проповедь, — начал он. — И во время молитвы мальчик бросился на пол. Стал биться головой о доски… Галадриэль этого хватило — она совсем не по-женски отпихнула старосту в сторону и побежала вверх по лестнице, туда, откуда до первого этажа долетали слабые вымученные стоны. — Она ворвалась сама, я пытался её удержать! — вслед за ней наверх взлетели и Гил-Галад, и Халбранд, а первым, что она увидела, было залитое слезами, красное лицо Бронвин. Галадриэль понадобилась вся её решимость, чтобы не попятиться под её взглядом. Но Бронвин не торопилась бросаться на неё с кулаками, даже не рявкнула, чтобы ведьма убиралась прочь. Она держала за руку своего сына, растянувшегося на кровати, бледного, как смерть, с залитым кровью лицом. Галадриэль сделала осторожный шаг вперёд. Арондир, сидевший с другой стороны кровати, заговорил, не поднимая глаз: — Уберите её отсюда. Бронвин, не смотри. Бронвин, напуганная до полусмерти, переводила бегающий взгляд с Галадриэль на тех, кто стоял у неё за спиной. Её била крупная дрожь, а в глазах стоял леденящий душу страх, такой, который не унять никакой молитвой в мире. Когда Галадриэль осторожно сделала шаг вперёд, Тео изогнулся колесом, взвыв от боли так, что стёкла в окнах затряслись. Будто бы кричит не один-единственный мальчик, а целый легион замученных душ. — Уберите её отсюда, и на костёр! — Арондир вскочил на ноги, всё так же не отрывая взгляда от пола. — Гил-Галад! — Ну-ка не торопись, — Халбранд шагнул вперёд, закрыв Галадриэль собой. — Три дня ещё не вышли. Попридержи коней. — Сгоришь вместе с ней за то, что она делает с моим пасынком, — эти слова звенели у Галадриэль в ушах, когда она бежала вниз по лестнице, ведомая кузнецом за руку; он держал её такой железной хваткой, что кисть у неё побелела и заныла, и ныла до тех самых пор, пока он не выволок её на улицу. — Посмотрела? — руку её он так и не отпустил, но перехватил по-другому, чтобы не делать ей больно. Галадриэль плелась за ним, как во сне, ничего не разбирая перед собой от слёз, затуманивших взор. — Довольна? Всё так, как я говорил. Что бы ни случилось за эти два дня, каждая болезнь, каждое несчастье, каждый припадок или склянка скисшего молока — они всё на тебя свалят. Ничего не простят. Ни одному твоему слову не поверят. Галадриэль молчала, утирая горячие слёзы краем перебинтованной ладони. Всё это она знала и без него, знала заранее, что в доме Бронвин не видать ей ничего, даже капли понимания, и шла к Тео, готовая ко всему на свете. И всё равно… Привыкнет ли она когда-нибудь к этой жгучей обиде? Хочет ли привыкать?.. Над деревней взошла полная луна, когда они добрели до её дома, и Галадриэль впустила его к себе в дом. Одно теперь знала она наверняка: времени у неё мало. Халбранд растопил ей очаг, и она поставила вариться котелок с картошкой. Со вчерашнего дня она ничего не ела. — Прости, Галадриэль, — сказал кузнец негромко, когда она села за стол и устало потёрла свой горячий лоб. — Я не думал, что говорю. — Ты прав, — она сидела к нему боком, теребя кончик своей косы. — Но мне всё равно нужно было его увидеть. Когда мы были в амбаре… Я засомневалась ненадолго. Задумалась о том, что никакой ведьмы может и не быть, и всё так, как ты говоришь. Но теперь я знаю, что всё не так. Из кармана передника она достала свою находку и брезгливо бросила на стол, будто бы это был живой паук. — Я хожу в лес, — заговорила она, глядя в огонь потрескивающего очага. — Собираю ягоды и лесные травы. Мои соседи этого леса боятся, и всегда боялись, сколько я себя помню. Да и я сама его боялась — говорят, он злой, будто бы в нём водится кто-то пострашнее волков. Детей держат от него подальше и высекают больно, если они забираются туда поиграть. Только Келеборн его не боялся, — она бросила на Халбранда короткий взгляд. — Он охотился и гулял там свободно. Говорил, что лес добр к нему, потому что он его не боится. А потом однажды ушёл на охоту и не вернулся. Десять лет уж как не возвращается. Никому она этого раньше не рассказывала — не было нужды. — Я видела эти амулеты раньше. В лесу, вдоль некоторых троп. Я по этим тропам никогда не хожу… Сказать по правде, я всё ещё боюсь его, но всё равно возвращаюсь. Будто бы… Застучала крышка на котелке. Галадриэль оборвалась на полуслове, поднялась с места и занялась ужином. — Я не могу уехать, — продолжила она, стоя к Халбранду спиной. — Потому что мне некуда, и потому что я не хочу. Здесь моё родное место, и даже если где-нибудь я спрячусь, то до смерти мне этот лес не будет давать покоя. Ему она положила картошки на единственную свою тарелку, себе — в горшок, и опустилась обратно на лавку. — Ешь, кузнец. Хоть чем-то я тебе но отплачу. — Брось. Ничего ты мне не должна, — сказал он серьезно и взялся за вилку. — Вздор, — Галадриэль подняла голову, и их взгляды встретились. — Я тебе говорю сейчас прямо: ешь и возвращайся в свою кузницу, пока не поздно, а в лес я пойду одна. Это моё ярмо и моё дело. Он тогда ухмыльнулся как-то странно, и с десяток минут они молчали, пока не закончилась картошка — потом Халбранд отставил пустую тарелку и откинулся назад, спиной к стене, глядя на Галадриэль хитрым, каким-то ненормально довольным взглядом, самим по себе настолько вызывающим, что проигнорировать его она не смогла. — Иди. Иди, чего расселся? — Я же сказал: я тебе помогу, — он поднялся со скамьи вслед за ней, пока она собирала посуду со стола. — Ты правда думаешь, что я тебя ночью в лес одну отпущу? — Ишь! Мне твоё разрешение не нужно, — фыркнула она, унося посуду к корыту в углу. — А тебе не нужно со мной носиться. Сказала же: сама дальше разберусь. — Само собой. А я пойду с тобой, — уходить он явно не собирался, и Галадриэль почувствовала, как начинает закипать. Выпрямившись, она бросила на него косой взгляд, пытаясь понять, придуривается он или говорит серьёзно. — Ты не понимаешь, что ли? — прищурилась она, сделав пару шагов вперед. — Ты сам говорил, что чудом к Келебримбору попал. Я понятия не имею, откуда ты ехал и куда, но раз ты оказался здесь, у нас, вьешься вокруг меня и носишься в кузнице, значит, хочешь остаться жить с нами. Но если ты пойдёшь за мной в лес, жизни тебе не дадут. Все камни, которые полетят на мою голову, полетят и на твою тоже, — она протянула руку и дёрнула его за рукав рубахи, на котором ещё не высох след от чьего-то плевка. — Ты сам видел. Ты совсем молод ещё. Тебе всё это не нужно. — Давай я сам решу, что мне нужно, а что нет, — беззаботно бросил он, опустив взгляд на свой рукав. Галадриэль вскинула брови — «вот, то-то и оно». — Вот и я так же. Поэтому говорю: уходи. — Прибежишь ведь потом помощи просить, — он шагнул к ней осторожно, и весь её пыл как рукой сняло. Выгнала бы за дверь, выволокла бы за рукав и толкнула бы в ночь, не шагни он ей навстречу. Он оказался совсем к ней близко, закрыл собой всю комнату, заставил попятиться к стенке и самым невесомым из движений смахнул с её лица выбившийся локон. Никуда не деться. Но Галадриэль не боялась его — только себя. Как просто и естественно сейчас поднять руки и коснуться его плеч, шеи, потянуть его к себе и поймать кожей его горячее дыхание прямо перед тем, как поцеловать эти улыбчивые красивые губы, которые она ещё помнит кожей своей обожжёной руки. Она бы поцеловала его горячо и напористо, коротко — заклеймила бы его этим поцелуем, чтобы тут же оторваться. Или, может, сделала бы это медленно: оставила бы на его губах неторопливый, целомудренный поцелуй, за которым, как следующее звено цепи, проследовал бы ещё один такой же, и ещё один, и так до тех пор, пока он не сделает всё сам — никто из них не двигался с места, но Галадриэль как наяву могла ощутить его руки на своей талии; она знала, с какой скоростью и рвением он бы разодрал шнурки её корсета, и как вспыхнула бы её кожа под его шершавыми большими ладонями, и как мерцающая в отблесках свечей каштановая щетина сладко бы скребла кожу на её шее; она даже видела блеск влажной его ухмылки между поцелуями и слышала, как шуршала бы её юбка, которую они в четыре руки задирали бы выше бёдер. «Прости меня, Господи, за похоть мою,» — Галадриэль закрыла глаза накрепко, пока её сердце чуть не выскакивало из груди и билось так громко, что Халбранд это слышал. Она только лишь положила ладонь ему на грудь. — Бог с тобой, — она ненавидела себя за ту улыбку, которая вспыхнула у неё на губах, когда она подняла к нему лицо. — Но потом не жалуйся. Он довольно отшатнулся, не сводя с неё немигающего взгляда улыбающихся глаз. Она знала, что жаловаться он не будет. Тем только хуже.