Сказ о волке и его красной шапочке

      Хитоми чувствует себя так, будто завтра Рождество, и это усиливает ощущение волшебства и магии в воздухе вокруг неё. Вырваться из-под опеки слишком идеализирующей всё матери, было чем-то несбыточным, пока в размеренную скучную жизнь Кимуры не ворвался Ран; он, подобно лавине, перевернул привычное течение времени, открывая для девушки завесу, за которой прятался другой мир, наполненный чудесами и магическими существами, которые могли существовать только на страницах сказок.       Внутри себя девушка ощущает свободу и небывалый прилив сил — вот что испытывал Хайтани, перекидываясь в волка. Хитоми улыбается, собирает волосы в хвост и принимается собирать необходимые вещи, желая как можно скорее покинуть квартиру родителей. Там, за пределами — вдруг ставшего тесным и душным — города, её звал и манил лес, но главное — там был Ран. Кимура точно знала, что её перевёртыш не дождётся утра, он придёт раньше, наплевав на недовольство Кин и возможную трёпку от Акаши.       В комнату входит Такахаси; вдвоём они управляются быстрее, и вот Хитоми стоит в коридоре, накидывая на плечи джинсовку — на город опустились сумерки, а в лесу было прохладнее, чем на открытом пространстве.       — Надеюсь, что ты не пожалеешь, — чопорно произносит мать, оставляя сухой поцелуй на лбу дочери. Отец же тепло обнимает девушку, поглаживая узкие плечи ладонями.       — Хорошо проведи время, — усмехается Тоши, и у Хитоми складывается впечатление, что её отец что-то знает об истинной причине переселения Кимуры к бабушке.       — Идём, — Такахаси выходит первой, пропускает Хитоми вперёд и закрывает за ними дверь, окончательно деля этим жестом жизнь внучки на до и после. Они спускаются вниз и идут к тропинке через луг, чтобы как можно скорее оказаться в лесу. — Снова твоего ухажёра отваживать придётся.       Тон бабушки забавляет Хитоми, потому что хоть Кин и недолюбливала Рана, Нахоя ей нравился ещё меньше, судя по всему. Возможно, дело было в его принадлежности к охотникам, что так отчаянно пытались уничтожить стаю. Ведьмы быстро пересекают луг, вдыхая свежий запах трав и цветов, что окружают их пряным облаком, оседая тонкими оттенками на волосах и одежде. Кимуре даже кажется, что она может отличить каждый аромат по цветному шлейфу, что невидим человеческому глазу, но вполне различим для взгляда ведьмы.       — Лёгок на помине, — ворчит Кин, видя, как близнецы поворачивают к ним головы — так синхронно, словно два болванчика. — Надо было стать невидимыми.       — Да, но я уверена, что мама наблюдает из окон, — Хитоми придвигается ближе к Такахаси, и бабушка берёт её под руку. — Лишь бы не предложил сумки донести.       — Если он это сделает — на обратном пути его обязательно сожрут.       — А как волки узнают, что Нахоя был в лесу? — изумляется Хитоми. — Они, конечно, необычные, но неужели у них настолько развит нюх?       — Нет, я скажу, — на полном серьёзе отвечает Кин, а потом они обе смеются, разбавляя лёгкое напряжение от очередного столкновения с Кавата.       Ведьмы подходят к воротам, замедляя шаг — без очередного ненужного трёпа точно не уйдёшь из города. Тем более, когда его пределы собирается покидать любовный интерес одного из охотников. Ещё и на ночь глядя!       — Госпожа Такахаси, Хитоми, а вы это куда? — удивление в голосе Нахои откровенно смешит Кин. Она улыбается, и от этого по щекам Каваты расползается румянец.       — Как это куда, милый? Домой. Или забыл, что я живу в лесу? — женщина смотрит на него, как на несмышленого ребёнка, что задаёт вопросы, на которые не требуется ответа, потому что он уже знает их.       — Не забыл, конечно, — фирменная улыбка расползается на лице Улыбашки, и он закидывает руки за голову. — Но разве это хорошая идея, бродить в сумерках по этому лесу? Вы же прекрасно знаете о волках.       — Милый, я о волках знаю лучше всех в этом городе, — Хитоми без труда улавливает истинный смысл фразы, но Кавата намёка не понимает. — Я живу там много лет, и если хоть одна волчья морда посмеет встать на моём пути — ей не поздоровиться.       — В любом случае, это не дело — бродить там одним. Я вас провожу! — Кимура напрягается, вот только Нахои им не хватало сейчас.       — А Соя тут останется один? — скептически интересуется девушка. — И потом, ты сам-то как потом возвращаться будешь?       — Он надеется, что вы пригласите его переночевать, — младший Кавата говорит это совершенно серьёзным голосом, и Кимура прыскает, когда видит, как Нахоя стремительно краснеет, резко разворачиваясь к брату. — Что? У тебя ж на лице всё написано. Я не собираюсь отчитываться перед командиром вечером один, говоря, что ты решил в лесу заночевать!       — Соя! — Кин прерывает старшего близнеца, кладя ладонь ему на плечо, чтобы не слушать перепалку и исполнении Кавата.       — Не переживай, Нахоя, спасибо тебе за заботу, но с нами ничего не случится. Даю слово: Хитоми к фестивалю будет совершенно здоровой и невредимой.       «И пятнистой», — с усмешкой думает Хитоми, понимая, что бабушка не просто так коснулась Каваты. Её ладонь мягко светилась, скорее всего усыпляя бдительность и излишнее желание стать их провожатым. Парень повернул голову к Кин, смотря на женщину немного мутным отсутствующим взглядом. Такахаси снова ему улыбнулась, и Нахоя покорно кивнул, отходя с дороги.       — Доброй ночи, — Кин взяла внучку за руку, выходя за пределы города и быстро пересекая дорогу, отделявшую их от желанного леса, что будто пел, зовя ведьм обратно в свои тёплые зелёные объятия. — Не люблю применять внушение, но с Нахоей иначе нельзя было — слишком упрямый и влюблённый.       — А если он снова сунется в лес, как сегодня? — обеспокоено спросила Хитоми, но сразу же чувствуя умиротворение, как только они с бабушкой оказались в лесу. Мир снова разделился на обычный и волшебный, отделяя женщин прочной зелёной стеной от города.       — Такая вероятность высока, — между идеальными дугами бровей пролегает складка, пока ведьмы углубляются по тропинке в лес. — Пожалуй, мы расставим маячки, которые обнаружат незваных гостей.       — Что за маячки? — любопытство и неподдельный интерес в голосе Хитоми вызывают улыбку на лице Кин. Она поворачивается к внучке и ласково касается её щеки мягкой ладонью, пахнущей травами и лесными цветами — ярче всех чувствуется нежный аромат ландышей.       — Если Нахоя будет чересчур назойливым, то меховые, с острыми зубами и фиолетовыми глазами. Ран и Риндо очень похожи в своём волчьей обличии, — женщина усмехнулась. — А если серьёзно, то простое охранное заклинание. Оставим несколько сигнальных линий на пути к дому, если их пересечёт чужак — мы узнаем об этом.       Кимура прыскает, а потом смеётся; её смех рассыпается жемчужными бусинами в пространстве, и его подхватывают сойки, в точности копируя голос и интонацию. Ведьмы на мгновение замирают, слушая эти мелодичные звуки, а потом, снова взявшись за руки, следуют к дому Кин.       Ночной лес понравился Хитоми не меньше, чем при дневном свете, когда можно было разглядеть каждый листок. Сейчас же между толстыми стволами деревьев и густой зеленью кустарников расползлась плотная чернильная тьма, вбирая в себя весь цвет, делая пространство почти однотонным. Вокруг, стоило стихнуть сойкам, слышались копошения ночных зверьков в траве, уханье сов и далекий звук ручья, в котором плескалась рыба. Чуть вдалеке Хитоми заметила стайку светлячков, что кружили около пышного куста, а рядом с ними танцевали феи, грациозно изгибаясь в воздухе.       — Почему они не прячутся? — шёпотом спрашивает Хитоми, провожая глазами танцующих существ.       — Они чувствуют твою истинную суть, но главное — знают кто я такая, и если ты здесь в ночное время рядом со мной, то тебе можно верить, — отвечает женщина, следуя к дому, а потом решает рассказать о других обитателях леса. — В больших озёрах, что находятся глубоко в лесу, живут лешие и русалки, был ещё келпи , он в былые времена активно заманивал к рекам охотников и топил.       — Неужели и русалки есть? — даже с учётом того, что Хитоми уже видела, поверить в существовании всех этих мифических созданий было сложно. — А сирены?       — Конечно, с разноцветными хвостами и длинными волосами, — Кин кивает, голос её серьёзен, будто она лекцию читает. — Кстати, кицунэ тут тоже водятся, но на моей памяти не видела ни одной, которая обращалась бы в человека. Их магия немного отличается от магии наших волков. Что до сирен — они есть, но не в лесных реках и озерах. Эти существа предпочитают моря и океаны.       В голове не укладывалось, что весь этот мир, сошедший со страниц детских книг, куда реальнее, чем думали те, кто жил в городе. Нет, там верили в магию, домовых и злых волков, что стремились заманить в свои сети наивных девочек, но ни один из жителей не представлял реальный масштаб волшебства, таившегося в этом огромном многовековом лесу.       — И как же мне овладеть магией?       — Что-то ты делала интуитивно, правда же? — напоминает девушке Такахаси. — Не переживай, не думаю, что у тебя возникнут большие сложности, если, конечно, кое-кто не будет тебя отвлекать.       Хитоми чувствует, как по коже расползается жар. Девушка не хуже Кин знает, какими именно методами Ран будет отвлекать Кимуру.       — О, наконец-то! — Такахаси улыбнулась, а девушка заметила среди деревьев какой-то скачущий огонёк, что приближался к ним, то появляясь, то исчезая меж стволов. — Не совсем в темноте пойдём оставшиеся полчаса.       На тропинке показался зачарованный фонарь, весело прыгающий к ним на кованной ножке. Хитоми захотелось протереть глаза, чтобы точно убедиться, что ей это не снится, но нет. Инвентарь радостно приблизился к хозяйке и закружил вокруг ведьм, приветствуя их.       — Ну, будет тебе, будет, — Кин коснулась кованной верхушки, будто это домашняя собака. — Хитоми, повесь сюда сумку, нечего нам самим нести вещи. Феня донесёт.       — Ты дала фонарю имя? — Кимура осторожно протягивает сумку «провожатому», и он любезно подставляет кованную ажурную ручку, украшенную изящно сделанными виноградными листьями, чтобы принять поклажу.       — Если зачаровываешь вещь, делая её одушевлённой, то имя необходимо. Оно действует, как связующее звено, удерживая магию внутри, — объясняет Кин, и они следуют дальше, теперь облитые тёплым тусклым светом весело прыгающего фонаря.       — И много у тебя таких вещей?       — Хватает, но я из тех ведьм, которые любят работать руками, мне нравится чувствовать магию и предметы, но я знаю одну пожилую ведьму, которая зачаровала всю посуду на кухне, и теперь ей даже готовить не надо, — смех Такахаси похож на быстрый горный ручей с чистой прозрачной водой. Это смех шестнадцатилетней девушки, но никак не умудрённой годами женщины, и этот контраст кажется Кимуре удивительным и притягательным.       — Бабушка, а твоя внешность, это тоже магия или всё-таки нам повезло с генами? — взгляд ярких зелёных глаз наливается хитрым блеском.       — Это взаимосвязанные вещи. Все ведьмы отличаются красотой, если правильно ей пользуются, сохраняя равновесие белой и чёрной магии, — объясняет Кин. — Как ты думаешь, сколько лет Такеоми?       — Думаю, что он твой ровесник, плюс-минус пару лет.       — Вожаку волков больше трёхсот лет, — Такахаси замолкает, усмехаясь выражению лица Хитоми: удивление и неверие слишком ярко отражаются в глазах Кимуры.       — Погоди, — лоб прорезает складка, а потом Кин чувствует волны ужаса и страха, исходившие от внучки. Такахаси ласково усмехается, а потом обнимает девушку за плечи. — Но ведь это значит, что…       — Связь истинных — удивительная вещь, которая порой не поддаётся никаким логическим объяснениям, — ведьма замечает тёплые огоньки — окна своего дома, и испытывает облегчение, что они наконец-то вернулись. — Не разлучишься ты со своим Раном, не переживай. Волки способны отдавать часть силы истинной, продлевая ей жизнь. Для них смерть своей пары означает конец их жизни.       — То есть, ты и Такеоми можете прожить, ну, не знаю, ещё больше века вместе? — такие огромные временные промежутки в голове не укладывались.       — Да, правда у этого тоже есть сложности: люди-то вокруг стареют, а я не буду, и рано или поздно придётся менять место жительства. Как ведьма, я и без связи с Такеоми прожила бы дольше обычного, — они проходят через калитку, и Хитоми успевает заметить лёгкую вибрацию над головой, будто вокруг участка был натянут огромный защитный купол, невидимый для глаз.       Феня осторожно снимает сумку Хитоми с ручки и оставляет у двери, а сам уменьшается в размере и повисает над крыльцом, пряча длинную кованную ножку.       — Пойдём, дорогая, я проголодалась, а ты?       Сорок минут спустя, обе ведьмы сидели за небольшим деревянным столом прямо в саду. Единственным источником света служили большие свечи, стоящие в центре серебряного блюда, дно которого было испачканного воском. Вокруг распространялся запах лаванды и хвои, умиротворяя. Хитоми лениво ковыряла остатки ужина в тарелке, чувствуя, что тело наполнилось блаженной лёгкостью и усталостью. Здесь, окружённые густым древним лесом, наполненным волшебными создания, буквально всё дышало магией, которую можно было черпать горстями, наполняя себя волшебством и силой. Кимура вдруг чётко ощутила, что вот сейчас она дома, именно там, где ей и положено было быть чуть ли не с самого своего рождения.       Ей всё здесь казалось теперь родным, даже если по началу вызывало страх или недоумение, как тот же Феня. Воздух чище, еда вкуснее, природа красивее, а главное — девушка сама стала другой.       — Успокоилась? — усмехнулась Кин. Влияние тираничной Азуми всё равно ещё будет аукаться Хитоми, и ей только предстоит снять с себя все оковы и научиться получать наслаждение от собственного «я».       — На самом деле, всё прошло куда лучше, чем я думала, — Кимура глотнула ароматный зелёный чай, вдыхая приятный земляничный запах. — Она быстро сдалась, но уверена, что при первой же возможности найдёт предлог, чтобы вернуть меня в город. Учёба, к примеру.       — Знаешь, — загадочно произнесла Такахаси. — Есть вероятность того, что к осени многое изменится, а сейчас не думай об этом. Ты свободна, влюблена и тебе предстоит интересное лето, а теперь пойдём спать. Долгий какой-то выдался день.       Хоть бабушка жила в лесу, и на территории её сада-огорода была построена баня, в доме была оборудована ванная комната, которая вполне сносно функционировала. Как говорила сама Кин — она не любитель в сильные морозы бежать до дома с голой задницей; магия магией, но прогресс и человеческие удобства никто не отменял.       Хитоми быстро приняла душ, смывая пыль и пот с волос и кожи; надела длинную футболку и с удовольствием вытянулась в постели с чистым, только что постеленным, бельём, вкусно пахнущем цветами. Девушка заняла ту же комнату, где когда-то жила её мать, но здесь ничего не напоминало теперь о присутствии Азуми. Мать при отъезде уничтожила все следы своего пребывания здесь — даже детские рисунки.       Из открытого окна доносился еле слышный гул леса, шелест листьев и иногда — очень редко — далёкий вой, но Хитоми не была уверена, что это перевёртыши, ведь обычные дикие волки в лесу тоже водились.       Девушка ложится на бок, смотря в окно; лёгкий ветерок ласково треплет тюлевые занавески, сквозь которые беспрепятственно проникает свет тонкого серебряного месяца, что рос на тёмно-синем ночном небе, окружённый россыпью звёзд — точно драгоценные камни рассыпаны на красивой бархатной ткани. Хитоми сама не замечает, как начинает проваливаться в сон, убаюканная многочисленными голосами леса.       Около открытого окна мелькает тень, а потом на деревянный пол комнаты мягко опускается мужской силуэт, подсвеченный ночным светилом. Ран выпрямляется, жадно рассматривая Кимуру, что спокойно спит. Здесь, в доме своей бабушки-ведьмы, девушка смотрелась намного правильнее, чем в тесных душных стенах квартиры родителей. Правда, и это не конечная остановка — Хайтани твёрдо намерен забрать Хитоми к себе, чтобы больше не разлучаться с истинной. Никогда.       На бедре чувствуется горячее ласковое прикосновение, а потом кровать прогибается под чужим весом, и Хитоми оказывается в тесном кольце рук, ощущая жар, исходивший от тела перевёртыша. Губы Рана касаются голого плеча, прокладывая череду поцелуев от шеи к лицу Кимуры, что окончательно просыпается, поворачивая голову к Хайтани.       — Ну, привет, — усмехается Хитоми, а Ран впивается в её губы поцелуем, от которого по всему телу расходятся мурашки, нервные окончания воспламеняются, а организм вскипает, наполнятся возбуждением. Кимура обнимает его за шею, ложась на спину, и перевёртыш сразу вклинивается между её ног, заставляя обнять себя ногами за талию.       — Ты почти дома, — жарко шепчет Ран. — Хочу тебя поприветствовать.       Каждое его прикосновение — электрический ток и жаркое пламя, что достают до самых костей, заставляя терять связь с реальностью, отдаваясь инстинктам, которые Хайтани будил в Хитоми: покориться, отдаться ему, стать одним целым. Девушка запрокидывает голову, и Хайтани проводит длинный влажный след языком от ключицы до подбородка, наслаждаясь сладким вкусом кожи Кимуры. Следом расцветают яркие — красные и багровые, — пятна засосов, заново клеймя девушку. Ран на мгновение привстаёт, стягивая с Хитоми футболку и кидая вещь на пол.       Хайтани склоняет голову на бок, откровенно любуясь своей истинной. От одного взгляда на неё, его волчья суть сходила с ума, требуя подмять Хитоми под себя. Ран-волк обнажил зубы, чтобы оставить на Кимуре не стираемое клеймо; Ран-человек был с ним солидарен. Он опустил руку, касаясь нежной кожи на животе Кимуры, повел пальцами вверх, останавливаясь под грудью. Хайтани готов был начать радостно выть, когда заметил, как девушка облизнула губы, не понимая, почему он медлит; Ран и сам не понимал, потому что желания взять Хитоми пульсировало в каждой клетке мужского тела.       — Ты прекрасна, — на выдохе произнёс перевёртыш, а потом припал губами ко рту Хитоми, глубоко целуя и лаская девушку. В нём вдруг оказалось столько нежности и страсти, что становилось страшно от их масштабов. И всё это, вместе с любовью и ревностью, достанется Кимуре. Как и сам Ран.       Он чувствует тонкие пальцы в своих волосах, и ему хочется расцеловать каждый по отдельности; Хайтани совершает последний виток языком во рту Хитоми, а потом возвращается к тонкой шее, покрывая её жаркими голодными поцелуями-укусами. Этой же участи подвергаются плечи и острые ключицы. Рану нравится, как от его ласк Хитоми выгибается под ним, прижимает его голову ближе и тихо мелодично стонет. Самые красивые звуки на свете сосредоточены в переливах голоса Кимуры: от пения ангелов до красивых трелей соловьёв по утрам.       Появление Хайтани среди ночи было вполне ожидаемым, вот только Хитоми не предполагала, что будет оно настолько страстным и горячим, а стоило бы начать привыкать. Девушка прикусила губу, чтобы не застонать в полную силу и не разбудить Кин. Перевёртыш церемониться не собирался, ограничиваясь одними лишь поцелуями. От касаний его губ и языка к чувствительным местам на своём теле, Хитоми воспламенялась мгновенно, понимая — хочет больше, полнее; хочет стать с Раном одним целым.       Когда волк касается языком нежно-розового соска, в мозгу взрывается яркий фейерверк, волна от которого расходится по всему телу, а между ног становится мучительно больно и влажно. Ран накрывает чувствительную горошину своим горячим ртом, слегка кусает и обводит языком, от чего Хитоми сходит с ума, выгибаясь навстречу этой жаркой дразнящей ласке. Вторую грудь без внимания перевёртыш тоже не оставляет, пропуская нежный сосок меж своих пальцев, иногда сжимая всю шелковистую плоть в ладони, наслаждаясь её полнотой и бархатистостью кожи.       Сам Хайтани испытывает невероятно двоякие чувства: раньше он уделял слишком мало времени ласкам своей партнёрши, умело распаляя её за несколько коротких движений, ни разу не возникало желания доставить удовольствие только ей. Свой собственный кайф стоял на первом месте, и хотя сейчас Ран испытывал ужасную потребность в сексе с Хитоми, он хотел, чтобы кончила истинная от его языка.       Ран оставляет влажный поцелуй в ложбинке между грудью девушки и спускается ниже, лаская бока и живот Хитоми. Он целует, облизывает, гладит, трётся о нежную кожу лицом, жадно вдыхая лёгкий сладкий аромат, исходящий от тела Кимуры. И понимает, ощущая, как собственник внутри него довольно рычит, — Хитоми всегда будет принадлежать ему. Она — его.       Тёплая ладонь ласково касается женского бедра, проводя обжигающий след по нежной коже до колена и обратно. Длинные сильные пальцы подцепляет кромку белья и, чуть приподнявшись, Ран стаскивает его с тела Хитоми, полностью оголяя её.       — Как-то нечестно, — раздаётся тихий, слегка севший голос Хитоми. — Я голая, а ты до сих пор нет.       — Хочешь меня раздеть? — усмехается Ран, обводя языком ямку пупка, а потом садится, держа руки на бёдрах девушки. — Давай, малышка, я твой.       Хитоми, как заворожённая, поднимается, и они тут же целуются, не в силах совладать со своим желанием. Ран обнимает девушку за талию, и она обхватывает его бёдра ногами, седлая. От жарких тёплых касаний мужских ладоней к обнажённой спине и ягодицам, по коже расходятся электрические импульсы, оседающие внизу живота, от чего там завязывается крепкий узел возбуждения. Кимура кладёт пальцы на воротник рубашки и, смотря в смеющиеся фиолетовые глаза, резко разводит ткань в стороны. Пуговицы рассыпаются на постели, а Хитоми стягивает рубашку с плеч Рана, и он помогает ей, скидывая вещь на пол; запрокидывает назад голову, сдавленно шипя, когда чувствует нежные губы на своей шее, а потом — укус. Она метит его, и волк внутри Хайтани радостно виляет хвостом, одобряя такие действия истинной. Это не только прихоть девушки, это — потребность самого перевёртыша.       «Покажи всем, что я твой, что принадлежу тебе», — поток своих мыслей Ран при всём желании не смог бы контролировать, потому что получал от них колоссальное удовольствие. Нежные тёплые губы оставляли огненные поцелуи на шее и ключицах; эти места пульсировали, будто Хайтани поцеловало открытое пламя или обжигающий солнечный свет, и волк хотел утонуть в этих ласках.       Каждый раз, как Ран оказывался перед Хитоми раздетым, ей казалось, что на свете нет более идеального создания, чем Хайтани. Разве обычный человек мог быть таким совершенным и прекрасным? Будто находишься в объятиях древнегреческого бога, который решил ответить взаимностью обычной смертной, а потом влюбился в неё.       Кимура ласково проводит ладонью по торсу Рана, обрисовывая пальцами чернильные мазки огромной татуировки. Кожа волка горячая, гладкая и от прикосновений Хитоми на ней появлялись мурашки — так эти ласки нравились Хайтани. Изящные пальцы медленно опускается вниз, проводя линию над поясом джинсов. Ран стонет, а потом впивается поцелуем в губы Хитоми и заваливает обратно на постель, переплетая их пальцы и закидывая руки девушки ей за голову. Хайтани подается бёдрами вперёд, и девушка под ним выгибается, ощущая обжигающее желание волка обладать ей.       — Держи руки над головой, малышка, — горячий шёпот в самые губы, а потом короткие жадные поцелуи по всему телу, пока Ран спускается вниз. Длинные сильные пальцы легко и ласково проникают между влажных половых губ, собирая смазку на подушечки. Хайтани ласкает Хитоми неспешно, заставляя её тлеть, как угли в камине, подводя ближе к черте, после которой девушка будет умолять дать ей кончить. Перевёртышу это нужно — знать, что только он один отныне может удовлетворить Хитоми.       Ран нежно целует живот Кимуры, обводя ямку пупка, а потом проводит языком вниз, останавливаясь у самого края, где было сосредоточение удовольствия Хитоми, что снова выгнулась навстречу этой ласке. Хайтани усмехнулся, оставил короткий поцелуй на внутренней стороне бедра, а потом закинул ногу девушки себе на плечо. Он начал медленно, почти на грани осязания, хотя сам испытывал не меньшую потребность трахнуть Хитоми языком, чем она — кончить. Обвёл клитор языком, пробуя и откровенно наслаждаясь вкусом — истинная была сладкой, как карамель. Контролировать себя становилось сложнее, и Ран приник к Кимуре, жадно лаская её, понимая, что тонет в этом. Ран-волк хотел вылизать свою самку, Ран-человек воплощал это, сам теряясь в удовольствии от происходящего.       Движения языка Хайтани были подобны мощному взрыву, который пронзал тело Хитоми, заставляя сжимать в пальцах тонкую ткань наволочки и почти до крови закусывать губу, чтобы не застонать во всю силу, как хотелось. Ран дразнил её, то надавливая на клитор, то отстраняясь, добавляя к своей ласке контраст жара и холода: перевёртыш слегка дул на чувствительный пучок нервов, от чего всё тело пронзала яркая стрела, и между ног становилось мучительно больно. Хайтани был неумолим и пресекал все попытки хоть как-то избежать этих сладких мучений — он крепко удерживал девушку за бёдра, а опускать руки Хитоми не решалась. Пока. Рана её покорность заводила ещё больше, открывая дальнейшие перспективы их игр.       Ко всему прочему, перевёртыш весьма умело вёл грязные разговоры, которые распаляли также сильно, как и смущали, но Хитоми готова была принять правила его игры.       — Ты вкуснее всего, что я пробовал, — Ран чуть приподнимается, медленно, не отрывая горящих фиолетовых глаз от зелёных омутов Кимуры, облизывая подушечки своих пальцев, блестевших от смазки Хитоми. По щекам разливается малиновый жар; тон голоса Хайтани пропитан сексом, как и все его действия. — Открой рот.       Кимура послушно размыкает пересохшие губы, и влажные пальцы ложатся на них, бесцеремонно забираясь в рот девушки. Хитоми действует на инстинктах, видя, как от движений её языка, глаза волка темнеют ещё больше, а дыхание утяжеляется.       «Слишком горячо», — внутри всё вскипает, а стоящий колом член болит от соприкосновения с тканью белья, только усугубляя страдания Рана, но он готов вытерпеть это, жадно наблюдая за своей истинной.       — Хорошая девочка, — перевёртыш усмехается, а потом опускает голову, садистки медленно обводя клитор девушки, что слабо стонет, и это приятной вибрацией отдаётся на пальцах Рана. Он собирается смазку языком, лаская и вылизывая девушку, а потом добавляет к этому свои пальцы, что проникают внутрь. Шёлковый горячий плен её тела сводит с ума, застилая сознание красной пеленой похоти и страсти. Кто бы сказал Рану, что он будет без ума от одной единственной — не поверил бы, но сейчас Хайтани знал: Хитоми сможет приручить всех его внутренних демонов, делая ручными.       Она выгибается в его руках, тихо мелодично стонет, и эти звуки порождают огненный вихрь, проходящий стрелой по позвоночнику, концентрируясь тягучей сладкой болью внизу живота. Хайтани хочет ещё, потому что отдавать оказалась также охуенно, как и брать. Ласки становятся острее, жаднее, глубже, и Рану нравится это; нравится реакция Хитоми, что не зажимается, а наоборот — она раскрывается всё больше, как диковинный цветок, обнажающий прекрасную сердцевину.       — Ран, — на выходе, еле слышно, но для перевёртыша её голос, словно раскат грома, что прошибает до самого сердца. Хитоми на грани. — Пожалуйста.       — Давай, сожми, как тебе хочется, — язык ложится на клитор, массируя, а на макушке оказываются тонкие пальцы, не давая отстраниться. Хайтани от этого хочется заскулить, словно он псина, а не древний волк-перевёртыш. Хитоми хорошо с ним.       Между ног будто открытый пожар и имя ему — Ран Хайтани, что являлся настоящим дьяволом, который манил Кимуру, не давая ни малейшего шанса к сопротивлению; хотя это последнее, чего хотела бы Хитоми, падая в этот омут с головой. Она закусывает губу, ощущая жадный горячий язык и ловкие пальцы, что трахали её, принося целое море удовольствие, которое проникало в каждую клеточку тела, делая его лёгким и наполненным нетерпением. Девушка надавила на голову Рана, сжимая в пальцах волосы, а потом ощутила, как низ живота запульсировал, и Хитоми кончила, выгибаясь в пояснице.       Ран довольно облизнулся, поглаживая бедро девушки, а потом выпрямился, ощущая острую боль в паху. Он расстегнул джинсы, стягивая их вместе с бельём.       — Моя девочка готова ко второму раунду? — Хайтани медленно провёл ладонями по женским ногам, от щиколоток к бёдрам, с удовольствием ощущая нежную бархатистость кожи. Хитоми перевела на него взгляд шальных зелёных глаз, и Ран пропустил удар сердца, снова влюбляюсь в эту чертовку, что свела его с ума.       Она приподнялась на локтях, от чего по узким плечам, подобно золотым змеям, сползли густые локоны волос. Яркие изумрудные глаза сияли, будто два озера под звёздным светом, на щеках алел румянец, который Ран мог разглядеть даже в темноте, полные губы, опухшие от поцелуев и укусов, так и манили снова приникнуть к ним. Хитоми была не ведьмой — богиней, которая без труда соблазнила Рана, и продолжала делать это прямо сейчас. Обнажённая, дерзкая и бесконечно манящая.       — Готова, — усмехается Кимура, а потом закидывает одну ногу на плечо Хайтани, и он стонет, резко подаваясь вперёд и входя на всю длину. Сознание лопается, заполняясь бесконечным океаном золотистого света, что растекается по всему телу. Девушка узкая, влажная и тёплая. Идеальная.       Ран встречается с ней глазами, а потом отпускает себя самого с тормозов, беря Хитоми жёстко и грубо; зная — ей нравится. Она скользит руками по его плечам, впиваясь ногтями в кожу и царапая её, оставляя длинные кровавые следы, что тут же заживают. Хайтани перехватывает тонкие запястья, снова закидывая руки над головой Хитоми; он склоняется к ней, продолжая глубоко и жёстко трахать.       — Такой волк тебе тоже нравится?       — Ещё больше, чем раньше, — Ран целует Кимуру, переплетая их пальцы, глуша стоны в поцелуях, что становятся больнее, с укусами. Под маской очаровательной белокурой красавицы пряталась дикая волчица, которая судьбой предназначена Рану, и он терял от неё голову, понимая — любит.       Они оба, поглощённые процессом, не замечают, как магия струится вокруг них, связывая их души ещё сильнее, чем прежде, делая единым целым. Вместе с волшебством идёт удовольствие, что наполняет Рана с Хитоми до краёв. Влажные звуки секса усиливают ощущения, добавляя наслаждения. Хитоми кажется, что она готова растаять под жаром тела Рана, но вместе с тем ей хочется ещё. Она крепче обнимает его ногами за талию, и Хайтани рычит, меняя угол проникновения, входя глубже. Перед глазами мерцают звёздочки, а в ушах слышен гул крови и стоны Кимуры, что приникла к шее Рана.       — Ещё, хочу ещё, — её горячий шёпот, словно выстрел, и Ран становится совсем жёстким, с силой вбиваясь в податливое тело под собой. Он знает — утром увидит следы своих пальцев на запястьях Хитоми, засосы на нежной коже, и ему нравится эта мысль. — Да-а-а, блять, как же хорошо-о-о…       Кимура задыхается от накатывающих волн наслаждения, купаясь в страсти и ласках Рана, что обжигали не кожу — кости, оставляя своё клеймо. Девушка чувствует — оргазм накрывает её, и она сжимает Хайтани, от чего он глухо стонет, находя губы истинной.       Второй оргазм Кимуры был ещё сильнее, чем первый, и Ран тонет в экстазе, когда ощущает, как девушка сжимает его член, кончая. Для него. Своё собственное удовольствие не заставило себя ждать, и Хайтани, прикусив кожу на плече Хитоми, изливается ей на бедро, мысленно довольно скалясь — ощущение собственного семени на нежной коже истинной подобно эйфории.       «Вся моя», — Ран зализывает укус, а потом ложится рядом, поворачивая голову Хитоми к себе.       — Добро пожаловать домой, моя девочка. ***       Утром, открыв дверь в спальню Хитоми, Кин захотелось заматериться на весь лес, хотя именно этого ведьма и ждала.       На кровати, тесно обнявшись, спала Кимура и её наглый волчара, что обхватил девушку руками, будто бы кто-то мог её украсть.       — Ни стыда, ни совести у тебя нет, пиздюк мохнатый.       — Такеоми привет, — послышался довольный голос Рана, что ухмыльнулся, ласково поглаживая Хитоми по спине. — Просто он вошёл через дверь.       Такахаси закрыла комнату, чувствуя, что когда-нибудь точно оторвет Рану уши и хвост.       — Душа моя, что хочешь на завтрак? — донёсся голос Акаши с кухни.       «Всё-то этот Хайтани знает», — ухмылка коснулась губ, и Верховная поспешила на кухню, к своему волку.