Князь Юсупов

Почувствовав себя в тупике, Таня зажато, но полностью развернулась к нему лицом. Их разделяло несколько метров. Она почувствовала, как все её кости жестоко твердели. Девушка оставалась неподвижной. Всё ещё не была уверена, что её ноги понесли бы куда-то, если бы она попыталась. Её трясло, а в спине пульсировала боль. Но хуже боли была неуверенность в своих действиях. Найдя в себе силы и смелость, она без единой эмоции спросила: — Где Григорий Александрович? — Ты не слышала? — Как ни в чём не бывало переспросил он. Его голос был непринуждённо лёгким. — Он был ранен. Но сейчас ему лучше. — Где он?! Он продолжал вести себя абсолютно неестественно. Такое поведение Петру было не свойственно. Карамора подошёл немного ближе. Балакирева отчаянно дёрнулась из страха, что тот направляется к ней, но увидев, как он подходит к столику за сигаретами, она выдохнула. Таню пугал факт того, что в имении они находились только вдвоём. Где же Нобель, Ткачёв, Головина? Где все остальные члены группы? В секунду девушка убедилась в правоте Юсупова и Дашкова, поняла, что их попытки остановить её - были логичными. — Когда ты пропала, — после он выдохнул сигаретный дым, отбросив спичечный коробок в сторону, — Григорий не находил себе места. Он думал, что ты умерла. Как и я. Снова Карамора сделал долгую паузу, смотрел всё время ей в глаза пронзительно. — Нобель заминировал тот поезд, в котором находился Юсупов. Я только потом узнал, что с ним была и ты. И до сих пор не могу понять твоих намерений. К концу речи голос Петра снизился. Стал более грубым. Таня смотрела на мужчину, глаза её бегали по всей комнате. Бежать не было смысла, а разговаривать с ним не хотелось. Услышав о том, что он был ответственным за тот взрыв - мурашек на её теле стало ещё больше. — Я не думал, — он усмехнулся сквозь собственную боль, из-за чего его выражение лица здорово кривилось, — что ты способна на то, чтобы связаться с упырями. Они убили твою семью, Таня?! — Петя не смог сдержать эмоций и выкрикнул, стращая девушку ещё сильнее. — Ты...многого не знаешь, Петя, я... Не успев выговориться, Таня только моргнула, она увидела, как мужчина медленно направлял револьвер на неё. Он аккуратно поднимал свою руку, та заметно дрожала. Ему было неприятно смотреть в её "невинные", казалось, глаза. — Что ты...? Ты думаешь, что я...? — Дыхание девушки сбивалось каждый раз, когда она пыталась вдохнуть воздух глубже. — У меня больше нет сомнений в этом. — Это был уже не тот Пётр, которым в первое время Таня могла только восхищаться. Он закрыл цилиндр. Один из пальцев уже находился на спусковом крючке. — Послушай, ты ошибаешься! Тебя ослепила эта болезнь, Петя! Ты не такой человек, который готов убивать каждого, в ком усомнится! — Сделав пару смелых шагов вперёд, Татьяна резко остановилась, ведь тот был непоколебим. — Ни шагу! — Вскрикнул громче он. — Ты встала на сторону тех, кто убил твою твоих родных! Поздравляю, ты стала ещё одной марионеткой, с помощью которой они будут продолжать творить зло. Но... с каждым моим действием, с каждым днём, я становлюсь только ближе к своей цели. Руневский почти мёртв. Услышав это злорадствующее хихиканье, Балакирева заглянула ему в глаза, такие бешеные и нечистые. Он словно был нетрезвым. На лице снова засияла ухмылка. — Что..? — Тихо прошептала девушка. — Остальные сейчас с ним, они будут пытать его до тех пор, пока он не расскажет абсолютно всё! Тогда я убью его сам. — Зачем...зачем ты это делаешь?! — Почти со слезами кричала девушка, осознавая всю суть происходящего. Внутри неё всё сжалось. Она почти не знала Александра Константиновича, но его судьба была для неё не пустым местом. Карамора подошёл к ней сам, почти загнав темноволосую в тупик. Она чувствовала, как револьвер упирается в её грудную клетку. Ощущала дьявольское горячее дыхание Каразина. — Совсем недавно ты была полна ненависти к этим бездушным тварям, — шёпотом и сквозь зубы произнёс мужчина прежде, чем перейти на крик вновь, — а теперь стала в точности похожей на них. Почему Юсупов? Что они тебе пообещали? Почему ты примкнула к ним?! — Эти люди спасли меня, — более ожесточённо и грубо рявкнула Таня, — тебе этого не понять. Ведь тогда я чуть не умерла. Из-за тебя. — Неужто ты думала, что я и правда мог убить тебя?! Ты посчитала так, лишь потому что, не доверяла мне! Ты искала момента. Теперь у меня нет выбора. Он отпрянул в сторону, не сводя даму с прицела. Рука была такой напряжённой. Она уже не дрожала. Каразин не собирался менять своего решения. Он видел, как она смотрит на него. Но смотрит с гордо поднятой головой, без страха, без слёз, теперь же. В ту секунду Таня молила Бога только об одном - дать шанс ей выбраться оттуда живой. Она думала обо всём сразу, мысли смешивались в одну кучу, не давая мыслить адекватно. Снизу, где прежде было так мертво и тихо, в какой-то момент стали доноситься шаги, ускоренные. Резко Пётр обернулся и направил оружие в тёмный коридор, в такой момент Татьяна посчитала, что лучшего способа попытаться обезоружить, да и сбежать, не будет. Она набросилась на мужчину со спины, схватив его за шею, но через секунду почувствовала жгучую боль в груди. В это же мгновенье прозвучал выстрел, который очень просто оглушил их обоих. Таня упала на пол, почувствовав пулю в грудной клетке. Она не могла кричать, ведь не чувствовала собственного дыхания. Сердце билось в миллионы раз сильнее. Вбежали в комнату Дашков со своими людьми, которые в секунду скрутили преступника. Граф хотел убить его собственноручно, да ещё и самым изощрённым образом, но не мог, по крайней мере, пока ещё. Каразин в миг потерял сознание, после чего его поволокли к карете, чтобы отвести в Петропавловку. С девушкой остался Дашков. Он бросился на пол, наблюдая, что та — всё ещё жива. Приподняв её на руки, он в секунду продолжал наблюдать за её состоянием, от раны было крови мало; по большей степени она вытекала изо рта, при этом Балакирева пыталась дышать, однако слышны были лишь хрипы и непроизвольный кашель, так как кроток менял направление. Граф действовал осторожно, зная, что теперь же никаких последствий не избежать. Эта ночь была действительно одной из глупых и тяжёлых. Феликс всё ещё находился в своём кабинете и что-то читал, не догадываясь обо всём, что происходило в тот момент, пока к дверь не постучались весьма громко. Внутрь вошёл дворецкий, тот был весь перепуган и взволнован. В такое время князь не ожидал, что его побеспокоят. — Ваше сиятельство! Простите... — Что стряслось? — Удивлённо поднял брови златовласый. — В такой час! — Ваше сиятельство, там...Господин Руневский прибыл. Сказался — срочно! Феликс привычно закатил глаза наверх и прикрыл книгу, оставив её на столе. Он неохотно спустился вниз, где обомлел от увиденного. Александр был полностью в крови, его раны не затягивались. Тот был ранен серебром, его ранения были серьёзными. Феликс, увидев это, мигом позвал на помощь прислугу, чтобы ему помогли, как можно скорее. — Что..что произошло? — Растерянно твердил он, наблюдая за тем, как Руневского пытаются освободить от серебряных пуль. Александр твердил охрипшим и слабым голосом: — Карамора... Ублюдок! Его люди окружили меня. Я слышал, как они говорили о Татьяне Дмитриевне.— От услышанного в миг лицо Феликса поменялось. Его бровь дёрнулась быстро, а руки сжались в кулаки. — Что? Что говорили? — А-ай! — Руневский скорчился от жгучей боли, пока ему помогали с ранением. — Карамора собрался встретиться с ней лично. Где Таня?! Феликс прищурил глаза от страха и шока. Ему было дико чувствовать впервые то, что творилось внутри сейчас. Всё, что он понимал — прежде такого никого не было, ни с кем. Не долго думая, он бросился наверх, буквально снёс дверь с петель и ворвался в комнату Тани. Она была пустой. Никаких признаков того, что та легла спать этой ночью в постель. В груди что-то разгорелось: какое-то ощущение злости и гнева, а одновременно и страха. Он пробежал к кабинету Дашкова, но тот был также пуст. В страшном бешенстве он стал кричать так, что слышал весь дворец. — Где Дашков?! Где, чёрт его, носит?! Я вас спрашиваю! — Мне неведомо, ваше сиятельство, — испуганно молвил один из прислуги, — я клянусь вам! Сосредоточившись, князь нервно потёр свои виски пальцами. Невольно прикрыв глаза, он через пару секунд спустился вновь вниз. В ту секунду эмоции овладели мужчиной. — Я должен найти её. Александр был даже удивлён, такое поведение Феликсу было определённо несвойственно. — Я...я поеду с вами. — Руневский медленно приподнялся с дивана, раны только-только начали затягиваться. Они отправились в имение Ланского вдвоём. Всю дорогу почти не разговаривали. Руневский думал об Алине, но мысли о том, что с ней находился Свечников, его успокаивали, хоть и немного. Феликс думал только о Тане, он боялся её потерять.

«Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта: Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой. Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья, Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья — И зло наскучило ему.»

На улицах Петербурга было холодно. Вновь появилась мокрая унылая погода. Снег был перемешан с грязью, на асфальтах улиц образовывались лужи, а холодный порывистый ветер только усиливал хандру людей. Ночь не была тихой, этот ветер продолжал выть, убирая прочь ощущение пустоты. Подъезжая к имею, Юсупов почувствовал, как его руки стали влажными и холодными. Он достал револьвер и, заранее зарядив его, в спешке направился туда. Руневский, ещё слабый, прошёл к другому входу. Они не знали, что происходило в доме в эту ночь, но чувствовали, что найдут там то, что им было необходимо. Пройдя по комнатам на первом этаже, Феликс встретился снова с Александром, они молча переглянулись, после чего отправились на второй этаж. Как только нога князя ступила на кафельный пол после степеней лестниц, он почувствовал запах, уже знакомый ему не так давно. Он видел очертания девушки, что лежала на полу в отдалённой комнате, и только после увидел, как рядом сидит Дашков. Граф расположен был спиной к мужчинам, повернулся лишь тогда, когда услышал шаги поблизости. Феликс застыл, он увидел глаза Дашкова, наполненные унынием, через пару секунд он разозлился и с силами оттолкнул вампира в сторону, заняв его место. Его руки аккуратно обхватили её лицо, а затем плавно спустились к груди, где оставались следы крови. Она не дышала, не было слышно никаких посторонних звуков. Тело девушки было неподвижным. Только её губы, которые были близки к улыбке, пугали. Кожа была светлее, нежели раньше. Судорожно князь повернулся обратно, не подумав, он рванулся и схватил графа за горло, ударив о стену комнаты. Его тело было напряжено, а правая рука лежала на шее, сжимала горло. Он впивался своими пальцами в кожу, не сводя с него глаз. — Что здесь произошло?! Отвечай! — Кх-кха...К-карамора! Он..был здесь! — Шипел тот. Феликс разжал пальцы и отступил назад, глубоко, успокаивающе вздохнув, когда посмотрел на Дашкова, который тёр горло своими руками. — Что дальше было? — Трепетно произнёс Руневский, пока граф приходил в себя. В тот момент князь вновь присел на пол, вернувшись к телу Тани. — Я запретил Татьяне Дмитриевне покидать дворец. Она, — продолжал тереть место на горле, где остались отпечатки Юсупова, — ослушалась. Как только я узнал об этом, сразу поехал за ней. Но...опоздал. Мне пришлось сделать то, что требовалось. — Где сейчас находится эта тварь? — Продолжил Александр. — Он в крепости. — Я поеду туда! — Нет! — Звонко выкрикнул князь. — Никто сейчас не поедет туда. — Князь Юсупов, эта мразь убила слишком много людей! Нельзя, чтобы.. — Руневский, — мужчина поднялся и спокойно промолвил, — он подождёт своей участи. Отправляйтесь сейчас домой. Будьте так любезны. Графу ничего не оставалось, как подчиниться приказу. Он стиснул зубы от злости и гнева, после чего неохотно покинул это место, отправился к Алине Сергеевне, которая не находила себе места. Оставшись с Дашковым наедине, Феликс уложил Татьяну на постель, после чего зажёг сигарету и облокотился о стену. — Что теперь? — В этот момент Феликс был беззащитен и нуждался в совете. Его гнев отступил, но страх остался. — Через какое-то время, она придёт в себя. — Пуля задела ей сердце? — Он посмотрел на графа с любопытством. Не давал покоя тот факт, что Таня отныне не будет человеком, в этом состоялась и его вина. — Нет. — Робко, но твёрдо ответил мужчина. — Прошла через грудную клетку. Она задыхалась, была большая кровопотеря. Если бы и был шанс спасти её — она бы осталась беспомощной на всю жизнь. Выбора не было. Но самое поразительное, вот это. Граф протянул что-то Юсупову. То, что он достал из кармана, заставило князя усмехнутся сильнее. В руках у него оказалась серебряная пуля. — Спасибо. Эти слова прозвучали холодно, но так только могло казаться со стороны. Юсупов благодарно похлопал Дашкова по плечу и затушил сигарету, выдохнув последнее дымное облако. Таня очнулась у себя дома. Она открыла глаза, почти подпрыгнула с кровати, будто от страшного кошмара. Ничего не помнила по началу, всё было как в тумане. Ничего не болело; странные ощущения охватывали её изнутри. Присев на край постели, она приподняла голову к потолку, такому знакомому, стала осматривать комнату и приходить в себя. Через какое-то время в комнату вошла её мать. Её появление заставило вздрогнуть, Татьяна впала в оцепенение. Она молча смотрела на женщину, которая улыбалась, как ни в чём не бывало. — Проснулась уже? — С улыбкой на устах произнесла женщина. Та продолжала молчать. Смотрела на неё, как на дьявола, вошедшего к ней в сон. — Как ты себя чувствуешь? Долго же ты спишь. — Как ты разговариваешь? Ты же умерла. — Сухо и тихо пробубнила Балакирева, пытаясь понять, что происходит. Она не могла проснуться, а щипание кожи не помогало и вовсе. На лице девушки не было эмоций. Мама рассержено подняла брови к верху, затем вновь улыбнулась: — Снова кошмары? Пойдём, сделаем тебе ромашковый чай. Когда та взяла Таню за руку, девушка почувствовала, что кожа матери в разы холоднее собственной. Она резко отдёрнула ладонь в сторону, напрочь отказываясь следовать за незнакомкой. Балакирева снова осмотрелась, а затем приподнялась, встав на ноги. — Это же не наш дом. Он сгорел. — Милая, прекрати нести эту чушь. — Женщина взяла одну из книжонок, что Татьяна любила читать на ночь, подняла её на уровне глаз девушки и отложила в сторону. — Что-то ты зачастила читать эти страшные книжки. Пора оставить эту затею и заняться более важными делами. — Где Настя? — В секунду Танечка подумала о своей сестре. Она на миг задумалась: «А что, если это, действительно, сон? Маленькая возможность?» Впервые за такое долгое время после потери близких. Ей хотелось увидеть её, как можно скорее. — В отличие от тебя, твоя сестра с раннего утра занимается с учителями. Тебе бы стоило поучиться у неё. Медленно она подошла к гардеробу, откуда мать вытащила один из её старых домашних платьев. Девушка переоделась, последовав за матерью в столовую. Стол ломился от различных яств: самые вкусные пирожные, горячие блюда и сладости. Но первое, на что она обратила внимание, войдя в комнату, это её отец. Мужчина сидел за столом с газетой в руках, поверх его повседневной одежды был накинут домашний сюртук. Именно тогда Таня почувствовала огромную долю страха и безысходности. Она не понимала границу сна и реальности. Дмитрий заметил её, после чего газету ненадолго свернул: — Добрый день, дорогая. Что-то ты заспалась. Уже вечереет. — Добрый. — Всё также неуверенно и тихо шептала она. Получив наставление от матери, она села за стол. Совсем скоро в столовую торопливо вбежал брат девушки, он быстро поцеловал её в щёку и присел рядом, отчего она напугалась не меньше. — Где ты пропадал? — Настойчиво поинтересовался глава семейства. — Были кое-какие дела в городе. — Всю ночь? — Дмитрий изогнул бровь кверху, показывая невозмутимость. — Тебе пора прекращать свои интрижки, если ты хочешь заниматься делами семьи по-настоящему. — Да, отец. Время словно застыло. Девушка ничего не понимала, не могла понять ничего. Всё это время она с презрением и скрытной ненавистью смотрела на отца, сжимала свои губы, мечтая их закусить до самой крови. Руками она вцепилась в платье, пытаясь ногтями пронзить кожу ног. — Таня! Танечка! — Неожиданно и радостно в столовую вбежала маленькая девочка, бросаясь в объятья сестры. Таня обняла Анастасию так тепло и любяще. Почувствовала её запах, узнала его, аромат волос ребёнка, который был ей так дорог. Балакирева пыталась изо всех сил сдержать свои слёзы, лишь бы не выдать своих чувств "семье". — Представляешь, я пятёрку получила! — Умница! Садись, вот так. Полина Балакирева смотрела на своих детей, после чего с горячей любовью взглянула на мужа, разделяя этот тёплый момент со всеми присутствующими. — Что-ж, теперь, когда вся семья в сборе, — замолвил Балакирев, — приятного всем аппетита. — Приятного аппетита! — Отвечали почти все. Началась настоящая суета. Мать что-то расспрашивала у своего единственного сына, а тот отвечал неохотно. Всю эту беседу выслушивал и Дмитрий, пытаясь не перебивать их. В это время Таня держала ложку и задумчиво всматривалась в тарелку, а точнее, в её содержимое. Аппетита совсем не было. Рука дрожала. — Я сегодня ночью думала, — снова начала мама, — на улице холодать стало, может нам куда-нибудь отдохнуть съездить? После этого вопроса отец возмущённо посмотрел на неё и отложил газету, его выражение лица было грубым. — Нет. Никто никуда не поедет. — Твёрдость его слов заставила Таню обратить на него внимание. Она молча продолжала смотреть на Балакирева. — У меня слишком много дел, а одних я вас не отпущу. Настенька расстроено опустила голову после того, как увидела, что мама не может возразить мужу. Таня заметила печаль на лице своей сестры, поэтому положила свою почти мокрую от волнения ладонь ей на волосы и стала поглаживать. Она набралась смелости и глубоко вздохнула, ей хотелось больше ориентироваться в этом пространстве. — Какой сегодня день? — Шестнадцатое. Воскресенье. — Ответил Дмитрий, не понимая смысла в вопросе дочери. Он махнул головой вверх, обращая взор Тани на календарь, что висел позади неё на стене. Обернувшись, ей стало ещё хуже. Вдруг, она поняла, что это именно тот день, когда почти все, сидящие за этим столом погибли. Почему ей снится именно это? Почему она не может проснутся? Какая-то чертовщина творится именно сейчас. На её лице нарисовался ужас, который заметил даже отец, но не подавал виду. Казалось всё таким ненастоящем и опасным. «Если это тот самый день, почему я ничего не помню? Как выбраться отсюда?!» - эти вопросы витали в голове девушки. На минуту показалось, что это может быть правдой. Что, если это дежавю, и она может остановить этот кошмар? Но таких чудес не бывает. В один момент чашка, находившаяся в руках матери, упала на пол и разбилась на маленькие кусочки. Пролитый кофе на полу, знакомый аромат, как в детстве. От удара и силы его звонкости, Таня по рефлексу вскочила изо стола. Она тихо пробормотала себе под нос что-то, что сама была не в силах разобрать, затем просто выбежала из столовой в неизвестном направлении. Часы в гостиной комнате остановились. Выбежав в дальний коридор, что находился после парадного входа в дом, неожиданно Татьяна врезалась в грудь Ланскому. Она узнала его лишь тогда, когда подняла голову наверх. Большими руками названный дядька обхватил её за хрупкие плечи и ласково спросил: — От кого бежишь, Танечка? — Григорий Александрович! Этот невинный взгляд, она смотрела на него, как на единственного нормального человека в этой гуще событий. Уткнулась быстро ему в шею, как маленький ребёнок, который хотел спрятаться. — Ты сама не своя. Может, тебе поспать? Отстранившись от него, Таня отошла в сторону и посмотрела на мужчину с опасением, на её лице нарисовалось недоверие. — Ты тоже... — Выдохнула она. — ...всё это мне кажется. Всё это не правда. Голос задрожал вновь. Она обхватила себя за плечи, пытаясь успокоить руками. Он молчал, без эмоций продолжал смотреть на Балакиреву, а потом слегка улыбнулся, открыв рот: — Я — не галлюцинация. — От него исходила плохая энергия. — Ты скоро очнёшься. — Что? — Забудь всё, что я говорил. — Промолвил зловещим шёпотом. — И всё, что говорила ты. Ты всё равно не убежишь от него. После этих слов на лице графа появилась улыбка, недобрая, совсем противная и страшная. Она смотрела в глаза незнакомцу, хотелось проснуться, как можно быстрее. — Он сделает всё, что должен был сделать. Почувствовав какое-то знакомое жжение в груди, ей стало больно дышать. Татьяна Дмитриевна ощутила собственные хрипы, что стала издавать непроизвольно. Григорий Александрович стал ярко хохотать, наблюдая за ней. Она же - скорчилась от боли, не могла выпрямить спину и дышать полной грудью, что-то давило так сильно, что пекло всё тело. Тело горело, ломило от боли, словно её режут на мелкие куски. Но эту боль мгновенно перехватила другая: виски динамично стали пульсировать, неожиданно она схватилась за голову и упала на пол, будто что-то само оттолкнуло её, заставило свалиться. Эта боль была острой и пронзительной. Шипение охватило мысли, воспоминания. В тот миг в голове отобразилось абсолютно всё - её спасение в ту самую дьявольскую ночь, те похороны, на которых она пролила все свои слёзы, хандру, депрессию, наступившие морозы, что пришли в Петербург впервые за долгие зимы. Встреча с Петром, а затем и разочарование в той самой встрече, предательское недоверие всему, что окружало её. Всё проносилось тысячами картинками, она не могла разглядеть пристально каждую, лишь продолжала ощущать эту больную пульсацию. Последним было то, как она услышала о Руневском, то, как Каразин выстрелил в неё, как она глотала собственную кровь. И ощутила Балакирева это вновь. Её затошнило от вкуса этой крови, живот здорово заболел, а ноздри расширились. Она закричала, а после и проснулась. Проснулась в комнате, но не в старой. Это был Юсуповский дворец. Удивительным было то, что открыв глаза, она увидела перед собой Феликса. Он сидел рядом, словно знал, что девушка проснётся именно сейчас. Обеспокоенным взглядом он смотрел на неё, не зная, что и говорить. Глаза Тани были напуганными. Ему показалось, что она его боится. — Как ты? — Тихо спросил князь, наблюдая за ней. Он отложил книгу в сторону и взял её за руку. Она была горячей; после этого мужчина облегчённо и тихо выдохнул. Девушка попыталась привстать и моментально схватилась за горло руками. Взгляд продолжал пугать. С истерикой она посмотрела на Феликса и тихо спросила: — Почему я могу дышать? Было так больно! — Прошу тебя, только успокойся... Дверь в комнату открылась, вошёл дворецкий, на подносе у которого стоял бокал, наполненный чем-то подозрительно красным. Феликс взял его в руку и стал держать, пытаясь подобрать правильные слова. Девушка сразу покачала головой отрицательно, она прикрыла рот руками сразу после того, как почувствовала этот запах так близко. Прежде такого не было. Туман накрыл её голову. Рассудок помутился. Почуяв кровь в бокале, она резко повернула голову в другую сторону и стала чувствовать почти все запахи, включая даже тонкий слой пыли, скопившийся где-то в дальнем углу. — Нет...нет..! — Горько прошептала Балакирева. Таня почувствовала, как губы пересохли, ощутила тошноту. — Тебе надо выпить, немного. — Не буду я это! Что ты несёшь? Нет-нет...я не могла... — со слезами твердила девушка, — не могла я умереть! Этого не может быть! — Я поставлю этот тут. Оставив бокал на тумбочке, Феликс встал с постели, и тут же увидел, как Балакирева схватила его, после чего яростно отбросила в стену. Моментально он разбился, остатки крови стекали вниз. — Таня... — Прошептал князь с досадой и жалостью. — Оставь меня. Она прошептала это сквозь зубы, не имея возможности контролировать свои эмоции. Хотелось сокрушить всё вокруг, сбежать, провалиться сквозь землю. И всё это из собственной глупости, наивности. Обратив внимание на книгу, что оставил Феликс, она взяла её в руки, и открыла разворот, что он оставил. Было странно понимать, что ему нравился «Собор Парижской Богоматери». Хорошо отточенным карандашом были выделены слова: «В этом сердце звучит всё та же струна, струна самая затаенная, самая чувствительная; но вместо ангела, ласково прикасающегося к ней, её дергает демон.» Разбив хрустальную вазу, в которой лежало несколько засохших белых роз, Таня посмотрела на себя в зеркало, видела себя уже чудовищем, не человеком. Испытывала сильную обиду на себя же саму. Она кипела от злости. — Как она? — Спросил Дашков, встретив князя в коридоре. В мгновение раздался звук разбившегося стекла, видимо трельяжный столик в её комнате был полностью уничтожен. После услышанного Феликс наморщил лоб, подняв брови кверху и вздохнул: — Зови Свечникова. Она меня не захочет слушать.