Наследник графа Алегре

Несколько дней граф обучал его этикету, чтобы во время встречи с послом Альберт не ударил в грязь лицом. Юноша не понимал, что в этом сложного и почему он должен ударить в грязь лицом перед послом, если этикету он и так обучен и уже пару раз встречался с самим королем. Но граф настаивал: мол, лучше отточить манеры до автоматизма, нежели потом оказаться в неловком положении. О сгоревшей книге он ему не напоминал, хотя Альберт сам замечал, что граф порою невольно возвращается к прочитанным в «Ста государях» историческим примерам. Он решил, что при следующей встрече посоветуется с отцом, где можно ее достать, чтобы сделать подарок мужу на день рождения. Кстати, надо бы узнать, когда у него день рождения… Подсказала маркиза Райо. Нанеся визит супругам с целью поздравить графа с официальным назначением, она по обыкновению отправилась гулять в сад с Альбертом под ручку. С ней было кратно легче, чем с господами на том самом банкете: не приходилось напрягаться и подбирать слова, не приходилось следить, как бы не сделать чего-то неподобающего, не дать повода сплетням, не скомпрометировать графа… Нет, с Дианой было спокойно. Она сама рассказывала ему истории своим ровным, приятным голосом, похожим на шелест тихой реки в летнюю ночь, а все его истории, в свою очередь, выслушивала с неподдельным интересом. — Где достать «Историю ста государей» я, увы, не знаю. Но день рождения, безусловно, могу подсказать. Альберт не рассказал ей о пожаре — слишком стыдно, — но упомянул, что желал бы подарить мужу редкую книгу. — Значит, дела у вас и впрямь идут неплохо, чему я несказанно рада, — улыбалась Диана, — признаться, я беспокоилась, как вы освоитесь в Сонанте после благословенного Верте. Да и граф Монтани, при всех своих положительных качествах, может иногда быть чрезмерно упрямым… О, я действительно за вас рада. А как ваши успехи по изучению окрестностей Сонанты? Вам нужно чаще путешествовать, вы слишком энергичны по натуре, чтобы сидеть взаперти. — Перед Советом было немного не до того. Но теперь я собираюсь составить графу компанию во время ответственной поездки, — с воодушевлением сказал Альберт, — вы, верно, слышали. — Встреча посла Лотоны? О, да! Для вас это, скорее всего, станет настоящим приключением. — Конечно, я никогда в те края не ездил! И встреча с послом… Такая ответственность. Потом еще жить с ним под одной крышей, каждую минуту помнить о правилах поведения… Ах, чего не сделаешь ради блага королевства, — рассмеялся он. — Значит, вам нужно хорошо высыпаться в предшествующие поездке дни, чтобы и посла впечатлить, и в долгой дороге не слишком утомиться. — Ну, мы, скорее всего, сделаем остановку в Рингемасе, но это чтобы посол не устал. Сам я могу долго в седле находиться. — Вы, верно, будете не в седле, а в карете. Кроме того, вам самому не повредит познакомиться с владениями своего мужа. А то вы ведь кроме замка Монтани и не видели ничего. — Увы, да, — вздохнул Альберт, — но я искренне надеюсь, что переговоры пройдут успешно, а после подписания мирного договора мы с графом все же отправимся путешествовать. Раз уж я покинул поместье Алегре, неплохо бы и другие земли посмотреть, особенно незнакомые. Альберт помнил, что граф обещал ему запоздалое свадебное путешествие. Он не признался бы в этом самому Монтани, но порою его одолевало нетерпение: хотелось оседлать Вулкана и скакать далеко, за пределы парка, леса, самой Сонанты. Туда, где ноги его прежде не было. А если граф покажет ему, куда именно ехать, самые красивые места, что обещали поразить его воображение, так и того лучше. Тем более, в последние дни ему казалось, что супруг стал относиться к нему ласковее: взгляд графа, когда он глядел на Альберта, становился нежным, а слова его, обращенные к мужу, были добры и приветливы. Он больше не пытался поцеловать Альберта, а сильная рука, что часто сжимала его ладонь, придавала ему уверенности. С ним было надежно. И даже если Альберт по-прежнему многого не понимал, граф проявлял честность по отношению к нему, и за это юноша был благодарен своему супругу. За пару дней до отправления в путь граф Монтани пригласил в гости знаменитого художника Давида Раввского, что в свое время написал портрет короля, а недавно прибыл с визитом в Сонанту, чем граф и воспользовался. Познакомив с ним Альберта и оказав ему всяческие почести, граф торжественно объявил о своем желании заказать и портрет супруга, и их парный портрет. Художник, полный статный мужчина с благородной проседью в черных волосах, преисполненный чувством собственного достоинства, с важным видом посмотрел на Альберта и поинтересовался, когда граф планирует начать. А граф не знал. — Когда переговоры с Лотоной успешно завершатся, — ответил он, — сделаю все, чтобы это произошло как можно скорее. А вечером, проводив художника, он шепнул Альберту: — Полагаю, этот господин как никто иной сможет уловить вашу красоту и запечатлеть ее на холсте. Мне же будет приятно находиться на портрете рядом с вами: десять лет спустя вы будете так же прекрасны, а у меня появится повод для светлой ностальгии. Десять лет! Вот это далеко идущие планы… Альберт никогда доселе не думал о том, что они теперь вместе на всю жизнь. Это ведь так долго. Он жил сегодняшним днем, максимум ближайшим месяцем: подготовиться к поездке, встретить посла, оказать ему почести, потом навестить Марию, а потом… А потом не было. Только здесь и сейчас. Будет ли жизнь его с графом безмятежной — или полной трудностей? Может ли вообще жизнь с человеком, приближенным к королю, быть спокойной? Да это ли главное… Главное — то, как они относятся друг к другу и смогут ли они друг друга терпеть столько лет, сколько им отведено. Нет… Тоже не то. Терпеть много лет Альберт не смог бы. Он привык жить в любящей семье с людьми, с которыми ему и приятно, и интересно, с которыми он мог бы находиться рядом бесконечно. Будет ли с графом так? Иногда ему казалось, что у них есть шанс. В назначенный день они выехали до рассвета. Роса лежала на траве, кое-где собираясь в лужицы, а воздух показался Альберту таким холодным, что он невольно поежился. Это не ускользнуло от внимания графа: он обнял супруга за плечи и подвел к карете. Все это время Альберт не выпускал из руку золотую клетку с Чернышом: когда его потревожили раньше часа пробуждения, скворец встрепенулся и нахохлился, но, узнав своего друга, успокоился и вновь погрузился в сон. — А ведь лето вот-вот закончится, — рассеянно произнес Альберт, принимая его руку, чтобы ступить на подножку, — зарядят дожди, обычные для Сонанты. Как у вас в замке осенью, граф? Очень тоскливо? — Клянусь честью, я сделаю все, чтобы вы не тосковали, — отвечал тот, усаживаясь рядом с ним в карете и устраивая клетку, — в Сонанте есть чем заняться в любое время года, а если вы соскучитесь по солнцу, то всегда сможете отправиться в Верте или в одно из моих владений. Я же с радостью составлю вам компанию. — Не подумайте, я люблю осеннюю и зимнюю охоту, — поторопился добавить Альберт, — а с Вулканом нам будет весело и в дождь. Но мне нравятся краски. А в прошлом году, помню, ноябрьская Сонанта была такой серой. — С вами она уже не будет такой, — подмигнул Монтани, — что? Все еще холодно? Тогда прошу меня простить... В карете действительно было зябко, и граф привлек юношу к себе, обнимая крепче обеими руками. Альберт прижался к его боку — и незаметно для себя задремал у него на плече: он и сам не заметил, в какой момент времени ему стало так легко расслабляться в объятиях своего супруга. Холод сменился ощущением тепла, уюта, и тряска кареты больше не доставляла никаких неудобств. Сквозь дрему он почувствовал, как горячие губы нежно касаются его лба. Сопровождала их свита графа и слуга Альберта Марсель, и все они, включая Монтани и его супруга, были вооружены: посол, разумеется, не окажется без охраны, но всегда лучше соблюсти двойную осторожность, особенно в столь важном деле. Карета мерно тряслась по дороге, пока они не выехали за пределы Сонанты, и тогда подпрыгивание на ухабах разбудило Альберта: он взглянул в окно. Занимался рассвет, по одной стороне дороги простирались бескрайние поля, по другую — редколесье. Черныш тоже проснулся и прыгал в клетке с недовольным видом, пока Альберт его не выпустил, и тот не устроился рядом. — А когда будет то ваше поместье, где мы должны будем остановиться? — Это только завтра. Сегодня мы доберемся до назначенного места встречи, переночуем в постоялом дворе «У границы» — весьма неплохое заведение, хозяин знает, как встречать хороших гостей. А утром встретим графа Верэна и отправимся с ним в обратный путь, уже в более спокойном темпе. Тогда и переночуем в Рингемасе. — Далеко еще до него? Мне не терпится увидеть, как выглядит очередное ваше владение. — Чудесно выглядит, не беспокойтесь. Иначе я не рискнул бы принять в нем посла Лотоны. До него еще несколько часов, но, увы, с дороги вы его не увидите: нужно будет свернуть в сторону и проехать через лес. Терпение, мой дорогой, уже завтра у вас появится возможность исследовать все закоулки Рингемаса. И Альберт запасся терпением. В этом ему здорово помогал скворец, приятно щебетавший под ухом. Да и сам юноша, глядя за окно, рассеянно мурлыкал все приходящие ему на ум песни. На постоялом дворе, куда они прибыли изрядно утомившимися, Монтани взял комнату с двумя кроватями, не желая, по его собственным словам, оставлять его сокровище без охраны. Альберту было все равно: он повалился на одну из них — да так и заснул, не раздевшись и не успев оценить всех преимуществ «У границы». Проснулся он от шороха: открыв глаза, он увидел в двух шагах от себя стоящего к нему боком графа, расправлявшего манжеты на свежей рубашке. Альберту почему-то стало неловко, будто он подглядывает за чем-то очень интимным. Ему доводилось видеть Монтани обнаженным, когда они купались в реке, хотя он не то чтобы специально смотрел; но именно сейчас, в тишине раннего утра, когда в окно лишь забрезжил рассвет, полуодетый мужчина удивительным образом смущал его. Тонкая белоснежная ткань свободно спадала сверху, ниже прихваченная поясом узких кюлотов, облегающих талию и стройные бедра, строгий профиль казался сосредоточенным, а мягкие каштановые волосы волнами спадали почти до плеч — теперь короче, после случая в библиотеке и новой стрижки. Альберт зажмурился и уткнулся в подушку; кровать скрипнула, и граф повернулся к нему лицом: — Проснулись? — Прошептал он. Альберт вновь открыл глаза, демонстративно зевая и потягиваясь. — С добрым утром, — лицо графа озарила приветливая улыбка. — Как вам спалось? — Слишком хорошо, — голос звучал хрипло со сна, — раздеться забыл… Ну, хоть не в сапогах спать завалился, и то славно. — Вы вымотались, оно и понятно. Я велю принести вам чистое белье, — быстро надев камзол, Монтани направился к двери, и вскоре вернулся с Марселем, а тот, в свою очередь, с одеждой для своего господина. — Рано вы, господа, — заметил слуга, — солнце еще не встало. — Посол должен прибыть к завтраку или после него. Лучше быть готовым заранее. Что ж, дорогой мой Альберт, оставляю вас с Марселем, а сам отправлюсь осведомиться насчет еды. Я вчера тоже не поужинал. Марсель помог ему переодеться, и Альберт поспешил вниз в поисках супруга. Внизу было занято всего два стола: за одним сидел сонный путешественник, за другим — граф Монтани. Увидев его, муж жестом предложил присоединиться, и, учуяв ароматы съестного, Альберт понял, что и сам не на шутку проголодался. Граф Верэн, посол Лотоны, прибыл на постоялый двор, когда солнце уже выглянуло из-за горизонта. От еды он отказался, но составил им компанию за столом, с которого уже убирали посуду. Граф Верэн показался Альберту приятным и любезным человеком, каким, вероятно, и полагается быть послу, лет сорока-сорока пяти, одетым в дорожный костюм из дорогих тканей, однако не изобилующих украшениями. Разговор между ним и графом Монтани заладился с первой же минуты, хотя серьезные вопросы на постоялом дворе они предпочли не обсуждать, ограничиваясь расспросами о поездке и об общих новостях в соответствующих королевствах. Сам же Альберт вызвал у него одобрительную улыбку, поприветствовав его по-лотонски (о, сколько он разучивал это приветствие, расшаркиваясь перед Монтани и пытаясь передать забавное произношение на языке, так похожем на их собственный, но при этом таком диковинном на слух) и обменявшись подобающими любезностями. Разум его взбодрился, и обратный путь показался быстрым: вот уже показался тот самый лес, за которым должно быть поместье его мужа. Как и обещал граф, с основной дороги они свернули на узкую тенистую тропу среди высоких деревьев, и ехали так еще с час, пока лес не поредел, и взору их открылся трехэтажный особняк с красной крышей, со стороны казавшийся легким, теплым и воздушным, особенно в лучах вечернего солнца. Проехав через сад, гораздо скромнее, чем в замке Монтани, но, по мнению Альберта, более яркий и поражающий многообразием цветов, они, наконец, прибыли в место назначения. Альберт старался сдерживать любопытство и не совать нос во все комнаты дома, тоже более скромного, чем замок, но очень приглянувшегося юноше. В отделке было больше дерева, нежели золота и мрамора, гобелены на стенах казались как минимум на поколение старше, меньше предметов роскоши и красивых, но бессмысленных украшений. Одним словом, что-то в этом поместье напоминало Альберту о доме в Верте. Слуги отлично подготовились к визиту почетных гостей, и их всех ждал обильный ужин и уютные комнаты. За ужином Альберт оставался с мужем и послом, участвуя в общей беседе, а после дипломаты отправились в малую гостиную вести свои серьезные разговоры. Но перед этим Монтани познакомил Альберта с управляющим и наказал тому провести супруга всюду, куда только тот пожелает. — Даже в секретный подвал, — граф напустил на себя мрачный, заговорщицкий вид, — если он на это решится. Когда Монтани и Верэн уединились, Альберт, конечно же, полюбопытствовал, о каком подвале речь. Управляющий рассмеялся: — О, господин изволит так шутить… Впрочем, я покажу, если вам угодно. Подвалом оказался внушительный погреб, а в погребе самым внушительным оказался запас вина. — Но зачем тут столько? — Недоумевал Альберт. — Граф Монтани не так часто здесь бывает. — Так потому запас и остается, — назидательно сказал управляющий, — нет хозяев, нет гостей, вот оно и хранится дольше. Альберт решил, что вина пить не будет: завтра им еще предстоит добираться до самого замка. Вместо этого он велел управляющему показать ему сначала сад, который облюбовал Черныш для ночлега, и садовые павильоны, потом пруды, и только осмотрев все это, когда уже окончательно стемнело, Альберт вернулся внутрь. Управляющий продолжал терпеливо показывать молодому господину устройство дома и комнат, и юноша, погуляв по коридорам и заглянув в выделенные ему покои, заявил: — Покажите мне комнату моего мужа. Где обычно останавливается граф, когда приезжает? — Там же, где бывал ребенком. С тех пор он не менял комнату в поместье Рингемас, — пояснил тот. Покои оказались маленькими, даже меньше, чем комната Альберта в поместье Алегре, с простой деревянной мебелью, которой, видимо, исполнилось несколько десятков лет, и бронзовыми светильниками без позолоты. Самым богатым предметом в помещении была кровать с тяжелыми резными ножками и изголовьем и вышитым балдахином. — Ничего, кроме кровати, в этой комнате не поменялось, — сказал управляющий, заметив взгляд Альберта, — на своей старой детской граф бы, конечно, не поместился. «Как не поместились бы и те, кто составлял ему компанию в этой кровати», — невольно подумал Альберт и тотчас отругал себя за такие мысли. А граф словно их услышал: стоило юноше подумать такое — и вот он, тут как тут. Да еще с таким удивленным видом. — Не ожидал застать вас здесь, мой дорогой, — улыбнулся он, проходя в комнату. — Я был уверен, что вы уже спите, утомившись в дороге. Он с благодарностью кивнул управляющему, и тот, без слов поняв своего господина, поклонился им обоим и удалился. — Вы сами сказали, что можно осмотреть ваше поместье. — И как вы его находите? — Я нахожу его очаровательным. Поверить не могу, что вы проводили здесь время в детстве. — Отчего же? — Граф присел на стул у окна и подал знак Альберту присоединиться. — Не знаю, — пожал плечами юноша, — мне сложно представить вас вне роскоши замка Монтани. — О, вы так быстро привыкли к роскоши? — Граф весело улыбнулся, но Альберт замотал головой: — Напротив, я до сих пор к ней не привык. Просто вы и я росли в разных обстоятельствах… Поэтому здешняя обстановка мне кажется более знакомой. — Значит, вам понравится наше свадебное путешествие, — решил граф, — замок Монтани действительно моя самая роскошная резиденция, да и, осмелюсь заметить, одна из самых роскошных в Сонанте. Остальные проще, но, смею надеяться, окажутся не менее удобными для вас. — Буду ждать с нетерпением. А что же посол? Как проходят ваши переговоры? — Официальные переговоры состоятся только в Сонанте при участии Его Величества. Однако, если вы спросите, как я оцениваю наши шансы, скажу, что весьма положительно. Мы неплохо побеседовали с графом, и больше всего меня порадовало такое же стремление к заключению мирного соглашения с его стороны. Сегодня, однако, мы не планировали долгих разговоров, ибо с утра нам снова предстоит дорога. Монтани встал со стула и потянулся, закинув руки за голову. — Пожалуй, я тоже буду готовиться ко сну. Позвольте вас проводить, мой дорогой, а то, чего доброго, я решу, будто вы желаете здесь остаться. Альберт ожидал от него подобной шуточки, а потому почти не смутился. Посол встал так же рано, как и они, на рассвете. Любопытный Черныш нашел окно Альберта и что-то прочирикал, прежде чем опять улететь в сад, а когда они позавтракали и выехали из поместья, он отправился прямо за каретой. — Если устанет, откроем окно, — предложил Альберт мужу. — Он не хочет ехать в клетке. Последний отрезок пути перед въездом в Сонанту был полностью покрыт густым лесом. — Тут, должно быть, охота хорошая, — заметил Альберт, глядя в окно. — Верно подмечено. В лесах под столицей король порою охотится, и дичи здесь столько, что можно выбирать любое направление. Будьте уверены, в следующий подобный выезд вы непременно присоединитесь. Псовая охота вам нравится? — Мне крайне редко приходилось участвовать в загонной охоте. Я все больше один с ружьем хожу. — Попробуйте! Уверен, Его Величество будет в восторге. — Что ж, попробую, — улыбнулся Альберт, — а на какую дичь предпочитает охотиться король? Что бы ни намеревался ответить граф Монтани, звук выстрела прервал его. Молниеносно дернувшись к окну, он схватился за пистолет — и за первым выстрелом последовал второй, потом третий… Но это не граф стрелял. И это не охота. Через окно кареты Альберт увидел целую толпу (так ему показалось) всадников в черных масках с черными же плащами: было их, по крайней мере, не меньше, чем людей в свите обоих графов вместе взятых. Вооруженная охрана тоже встретила их выстрелами, но незнакомцы взяли неожиданностью, и в считанные секунды оказались возле карет. «Разбойники», — мелькнуло в голове у Альберта, и когда послышалось испуганное ржание лошадей, их карета накренилась, и они с супругом, не говоря друг другу ни слова, успели выскочить их нее, стреляя в подскочивших. У соседней кареты происходила такая же суматоха, и граф Монтани, встав спиной к Альберту, словно желая спрятать его между собой и каретой, нацелился в атаковавших посольскую свиту: выстрел — и один из всадников слетел с лошади; остальными занялись охранники. В это же время из конно-людского столпотворения выскочили еще трое вооруженных людей в черном, стремительно приближаясь к супругами. Альберт тотчас выстрелил из-за спины Монтани, сразив одного из них, но выстрел другого заставил подскочившего к ним Марселя охнуть и свалиться с лошади. Альберт ахнул, а граф, чертыхнувшись, вскочил на лошадь Марселя и ринулся на стрелявшего. Вот только выстрел третьего угодил прямиком в лошадь, и она, дико заржав, повалилась набок. Граф Монтани не успел соскочить с нее — и в следующий момент оказался придавленным тяжелой тушей. — Габриэль! — Истошно заорал Альберт и ринулся к нему с пистолетом наперевес, готовый убить каждого, кто приблизится к его супругу, — но на него наскочили сзади, заставив выронить оружие. Он бы и сам упал, если бы его не подхватили сильные руки; несмотря на брыкание и сопротивление, на голову его накинули что-то темное, заволокли его на коня и бросили поперек седла. Голова гудела, кровь в ней пульсировала: чувствовалась каждая кочка, каждый прыжок, каждый поворот. От тряски в непривычном положении к горлу подступала тошнота. Ему оставалось лишь глубоко дышать, чтобы оставаться в сознании, и отсчитывать время. А времени прошло более часа. Только тогда лошадь замедлилась, всадник выпрыгнул из седла, а следом настала и очередь Альберта. Его, все еще сопротивлявшегося из последних сил, двое человек вели сначала по земле, потом по отполированному полу, потом по лестнице наверх и, наконец, перед ним слабо скрипнула дверь, после чего его путешествие закончилось на кресле, в которое его насильно посадили. Когда дверь захлопнулась, он стащил с себя черную ткань, которая оказалась замотанным плащом. Моргнул, привыкая к освещению, и поморщился. Сначала он увидел окно, возле которого стояло его кресло и через которое в помещение лился яркий свет, ослепляя. Прищурившись, он отвернул голову от окна — и столкнулся взглядом с человеком неопределенного возраста: смуглое морщинистое лицо, серые глаза и серый же кафтан. Человек тотчас же поклонился: — Господин Алегре. — Я-то господин Алегре. А ты кто такой, черт побери? Что-то не похоже это на логово разбойников, — он махнул рукой, осматривая комнату: не хуже той, что служила его покоями в поместье Рингемас. Даже, пожалуй, богаче: серебряные светильники, изящная роспись и позолоченные ручки комодов, на кровати тяжелый бархатный балдахин с золотыми кисточками. — Ни в коем случае, — невозмутимо ответил человек, — вы в приличном месте. Здесь вы можете чувствовать себя в безопасности. Все ваши потребности будут удовлетворяться. — То есть, я в плену? Мне так стоит понимать твои слова? — Меня зовут Филипп, и я буду в вашем услужении, — человек не ответил на его вопрос, что только подтвердило догадку Альберта. — Позвольте принести вам воды. Вас, наверное, мучает жажда. С этим сложно было спорить, однако юноша остановил Филиппа, когда он было направился к двери: — Подожди! Ты можешь хотя бы сказать, что это за местность? Кто здесь хозяин? Могу я с ним поговорить? — Всему свое время, — ответил Филипп, закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Альберт поднялся с кресла и подошел к окну. Глаза уже привыкли к свету, но все равно пришлось прищуриться: окно выходило на восток, и утреннее солнце било в глаза. Под солнцем же насколько хватало взгляда простирался темный густой лес почти до самого здания, в котором он находился — а находился он, судя по всему, в старомодном замке: небольшое окно его комнаты располагалось высоко над землей, и, несмотря на отсутствие решеток, сбежать через него не представлялось Альберту возможным. Под самой стеной здания — небольшой сад, подходящий вплотную к другой каменной стене. Юноша высунул голову из окна насколько мог: справа стена заканчивалась, а слева можно было увидеть другое окно — но на недосягаемом расстоянии. Закрытое, разумеется. Слева же, если всмотреться вдаль и скосить глаза, лес редел и начинались холмы. — Черт знает что, — с досадой произнес Альберт, возвращаясь в кресло и хватаясь руками за голову. В памяти снова вспыхнуло внезапное нападение, стрельба, Марсель… и Габриэль. А ведь Альберт даже не успел понять, насколько все плохо. Что если они не смогли спастись? Что если нападавшие, кем бы они ни были, одержали верх? Если их целью было взятие в плен и посла, и графа Монтани? Значит, они тоже могут находиться где-то в плену, в этом замке или другом месте? А если их план не удался, и защищающиеся сражались до последнего? Могли они их попросту убить? Нарочно или по случайности… Голова разболелась, когда он подумал о том, что его близкие люди могут быть мертвы. Его верный Марсель. И его супруг. — Габриэль, — прошептал он, делая глубокий вдох, чтобы отогнать подступающие слезы. Еще разреветься сейчас не хватало… Не лучший момент. Нет уж. Альберт стиснул кулаки: он разберется со всей этой ситуацией, а потом уже будет думать, как поступить дальше. Для начала понять бы, насколько слова этого Филиппа про «безопасность» и «потребности» соответствуют истине. Пока ясно только одно: убивать его не собираются. Раз его держат в заложниках, значит, для чего-то он еще нужен. Оказалось, что в распоряжении Альберта еда и напитки по желанию, причем весьма неплохие, и не только одна комната, но и прилегающие к ней помещения. — Я только с тобой могу общаться? — Поинтересовался он. Филипп кивнул. — Да, с твоей многословностью ты меня знатно развлечешь, — вздохнул Альберт. — А на воздух мне можно выходить? — Вам душно? Вы можете открыть окно, — Филипп сохранял свою невозмутимость, а Альберт лишь головой качал. — Понятно, прогулки тоже не про мою честь. Когда вы собираетесь меня отпускать? Точнее, спрошу иначе: при соблюдении каких условий? — Этого мне не ведомо. — А кому ведомо? — Все откроется, господин, в должный час. — Тьфу ты… А я могу написать письмо мужу, родителям, сестре? Хотя бы предупредить их о том, что я жив. По крайней мере, пока. — Они и так обо всем узнают, не утруждайте себя. — Действительно, какой тяжелый труд. Спасибо, что освобождаете меня от него. И какая же у вас тут скукотища! Мне совершенно нечем заняться. — Может, господин желает помузицировать? — О да, сейчас самое время! Чего, думаю, мне не хватает в этот чудесный день? Конечно, музыки! Юноша сложил руки на груди и задумался. — А книги здесь есть? Хоть какие-нибудь? Почитать, что ли, тоску разогнать… — Господин, рядом с вашей комнатой есть библиотека. Ни в чем себе не отказывайте. — Неужели! — Альберт подскочил к двери, опережая Филиппа. — Где? Показывай. Если я и выйду когда-нибудь отсюда, то, по крайней мере, выйду чуть более ученым. К новой комнате Альберта прилегала гостиная, а за ней — библиотека. До размахов графа Монтани она не дотягивала: то ли это была не единственная и не главная библиотека в замке, то ли владелец замка не был таким любителем чтения. И все же книг хватало. Альберт прикинул, что если он здесь надолго, эти книги займут его досуг на протяжение как минимум года. «Правда, за год я свихнусь. Все же надеюсь, что и одну книгу осилить не успею». Из библиотеки был только один выход в смежную гостиную. Она, как и комната Альберта, запиралась на ключ — это Филипп и сделал, сказав, что не смеет более мешать господину и пообещав навестить его перед обедом, чтобы принять заказ. Заказ! Тоже мне, фыркнул Альберт. Он подошел к полкам с книгами и принялся задумчиво рассматривать их: есть старые, тяжелые, в увесистых переплетах, и совсем новые, кажется, недавно отпечатанные. На единственном столе в помещении он обнаружил светильник, перо, чернильницу и стопку писчей бумаги. А что толку, вздохнул Альберт. Если он и напишет письмо — как он его отправит? Единственный его контакт, этот Филипп, точно не согласится быть его почтальоном. А с другими его здесь вряд ли собирались знакомить. Есть здесь вообще кто-нибудь? Он прислушался: в библиотеке царила полнейшая тишина, идеальная для чтения и письма, но совершенно угнетающая в его теперешнем положении. В замке наверняка есть люди. Но не рядом с теми комнатами, где разместили — заперли — Альберта. «Дневники мне здесь вести, что ли… Если вдруг со мной что-то случится, кто знает, может, хотя бы моя писанина дойдет до потомков. Эдакий узник замка непонятно какого». Дневники вести не хотелось. Хотелось на волю. Или хотя бы узнать, что происходит с ним и с графом Монтани. Кто мог желать им зла? Напавшие могли бы сорвать большой куш, взяв в плен всех, кто был в обоих каретах. Альберт искренне надеялся, что попался только он (свезло так свезло). Теперь что? Выкуп за него будут требовать? Если так, то граф, конечно, отдаст за него любые деньги, в этом Альберт ничуть не сомневался. Но вдруг речь идет совсем не о деньгах? Вдруг похитители потребуют от графа то, что заставит делать выбор между супругом и чем-то несоизмеримо более важным? Альберт не мог придумать, что бы это такое могло быть, но понимал, что наверняка оно быть должно. Иначе он не сидел бы здесь. А если вдруг Габриэль погиб — он все же заставил себя об этом подумать, — то требования могут предъявить отцу. И что он, Альберт, сможет сделать? Правильно, ничего. Не в этой ситуации. Он даже не будет в курсе, что является предметом переговоров. Судорожно вздохнув, он вновь зашагал от стола к полкам, теперь сознательно стараясь отвлечься от печальных мыслей: выбрать книгу. Любую. Хоть что; пусть дела давно или недавно минувших дней заглушат тоску на сердце. Если это вообще возможно. Внимание его привлек зеленый переплет с золотым тиснением, не такой шикарный, как у старинных фолиантов, зато новенький, блестящий. Сама книга была меньшего размера, чем те, что он обычно читал в библиотеке графа, потому он и решил начать с нее. «Династии Сонанты, Манэли, Рива», — прочитал он название. Что ж, неплохо. И Манэль, и Рив близки к столице, а многие аристократы предпочитают обитать как можно ближе к королевскому двору на протяжение поколений. Их потомки расселились по всему Седе и за его пределами, но основные ветви, по большей части, сохранили свои владения. «Тут же, наверное, будет и династия Габриэля», — решил Альберт, усаживаясь за стол и открывая книгу. Глаза его заблестели любопытством, когда он увидел, что здесь не только описание раскидистых семейных древ, но и гравюры, изображающие либо самых знаменитых представителей родов, либо самых красивых, либо просто тех, кому посчастливилось быть запечатленными художником. К разочарованию юноши, виконтам, предкам его супруга, были посвящены лишь пара страниц, да и то без гравюр, включая несколько слов об отце и матери, Даниэле и Анне, и их соответствующих предках. Из своих знакомых он отыскал маркизу Райо, что, впрочем, происходила из рода Брианов, из провинции южнее, а к столичным династиям относилась лишь по мужу, покойному маркизу Райо. Были в книге и Мартиссы: сам виконт, его сестры, его родители и их предки. На одной из династий Альберт задержался из-за гравюр: графы Лаветы, отмеченные в книге как знатный род, известная столичная ветвь которого занимала несколько страниц. Последняя представительница женской линии особенно бросилась в глаза. Было в ней что-то, заставившее Альберта рассматривать ее портрет долгие минуты. Безусловно, красива. Искусно изображена. Но многие дамы в книге были красивыми, а гравюры отличались высоким качеством. «Изабелль Лавет», — прочитал он. Умерла двадцать лет назад, когда ей самой не было еще и тридцати. И ее лицо… Лицо. Точно. Черты Изабелль на гравюре вызвали в памяти другие, почти такие же, но мужские. Те, что он еще со свадьбы запомнил. «Она же на виконта Мартисса похожа, словно сестра родная! — Удивился Альберт. — Мы с Марией так же похожи!» Полистав страницы книги в поисках родственных связей Лаветов и Мартиссов, он таковых не обнаружил. Разве что одно: Изабелль Лавет, судя по подписи под гравюрой, была воспитанницей родителей виконта Мартисса. Посмотрев даты смерти ее родителей, Альберт задумчиво кивнул: если девочка осталась сиротой в раннем возрасте, ее вполне могли взять к себе в дом друзья покойных Лаветов, при условии что Лаветы и Мартиссы действительно близко дружили или же были очень дальними родственниками по какой-то не упомянутой в книге ветви. «Я бы подумал, что она дочь Мартиссов, если учесть, как она похожа на виконта. Но не могла же мать виконта родить ее, будучи маленькой девочкой? Нет. Что-то тут не сходится. По возрасту эта Изабелль сама виконту в матери годится». Альберт пожал плечами: не исключено. Историй с незаконнорожденными детьми в дворянских кругах немало, но мало кто предавал такие истории огласке. Чаще внебрачные дети, которых нельзя было признать по объективным или субъективным причинам, отдавались на воспитание в другие семьи, где их появление не вызвало бы столько вопросов. Может ли Мартисс быть незаконнорожденным ребенком Изабелль Лавет? Почему бы и нет. Мог ли его покойный отец согрешить с молодой воспитанницей? Тоже мог. Альберт вздохнул и, закрыв книгу, отнес ее на место, тщательно запомнив расположение. Надо бы почитать другое, нечто способствующее поднятию духа. Юноша переходил от полки к полке, и взгляд его бегал вправо и влево, вверх и вниз, пока, наконец, не остановился на чем-то очень знакомом. Сердце пропустило удар, и Альберт с внутренним трепетом протянул руки к книге в кожаном переплете. Да. Она. «История ста государей». Он тихо рассмеялся, хотя ситуация к веселью не располагала. Кто бы мог подумать. После нападения, перестрелки, оказавшись в незнакомом месте в качестве пленника Альберт обнаружил драгоценную книгу, о потере которой в нелепом пожаре так сокрушался граф Монтани. Если я когда-нибудь и выберусь отсюда, решил он, я прихвачу ее с собой. Понятия не имею, как я это сделаю, — но я это сделаю. С этими мыслями он взял книгу с полки — увесистая! — и, немного подумав, вытащил и «Династии Сонанты, Манэли, Рива». Авось, пригодятся. Покинув библиотеку, он поспешив в свою новую комнату и, отыскав плащ, который злоумышленники накинули ему на голову перед похищением, аккуратно завернул книги. Пусть будут при нем. На всякий случай. «Сто государей» скрашивали часы, ужасно долго тянувшиеся взаперти. Он запретил Филиппу входить в его комнату, пояснив это тем, что он не его верный слуга, а посторонних в своем интимном пространстве он видеть не хочет (но все же спрятал книги под кровать). Филипп не стал возражать и принес еду в гостиную. Альберт заставил себя поесть, однако вина пить не стал: вино ослабляет внимание, а оно, как считал пленник, нынче его единственный союзник. Об ином союзнике он не подумал, пока тот не появился прямо у него в окне. — Черныш! — Прошептал Альберт, протягивая руки к маленькой черной птице. Тот чирикнул, прыгнул в комнату, приземлился на столе и принялся его исследовать в поисках чего-нибудь интересного скворцу. Осторожно открыв дверь, Альберт убедился, что они с питомцем одни, поблагодарил судьбу за то, что Филипп пока не убрал со стола, и мигом принес остатки еды Чернышу. Тот, разумеется, не стал отказываться от такого пиршества. — Это ты за мной летел? — С восхищением сказал юноша, коснувшись пальцем гладких перьев. — Славный мой друг, кто бы мог подумать, что ты и в такой ситуации меня не оставишь. Наевшись досыта, Черныш благодушно защебетал, и Альберт, слушая мелодичные переливы, с тоскою вспоминал и поместье Алегре, и замок Монтани, где скворец был его спутником и где осталась частичка его собственной души. Когда стемнело и лес в окне стал совсем черным, а холмы и вовсе скрылись из виду, птица уснула, спрятав голову под крыло, на спинке кресла в углу, а Альберт на цыпочках прокрался в гостиную, прикрыв за собой дверь в спальню. Там уже он дождался сначала ужина, а потом уборки стола. И только когда Филипп пожелал ему спокойной ночи и запер двери гостиной на ключ снаружи, юноша отправился в библиотеку и уселся за письменный стол. На рассвете он сидел в постели и ждал пробуждения своего питомца. Когда тот поднял голову и встрепенулся, Альберт поднялся с кровати и, подойдя к Чернышу, снова погладил его. — Я не знаю, сработает ли это на сей раз, — тихо сказал он, — но ты уж постарайся. Ты ведь прилетал в замок Монтани из поместья Валлоров. Ты возвращался туда из леса. Ты знаешь, что там теперь мой дом. Не подведи же меня и на этот раз, друг. Осторожно, нежно он коснулся лапки скворца — и привязал сложенный кусок бумаги шелковой лентой, еще вчера украшавшей его манжет. Тот недовольно дернулся, но Альберт управился быстро, вознаградив Черныша спрятанными накануне гостинцами, а потом, бережно взяв его в ладони, подошел к окну и распахнул створки: — Лети, друг. И непременно доберись до дома. Там тебя будут ждать. По крайней мере, Альберт на это надеялся. А что еще ему оставалось?..