Священник-коммунист и суккуб-девственник

      Союз откинулся в рабочем кресле. Коллега за соседним столом взглянул на него и тут же вернулся к своему монитору. Советы запрокинул голову. Обыкновенная лампа безучастно моргнула ему.       Прошло две недели. Где-то Союз читал, что привычка формируется за двадцать один день. Что ж, прошло четырнадцать, а коммунист всё ещё ярко чувствовал дискомфорт рядом с немцем.       Рейх, подобно фее или жене из американских идеализированных сериалов, исполнял любые прихоти Союза. Стоило тому в конце рабочего дня задуматься о свежеиспеченной шарлотке — вуаля! Пирог с пылу-жару ждал его дома на столе. Спина отваливается от сидения за рабочим столом? Чудодейственный массаж — он как новенький.       СССР считал себя хорошим человеком, но он явно не сделал ничего такого сверхмеры добродетели, чтобы получить такой… Подарок. Даже из Преисподнии.       Где-то был подвох. И Советы обязательно его найдет рано или поздно. — Как там с перегородками дела?       Союз вздрогнул. Начальник, Сергей Сергеевич Бобров, хотя был довольно крупного телосложения и обладал бульдожим дыханием, умудрился как-то подкрасться к Союзу. Или тот слишком глубоко задумался, глядя в потолок. — Осталось получить добро от Павленко, — коммунист кивнул на экран, где была открыта рабочая почта. — Я уже приступил к разработке конструкции козырька.       Сергей Сергеевич причмокнул губами, почесав лысый затылок: — Хорошо, смотри закроешь проект за неделю — премию выпишу, — затем, подумав о чем-то своём, поинтересовался. — Любовницей обзавёлся? — Что? — Советы медленно моргнул. — Продуктивность у тебя возросла, — начальник хмыкнул. — Ты такой вялый был, как сарделька у деда, уж думал тебя на отпуск принудительно отправить. А тут приободрился, бодрячком! А все мы знаем, как любящие руки и губы чудеса с мужиками творят.       Руки у Рейха были не то, что любящие, но довольно талантливые. — В общем, можешь идти сегодня пораньше домой! — начальник хлопнул его по плечу. — Своди свою зазнобушку в кино, там о какая комедия сейчас идёт! С Галустяном!       Не то что «Галустян» для Советов был высоким мерилом качества кинокартины, но идея уйти пораньше ему прельщала. Чем он и решил воспользоваться, ловя полные ненависти взгляды коллег в спину.       Любимчиком в компаниях он никогда не был. Что людских, что политических.       Союз нерешительно замер в коридоре своего же дома. Он видел, как Рейх в гордом одиночестве стоит у окна на кухне. Прямой, как шпала, но чувствовалась надломленность в его позе. Может дело было в тонких паучьих пальцах, цепко сживаших острые ребра. Может в тени отражения в окне, будто печальная маска со стены театра.       Союз хорошо помнил его живым: словно не воплощение, а острое, дерзкое лезвие. Он был преисполнен энергии, безумного азарта до самого своего последнего вздоха. Завораживал своей разрушающей силой.       Тогда грешным делом, СССР каждую ночь думал, как сломит его, подчинит, нагнув ментально и физически. Это было похоже на горячку, бредовые мысли одолевали с такой силой, что тошнило осязаемо.       Бой один на один всё решил. У врага нет лица, нет сердца. Это мишень, которую ты обязан поразить и никогда не жалеть о содеяном.       Союз жалел. Жалел настолько, что больше никогда не ввязывался в людские разборки. Держался от войны так далеко, насколько мог, всей душой не понимая человечество, пожирать друг друга, как вшивый Урбос.       И злился, что те втягивали его сына в подобное. Только Россия плевать хотел на предостережения отца.       Как и он в своё время отворачивался от Российской империи и его мудрых слов.       Что-то неизменно даже у них. — Привет, — Советы хлопнул входной дверью, давая шанс Рейху собраться с мыслями. — Куда батя подевался?       Немец повернулся, улыбнувшись: — Ушёл на какие-то пенсионные посиделки в местном Доме Культуры. Сказал, его не ждать, будет поздно. — Ага, на Соловьева примчится. Если он не поучаствует в этом петушином оре, у него сердце встанет.       Рейх коротко рассмеялся, мягко пристыдив: — Зря ты так об отце, — тонкие пальцы скользнули по листу «щучьего хвоста». — Он у тебя славный, хоть и сам у себя на уме. Любит рассказывать, каким ты маленький был, — он помолчал тихо добавив, — мне хотелось бы тоже, чтобы было кому такое рассказывать. С такой любовью.       СССР неловко уселся на табурет, барабаня пальцами по краю столешницы. На кухне пахло вкусным обедом, витал еле уловимый аромат дома и радушия. Только, как в Диснейленде, будто кто-то просто загнал приятный запах в воздух через распыления.       Пластиково. — Каким был твой отец? — спросил Советы, заглянув под крышку сковородки.       Котлеты по-домашнему. Такие идеальные, как со страниц журнала. Анюта всегда их передерживала, да и выглядели они аляписто.       СССР скучал безумно и по ним, и по недоваренным макаронам, подгорелому плову и почти сырым пирожкам с капустой. Нелепая еда, в которой всегда была самая вкусная приправа: забота. — Я не знаю, — Рейх, повинуясь немой команде, завозился, ставя чайник на плиту. — Он умер до моего рождения. — А мать?       Союз свою мать помнил, но смутно. Она была одной из фавориток императора, кажется её звали Анастасия. Или Елена. Как-то благородно точно. Но век её был недолог, как у всех людей. Таков печальный исход союза воплощения и человека.       Отец после её смерти только делал вид, что Дон-Жуан и Лавелас с самой обольстительной улыбкой и выправкой гусара. Но ночь он коротал всегда один, в пустой спальне, тоскливое посматривая на портрет почившей. — Не видел никогда её, — немец поставил ароматно дымящую тарелку перед ним.       Пюре уложенно барханами, огурцы нарезанны ровными дольками. Слишком идеально, чересчур. И при всём виде, аромате и вкусе на уровне блюд из ресторанов, почему-то, кроме физического насыщения, оставалось ощущение пустоты. — Спасибо, — Советы хотел было взять солонку, но тут же убрал руку. Вероятность девяносто девять из ста, что блюдо прекрасно сбалансировано специями. На его вкус. — Кто же тебя растил? — Люди. — Рейх сложил руки на груди.       В его тоне коммунист чётко услышал: слишком личное. Явно откровения не для «хозяина». Союз решил не трогать его, захочет — сам расскажет.       Советы скосил взгляд на окно: дети резвились на детской площадке, играя, шумя и наслаждаясь временем, пока родители не вернулись с работы. Он потянул рукав свитера, взглянув на часы: едва близилось к вечеру. — Слушай, — Союз взглянул на Рейха, который потянулся к верхним шкафчикам за чаем, — тебе наши с батей шмотки вообще не по фигуре. — Могу голым ходить, — немец пожал плечами. — Я не к тому, — СССР отвернулся к тарелке, говоря как бы между делом. — Просто, видишь, раньше вернулся, мы могли бы сходить в местный ТЦ, хоть штаны тебе подобрать. А там, ну, может в кино сходим. Если хочешь.       Рейх поставил перед ним чашку, тихо улыбнувшись: — Я делаю то, что ты хочешь. Забыл?       Союз отодвинул тарелку, чувствуя, что кусок в горло не лезет от этой фразы. Подняв глаза хмуро произнёс: — Я насильно тебя не держу, сам навязался, нечисть.       Рейх примирительно кивнул, опустившись на колени. Союз удивлённо замер, услышав как звякнула молния на собственных штанах. — Не держишь, — тонкие пальцы деликатно обхватили ещё вялый член. — Но и не отказываешься.       Он двинул рукой с ощутимым нажимом. Советы тяжело задышал, запрокинув голову. Ладони Рейха в такой форме не были такими нежными, но длинные пальцы умело нажимали на чувствительные точки. Особенно, когда едва подушечками огибал головку, задевая большим пальцем уретру.       Честно говоря, Советам это уже приелось. Каждую ночь одно и то же, возможно, только выдержка самого коммуниста выросла с минуты до десяти. Немцу-то всё равно было, совершенно не было желания проявить хоть какую-нибудь инициативу. Старался, здесь не поспоришь, с каждым разом движения становились сложнее, меняя ритм и направление. Всё равно это была ласка для девственников. Взрослому опытному мужчине явно хотелось ощутить больше. То что не мог сказать в слух жене, наедине в постели, в полной темноте. Союз подумал, что сейчас самое время немного разнообразить обязанность суккуба: — А если я хочу, — Советы вздохнул, тяжело сглотнув. — Что бы ты…       Рейх замер. Он поднял глаза на него, тут же быстро опустив взгляд и послушно открыв рот.       Но Союзу хватило этого мгновения, чтобы увидеть чёткое и ясное:       Не надо. — Стой, стой, — коммунист перехватил его под подбородок, отстрянясь. — Не хочу, ещё откусишь по неопытности.       Немец поджал губу, выдохнув. Настроение у Союза упало. Он всё же был не самым приятным парнем, но и не сволочью последней. — Давай, вылезай, фея-дрочун, подстольный, — СССР заправил свое хозяйство, вылезая из-за стола. — Почему «фея»? — Рейх выпрямился, взглянув на него, непроизвольно, сверху вниз. — Потому что волшебнулся на мою голову, — лаконично ответил Союз.       Немец фыркнул, широко улыбнувшись. Советы впервые увидел искренность в этой эмоции, скуластое лицо с звериным прищуром показалось не таким суровым.       В ТЦ было многолюдно, не смотря на то, что будний день. Люди сновали, проживая эпизоды сценария жизни. Союз невольно нет-нет да засматривался на семейные пары. Особенно с маленькими детьми. Будто одуванчики чистой, искристой радости. Когда-то и они с Анютой так ходили, держа с двух сторон маленького Россию, поднимая его от пола, наслаждаясь детским перезвонистым смехом.       В последнее время Союз слишком часто придавался ностальгии. — Дети, — Рейх чуть подобернулся, заинтересованно смотря в лицо Совета. — На что это похоже? Я имею в виду, завести своего? — Как самый счастливый момент в твоей жизни, когда они рождаются, — Советы улыбнулся. — И самый тоскливый, когда они вырастают. Немец понимающе кивнул, перебирая пальцами вешалку с брюками. — Что ты там всё перебираешь? — Советы скептично взглянул на новомодную модель зауженных джинс. — Тебе хорошо, вон тощий какой. Ладный. Это мне с моими габаритами та ещё мука. — Я высокий, — Рейх демонстративно приложил одну пару джинс к себе.       Штанины еле доставали до щиколоток. — «Растишки» меньше жрать надо было. — Что такое «Растишка»? — немец наклонил голову. — Хрень для детей, — СССР фыркнул. — Йогурт такой, к нему ещё магнитики обычно добавляют. — Магниты? Детям? — демон вдруг совсем поник. — Ты иногда говоришь вещи таким будничным тоном, а я совершенно не понимаю, о чём ты.       Советы задумчиво пожевал губу. Да, если с сорок пятого в Аду мариноваться, вряд ли что нового о жизни узнаешь. Наверное, чувствует себя гостем из прошлого, где брюки шились в ателье, да и выбор был намного скромнее. — Почему эти брюки такие узкие? — Рейх вытянул перед собой черные джинсы, больше напоминавшие лосины. — На кольсоны больше похоже. — Потому что девочкам нынче нравятся мальчики с тонкими ножками, — СССР скосил взгляд. — Вон, у тебя уже кружок почитательниц собрался.       Немец осторожно обернулся: девушки-консультанты тут же стали старательно делать вид, что заняты перекладыванием футболок в четыре руки. Рейх недоуменно взглянул на Союза: — Я для них симпатичный? — На комплименты напрашиваешься? — Нет, я… Нет.       Он вновь вернулся к брюкам и, сдавшись, поднял обречённо руки: — Мне ничего не подходит. — Сейчас, — Советы обернулся. — Дамы! Можно попросить профессиональную помощь?       Хотя Советы старался придать своему тону максимум учтивости, всё равно звучало как-то не шибко вежливо. Такой уж у него был типаж вечно недовольного мужчины чуть за тридцать. Одна из девушек, явно помладше, тут же подскочила с самым скромным лицом и зажатой позой: — Чем могу Вам помочь? — А вот под эту стремянку подштаники есть? — коммунист кивнул на Рейха. — Боюсь, — после пары секунд раздумий ответила консультант. — У нас нет такого размерного ряда в наличии, только под заказ. Можно взять вот эту модель эльку, будет немного велика, но под ремень будет смотреться очень модно.       Рейх вопросительно взглянул на Союза, тот пожал плечами: — Бери, — коммунист скептично взглянул на джинсы. — А щиколотки не обморозил? — Можно взять носки с принтом, — тут же подсуитилась девушка. — У нас хит продаж — с уточками! Думаю, ваш сын оценит. — Сыну? — Союз осмотрелся, ища взглядом Россию. Вникнув в смысл, усмехнулся. — А, это не мой сын.       Консультант тут же скомфуженно забормотала извинения, на что Советы примирительно махнул рукой: — Всё хорошо. Мы можем на нём их пробить? Ну, чтобы сразу в новых штанах пошёл? — Да, а, конечно, — она закивала и поспешила упорхнуть, куда подальше. — Вот дела, — вздохнув, произнес коммунист, потирая седой затылок. — Так плохо выгляжу, что тебя за сына посчитали. — Не так плохо, — немец помял ткань джинс. — Просто не для них.       Советы изогнул бровь: вроде как и комплимент, а вроде как и нет. С Рейхом в обычной его форме было слишком много недомолвок. Слишком многозначные движения, взгляд. С маленьким и эротичным чертенышем проблем не было, не ощущалось какого-то тошнотворного чувства вины. «Вот бы он мог оставаться мелким всё время», — подумал Советы посматривая, как Рейх натягивает на свои длинные ноги джинсы. Немец вздрогнул, едва не упав. Коммунист удивлённо метнулся к нему, протягивая руку.       Рейх шлепнул его по ладони, вжимаясь в ростовое зеркало.       СССР увидел в его глазах обиду. Не детскую или пустяковую, смешанную с нотой раздражения, нет. Обиду, которую проливается горечью по щекам и режет сердце остриём. — Ты чего? — прошептал коммунист, оглядываясь.       В примерочной кроме них никого не было. Союз хотел было шагнуть за шторку, но вытянутая рука его остановила: — Всё в порядке, — немец улыбнулся, хотя губы у него дрогнули. — Мне что-то нехорошо, наверное нельзя далеко от дома твоего уходить. Пойдём домой. — А… — Советы нахмурился, но безразлично пожав плечами, примирительно кивнул. — Носки-то тебе с утками купить?       Рейх мотнул головой. Союз ощутил давно забытое чувство неосязаемой вины. Неясно, за что себя винить, но осадок паршивости горчил под горлом.       Как только они пришли домой, Рейх стремительно ретировался в ванную. Даже не придумывая причин или не бросив какую-нибудь фразу. Просто сбежал из поля зрения Союза, видимо, устроить совещание со своими тараканами в голове.       Советы заглянул в комнату отца: пусто. Посмотрел на часы: едва близилось к восьми. СССР пожал плечами, в конце концов РИ взрослый, даже возрастной, а время детское. Сидит небось в окружении пристарелых нимф и поёт дефирамбы о былых временах. Пускай веселиться, никому вреда от этого не будет.       Союза больше волновал Рейх:       «Почему не может ртом сказать, что не так? Я, вон, его в ТЦ повёл, культурный досуг организовать хотел… А он ведет себя как, как же… А! Жертва домашнего абьюза, во. Но я же ничего его делать не заставляю, сам лезет! Ещё бы хоть какое разнообразие давал, а то все руками да руками… Тоже мне дьявольский обольститель, у вполне земных жриц любви набор услуг интереснее. Хоть бы… хвост что ли в дело пустил, интересно же, какого это».       Советы тяжело вздохнул, ставя чайник на плиту. Завтра выходной, выспиться хоть. Стоя спиной и думая о своём, как-то не заметил, как к нему подкрался Рейх. Когда прохладные пальцы забрались под свитер, коммунист позорно визгнул: — Ебаный в рот! — Извини, — Рейх отшатнулся, прижимая ладони к обтянутой латексом груди. — Тебе, блять, колокольчик на рога прицеплю! — Союз взглянул на него осуждающе.       Немец покорно кивнул, помахивая хвостом из стороны в сторону. Медленно, как лист покачивает в потоках ленивой речки. Союз завороженно следил за остроконечным кончиком, мысленно смакуя свои интересные желания. Янтарные зрачки мягко засверкали, пухлые губы на миловидном лице соблазнительно выдохнули: — Хочешь сегодня попробовать что-то новое?       В таком виде Советы не мог ему ни в чём отказать. Казавшийся таким беззащитным, таким желанным во всех смыслах и позициях — идеал.       Такой была Аня. Хрупкая «дюймовочка», которая разве что в рот ему не заглядывала. Мурлыкала, как кошка, никогда слова поперек не вставит.       А потом она стала матерью и повзрослела.       Идеал рухнул, превратившись в человека. Со своими проблемами, мыслями и чувствами. Которые, никуда не упёрлись Союзу, которому приходилось тащить на плечах бремя сверх-державы.       Они разошлись тихо и мирно. Но Советы, как вчера, помнил, как ветер на пероне трепал длинные рыжие локоны, облегающее платье в горошек делало её одновременно такой невинной и такой соблазнительной. Больше не его. — Ты… Копируешь её, — прошептал Советы, осторожно приподняв тяжёлый алый локон. — Её идеальную. Зачем? — Это то, чего ты хочешь, жаждешь, — Рейх прикрыл глаза, подставляясь щекой под широкую ладонь. — Но ты не она, — Советы непонимающе нахмурился. — Ты совсем другой.       Немец приподнялся на цыпочках, мягко прикусив мочку его уха: — Твои желания ломают меня, — прошептал Рейх, играюче огладив широкую грудь.       Союзу подурнело от этих слов. Но стоило ему уцепиться, как кухню наполнил аромат карамели и сладкой ваты. Сознание ухнулось, растекаясь паром. Внизу стянуло, взвыло. Прислонившись спиной к тумбе, чтобы не упасть, захватил немца в объятия, подхватив на руки, едва тот успел спустить ему штаны. Уже не волновало, увидит ли отец такую чудесную картину, кто-нибудь любопытный со двора поднимет взгляд на окна — плевать. Хотелось чтобы суккуб исполнил своё прямое предназначение: — Сделай мне хорошо, — утробно рыкнул Союз в улыбающиеся губы.       Рейх покорно толкнулся навстречу, широко лизнув его в скулу. Советы, одной рукой придерживая его под бедра, другой обхватил у основания хвоста, оцарапала подушечками кожу крестца. Демон, уложив голову ему на плечо, прижался плотнее. Хвост изогнулся, Союз ощутил, как члена коснулась нагретая, мягкая кожа. Он тяжело задышал, двинув бедрами навстречу. Ладонь крепко пригладила тонкую спину, возвращаясь к хвосту. Наглаживая, он попытался опустить пальцы ниже и протолкнуть их уже «под хвост», но ощутил как напрягся Рейх. Хотя черные когти продолжали нежно масировать его затылок и мягкое дыхание опаляло ухо, эту секунду, будто Рейху щелкнули кнутом промеж лопаток, явственно почувствовал грудью. — Такой сильный, — нежно мурлыкнул немец, хвост кольцами обвил член Союза. — Совсем не тяжело меня держать? — Это тебя в твоей обычной форме я не удержу, — довольно прохрипел СССР, ощущая, как движется и ласкается черная кожа.       По кругу, едва нажимая. Кончик хвоста дразнящие скользил внизу, задевая мошонку. Союзу нравилось это неравномерное давление, мягкая извилистость. Он невольно толкался в обратную сторону, сдерживаясь, чтобы в этот раз так позорно быстро не кончить. Немец мягко поцеловал его в шею, выше. Союз растекался, как подросток, едва находя силы, чтобы не опрокинуть демона на стол. Чтобы закинуть тонкие ноги себе на плечи, крепко сжать песочную талию и вколачиваться до жалостливых всхлипов. — Пожалуйста, прекрати, — прошептал немец, сжимаясь в его руках.       У Советов перещелкнуло: — Что с тобой?       Возбуждение лопнуло мыльным пузырем. Появилась тревога, которая почему-то из его горла звучала, как раздражение. — Я не хочу, — Рейх тяжело сглотнул. — Чтобы ты вставлял это в меня. — Это? Член что ли? — Советы зло свёл брови к переносице. — Взрослым языком изъясняйся! И ни к чему я тебя не принуждаю. — Ты этого хочешь. Громко. — Я вообще много чего хочу! — Советы поставил его на пол, хмуро сложив руки на груди. — В голове своей имею право! Ты мои мысли читаешь что ли?! — Почти, — немец обнял себя руками. — Ртом буквы выдавливать будешь сегодня, а? — Советы довольно бестактно схватил его за рог, притягивая к себе. — То скачаешь тут, как верная женушка, даром, что с Терминатора списанная, на член сам прыгаешь, и тут же устраиваешь великомученика из себя! Достал уже, сил нет! Выгнать бы тебя к черту на хрен, ты мне ни живой, ни дохлый не сдался! — Это твоё желание?       Рейх смотрел в его глаза, спокойно и совершенно смирно.       Совсем на себя не похожий с этим приторным личиком, женственностью и покладистостью.       Такой Союз обожал свою жену. Потому что рядом с ней чувствовал себя большим и сильным. Нужным. — Я хочу, чтобы ты пошёл с глаз моих долой спать, — Союз отпустил рог, будто извиняясь, погладив его затылок. Только грубовато вышло. — На своё спальное место.       Рейх опустил взгляд: — А… — Иди уже, Господи, сам справлюсь!       Немец заломил брови, но послушно ушёл. Советы проводил взглядом симпатичную задницу «сердечком», поникший хвост, который едва не волочился по полу. «Дурдом бордельный», — подумал он, массируя лоб. Зайдя в санузел, удобно усевшись, плюнул себе на ладонь. Имея тайную мечту каждого фэнтези-задрота, самоудовлетворялся по старинке. Иронично. Союз тщательно пытался вспомнить ощущение хвоста на своём члене, но те упрямо скатывались к жалостливому «это в меня». Советы совершенно не понимал, что в голове у того. И что с этим вообще делать в дальнейшем.       Сделав дурное дело больше на автомате и вымыв руки, Союз перед сном заглянул в комнату отца, которая ещё совмещала в себе функцию гостиной. Для Рейха было выделенно место на софе. В своей демонической форме он там прекрасно умещался, а вот в обычной: ноги свешивались на пол.       Рейх стоял у окна, смотря куда-то в даль. Хвост медленно ходил из стороны в сторону. — Чего не спишь? — СССР подошёл к нему, присев на край кровати отца. — Мне тревожно спать в этом теле, — немец повёл плечами. — Так и стоишь всю ночь, как призрак отца Гамлета? — Лежу, — он наклонил голову, отчего свет уличного фонаря бросил блик от глянцевых рогов.       Они молчали. Советы уже с тревогой взглянул на наручные часы: десятый час. Отца всё ещё не было. Конечно, он в здравом уме и твердой памяти, но кто застрахован от уличных хулиганов или кирпича? — Я могу его найти, — Рейх шагнул в сторону. — Пожелай только. — В этом дело? — Союз встал с своего места. — Ты слышишь мои желания? — Да, — он отвёл взгляд. — Все.       Коммунист прижал палец к губам. Вот как дело обстояло: — И должен их выполнять? — Да, все… — Рейх прикусил губу. — Даже то, что ты хочешь, чтобы я был таким всегда. Тебе нужно лишь только подумать более чётко и я не смогу противиться твоей воле.       Советы задумчиво сверил его взглядом.       Навсегда. Милое, маленькое и покладистое очарование, только для него одного. Слишком заманчиво звучало, даже пело сиреной.       Но ему стоило об этом подумать позже. — Хочу найти отца. Рейх кивнул, проходя мимо. Советы вновь посмотрел на него, прикидывая как легко можно сжать в ладонях эти аппетитные ягодицы. Не то, что задницу, больше напоминавшую плоский камень для заточки ножей.

***

      Рейх кутался в его куртку, уверенно идя по мощенной крупным камнем дорожке. Советы старался не отставать следом, надеясь, что с отцом всё хорошо. Его совершенно не радовало, что они идут по ночной набережной, всё ближе к воде. Ровно как и возможность увидеть отца к верху брюхом, как какую-нибудь селёдку близь АЭС.       Но РИ вполне живой и здоровый сидел на крупном камне, задумчиво смотря вдаль. — Хамингвей хренов! — воскликнул зло Союз. — Совсем с ума сошел, бать, что ты здесь в ночи делаешь?!       Имперец видимо его не услышал, так, по крайней мере, подумал Советы. Подойдя к отцу, уже чуть более спокойно поинтересовался: — Бать, тебе тут нормально? — Сегодня день, когда матушка твоя почила, — спокойно, даже как-то отстраннено произнёс тот.       СССР вздрогнул. Перевел взгляд вдаль: темная гладь воды мягко переливалась, блик луны замершим карпом покачивался на её поверхности. Небо усыпанное звёздами будто сливалось с линией горизонта, едва прошитое огнем города вдалеке. — А, — Советы, не зная, что ещё сказать, растерянно добавил. — Сегодня разве? — Сегодня, — вздохнул РИ. — Считай больше века прошло. А мне до сих пор её не хватает.       Коммунист неловко сел рядом, обернувшись. Рейх стоял поодаль, не смея лезть в их семейное. — Она была сварливая, — заговорил имперец. — Капризная, жуть, какая. Вот дикость, душу бы продал, ещё разок послушать её ворчания.       Союз кивнул. Но в душе его словам никакого отклика не нашёл. Всё же это было слишком давно, слишком он был мал, когда она ушла. — Вот, что скажу тебе, сынок, — РИ развел руками. — Любить надо человека, а не его идеал. — Это ты к чему, бать? — А ты поди не понимаешь, — он грустно хмыкнул в усы. — Не понимаю. — Ох, время идёт, а ты у меня всё такой же бычок тугодумный. — Знаешь ли! — СССР вскочил с места. — Пошли, Диоген местного разлива, пока почки себе не отморозил. — Да и к лучшему бы, — старик послушно поднялся. — Устал я жить уже. — Ты мне это брось! — коммунист зло погрозил пальцем. — А что? — РИ кивнул на Рейха. — Вот вам бы квартира целиком досталась. Живи да любись в своё удовольствие.              Советы даже воздухом поперхнулся: — Не буду я с ним жизнь коротать! Спасибо за такую щедрость, но я тебе напомню, что он мой враг! Хоть и умерший. — Что-то это тебя не шибко останавливает грешить с ним помаленьку, — РИ весело хмыкнул себе в ус. — Я старый, но не в маразме, чтобы очевидные вещи не замечать.       Союз запрокинув голову, тяжело выдыхая в небо. Что у всех вокруг в головах твориться? Один ему мозги имеет, второй с демоном сватает.       Дурдом бордельный.