Не будь таким необходимым

— Где они? — перебивает слишком резко, глаза стреляют в стороны, ноги напрягаются, готовые вот-вот сорваться хоть на край света. Осознание приходит позже, чем острое предчувствие глубокой задницы. Похер на Глумана, похер, если он сдохнет, важно лишь… Мысли, сука, почему не получается просто их считать? — Подожди, я еще не дого... Но Аня не любит повторять дважды, второй раз обязательно будет наказанием за трату ее времени. Она легонько, но крепко и уверенно припечатывает Эми к двери и с пронизывающей ненавистью шепчет — так, чтоб никто не услышал: — Или ты сейчас делаешь, что я скажу, или о твоих мерзких секретиках узнает вся школа. И о твоей семье тоже. Целенаправленно угнетает, прям как гадкая Рэдмун пару минут назад. Свита молчит, не защищает, ведь понимают, когда им самим может прилететь. Улыбка Эми стирается, тело сжимается от страха — не столько из-за выползающих из шкафа скелетов, сколько из-за высококлассного эмоционального давления. Эмоции и в самой Ане пробивают дно, но она продирается сквозь них ради очередной попытки включить эспера и прочитать, о каких «секретиках» сейчас думает Рэдмун. Слегка успокаивается, и сил на чтение все же хватает, да только вот… Потенциальная жертва не о секретиках думает. Вернее, совсем не о том, что сошло бы за компромат. На нее. Ауч. Похоже, Аня не все знает о своем преданном мальчике. Конечно, ведь, когда пару лет назад она отстранилась от него, то не задумывалась, как он справляется с разбитым сердцем. И за чей счет. Дэмиан, ты ведь не?.. «Опять эта ее пустая рожа, значит, она что-то задумывает…» Реально, прекрати. Паришься — спалишься. Все потом, а сейчас не теряйся и не тормози. — Ладно-ладно, — немного испуганно произносит Эми, наверно, взгляд Ани неосознанно раздраженный, потому что сука, подумай еще, мне важно знать все, хотя нет, не сейчас. — Я и не собираюсь скрывать, — ага, теперь не собираешься. — Этажом ниже твой Дэмиан, рядом со своей комнатой. Все верно. Мой. Эми смотрится по-жалкому осторожной, мол, поняла, не высовываюсь, однако в мыслях распыляется яд. «Давай, беги к нему, как мамочка, решай опять его проблемы, он та-ак это оценит. Только одеться не забудь», — улавливается агрессивно и саркастично. Сука, заткнись. Ее ирония слишком ощутимо давит, до тошноты, однако сейчас — не время отходить от задачи. Под угрозой операция по спасению мира. А значит — «Миссия, Форджер, мис-си-я, — повторяет Аня извечную мантру. — Не теряйся. Не тормози». — Затем возвращается в комнату, суматошно раскидывает кучу вещей, вытаскивая первое, в чем можно показаться, не привлекая внимания, в считанные секунды натягивает на себя. Вылетая из комнаты, она на нервах расталкивает еще не успевших скрыться из вида Рэдмуновских подпевал, без надобности, просто потому что они — путающиеся под ногами, а Форджер — может безнаказанно быть с ними грубой. Ноги подкашиваются, однако это почти не мешает бежать на второй этаж — какая-никакая, а все же натренированная стойкость при стрессах. В пару мгновений минует лестницу, и уже видит скопление взволнованных людей, направляясь по коридору в их сторону. Подлетает к группе, столпившейся плотным кругом и насильно врывается внутрь него. Кто-то возмущается ее бесцеремонным толчкам, однако — Не мешайтесь, я смету вас всех на своем пути, потому что мне это знать нужнее. Когда видит, что скрывал плотный круг, Форджер рефлекторно отшатывается назад. Лужа засохшей крови, резкий запах аммиака, разбросанные бинты — все это не волнует так, как лежащий с закрытыми глазами Глуман, из носа которого, не переставая, текут багровые струйки. Над ним — вовсю сосредоточенный Дэмиан, прикладывающий к травме мешочек со льдом. Он перекидывается фразами с рядом сидящим Уоткинсом, который держит Джорджу руки и ноги. Что? Это-то зачем? «Гребаный идиот, ты такой идиот», — повторяет Десмонд, ругая себя с максимальной жестокостью. Конечно же, он и самобичевание — неразлучный тандем. Лучшее, что Аня сейчас может, это просто молчать и не дергаться. Сложно, но иначе она будет только мешать, ведь все, что сейчас нужно, Десмонд уже делает сам. Остальное — после. Немного погодя, приходит вахтерша с врачами скорой помощи. Билл моментально выпускает Джорджа, Дэмиан встает, врачи подлетают к пострадавшему и, что-то говоря на своем-медицинском, забирают его. Наконец-то. Миссия «Не мешать» выполнена, теперь начинается «Самое неприятное». Поднимая глаза, Дэмиан замечает Форджер. В теле ступор, в глазах — страх. — Ч-то тут?.. — спрашивать — полный идиотизм, но как еще начать разговор? Дэмиан опускает голову: смотреть глаза-в-глаза просто невыносимо. — Ты настолько жалок, что не можешь ответить за поступок перед своей любимой? — возмущается один из толпы, их одноклассник Мэтт Коллинс, видимо, самый смелый. — Тьфу на тебя, а как же быть мужчиной из рода Десмондов? Кто-то из безликой свиты Рэдмун? Так фамильярно разговаривать с сыном Донована могут лишь ее подкаблучники и то — когда видят его максимально уязвимым к подколам. — Заткнись, Коллинс, — рявкает Билл. — Уж я-то могу увидеть, был удар или нет. Он выставил руку для удара, но тормознул в самый последний момент, — объясняет он четко, нерасторопно и главное — абсолютно спокойно. — Глуман сам ткнул носом в кулак, а потом шлепнулся со всей силы о пол. Мы все видели, как этот трусливый мазохист сопротивлялся, когда Дэмиан оказывал ему первую помощь. Он точно хотел его подставить! Вице-капитан футбольного клуба кажется таким серьезным в стремлении восстановить справедливость, что Аня проникается уважением. Спасибо, спасибо, Билл. Больше никогда не назову тебя тупым! — Хватит толкать больные речи и приписывать нормальным людям идиотские планы, чтоб защитить своего капитана! — продолжает дерзить одноклассник. — Тебе ж самому лучше будет, если его исключат. — Сказали же, заткнись! — вступает Форджер, пытаясь поумерить злость и страх. Прекрасно понимая, что сейчас ее реплики никому не нужны, как и вербальная защита, но не имея сил остановиться. Этот ублюдок сказал запрещенное слово. — О, подала свой прекрасный голосок? Вчера он звучал гораздо лучше. Может, постонешь нам на бис? — издевается, наивный глупец. Ненавижу. Уничтожу. Раздавлю. Но — Если Аня сорвется сейчас, Дэмиан упадет вслед за ней. Успокойся, чтоб уничтожить и раздавить по правилам грязной стороны шпионского мира. — Не понял с первого раза? Повторю. Заткнись и вали нахер, — да, Форджер и сама не слаба в провокациях. — Я не твой пай-мальчик, — насмешливо заявляет Мэтт, — в отличие от… — Ты слишком близко ко мне, — перебивает угрожающе, о да, выход спецагента, — чтобы так беззастенчиво раздражать, — моментально делает широкий шаг, оказываясь совсем рядом к лицу одноклассника. — Готовьте попкорн и подавитесь, если скажете подобную глупость! — обращается к молча охреневающей толпе, одновременно хватая Коллинса за ворот рубашки, затем дергает, вынуждая вприпрыжку последовать за ней на несколько метров, чтоб никто их не слышал. — Если не станешь моим пай-мальчиком, я расскажу о наркоте, которую ты регулярно прячешь в своем укромном местечке, — сладко-настойчивый шепот давит получше предстоящих экзаменов. — Мы оба знаем, что вы с Эми заодно. С ней мы уже все обсудили. Так что, думаю, вы оба позаботитесь, чтоб Дэмиана ни в чем не обвинили. И позаботитесь как следует. Дошло? Конечно, все — блеф, дурацкий, неправдоподобный и тот, в который поверит любой, загнанный в угол. Предвидение скорого будущего, в котором бедняжка Эми узнает, во что вляпалась. Снова воняет страхом и неизбежным падением авторитета королевы класса. Впрочем, Аня давно поняла, что реальная власть — в руках WISE, и не собирается менять это правило. Полная обреченность в глазах противника — не то, чем нужно гордиться… Если, конечно, ты не дочь Лойда Форджера. — Я понял, — тихо говорит тот, помятый и красный как тухлый помидор, и покорно смывается. Почему-то даже не хочется победно улыбаться. Аня уныло возвращается назад. Подходя ближе, сразу замечает: у Дэмиана взрывается все, что может взорваться. О да, это жгучая ревность, лицо — перец-чили. «Нет, ты все не так понял!» — Аня мысленно усмехается: типичная фраза для мелодрамы. И еще смешней звучит оригинальное продолжение: «Мой дорогой, в мире шпионов это — не флирт, а метод психологического насилия, и ты — единственный, кого я прижимаю к стенке от всего сердца!» Но вид его ревности определенно услаждает душу. «Что такого она нашептала Мэтту?» — чужие мысли с ужасом вторят одно и то же. «Признайся, что ты ему сказала?!» — и только Десмонд не испуган, а бесконечно зол, будто вот-вот сотрет в порошок все, что видит вокруг. Аня окидывает взглядом окружающих, ее глаза еще не растеряли искры сокрушающего желания подавить чью-то волю: — Вы еще здесь? Ждете своей очереди? — После этого заявления толпа сама тает на глазах, только Билл остается на месте. «Аня, пожалуйста, не вытаскивай меня, иди вместе с ними», — эта внезапная мысль бьет очень больно. Уоткинсу можно, а Аня должна уйти?! Дэмиан все еще не смотрит на нее. — Спасибо, — первое, что он решается произнести, обращаясь к товарищу — или сопернику? — по команде, — если бы не твоя аптечка, он бы потерял сознание. — Да без проблем, всегда рад помочь капитану! — говорит тот абсолютно дружелюбным голосом. — И… это… не думай, что я тебя ненавижу. Дэмиан хочет, но не может выдать улыбку. Аня же думает о том, что надо бы пересмотреть свое отношение к Уоткинсу. На футбольных матчах он кажется самым злым игроком, но сегодня так искренне помогал Десмонду… Даже зачем-то соврал. Как только Уоткинс покидает их, Дэмиан собирается уйти в свою комнату. Кретин игнорирующий. — Ну и куда ты? — окликает Форджер, заставляя его резко остановиться. — Взгляни уже на меня! На самом деле, она прекрасно понимает, почему он так боится. — Не иди за мной! Оставь меня… пожалуйста. Кретин, мне же больно! — Дэмиан, мать твою! — рявкает она, подходя вплотную к нему, крепко хватает за руки, на которых еще осталось немного крови. — Коллинс прав, Билл меня защищал! — внезапно орет он, вырываясь. — Я ударил Глумана. Да, не сильно, да, он намеренно шмякнулся об пол и еще несколько раз подолбился носом, но удар, черт возьми был! И… — добавляет он, внезапно понизив громкость, — прости, что не смог сказать об этом тогда. «Наивный, думаешь, я не знаю?!» — хочется выкрикнуть со слезами, еще и добавить, что, как и Уоткинс, она бы пошла на ложь. Да черт. Она готова пойти на самые грязные методы шантажа, чтобы все свидетели выдали именно эту версию. — Хочешь, я их всех заставлю рассказать то же, что и Билл? — сомневается, но все еще лелеет искорку надежды. — Даже не думай! Ну конечно, гордец недоделанный. У Ани перехватывает воздух. Все остальное вмиг кажется незначительным. — Считаешь, что я не справлюсь? — да нет же, сто раз пальцем в небо. — О, Форджер. Ты не предлагаешь то, с чем справиться не можешь. Но, прошу тебя, не пытайся. Я честно объясню ситуацию — и, если руководство посчитает, что мне нечего здесь делать… Не хочу быть позорным трусом, а значит должен ответить за свой поступок, понимаешь? Не понимаю. НЕ ПОНИМАЮ. Аня. Шестнадцать лет. Стаж убийцы: три года. Судимость: не обнаружено. Состояние: понимает все. — Навряд ли меня отчислят, — прибавляет, пытаясь успокоить. — У меня два «тонитра», сомневаюсь, что легкий удар потянет на шесть. «Навряд ли». «Сомневаюсь». Ты хоть понимаешь, какая в этих словах огромная вероятность, что разрушится разом все? Сделать, как он хочет? Довериться судьбе? Ха, конечно, судьба — та еще лживая сука, прям как и сама Аня. Если влюбленная дурочка сейчас отпустит его, то пойдет на огромный риск. Если девочка-спецагент решит за него сама и вытащит, это может его сломать. Черт, что же делать? Конечно, убить в себе дурочку и выпустить спецагента! Ты же убийца, неужели так сложно? Сложно, ведь дурочка сильна, необузданна и кусается. Помогите, кто-нибудь, прошу… Отец. Он точно все знает, точно поможет. Дело ведь в миссии, да, Форджер, только, черт возьми, в миссии, а значит стоит попросить помощи у лучшего шпиона! Он ведь всегда знает, что делать. Знает и поймет, почему Аня не справляется самостоятельно… Поймет, насколько план «Б» перевыполнен и какая его дочь непутевая, разочаруется… Нет. Нетнетнет. Спецагент Тень определенно должна разобраться сама. Гребаный выбор настигает врасплох, не по плану. Впрочем, выбора нет. И не смей надеяться, что Дэмиан сможет тебя простить. — От того, останешься ли ты в Эдеме, зависит весь мир! — выпаливает она на эмоциях, чуть не плача, ее нелюбимая стратегия. — В каком это смысле?! — Мой мир, Дэмиан, — господи, как же банально. — Ты подумал обо мне? Ты привязал меня, Дэмиан, слишком сильно, — ее голос ощутимо дрожит. — Как я буду находиться здесь, зная, что ты отчислен и никогда не достигнешь цели, о которой долго мечтал? Что ты где-то далеко, разбит и потерян. Эдем уже одиннадцатый год как наш общий дом, родное место, неужели ты просто так сможешь распрощаться со всеми нами? Просто сдаться без боя? Форджер не давит слезы, они сами зачем-то появляются и частыми струйками стекают по раскрасневшемуся лицу. — Не уходи от меня… — слишком жалко скулит. Доля искренности и море актерского скилла выбивает Дэмиана из колеи, заставляя слишком сильно удивиться, потеряв дар речи и наблюдая дальше эту позорную трагикомедию, где актриса с трудом напоминает себе следить за реакцией зрителя. — Ты ведь не сделал ничего плохого, а значит не должен быть наказан, — она продолжает сыпать импровизированными аргументами. — Я знаю, ты защищал меня, это абсолютно веская причина, чтобы врезать. Ты сделал все правильно. Дэмиан, я горжусь тобой. Кажется, именно эта фраза, сказанная папой, возродила дух в ней самой? Дэмиан цепенеет, черт, он ведь еще может дышать? «Она гордится мной. Считает, что я сделал все правильно, — мыслит обрывочно, еле как сохраняя в принципе способность размышлять. — У нее другая мораль… Почему-то напоминает отца». Что? Ч-Т-О? Аня и сама чуть не вырубается от шока. Напоминаю военного преступника? Какого хрена?! Нет. Не сейчас. Успокойся и не прекращай плакать. Слишком много событий, слов и эмоций. Слишком много всего. Но если этого, заветного слова «горжусь», недостаточно, Аня пойдет на крайние меры. «Соберись и скажи это ради успеха важнейшей операции», — твердо заявляет себе, садистски убивая крикливую паникершу, затем со всей силы вырывает наружу: — Я люблю тебя. Что сражает Дэмиана почти что намертво. Сражает, черт возьми, и ее саму. Три слова — и в каждую частичку души врезаются иглы так, что Форджер физически валится с ног, скатываясь по стенке вниз, скрючивается и… как же хочется со всей силы удариться о жесткий пол. Бить кулаками до крови и материться. Как тогда. Гребаная выдержка — единственное, что осталось от притворства в этом спектакле, потому что рыдать в три ручья хочется совершенно взаправду. И она рыдает, прижимая руки к лицу, не останавливаясь, ловя мысль о том, как давно и страстно она этого желала. Освободиться на время от извечного убеждения в собственной силе-стойкости, просто взять и поплакать навзрыд о несчастной судьбинушке. Жалкая, слабая. Да, это все я. Устала. Как же она устала! Дэмиан подлетает к ней, садясь и обеспокоенно пытаясь поймать ее взгляд. Отрывает мокрые руки от глаз, бережно вкладывает их в теплые ладони. — Анечка… хорошо, — говорит так тихо, успокаивающе и, кажется, снова винит себя. — Слышишь, все хорошо, — она поднимает взгляд, прекращая плакать, и с надеждой смотрит. — Я сделаю, как ты хочешь. Ради тебя я пойду даже на такое. О боже, Дэмиан… И пусть он не понимает причины ее слез, пусть обожает еще сильнее, думая, насколько сильно она боится его потерять, и пусть, зная правду, он бы никогда такого ей не сказал, но от этих слов Аня расцветает — и если снова приплетет радость от стработанной стратегии, ударьте, кто-нибудь, лопатой по дурной башке. Она резко обхватывает его плечи, целует отчаянно в губы. Шепчет: — Спасибо, большое спасибо, мой милый. Черт, Аня впервые называет так его вслух, что Дэмиан, конечно же, замечает. Мой милый… Пожалуйста, не будь таким необходимым.