Не будь таким необходимым

Аня сходит с ума вместо того, чтобы сидеть на парах и внимательно слушать препода или хотя бы поспать. Мысли устраивают дебош, дайте хоть чуточку времени без тревоги, от нее все равно лучше не станет. Ты сделала все, что могла, свидетели пляшут под твою дудку, а если и проколются в чем-то, WISE все решит, понадейся на кого-то, кроме себя — неужели Шервуд не допускает варианта, что агент-желторотик где-то ошибется? Неужели отец, лучший шпион, ничего не придумает? А если придумает снять Аню с миссии? Если примет решение сделать все самому, как собирался и раньше? Нет. Если б мог, «Неясыть» не растянулась бы на десять лет. Даже бесконечно умная и внимательная к мелочам Шервуд допустила прокол, недооценив паранойю Донована и его умение манипулировать массами. Даже Сумрак едва не раскрыл себя — благо, Принцесса Шипов в панике убила генерала Тайной полиции. Благо, ага. Звучит смешно. Впрочем, младшая Форджер в любом случае оправдает любимую мамочку, а убийство генерала точно не повторится. Аня должна обратиться к родителям. Поплакаться, признаться в слабости, попросить помощи — маленькая Тень пойдет на все это, если иначе провалится. * * * Разборки в кабинете директора наконец-то закончились — студенты выходят поникшей очередью, а Аня поджидает рядом, вылавливая взглядом Дэмиана. — Ну как? — спрашивает с придыханием. — Все по плану, — бесцветно отвечает. — Глуману дали тонитр за попытку подставить, мне сделали строгий выговор за провокацию драки. — И после паузы тревожно прибавляет: — Не волнуйся, про вчерашнее никто не узнал. Форджер с облегчением выдыхает. Огромный груз на плечах стремительно сбрасывает вес. Какими бы ее действия ни были неосторожными, каким бы трудом ей ни пришлось в будущем восстанавливать репутацию совсем не подозрительной школьницы — все потом, ведь угроза «в моменте» миновала. — Ладно, я пойду на уроки, — коротко добавляет. Он сказал «я», а не «мы». Успокойся, дура, это ничего не значит. * * * Не иди к нему. Аня спускается на второй этаж. Дай побыть в одиночестве. Проходит по коридору в направлении комнаты Дэмиана. Сама ж понимаешь, он мучается от того, что пришлось соврать. И надейся, что не винит в этом тебя. Стучится в дверь. Ее грустный мальчик открывает сразу — ясно, что собирается уходить. — Я в библиотеку, — бурчит под нос. Не говори, что пойдешь с ним. Не пытайся успокоить, приласкать и отвлечь, прикоснуться так, чтоб он забыл обо всем и желал лишь оказаться с тобой в постели. — Давай вместе. И мысли его не вздумай читать. «За что она так со мной?» Кретин. — Прости, я хочу побыть один, — раздражается. Прямолинейный кретин. — Ладно, — слишком вымученно улыбается Аня. — До встречи. Конечно, он замечает фальшь. Хорошо, если хочешь, виновать сколь угодно эгоистичную креветку Форджер, пока она уходит на своих коротких ногах. Уходит на хер, но хочется убежать, благо, слезы удержать получается до двери собственной комнаты. Сам тоже убегай, пока она собирается, дерьмово же будет случайно встретить героиню-поганку на выходе. О, какой сильный ливень начался, как атмосферно, какие мощные струйки стекают по стеклу — впрочем, плевать, когда нужно успеть на ближайший «простолюдинский» автобус. Ты ведь не попал под дождь? Впрочем, на это тоже плевать. Сиди в библиотеке один, пока Аня мерзнет и промокает насквозь, и эти устрашающие молнии… вдруг одна из них в нее попадет? Винишь меня, милый? Ха, за это я буду винить тебя после смерти и утащу за собой весь мир. * * * Аня приходит домой, к родителям и Бонду, к теплу и уюту. Как хорошо, что вся семья в сборе. Пахнет вкусно и так по-домашнему. — Анечка! — радостно восклицает мама, резко подрываясь со стула — тот с грохотом падает на пол. Как же мило, привычно и по-родному. — Да ты мокрая с ног до головы, неужели так домой не терпелось, что сорвалась даже в ливень? Аня с улыбкой принимает крепкие объятия мамы, которая о сухости собственной одежды, судя по всему, не беспокоится. Материнское тепло в обоих смыслах сейчас очень кстати. Мозг словно перезагружается. Хорошо, что Йор не заставляет отвечать на вопросы. — Ты вся продрогла! — обеспокоенно восклицает. — Быстро в душ, а я пока приготовлю порцию на тебя. — М-мама, — голос становится испуганным, и совсем не потому, что ребра вот-вот треснут. — Не утруждай себя, Йор, — папа размеренно к ним подходит. — Готовку беру на себя. И улыбается своей фирменной-обворожительной, перед которой его супруге никогда не удастся устоять, максимум — перекинуться парочкой псевдо-ворчливых фраз. — Привет, Аня, — его взгляд спокойный и нежный. — Очень рад тебя видеть. Немногословен, как и всегда, но младшая Форджер тает от счастья. «Рад тебя видеть». О да, в этих чувствах — ее семья, а семья для нее — все. Спасибо, папа, что не задаешь лишних вопросов. Когда она выходит после душа в домашней одежде, ее уже ждет порция говяжьей отбивной — отец готовит не только вкусно, но и быстро. За столом сидят родители с пустыми тарелками и попивают чай. Семья ее по-настоящему любит и точно не оттолкнет из-за всякой мелочи. Аня выключает телепатический радар. — Как миссия? — с улыбкой спрашивает, садясь за стол. Миссия по спасению вестальского дипломата, с которой она на днях помогла. Конечно, знает, что все хорошо — перед уходом посмотрела картинки будущего от сверхспособного песика, а хорошо — значит, что родители вернулись живы-здоровы. — Супер, — улыбается Йор. — Хотя Фиона почему-то сразу просекла, что под маской я… — она искренне задумывается, а на лице Лойда мелькает скептическое «Хм, и с чего бы?» — Опять испепеляла взглядом, что, кстати, не должны делать шпионы! — прибавляет возмущенно. — Не представляю, каким гением нужно быть, чтобы замаскировать такую, как ты, — хмыкает Лойд, игнорируя придирку к Заре. Звучит как очень романтический комплимент. — Да, бесподобность мамочки ничем не скроешь. Она такая единственная! — с гордостью говорит Аня. Хочется добавить капризное: «Когда ее уже на равных условиях примут в WISE?», — но она сдерживается. Маму так и не зачислили в штат, но с горем пополам разрешили участвовать в миссиях агентства. Все-таки невероятная сила и ловкость — весомый аргумент, как и рекомендация от самого Сумрака. Может, Шервуд, узнав о прошлом Принцессы шипов, прямо назвала ее обузой для супруга, может, переживающая из-за всего мать решила так сама. Это Аня уже не смогла прочитать, а отец… соврать, что Йор ошибается. Организация наемных убийц, брат — тайный полицейский, настоящее имя и лицо, известное в преступном мире. Йор многое делает, чтоб доказать, что пользы от нее больше, чем проблем, не ради себя, ради мужа. У нее тоже был выбор. Либо Сад, работа-прикрытие и прежняя жизнь, как до замужества, либо посвящение всей себя делу супруга и сохранение семьи Форджеров — вернее, просто семьи, так как фамилия Форджер сразу после окончания миссии не будет фигурировать в их документах. Принцесса Шипов не просто ушла из Сада, она похоронила его, сдав агентству, и еще долго плакала, оставаясь наедине с собой. Почему так больно флешбекает? — Ты… это… есть не забывай, — папа выдергивает в реальный мир, наверно, опять со своим мысленным «Опять в облаках витает». Скорее, в тучах. Аня цепляет вилкой отбивную — о да, на отцовскую кулинарию у нее всегда будет аппетит. Почему это все, что она услышала о миссии? Почему родители не спрашивают, как дела у нее? Неважно. Пока неважно. Отдохнет немного — и сама поговорит с отцом. Все равно в одиночестве начнет сходить с ума и истязать себя больными додумками. Как жалко, что нельзя отключиться от собственных мыслей. * * * Аня давно заметила, что отец все чаще зависает в своем кабинете, решая дела «Неясыти». Агентству приходится выжимать из себя вдвое больше, ведь подпольные милитаристские группировки набирают мощь и количество, а людские умы — все охотнее сдаются вдохновенным речам Донована. Когда она идет в отцовский кабинет, ноги слегка подрагивают. — Однозначно нет, — возмущается отец кому-то в трубку. — И не вздумай сама себе повышать дозировку, иначе я все к чертям отменю! — Мне плевать, насколько ты босс, если речь о медицине, — он так гневается… на Железную леди? — Ну попробуй, отними мою липовую квалификацию! Отец громко бросает трубку, едва не сломав. Даже лучший спецагент умеет злиться, бояться и переживать. — Аня, хватит там стоять уже, заходи! — командует он с той же интонацией, не успев перевести дух. Делает звучный вздох. Ну конечно, как она могла забыть о супершпионском чутье? Аня робко открывает дверь, заходит в кабинет. — И давно Шервуд на таблетках? — спрашивает очень осторожно. — Давно. Отец явно не настроен вдаваться в подробности, ему важно лишь успокоиться, пока случайно не сорвался на дочь. — Ты не за этим пришла, правда? — негатив в голосе сбавляет темп, папа медленно поворачивается лицом к Ане, усилием тела сдвигая стул. — Отец, — боязливо начинает та, — кажется… я перестала себя контролировать. Едва сдерживается, чтоб не отвести взгляд. Лойд сосредоточенно смотрит. — Я догадывался, — говорит тихо, без нотки былого раздражения. — Расскажи, что произошло. Резкий прилив смелости — как вскипающая кровь. Точка невозврата. Глаза — насильно смотрят в упор. Держись и начинай. — Ну… сегодня утром второй… Дэмиан серьезно влип. Да уж, начала — так начала. Срывающимся трусливым голоском. Ну и похер. Хоть трусы намочи, но продолжай говорить. — Он замахнулся на одноклассника, Джорджа Глумана... Но ничего не было! — последнее предложение выпаливает резко и нервно, решимость чертовски не соответствует жалкой подаче. — Он остановил руку в миллиметре от его подбородка, вовремя опомнился, и удара не было, — продолжает, стремительно забываясь в возмущении как в алкогольном раже. — Он не был ни в чем виноват, его спланированно подставили. Глуман упал, постарался, чтоб носом в пол, и чтоб выглядело так, будто Дэмиан по неосторожности сам его опрокинул. Все это — при свидетелях, которые его ненавидят. Сломать нос — это отчисление. Провал нашего тщательно продуманного плана «Б», над которым я так долго старалась… Ну, и я невероятно испугалась и начала творить всякую… околесицу! Голос Ани сейчас едва ли можно назвать робким. Возмущение? Паника? Агрессия? Что-то очень яркое и злое перекрывает страх признания ошибок. Что-то, отчего хочется не складывать сухие факты во фразы, а отчаянно выть о том, почему мир подкидывает такие препятствия девочке, которая жертвует многим, чтобы его спасти? Она такая маленькая и такая злая, но все же… Нет. Не за этим она пришла — ругаться на вселенскую несправедливость. Тема «Как жить, если ты герой, но тебя не ценят» уже затерта до дыр всем агентством, а действительно достойна обсуждения угроза масштабного провала. Лойд молчит, не меняет сосредоточенного выражения лица, с которым, наверно, цепляется за факты, которые она выкладывает и о которых пытается умолчать. Не говорить же отцу, что было между ней и Дэмианом? Кроме ее пламенного порыва вытащить его из дерьма, из-за которого она угрожала всем попавшимся под горячую руку. Она — лидер топа среди тех, с кем лучше не связываться, она вызвала подозрения — вот что важно. А всякие абсолютно не значимые для миссии проявления близости… Зачем вообще на них тратить драгоценное отцовское время? — А как на это отреагировал Десмонд? — как и ожидалось, вопрос «в яблочко». Коронная часть, на которой нельзя залажать. — Я вынудила его сделать так, как мне нужно, — спокойней, Аня, ты просто передаешь информацию. — Он сделал, но, кажется, не оценил мое стремление его спасти, — не нагнетай обстановку, не показывай свое эмоциональное вовлечение. — Теперь он избегает меня и сторонится! Как я теперь буду выполнять операцию? В нем теперь все время будет сидеть эта долбаная обида, она оттолкнет его и мне снова придется восстанавливать доверие, — да, слезы едва сдерживаются, и это нормально, если ты переживаешь из-за миссии. — Когда? Как? У нас есть максимум несколько месяцев, я планировала, что все успею… Я согласна на самые грязные методы, на любую манипуляцию, чтобы все поправить, — только голос необязательно делать таким истеричным, как будто вот-вот заплачешь. — И вообще, какого черта он так обижается? Я же его так… Внезапно замолкает. Нет, Аня, пожалуйста, заткнись… Пожалуйста, слезы, теките в обратном направлении. — Так?.. Отец, пожалуйста… — Это не правда, ясно?! — злость в голосе слишком очевидна, о да, типичное «бесишься, потому что как раз-таки правда». Какого черта, дура, если он даже не спрашивал, о чем речь? — Я просто убедила в этом Десмонда. Для операции. Просто соврала, как и полагается. Нет, тот, кому она сейчас врет, это только ее отец, который и так обо всем догадался. Тело немеет, взгляд — как у нашкодившего котенка. Вот оно, родное, привычное чувство вины. Лойд не смотрит ни с осуждением, ни с жалостью. — Запомни раз и навсегда, — говорит серьезно, спокойно, не удручающе. — Никогда не вини себя за свои чувства. Ни один человек не виноват в том, что влюбился. Ауч. Больно. Маленькая и злая петарда куда-то внутрь. Вспыхивает. Что это? Обреченность? Облегчение? Да и да. Черт. Аня уже и не знает, что чувствует. Отец, врач, помоги разобраться в этой невыносимой путанице. — Я абсолютно серьезно настроена поставить эти идиотские чувства ниже, чем наша миссия. Это важнее, ты сам понимаешь. Чувства исчезнут, а если нет, это лучше, чем если исчезнут два государства, правда ведь? — Правда, — соглашается отец обреченно. — Если бы ты не сделала этот выбор… я бы не осмелился тебя переубедить. Прости, что не могу сказать чего-то более обнадеживающего. Знала бы ты, как мне этого хочется. Ты героиня, Аня. Спасибо, что стараешься ради стольких людей. Опять что-то резко отдается в сердце. Но это слишком приятно. Аня улыбается. Говорил, ничего обнадеживающего? Нет, папа, то, что я страдаю не зря, меня вдохновляет… Страдать и дальше. Боль. Почему она все еще не отпускает, несмотря на папино спокойствие в лице — мягкое, доброе, заботливое? Однако это лучше, чем ничего. — Но… для героини я ведь слишком плохо… — Аня, — отец плавно встает, подходит к ней ближе. — Я не считаю, пойми уже, не считаю, что ты не справилась. Хватает её за плечи, наклоняется, смотрит в глаза пронзительно, мол, поверь уже в очевидное. Аня хочет поверить и ни за что не включит сейчас чтение мыслей. В пословицу про горькую правду как лучший вариант девочка-эспер не верит уже давно. Сейчас как никогда нужны просто слова. Только слова, которые — камень с души, отколотая верхушка Эвереста. Ее глаза загораются. Продолжай, отец, пожалуйста, продолжай. — Я отлично тебя понимаю. Тот в WISE, кто не сталкивался чем-то подобным, просто недостаточно долго с нами работал. В первый раз мне тоже было тяжело. Однако… И все снова переворачивается, ударяясь от неудачного падения на дно. Нет. Какой первый раз? Не хочу слышать. И даже представлять, что будет второй. С кем-то другим. Невыносимо. Слезы, телепортируйтесь в будущее. — Ты сможешь, ясно? — говорит все так же, с интонацией из разряда «от чистого сердца». — Сможешь пережить все плохое. Мы с мамой всегда тебя поддержим, что бы ни случилось. — Что бы ни случилось? Даже если я провалю операцию и поставлю под угрозу весь мир?! — Даже если так. Родительская любовь — не за то, что ты эспер, а за то, что ты есть. Я понимаю, какое давление ты чувствуешь. Что уж скрывать, в такой ситуации мы все под давлением, в частности, от самих себя. Но не сбрасывай со счетов других людей. У WISE слишком часто все идет не по плану, но мы не проваливаемся, потому что работаем вместе и помогаем друг другу. Ставки на одного человека — глупая затея. Ставка на Аню — глупая затея. Нет. Он не то совсем хотел сказать, хватит искажать факты своим больным восприятием. Младшая Форджер хватается за голову, резко трясет ей из стороны в сторону — дурная башка, определись уже, страдать сегодня или радоваться. Лойд останавливает ее, перехватывает руки, заключает в объятия так, что сопротивляться больше не хочется, а хочется отчаянно прижаться к крепкой груди и разрешить себе быть просто маленькой девочкой, которую семья защитит от всех бед. Но она не сможет защитить. Капризная дочка не должна требовать невозможного. — Спасибо, папа, — шепчет она. И он молчит, не выпуская из защитных объятий, готовый успокаивать столько, сколько потребуется до того, как она сама все испортит, произнеся: — Мы оба понимаем, как важна эта миссия, и это мое решение — поставить ее выше психического здоровья. Выпиши мне таблетки от эмоций и скажи, как принимать. Почему-то хуже даже не становится. — Аня… — Не отговаривай меня! Я все равно их найду, просто… — Я и не собирался. Твой уровень тревоги и так требует медикаментозного лечения. Спасибо, что пришла ко мне сама. Тебе спасибо, папа. И даже если он согласился на это, потому что видит в ней не только дочь, а главный козырь «Неясыти», Аня уверена: в желании ей помочь он был искренним. Ведь запретить ей пожертвовать собой ради мира — как раз и значит наплевать на ее чувства.