Научись меня слышать

Спустя несколько дней. Остин, штат Техас — Доброе утро, красотка. Ты такой сладкий, когда спишь, рейнджер. Я едва удержался. Корделл четыре раза моргает, до конца просыпаясь, и хватается за револьвер, потому что на второй половине кровати развалился его поздний гость. Бездомный, пришлец. Совершенно ненормальный чувак, уже в густых сумерках почему-то свалившийся с крыши сарая прямиком на изгородь, тотчас приказавшую долго жить. Любой другой сломал бы спину и свернул шею в подобном полете. Удивительно, но и шея, и спина мужика оказались в порядке. На самом деле, на нем (при поверхностном беглом осмотре) и царапины не нашлось. В рубашке он, что ли, родился? Или просто у него башка из железа? А что, гулкая и пустая, как чугунок... — Мне вчера показалось, что говорить ты умеешь, — продолжает вещать тот, забрасывая ноги в башмаках на комок одеял и увлеченно размахивая картонным стаканом черт знает с чем. Оружие наконец-то находится под подушкой, но пальцы натыкаются на шуршащий прямоугольник. И Корделл краснеет, как сущий мальчишка, извлекая на свет божий серебристую упаковку. Как он там оказался вообще? — Это не... — заикается Уокер, явно веселя мужика, вольготно развалившегося в его удобной кровати. Он вдруг замечает, что одежда на том — из его личных старых запасов. Гадает, куда же делся тот пижонский драный в обтяжку костюм — как из дешевого фильма про шаблонных супергероев. Может быть, чувак — какой-нибудь беглый гимнаст? Или — статист? Вроде, на окраине Остина что-то такое снимали... — Это не то, что я мог бы подумать? — с готовностью подхватывает гость. По комнате плывет терпкий аромат алкоголя. Уокер вспоминает, что где-то на кухне оставались виски, скотч и, кажется, ром. — Знаешь, я не по этой части, мужик, — понижает тот заговорщицки голос и наклоняется. В зеленых (в тон тому дурному костюму) глазах Корделл замечает голодные вспышки. — Но валялся вот тут и смотрел, как ты спишь. Часов пять. У меня встало все, что могло. Так доверительно и одновременно так, сука, просто. Так, например, говорят про молочный фургон, который проехал мимо окна, пока ты готовил утром вам двоим кофе. — Ты... как попал в мою комнату? — давится возмущением и воздухом, шоком Уокер. ... и в кровать? — Да просто зашел, — пожимает плечами. — В той, где ты оставил меня, несет сыростью и дико уныло. А мне лучше не скучать и не начинать вспоминать. Это... — он на минуту отводит глаза, — обычно кончается плохо. Он такой беспардонный и борзый, но чувствуется в нем что-то еще. Какой-то надлом и при этом — недюжинная сила. Как стержень, упорство. Что-то, что вчера заставило рейнджера не набрать "911" или просто позвонить ребятам в участок. Нет, он помог ему встать, пустил в дом, накормил и отвел в гостевую. Лиам сказал бы, что его старший брат — ненормальный придурок, вызвал бы наряд санитаров и покрутил у виска. Вот только Корделл... Он действовал по наитию. Как под гипнозом. Мужик... Да как же его? Да, кажется, вчера тот называл себя Мальчик-солдат. Странно. Но если ему так нравится больше, почему бы и нет? Корделлу как будто не жалко. Он даже думает, что, наверное, позволит ему остаться на ранчо. На время. Как раз попутно можно будет пальцы по базе пробить. — Чего так таращишься? Думаешь, как выставить нахрен? — Солдатик вдруг хмурится и глядит исподлобья. Обиженно, зло. И Корделл сдерживает порыв расхохотаться. Но тут же чувствует необъяснимую грусть. Солдатик сейчас, как недолюбленный всем этим миром ребенок. Как человек, которому никогда не хватало тепла. Как кто-то, упорно ищущий выход из лабиринта и каждый раз утыкающийся в глухую бетонную стену. Каждый раз. Но, может быть, — не прямо сейчас? — Да нет, я просто хотел бы одеться перед тем, как мы сможем поесть. Кажется, в холодильнике оставалось мясо с бобами и хлеб. Ты, наверное, голоден? — Просто пиздецки, — с готовностью кивает Мальчик-солдат и складывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. Кажется, вознамерившись насладиться бесплатным стриптизом. Ну чтож... — Ладно, ты можешь подождать пока здесь, а я — быстро до душа, — сообщает Уокер, поднимаясь с кровати и ловко обматывая бедра хлопковой простыней. Совсем не удовлетворяя любопытство Солдата. По полу тянет прохладой. Кажется, кто-то (понятно ведь, кто) под утро таскался на улицу и не запер двери, а еще распахнул в доме все окна. Боязнь замкнутого пространства и закрытых замков? Это стоит обдумать. Босые ступни приятно щекочет мягкий ворс ковра. — Подумаешь, не так уж хотелось, — доносится ворчливое в спину. Вдоль хребта бежит холодок от слишком пристального, не равнодушного взгляда. Жгущего жарче углей. Тихонько похохатывая, Корделл скрывается в ванной, оставив в спальне на измятой кровати и раздосадованного Солдатика, и пистолет. И то — квадратное, в упаковке.