Научись меня слышать

Он пел ему — этот странный и удивительно спокойный, невозмутимый мужик. Служитель закона, который, вопреки всем приметам и правилам, всему, что Солдатик вообще понимал в этой жизни, не сдал его после того, как пришла разнарядка, не вызвал даже группу захвата из "Воут", вооруженную "Новичком". Просто спрятал. А теперь ведет себя так, будто Бен (Бен... Бен... Бен... а он и забыл, когда кто-то, обращаясь к нему, использовал это имя...) — его давний друг, дорогой гость, член семьи. Вон сдвинул ближе к затылку свою смешную широкополую шляпу. Отдернул, кажется, чуть смущаясь, рукава на джинсовой ковбойской рубашке, которой успел заменить давешний строгий наряда рейнджера со значком... Он сказал: "Давай... лучше я что-то сыграю" и предложил постараться не думать обо всем, что случилось. Про плен и жуткие пытки длиной в сорок лет. Криокамеру. Внезапный побег и почти разрушенный город. Про мертвых людей. Десятки ни в чем не повинных, которые просто оказались невовремя в неправильном месте. Да и черт с ними. Потому что кто из них — из всего человечества — озаботился его, Бена, пропажей? Кто искал? Волновался? Кто помог? Ни единый. Билли Бутчер, открывший дверь того ящика и выпустивший из ловушки, и тот преследовал исключительно свои цели. Убить Хоумлендера. В итоге и сам повернулся против него же, стал новым врагом. Никому нельзя верить. Потому что все предают. Потому что все преследуют свои интересы. Вот только цель Уокера не вышло до сих пор разгадать. А она _в с е г д а_ должна быть у всех. Вообще у любого. — Расслабься, Бен. Сюда никто не придет, — сказал тихо рейнджер перед тем, как тронуть струны гитары. Сказал и запел. Он перебирал струны любовно, лаская их длинными пальцами, как тело женщины, изнывающей от желания... Солдатик вздрогнул, ощущая, как в паху наливается жаром и тяжестью, тянет. Точно, как этим утром, когда он, безмятежно попивя вискарь, завалился в комнату к рейнджеру, чтобы проверить. И зачем-то остался. Пил и смотрел. Снова пил. И не мог оторваться от спящего хозяина дома. Невообразимо красивый, пленительный. Словно с магнитом под кожей. А ведь Мальчик-солдат никогда прежде не чувствовал в себе тяги подобного рода к мужчинам. Пусть у них и такие вот пальцы, которые нестерпимо хочется ощутить на себе. Безусловно, это — сорок лет воздержания. И только. А сейчас рейнджер пел. Хрипловатым низким голосом, заставляющим волоски шевелиться на руках, на загривке... Пел про осень, что скоро наступит, и про сбор урожая, про амбары, в которых зерно, и про ветер, что пахнет свободой. Одиночеством, пылью, забвением. Так пронзительно пел, цепляя где-то глубоко внутри за живое. Бен... Да — его зовут Бен, про это он даже все еще помнит — прикрыл ресницы, проваливаясь в этот голос, растворяясь в нем, впуская под кожу. Бен не думал, что в нем осталось хоть что-то, что еще способно вот так ныть и болеть. Разъедая глаза едкой щелочью и наливая томлением тело. Полно. Графиня той фразой: "Я ненавидела тебя всю свою жизнь. Мы ненавидели все", — забила финальный гвоздь в крышку гроба, где был похоронен тот, кто когда-то был человеком. Кто умел смеяться, любить и мечтал о семье, о своих собственных детях. Его — того, уже нет. Его больше не будет. И в этом мире остался только Мальчик-солдат, нервы которого крепче, чем перекрученные тросы стальные. И он не пойдет на поводу у примитивных инстинктов. Он не поддастся, как бы ему не хотелось, как бы не шептал в голове голос: "Если приспичило, значит пойди и возьми. Сделай это, ты в своем праве, потому что сильнее". Сейчас ему необходимо убежище, которое дает ему рейнджер. А то, что трахаться хочется так, что пальцы на ногах поджимаются и сводит зубы, — вообще не проблема. Он потерпит. Пока что. — Красиво поешь. Учился где-то? — спросил Солдатик, не поднимая ресниц, когда Корделл закончил последний куплет и припев. — Нигде, — рейнджер все еще перебирал медленно струны. Добавил с раскаянием. — Извини за грустную песню. Само собой вышло. — Да ладно. Мне понравилось. Споешь еще что-нибудь? — Непременно, — согласился Уокер и затянул про темную ночь и рассвет, который однажды наступит, про девушку, что все еще ждет у окна и глядит, глядит на дорогу. Про годы, которые слишком быстро уходят... "А ты ведь тоже — одинок и потерян. Никак не можешь найти тот самый путь и свое место в мире", — подумал Солдатик. Под хриплый, чарующий голос он незаметно уснул. На четвертой, кажется, песне. Или, может, на пятой.