before…
Даниэль ковыряет носком новых конверсов идеальный асфальт, видимо, в надежде проделать в нем дыру. Она напевает какую-то песню на английском и выглядит просто ошеломляюще в полноразмерных наушниках. Скорее всего, ей не нравится носить школьную форму, состоящую из юбки, рубашки и пиджака, однако выглядит это все на ней потрясающе.
Сону поджимает губы, ловя себя на мысли об этом.
Девушка очень красивая, она интересная, веселая, видно, что из богатой семьи. Киму становится тошно от самого себя, когда он думает об этом, но его волнует. Ники вполне мог понравиться кто-то настолько яркий, тот, чьи проблемы не станут бременем для всех окружающих.
Сону никакой.
Её улыбка, когда она видит японца, – громче всех возможных слов. Глаза загораются, а кожа начинает сиять, это возможно? Она милая, она выглядит очень хорошо, когда опускает наушники на шею и обнимает Рики. Объятия кажутся чересчур тёплыми, Ким резко ощущает себя лишним.
— Дани, это Сону, — мягко проговаривает Нишимура. — Сону, знакомься, Дани.
Её рукопожатие кажется искренним. Старшему так же искренне жаль, потому что он не может ответить ей и каплей того света и тепла. Он хочет уйти сейчас, потому что просто терпеть не может оставаться за бортом. Так происходит абсолютно всегда.
— Я много о тебе слышала, ты, и правда, красавчик, — после толчка в плечо от Ники девушка лишь мило смеется.
Рики берет её портфель и молча направляется в нужную сторону.
— Постой, сегодня мама устраивает семейный ужин, — Сону не замечает изменений в выражении её лица, потому что слишком сосредоточен на своих переживаниях, такое ведь с каждым может произойти. — Проводишь… Проводите до дома?
Японец кивает и меняет траекторию, Ким просто следует рядом. Они идут по обе стороны от Рики, это не кажется соперничеством. Для Сону все давно решено: она выиграла и не дала и шанса на реванш. Это обидно, это уничтожает изнутри.
— Мне туда, — тихо говорит Сону, указывая на переход. Очевидно, что Дани переходить не нужно, значит, сейчас они разойдутся.
Девушка останавливается и кивает, начиная махать светловолосому парню, но её рука замирает в воздухе, когда Нишимура делает шаг в сторону Кима. Тонкие пальцы расслабляются, складываясь в слабый кулак, и опускаются. На её лице все ещё ничего, что это может значить?
— Ты не против, если я провожу Сону? Ему дальше, — против.
Против.
— Конечно, нет, — нервный смешок, заправляет прядь волос за ухо. Она принимает свой портфель, он весит больше центнера. — Всё нормально… Эм… Ладно, я тогда пойду.
Оборот в сто восемьдесят градусов и ускоренный шаг — ничего не в порядке.
Дани закусывает губу и идет ещё быстрее, ещё быстрее, чтобы, в конечном итоге, сорваться на бег. Она оказывается около скамейки в темном парке слишком быстро, падает на неё и просто плачет. Забавно, что раньше именно на этом месте всегда сидела с Рики. Это не должно повлиять на их дружбу. Нет.
Просто Сону было дальше.
Медленные шаги до дома, как назло начавшийся дождь. Читала ведь прогноз, почему не взяла зонт? Ноги замерзают, а мокрые насквозь кеды не позволяют не простудиться. У Дани слабое здоровье, только вот позаботиться о ней некому.
Стоя перед дверью, вроде, родного места, она не чувствует ничего. Раньше было отвращение, иногда – страх. Раньше всегда рядом стоял Ники, пропускал свои ужасные шутки и гладил по голове, завязывал шнурки и клеил пластыри с клубничками на коленки и запястья. Раньше его объятия на прощание оберегали от всего, что ожидало за деревянной дверью, а сейчас…
Сейчас его рядом нет.
Никого на её стороне нет.
— Ну и где ты была? — мимо ушей.
Отец опять не пришел на ужин, который мать так тщательно готовила. Возможно, заработался, возможно, забыл, но так думает лишь она. Дани видела своего отца с другой женщиной, как минимум, четыре раза и не почувствовала ничего. Это просто всегда было на подкорке сознания: отец мать не любит.
Такое бывает, люди могут друг друга не любить.
И Даниэль привыкла, ещё в свои пять лет свыклась с тем, что и её никогда в жизни не полюбят. Бабушка – единственная отрада, единственный источник теплоты – ушла, когда маленькой девочке с большими глазами было шесть.
Сейчас, стоя перед разозленной матерью, Марш впервые снова не чувствует себя ребенком, у которого вот-вот отнимут детство. Она чувствует себя собой: взрослой, уставшей, раздраженной и теряющей уже абсолютно все, что так бережно хранила в поцарапанных ладонях.
— Я спрашиваю тебя, где ты была?
— Зачем тебе?
Поднять взгляд и увидеть её удивленное лицо – зря. Становится до истерики смешно.
— Что ты сказала?
— Я сказала, — спокойно, с усмешкой на покусанных губах. — Зачем тебе знать, где я была?
Женщина сначала толкает, а после замахивается. Снова.
Вот сейчас она со всей силы даст пощечину своей дочери, ещё раз, ещё. После потащит за волосы на пол и будет бить до тех пор, пока кто-нибудь из женщин на кухне не осмелится ее отвлечь. На следующий день Дани снова наденет легкую водолазку с длинными рукавами и будет улыбаться.
— Может, хватит, — оставляет следы на руке собственной матери. — Отец не пришел, а я пришла, прояви благодарность. Кстати, его любовница довольно милая, наверное, у неё и проблем с алкоголем нет.
Оттолкнуть от себя и пойти в свою комнату – да.
Обернуться и добавить то, что уничтожит их обоих, – конечно.
— Я всегда думала, что мне себя жалко, но, знаешь, тебя, наверное, даже больше. Но я все понимаю, мам, ведь тебя, как и
меня, никто и никогда не любил.
***
— Классные звездочки, — заключает Даниэль, плюхаясь на кровать парня и подкладывая подушку под голову.
Чонвон поджимает губы и кивает. У него получается воткнуть трубочку в пакетик от сока дважды и протянуть один из них девушке, которая благодарно мычит и усаживается на покрывале в позе лотоса, с интересом рассматривая комнату друга.
— Если не нравится, у меня есть апельсиновый.
— Виноградный – мой любимый, — говорит девушка и показывает на место рядом с собой, приглашая Яна.
Парень просто садится рядом, а после недолгого молчания вовсе ложится. С Даниэль комфортно молчать, комфортно говорить и комфортно лежать. Странно, но, когда Чонин сказал позвать кого-нибудь в гости, Ян сразу подумал о подруге. Общение с Рики и Сону покрылось корочкой, которую стоило бы начать сдирать, но легкий зуд не позволяет.
С людьми, которых знаешь до неприличия долго и близко, больше правил.
— Почему ты с Ники…
— Я красивая? — не дает договорить специально, ну и ладно. Значит, говорить не хочет, нельзя заставлять. Чонвону было бы неприятно насильно отвечать на вопросы, связанные, например, с родителями.
— Да? То есть, я думаю, да.
Она смеется. В этом есть легкость и какая-то детская невинность.
— Думаешь? Ну тогда ладно.
Ян тоже смеется и закрывает глаза, слегка заступая на границу сна, чувствует чужие холодные пальцы на своем лбу. Они убирают мешающие пряди, и почему-то становится настолько спокойно, что Чонвон думает поймать руку девушки и вернуть её обратно, когда она отстранится.
— Чонвон, — голос мужской. Дверь захлопнулась.
Голос Джея.
Ян вскакивает и испуганно осматривает сначала дверь, а потом напряженную подругу.
— Кто это был?
— Друг твоего старшего брата… Ну… Который ещё на иностранца смахивает.
— Боже, — жмурится и падает обратно на подушку, пытаясь вытянуть из себя клочки волос. — Он же подумает, что мы…
Молчание повисает внезапно, а до Чонвона доходит, что в обычных обстоятельствах это не стало бы проблемой. В подростковом возрасте любой парень захотел бы похвастаться своими отношениями с красивой девушкой. Остаётся надеяться, что Дани не примет на свой счет.
— Он тебе нравится?
Что?
— Что?
— Да ладно, я это ещё внизу заметила, — закатывает глаза и плюхается рядом. — Хочешь, на ужине скажу, что предпочитаю девушек? Я могу, вообще без проблем.
Чонвон думает, что теперь Марш знает все, но его это ни капли не смущает.
Почему?
***
nikiriki:
«я звонил тебя шестнадцать раз»
«один разговор, разве это так много?»
«дани, я извинюсь, если ты объяснишь мне»
