***
— Тебе нужно хоть что-то перекусить, — откашливаясь, Юнги отпускает ладони Сону и поднимается с пола, спешно обходя диван и скрываясь в совмещённой небольшой кухне. — Я не голоден, — выдыхает Сону, плавно разворачиваясь и укладывая руки на спинку. — Физически. — В каком смысле? — Юнги хмурится, оборачиваясь и глядя на подростка. Между ними диван и кухонный островок. И тысячи вольт напряжения, гуляющих в воздухе. — Я не хочу есть еду, — объясняет Сону, упираясь подбородком в предплечья. — Но я голоден ментально до информации. Мне интересно, на что ещё способны твои силы и как быстро ты можешь научиться ими управлять? Как так вышло, что ты стал преподавать мне, так удачно оказавшись подавителем? Кому посвящена твоя татуировка, если это всё же не о семье? Почему ты сказал, что думаешь обо мне? Шквал вопросов вместе с нервным волнением едва не сбивают Юнги с ног и он торопится скрыться за дверцей холодильника от любопытных чёрных глаз. — Там на столике батончик и крекеры. Перекуси пока я что-нибудь приготовлю, — говорит он, размазанным взглядом осматривая содержимое полок. Дёргаясь резко назад, как только одна из них выезжает вперёд. — Сону? — Я ведь тоже о тебе думаю, мистер Мин. Это произносится тихо и вкрадчиво, под самую кожу. Пальцы Юнги впиваются в дверцу холодильника, пока сердце выделывает кульбиты, вот-вот норовя остановиться. Он уставляется шалым взглядом на пошатнувшиеся на полке баночки с питьевым йогуртом. Чувствует, что шатается почти так же сам. — Это…это правильно, — удаётся выговорить ему. — Я ведь твой преподаватель, с которым ты видишься часто. Это хорошо, что ты обо мне думаешь. Значит, ты стараешься и действительно нацелен… — Ты ведь понял, о чём я, Юнги, — вздыхает Сону, нехотя вновь добавляя по привычке: — Ши. Юнги боится того, что понял. Потому, что иметь в зародышах чувство к Сону — это одно. Помнить, как это впервые было с Чимином, когда они посмотрели друг на друга иначе. Как коснулись друг друга иначе. Первый поцелуй со скинутыми с колен тетрадками и задушенным вздохом, тянущегося к нему хрупкого тела. Но понимать, что у Сону к нему может быть что-то похожее — страшно. Потому, что кроме чувств светлых, Юнги помнит под кожей скребущий страх. Наказания за то, что переступил границы. Раскрытия и последующего вынужденного расставания по определённым правилам норм и морали. Чувств сильнее, чем у него самого и страх с ними не совладать. Их с Чимином раньше времени развела судьба. Их с Сону эта судьба будто бы на зло столкнула и друг к другу приковала. Полочка напоминает о себе, выдвигаясь ещё на немного снова, но Юнги, вопреки обнаружившейся в себе способности, останавливает её ладонью, вталкивая обратно и захлопывая холодильник. Ужина, видимо, всё-таки не получится. — Лучше закажем доставку. — Хорошая идея, — кивает Сону. — А пока она едет, поговорим, да? — Или позвоним твоей маме? Приподнимая брови, Юнги оборачивается к Сону, встречаясь со сведёнными к переносице бровями и помрачневшим взглядом. — И скажем ей, что я припёрся к тебе посреди ночи? Давай уж тогда сразу позвоним в полицию и пусть гадают, что семнадцатилетка делает после полуночи дома у взрослого парня, разгуливающего в одном белье и такого себе вида футболке? В эту игру могут играть двое. И Юнги, получая пас, сдаётся, качая головой и запуская во влажные ещё кудри пальцы, встряхивая их. — Тебе точно нужна помощь, м? Ты уже не выглядишь таким же умирающим, как полчаса назад. — Ну, твоя способность подавляет мою не только, когда ты касаешься меня или я приделываю предметам невидимые крылья, — жмёт плечиками Сону, усаживаясь на диване в позу лотоса. — Я так думаю. — Почему? — Потому, что мне не хочется разнести весь этот грёбаный дом по винтикам. Максимум, я чувствую раздражение внутри и хочу покрушить что-то в пределах твоей квартиры. Но… — он кивает на холодильник. — Даже это не работает в полную силу. Полагаю, ты неосознанно блокируешь меня. — Разве это возможно? — Я не знаю? — округляет глаза Сону. И Юнги впервые видит их такими. Не сощуренными и завораживающими в своём тёмном лисьем разрезе. Большими, распахнутыми и ясными. Сияющими в свете белых ламп его гостиной. Ещё более красивыми… — Твоя способность для меня, как и для тебя, потёмки. Мы можем лишь пробовать что-то вместе. Пытаться развивать её и щупать границы. По сути…ты, как я. Только тебе не семнадцать и тебя не наблюдают врачи. — Уже задумываюсь о том, что стоило бы, — выдыхает Юнги, потирая ладонью лоб. — Психиатры там, знаешь… — Ну, тогда нам обоим туда нужно. И тогда выходит, что мои способности — это плод нашего общего воображения. А так, как коллективных галлюцинаций не бывает, нас привлекут к тестам на наркотики. С моей неврозностью и патологическими страхами, а также бесконтрольной пока что способностью, которая внезапно умеет контролировать и частицы крови… — Сону поджимает губы, возводя глаза к потолку задумчиво. — Как думаешь, скольких людей я ненарочно или нарочно убью в ходе проверки нас на запрещённые вещества, которых в нас точно нет? Опираясь бёдрами о кухонную тумбу, Юнги полностью накрывает ладонями лицо. Потому, что как для семнадцатилетки, Сону был чересчур мрачным и смышлённым. Потом Юнги напоминает себе, что Сону ко всему прочему убежал в изучении предметов дальше одноклассников. Потом Юнги напоминает себе о том, что Сону и вовсе не простой человек и, может, на мозговой деятельности его способность отражается тоже… Юнги напоминает себе о том, что легко с Сону ему не было с первых минут, и с чего он взял, что что-то изменится теперь, когда между ними начинают рушиться все возможные и нет стены? — Ты шантажируешь меня чужими жизнями? — раздвигает он пальцы, чтобы увидеть невпечатлённое личико. — Я просто рассказываю тебе о возможной перспективе похода к психиатру. А там уж думай, как хочешь. — И что ты предлагаешь? — Заказать в самом деле доставку и поговорить. Пока ты тут разглагольствовал, я правда проголодался. Сону дует обиженно искусанные губы, укладывая ладони на живот под огромной толстовкой. Юнги кусает изнутри собственные щёки, сглатывая горечь воспоминаний. — Фаст-фуд или что-то местное? — сдаётся он, отталкиваясь от тумбы. И впервые видит расцветшую на бледном личике яркую до боли улыбку.***
— Что в самом деле произошло? Едва только еда была заказана, Юнги отлучился в спальню, чтобы хотя бы надеть штаны, прежде чем сесть на диван напротив. Сону же напротив, толстовку свою снял, сославшись на духоту в квартире старшего и оставшись в простой чёрной футболке, открывшей взору Юнги впервые розоватые полосы по тонким рукам. — Когда ты ушёл, — начинает Сону, разворачивая всё же шоколадный батончик, — я вновь почувствовал это. Знаешь, как тревога внутри? Или…фонтан тошноты. Я ощущал, как это ползёт изнутри выше и выше…не то блевануть хотелось, не то заорать. Пока ты был рядом это чувство…ммм, будто бы уснуло? Притупилось? Я думал о том, как спокойно в твоём присутствии каждый раз. А когда ты коснулся меня… — губы Сону дёргаются в полуулыбке, но он скрывает её сразу же, откусывая от батончика. — Это было похоже на то, как угли тушат водой. Они шипят, сопротивляются, но неизбежно остывают, вспыхивая в последний раз. Успокаиваются. Твои руки ощущаются также. — Мои… — Твоя способность, — поправляет себя сам Сону, бурча из-за сладости во рту. — Твоя способность ощущается так. Если тебе угодно не говорить о другом. — Я пока ещё толком не знаю, о чём вообще говорить, — качает Юнги головой, опуская взгляд на свои руки. Где-то в них, по голубым венам под бледной кожей, протекает его способность. Которая у него есть. — Я понял, что это чувство возвращается, когда лёг спать.Мы с мамой поговорили за ужином, она убедилась, что я в порядке и ушла спать. А я уснуть так и не смог. Начал задыхаться и сразу же сорвался к тебе. — Как ты вообще сбежал из дома? Почему мама не заметила? И как ты…откуда ты знаешь мой адрес, в конце концов? — Потому, что когда ты сидишь дома — никто и не подумает о том, что ты можешь однажды сбежать. И, к тому же, я управляю железом, забыл? Все винтики и замки не скрипнут даже, если знать, как их правильно открутить. — Звучишь так, будто на самом деле уже не раз сбегал. — Так и есть, — просто поводит плечиками Сону, заворачивая половину батончика и протягивая её вдруг Юнги. — Спасибо. Это твоё. — Что ты… — но Юнги не договаривает, решая, что это не самая важная тема и просто забирает сладость, оставляя её в своих пальцах. — Ты уже сбегал? — Вообще-то, я сбегаю почти каждый день, — усмехается Сону с реакции старшего. — Мама не в курсе. А мне так проще. Она не волнуется, я могу побыть где-то наедине с собой и железом, чтобы выпустить пар и не ранить никого. Заброшенные дома, свалки металла…я возвращался уже к утру. Мама ничего не замечала, я не делал ничего плохого. Но всё равно легче не становилось. С каждым днём было только сложнее. Пока не появился ты. Мистер Мин. Юнги поджимает губы на это обращение, но куда важнее слова, сказанные до него. — Ты понял о моей способности только сегодня? — О способности — да. Но о том, что с тобой что-то не так, я думаю с первого дня, — подбирая к груди ноги, Сону обнимает острые коленки руками, выставляя напоказ исполосованную молочную кожу вновь. — О том, что я чувствую рядом с тобой что-то не то. И значит, с тобой что-то не так. — Искал причину во мне? — приподнимает брови старший. — Больше было не в ком. Как мне казалось. Все преподаватели до тебя вызывали исключительно раздражение и желание сворачивать шеи. Они вели себя надменно, хотя я отчётливо видел страх в их глазах, который они пытались давить в себе. Поэтому, сбегали так быстро. Было легко напугать. Ты же…в твоих глазах был, он и есть, кстати, этот страх, но…он будто другой. Ты боишься будто бы не меня. — Но это так. В чёрных безднах вспыхивает огонёк удивления и любопытства. Замешательства. — Я боюсь того разрушения, на которое способна твоя…прости за тавтологию способность. Я боюсь последствий потери контроля над этой силой. Но никак не тебя, — просто объясняет Юнги, продолжая крутить меж пальцев шоколад, ощутимо таящий. — Я боюсь того, что может случиться с тобой. — Думаешь обо мне, да? — вдруг тихонько произносит Сону. — Каждый день. Батончик в руке Юнги заменяется тонкими пальчиками, впервые тёплыми и немного влажными. И Юнги не должен, но сгребает их своими, сжимая непозволительно крепко и слишком уж интимно для их положения. Скользя пальцами другой руки вверх по хрупкому запястью к розовым полосам на предплечье. Очерчивая мягкими подушечками каждую снизу вверх и обратно. Вызывая на фарфоровой коже мурашки и слыша сорвавшийся с чужих губ тихий вздох. — Это помогало немного притупить боль, — шепчет Сону, пока Юнги оглаживает каждую зажившую царапину, оставшуюся бледным шрамом. — Я не пытался себя убить, не подумай. Не таким путём уж точно. — Тебе и пытаться не надо, — печально произносит Юнги. — Судя по… Он замолкает, понимая, что уже сболтнул лишнего. Сказал пресловутое «а» и Сону, зная его характер, обязательно потребует неозвученное «б». И так и происходит. — Судя по…? И Юнги придётся признаться, но…кажется, эта ночь только и будет, что состоять из признаний. Его и не только. — Судя по твоим медицинским показаниям, — бормочет он. — Ты можешь ненароком причинить вред и себе, если не научишься в скором времени контролировать способность лучше. Это может плохо отразиться и на тебе. — Медицинским показаниям, — эхом произносит Сону; удивляет Юнги своим на этот раз спокойствием. — Это то, что дают впридачу к моему школьному делу? — Нет, — морщится старший, приваливаясь плечом к диванной подушке и поднимая на Сону сконфуженный взгляд. — Это то, что я нашёл сам. — Незаконно? — охает подросток. — Как сказать… — И ещё ругаешь меня за побеги из дома? Мистер Мин, да я неосознанно беру с вас не лучший пример. — Ты сбегал ещё до нашей встречи! Юнги распахивает негодующе глаза, но Сону вдруг вновь улыбается. Кривясь слегка от видимо лопнувшей ранки в нижней губе, но улыбается. Широко и искренне, беззвучно посмеиваясь. Сжимая пальцы Юнги на своих сильнее. Напоминая о том, что их ладони сцеплены. — Значит, ты раскопал мою мед.карту? И зачем? — А ты, значит, раскопал мой адрес? И зачем? — Ладно, — поднимает свободную ладонь Сону. — Один один, Юнги-ши. Но, может, ответишь? — Мне нужно было знать. — Насколько я опасен? — Нет ли в твоих способностях смертельной опасности для тебя, — глаза Юнги опускаются к их рукам вновь. Наблюдают, как пальцы Сону плавно, но крепко сплетаются с его. Совершенно сюрреалистично. Он будто наблюдает за этим со стороны. До конца поверить не может, что они в самом деле сидят в его квартире, обсуждают способности и держатся за руки. Что он позволил себе вновь подобраться к черте, от которой держаться обязан был подальше. Что позволил Сону подойти к этой черте так близко тоже. И, наверное, если не озвучивать этого и об этом не думать, то вроде бы и нечего бояться. Но ладонь Сону, лежащая слишком правильно как-то в его, отрезвляет, возвращает к этой странной реальности. Пальцы, сплетённые с его, напоминают о том, что это не сон и ощущения — настоящие. Глаза, прожигающие его насквозь, подсказывают, что они сидят слишком близко… — Правда волнуешься за меня? — А ты правда пришёл сюда только из-за наших способностей? — решается вдруг Юнги. — Нет. И жалеет о сказанном. Потому, что: — Ты ведь тоже это чувствуешь, Мистер Мин? Потому, что: — Мне тоже страшно. Но я ведь теперь не один? Потому, что: — Не один, Сону. Ты больше не один. Потому, что прерывистое из-за молчаливых слёз дыхание на своей шее Юнги ощущает, как что-то давно позабытое, но такое до боли родное. И важное.***
Доставка отменяется уже через десять минут. Сону в руках Юнги, убаюканный, засыпает. В отличие от его способности, которую убаюкать Юнги удаётся не сразу. Не замечавший за слезами ничего вокруг, Сону бесконтрольно понимал в воздух различные предметы. Под пальцами Юнги в своих волосах, дышать начинал спокойнее, возвращая вещи на место. Едва только сухие губы коснулись виска, дыхание Сону сперва замерло. А затем неожиданно тихим и ровным стало, согревая влажную от слёз кожу шеи Юнги. И так, с накрученными на пальцы угольными прядками во взъерошенном затылке, с прильнувшим к нему, укутанным в огромную толстовку, телом, ослабшим и слегка подрагивающим, замершими в груди страхом и чувствами, Юнги остался на диване, оглядывая квартиру. Ощущая даже воздух вокруг иным, притягивая за плечи Сону к себе ближе. Укладываясь осторожно спиной на подушки и размещая подростка на своей груди, позволяя тяжёлой голове умоститься на своём плече. Он не отнимает губ от бледной кожи, смещая их лишь на тёплую скулу, и ласково перебирает тёмные прядки, позволяя Сону поспать. Наверняка впервые так спокойно за последнее время. Хоть и не спокойно ему самому. От осознания постепенного своих способностей. От того, что ждёт их двоих теперь, когда оба они почти признались друг другу. От того, что ждёт их, если Юнги испугается и сбежит. Он не сразу осознаёт, но, когда во сне Сону немного смещается, утыкаясь горячим носом в его ключицы, Юнги получает острый укол совести сначала в сердце, прямо под розой. А после и по всем розовым шипам, выбитым на коже, которых касается неосторожно Сону. Прячась в безопасности рук Юнги и приникая к вечной на нём чернильной памяти. Юнги неожиданно становится совестно очень перед Чимином, словно он предал их с младшим первые чувства. Словно Чимина не стало не несколько тяжёлых лет назад, а буквально вчера? Словно не было бесконечных минут в немых криках на пустом кладбище, но есть его новые, обнажённые чувства к Сону и за них жгучий стыд. Лишь к утру, перебирая мысленно все с Чимином моменты, все разговоры и клятвы, всю боль и пустоту, пережитые после, Юнги понимает, что стыдно ему перед собой и Сону. За то, что не смог снова соблюсти субординацию и позволил чувствам своим взять верх, роняя его коленями перед чужим сердцем. За то, что невольно, но стал для Сону единственным вариантом. И пусть он не виноват в своих способностях, так удивительно подходящих, совесть всё равно разъедает слабое влюблённое сердце, за ночь окончательно привязавшееся к другому. Перед мамой Сону Юнги стыдно особенно. Переживающая изо дня в день тяготы необычного ребёнка и его одинокой судьбы, она вдобавок получит теперь ещё и в пару ему такого же необычного человека. К тому же ещё и непозволительно взрослого. Юнги думает, что может быть есть ещё для них какой-то выход? Помочь Сону научиться контролировать способности, научить этому и себя тоже. И мирно разойтись без особо глубоких ран на сердце? Но вместе с рассветом, окутавшим комнату тёплым светом, сливаясь со светом ламп, Сону открывает такие же лучащиеся внезапным теплом чёрные глаза. Не кажущиеся в этот миг Юнги бездонными безднами. Сияющие даже, если присмотреться, какими-то далёкими, тусклыми звёздами. Личико Сону всего в нескольких миллиметрах… — Хён? Первое, сонное и совершенно беззащитно-зовущее «хён», сорвавшееся с пересохших искусанных губ. — Я здесь, — шепчет ему Юнги, накрывая ладонью горячую щёку и оглаживая розовизну кожи большим пальцем. — Можешь поспать ещё. За завесой густых ресниц прячется далёкое звёздное небо. Где-то в углу комнаты брякает об пол железная ложка для обуви. — Мгм. Сону возвращает голову на плечо Юнги, согревая глубоким дыханием открытые ключицы. Юнги беззастенчиво и любовно целует его висок и жмётся к нему, закрывая глаза свои. И чувствуя, как сердце его кровью обливается уже. Разошедшееся по тому же шву, что и в первый раз разорвалось надвое, как только Чимина не стало. Ран, после их с Сону расставания уже не будет. Лишь отмершая часть гоняющей кровь бездушной мышцы, бьющаяся больно о треснутые рёбра.