Сложные вещи, простые моменты

Ямамото напряженно смотрел в пустой лист, куда он, по мнению учителя, должен был занести свои размышления о французской литературе девятнадцатого века. В голове крутились незнакомые слова — ну точно, он же читал вчера статью: романтизм, реализм, символизм… На кой черт ему это надо? А, да. Скоро приезжает комиссия с проверкой. Тьфу, пропасть. Надо думать об учебе, а у него все мысли сосредоточились ниже пояса. Помотав головой, Ямамото беспомощно написал: «В начале девятнадцатого века во Франции начинает бурно развиваться новое течение — романтизм». В голове была каша. А оно точно новое? Позади, через несколько парт, сидел Гокудера, и тоже ломал голову над каким-нибудь глупым вопросом. Ломал — Ямамото точно знал. Это в математике он был чертовым вундеркиндом, и щелкал задачи как орехи. А со всяким таким — литературой, биографиями классиков и их бессмертными творениями ему приходилось напрягаться, как всем. Уже три дня прошло, а у Ямамото до сих пор яйца поджимались, когда он вспоминал. После того, как они кончили в третий раз, наступило сонное, пресыщенное состояние — и они просто изучали члены друг друга. Ямамото вспоминал движения пальцев Гокудеры — порхающие, нервные, едва заметные касания, которые сменялись сильным сжатием, как будто он настраивал инструмент. И, надо сказать, «инструмент» Ямамото отлично настраивался и отзывался на эти движения. А потом они заснули. Неудивительно, конечно, как и то, что они проспали. Поэтому утром подскочили от бьющих в окно солнечных лучей, кое-как поправили одежду, похватали сумки и побежали. Натолкнулись на директора, того чуть удар не хватил из-за опаздывающих на пол-урока учеников. К счастью, обошлось. На следующий день у отца случился огромный заказ, и Ямамото помогал старику готовить суши, пока тот не прогнал его в постель. Потом они вроде бы собирались с Гокудерой поговорить — ну, насчет всего, но вечером тот вдруг стал необычно хмурым и сказал, что у него дела. Расспрашивать Ямамото не стал, не тот был момент, но забеспокоился. И вообще он вот уже третий день беспокоился — и если сегодня они не увидятся, он припрет Гокудеру к стенке и… В штанах немедленно стало тесно. Ямамото незаметно поправил член и чертыхнулся. Французская литература окончательно вылетела из головы. Пальцы вспомнили шелковистую кожу на головке Гокудеры, мягкое скольжение капельки смазки… Надо срочно поговорить с Гокудерой — во-первых, было бы неплохо выяснить, что все-таки случилось — потому что вчера тот действительно был какой-то замороченный – ну, то есть больше обычного. А во-вторых… Во-вторых, ему хотелось — ну да, себе можно честно признаваться — чтобы Гокудера ему отдрочил. Ямамото осторожно оглянулся — Гокудера сидел, нахмурившись, и смотрел в лист перед собой. Не скажешь, что занят заданием… Вдруг он поднял голову, и их взгляды встретись. Ямамото словно ударило под дых: перехватило дыхание, а сердце застучало быстро-быстро. Он словно увидел Гокудеру в бинокль, разглядел каждую черточку до мельчайших подробностей, остро и пронзительно-ярко. А Гокудера покраснел, прикусил губу и опустил глаза. Потом зыркнул из-под челки и мотнул головой сторону выхода. Когда надо, Ямамото соображал очень быстро. Сейчас ему было очень «надо». Он поднял руку, крикнул: — Учитель, мне нужно срочно выйти, — и опрометью бросился из класса. Прислонился к прохладной шершавой стене лбом и замер. Учитель что-то бубнил, его голос стал выше, и Ямамото явственно различил недовольные нотки. Послышались шаги. Обе створки двери распахнулись, грохнув так, что на мгновенье воцарилась звенящая тишина. Разъяренный Гокудера хлопал себя по карманам, а Ямамото хотелось расстегнуть ему ширинку и тупо отсосать. Да что с ним такое. Ямамото схватил Гокудеру за руку и дернул. — Пошли! — Да подожди! — рявкнул тот, — куда ты меня тащишь? — Не ори, за мной давай, — желание ощутить на языке гладкую шелковистую кожу сводило с ума. Потом он бы трогал поросшие жесткими волосками яички и дрочил бы себе, глядя, как Гокудера корчится в оргазме. Ямамото уже бежал, задыхаясь от того, как член терся о штаны. В ушах бухала кровь, все органы чувств обострились, и запах Гокудеры сводил с ума. Они добежали до раздевалки, и пришлось притормозить, чтобы отыскать ключ. У Ямамото был собственный — из-за частых тренировок. Он втолкнул ошарашенного Гокудеру в помещение. Прижал его к стене, вдавливаясь всем телом, и уткнулся носом ему в шею. Это было совсем не так, как в фантазиях — бесстыднее, ярче, сильнее. Гокудера терся о его промежность, а от хлынувшей в пах крови перед глазами поплыли черные круги. — Придурок, ты что делаешь? — Гокудера говорил, задыхаясь, пуговицы на школьных брюках все никак не поддавались. Ямамото оторвался от теплой шеи и, четко выговаривая слова, сказал: — Хочу взять у тебя в рот. Глаза у Гокудеры стали огромными, он сжал пальцы на плече у Ямамото и со свистом втянул воздух. Когда заговорил, голос дрожал: — Прямо здесь? Могут войти… Ямамото пытался расстегнуть жесткие пуговицы, член натягивал ткань, рука скользила по твердому бугру, в ушах грохотала кровь. Наконец, он справился с ширинкой и обнажил розовый, чуть влажный от cмазки член. В горле пересохло, Гокудера замер, вытянувшись в струнку. Кажется, он даже не дышал. Ямамото опустился на колени, погладил Гокудеру по бедру, чувствуя, как отзываются мышцы. Во рту скопилась слюна, голова кружилась от едва заметного пряного запаха. Розовая щель на головке сжималась и разжималась, поблескивая смазкой. Ямамото осторожно лизнул прямо туда. Гокудера всхлипнул. Вкус оказался странным — незнакомым, непривычным, прикосновение нежной кожи к языку ударило под дых, словно ему залепили бейсбольным мячом. Гокудера задышал — плоский живот, видный в просвет между полами рубашки, поджимался, пальцы вплелись в волосы, Ямамото чувствовал, как они напряжены. Он осторожно обхватил губами головку. Гокудера дрожал. Эта дрожь отдавалась в нёбо, проходило сквозь тело Ямамото. Член во рту тоже вздрагивал — а еще он твердел. Хотя казалось, что он и так был как каменным. Гокудера расставил ноги и осторожно потянул за волосы, и Ямамото покорно вобрал член еще глубже. Тот ткнулся куда-то в горло, вызывая спазм, и Ямамото отшатнулся, выпуская его изо рта. — Что? — глаза у Гокудеры были шальные. Ямамото поднял голову и замер, натолкнувшись на поплывший, расфокусированный взгляд: Гокудера смотрел так, что Ямамото подбросило от возбуждения. Ямамото наклонился, обхватил губами головку и начал ее посасывать. Плоть отзывалась на каждое движение языка, и от этого голова кружилась еще больше, пришлось обеими руками обнять колени Гокудеры. Ямамото сосал с упоением, теребил языком уздечку, глотая окрашенную вкусом смазки слюну. Гокудера уже беспорядочно подавался вперед, член проскальзывал в рот глубже, так, что Ямамото упирался лицом в жесткий кустик волос в паху. Голоса за дверью прозвучали как гром среди ясного неба, ошпарили пониманием, что сейчас их найдут. Гокудера дернулся, Ямамото вскочил, озираясь, схватил горячую руку и дернул Гокудеру к маленькой двери подсобки. Там уборщики хранили моющие средства, но Ямамото туда заглядывал один раз — когда Кадо-кун, их второй питчер, разлил целую бутылку сладкого лимонада, и прошлось срочно искать тряпку, чтобы все оттереть, пока они не поприлипали. Оттерли, кстати, плохо. Так и остались у Ямамото ассоциации с подсобкой — сладкий лимонный запах и хохот одноклубников. Он втолкнул Гокудеру внутрь, тот споткнулся, выругался, Ямамото втиснулся следом и захлопнул за собой дверь. Попытался вспомнить, был ли какой-нибудь замок, и начал лихорадочно шарить по поверхности. Есть! Самый обычный шпингалет, которыми были оборудованы почти все двери. Механизм заело от редкого употребления — а, скорее всего, его ни разу не использовали по назначению. Но через секунду он поддался усилиям Ямамото и встал в паз. Звук распахнутой двери прозвучал как пушечный выстрел, раздались незнакомые голоса, смех. Ямамото осторожно шагнул назад, упираясь в напряженного Гокудеру и успокаивая колотящееся сердце. Прислушался. Судя по всему, это были злостные прогульщики, Хибари на них нет. Парни были уверены, что сюда никто не войдет — ближайшее занятие по физкультуре было через час, поэтому вольготно расположились и беззлобно переругивались, выясняя, что лучше: остаться здесь или все-таки свалить в кино. Сзади шею согревало дыхание Гокудеры, темнота вокруг понемногу серела, поступали контуры предметов. Комнатка оказалась небольшой, полностью занятой встроенным шкафом, на полу стояли ведра. Места оставалось — всего ничего. «Прогульщики», похоже, решили, что следующий урок пропускать не стоит, и расположились в раздевалке окончательно, вяло переговариваясь. Ямамото начал подталкивать Гокудеру вглубь подсобки и чуть не налетел на ведро. Осторожно повернулся, встал на колени и вслепую зашарил по полу — будет нездорово, если они тут чем-нибудь загромыхают. Перед лицом маячила расстегнутая ширинка с полуопавшим членом. К паху прилила кровь. Ямамото осторожно поднял пластиковое ведро, поставил его в таз, отодвинул какую-то емкость и прижал Гокудеру к стене. Лизнул член. — Придурок, перестань, — шепот был едва слышен. Ямамото взял в рот, легонько прикусил головку, с торжеством чувствуя, как твердеет член во рту. И продолжил посасывать мягкую кожицу. Но захотелось большего. Ямамото ухватил за пояс штанов и потянул их вниз, спуская до колен. Ноги Гокудеры тут же покрылись мурашками, и Ямамото широко, ладонями растер внутреннюю сторону бедер. Кожа там оказалась такая тонкая, что он чувствовал ток крови под ней. На голову невесомо опустилась рука — Гокудера начал поглаживать его по макушке в том ритме, в каком Ямамото сосал. От этой ласки сладко ныло между ног, по спине бежали мурашки. Ямамото не выдержал — расстегнул ширинку и освободил ноющий член. Гокудера задрожал, плоть во рту снова запульсировала, Ямамото ласкал языком щель на головке, проталкивая самый кончик внутрь и собирая смазку. Гокудера ухватил его за голову и натянул на себя так, что Ямамото чуть не подавился. Из глаз брызнули слезы, и он вытолкнул член изо рта, пережидая спазм. А потом робко потянулся к яичкам. Когда они дрочили в самый первый раз, то не касались друг друга… там. Хотя и хотелось, Ямамото так точно. Но сейчас было темно, он не видел лица Гокудеры и его глаз, а значит, можно протянуть руку и потрогать яйца. Они оказались небольшими и плотными и такими горячими, что собственная рука была как будто прохладной. Волоски щекотали ладонь, и Ямамото обхватил яички плотнее. Внутри словно перекатывались шары, и он начал играть, теребя мошонку. Возбуждение пронизывало дрожью — то накрывало с головой, и казалось, что он вот-вот кончит, то отступало, и тогда Ямамото выдыхал, а в глазах светлело. Он снова взял в рот член — на этот раз глубоко, ему хотелось попробовать Гокудеру на вкус полностью, прихватить губами яички. Ямамото сунул палец в промежность и погладил поросший волосками бугорок прямо за яйцами. Гокудера, дернувшись, вскинул бедра, его член заполнил рот — и тут же горло оросили горькие капли. Ямамото глотал сперму и корчился в судорогах наслаждения, кончая себе в руку. Член выскочил изо рта, Гокудера тяжело съехал по стене, и Ямамото, дрожа, прижался к нему всем телом. Рот был в сперме, одна рука так и держала Гокудеру за яйца, а второй Ямамото опирался о стену. Сейчас надо было что-то сказать, это желание перло из души аж до боли, но Ямамото смог только выдохнуть в ухо Гокудере: — Ты охренительный. Тот в ответ обхватил его за талию, прижал к себе так тесно, что чуть не затрещали ребра. Ямамото сидел, слушал свой пульс и думал, как им теперь выбираться. За дверью царила тишина.