Сложные вещи, простые моменты

Ямамото сходил с ума. Нет, день начался отлично — он помог отцу с двумя крупными заказами, и тот отпустил его на все выходные, снисходительно посмеиваясь. Но когда Ямамото набрал номер Гокудеры, то услышал, что телефон абонента отключен или находится вне зоны доступа. С Гокудерой такое случалось редко, но все же случалось: может, проезжал под мостом, может, телефон разрядился, может, выключил — мало ли что. Он залез под душ, потом не спеша оделся — и снова набрал номер. Недоступен. На душе заскребли кошки. Ямамото прошелся по комнате, выглянул в окно, проводив взглядом соседскую кошку, набрал другой номер. Голос у Цуны был измученный. — Нет, Гокудера не приходил. Звонил утром, но Реборн сказал, чтобы я ни на что не рассчитывал… У нас тут, — голос Цуны понизился до шепота, — обучение этикету, который должен знать каждый уважающий себя Босс. — И как продвигаются дела? — Никак, — сказал Цуна уныло. — Лучше уж пробежка… — Будет тебе пробежка, бестолковый Цуна, — ворвался в трубку голос Реборна. Раздался грохот, звон, кажется, посуды, вопль Цуны и хлопанье дверей. — Ладно, пойду я, — несчастно сказал Цуна. — Если Гокудера придет, я скажу, что ты его искал. — Подожди, а во сколько он звонил? — Сейчас… — послышался писк нажимаемых на телефоне кнопок. — В 10:29. А что? Что-то случилось? — Да нет, все нормально, мы договорились встретиться, вот и все. А он больше ничего не говорил? — Сказал, что у него какие-то дела в центре, в два часа, и все. — Понятно, спасибо, Цуна. Удачи тебе с Реборном. — Да уж… Ямамото нажал на отбой. Значит, еще в половине одиннадцатого утра Гокудера не собирался менять планы. «Дела в центре в два часа» — это явно об их встрече, они собирались поискать новые фильмы, может, игру какую-нибудь купить, а потом пойти к Гокудере и… Ямамото снова набрал привычный номер. Абонент недоступен. Гокудера очень редко отключал телефон дольше, чем на пятнадцать минут — вдруг он понадобится Десятому? Однажды он ворвался в магазин перед самым закрытием, купил зарядное устройство и как-то уговорил продавца дать ему зарядить телефон. В общем, странно это все. Странно и непонятно. Схватив куртку и рюкзак, Ямамото замер. Поколебался, а потом бросился к полке — вытащил коробочку и выбежал из дома. Пока ждал на остановке автобус, набил Гокудере сообщение — на всякий случай. И пока ехал к дому Гокудеры, все время тревожно прислушивался — не упадет ли сообщение, что СМС доставлено. Иногда даже тревожно хватался за карман куртки, в котором лежал телефон. Перед домом Гокудеры царила сонная тишина. На детской площадке щебетали дети, их голоса разносились далеко. Мамы, сидя на скамейках, следили за отпрысками, некоторые изучали журналы, пока их малыши спали рядом в колясках. Ямамото взбежал по ступенькам, остановился перед дверью Гокудеры и зачем-то одернул куртку. Напридумывал себе ерунды, сейчас его Гокудера на смех поднимет… А потом решительно позвонил. И еще раз. Глубокий перелив сигнала отозвался в глубине квартиры и затих. Что же делать? Можно попытаться забраться в квартиру — Гокудера ему, правда, потом голову оторвет. Ямамото оглянулся и полез в карман, гремя ключами. Пусть соседи думают, что он пытается отпереть замок. Его здесь знали, но лишнее внимание все равно ни к чему. Он тронул ручку, дверь дрогнула. Ямамото, уже не скрываясь, нажал на нее и ввалился в квартиру. Замер, тревожно принюхиваясь. В квартире было тихо. И совершенно точно она была пуста — это Ямамото чувствовал нутром, всей поверхностью кожи. И нос щекотал едва заметный сладковатый запах. Он напоминал о больнице и ассоциировался с опасностью. Хлороформ? Кухню заливало солнце. Косые лучи падали на пустую стену — Гокудера собирался туда повесить портрет Цуны, Цуна отбивался, как мог, отказываясь фотографироваться. Ямамото присел на белый трехногий табурет — новенький — и задумался. В сушке, рядом с мойкой, стояла чистая кружка, рядом с ней аккуратно лежала ложечка. На стене на гвоздике висело посудное полотенце. Гокудера терпеть не мог мыть посуду. Он предпочитал копить чашки три дня, когда заканчивались чистые, он их загружал с посудомоечную машину, и все начиналось заново. И уж точно никогда их не вытирал. Ямамото закрыл глаза, стараясь отрешиться от мыслей о Гокудере и оттеснить звуки с улицы. Нужно успокоиться. Гокудера. Гокудера не в первый раз попадал в переделки, а Ямамото всегда первый бежал выручать. Потому что Гокудера. Потому что друг. Потому что иначе нельзя. Непонятно только, что изменилось. И откуда взялся липкий страх, ползущий по спине, наполняющий рот кислой слюной. Ерунда какая. Он вскочил и бросился в комнату. Должны быть еще следы, кроме неуловимого запаха хлороформа… Потому что сейчас Ямамото его совсем не чувствовал. Может быть, вообще показалось. Он бросился к столу. Может, его выманили? Может быть, удастся найти какую-нибудь записку? Письма на итальянском он нашел в выдвижном ящике. Ямамото смотрел на угловатый уверенный почерк — кончик стержня продавливал бумагу, но не рвал ее — и ничерта не понимал. Отдельные слова ни о чем не говорили. Ямамото схватил ручку и принялся переписывать обратный адрес. Он напишет отцу Гокудеры о том, чтобы он оставил сына в покое, ведь тот нашел свое место. Ведь нашел? Спрятав листок в карман, Ямамото присел, опираясь на одно колено. Он ни разу не использовал коробочку с тех пор, как они прибыли из десятилетнего будущего. Он ни разу не использовал ее так. Может быть, время пришло. Ямамото поднес к лицу сжатый кулак. Кольцо вспыхнуло голубым пламенем, посылая под кожу извивающиеся искры тепла. Нащупал коробку — и вставил кольцо в паз. Джиро вылетел, виляя хвостом, и Ямамото засмеялся. Он скучал, он тоже скучал. Пес подпрыгивал, ставил лапы на плечи и шумно лизал лицо. — Ну, тише, тише, — Ямамото обнимал Джиро за мощную шею. — Все, хватит. Джиро, все еще нетерпеливо повизгивая, плюхнулся на задние лапы и вопросительно уставился, вывалив язык. По его шерсти стекали, переливаясь, голубые языки пламени. — Гокудера, Джиро, понимаешь? Гокудера. Где он? Ты можешь его найти? Пес гавкнул, вскочил, покрутился вокруг себя, нюхая воздух, отчаянно чихнул, выразительно глянул на Ямамото и вдруг замер, вытянулся в струнку. В сторону двери. — Джиро, Гокудера? Пес ожил, утвердительно гавкнул и бросился к двери. Ямамото рванул следом. На улице Джиро притормозил на несколько секунд, нюхая воздух — а потом продолжил погоню. Ямамото никогда так быстро не бегал. Они промчались полквартала по прямой, потом свернули на тихую улочку… благословенны уроки Реборна и хорошая спортивная форма. Джиро умудрялся еще и носиться вокруг, подгоняя Ямамото настойчивым рычанием. Стало жарко, пришлось расстегнуть куртку, сердце стучало в груди, перед глазами поплыли красные пятна, когда, наконец, Джиро остановился. Дом был маленький и аккуратный, возле единственного подъезда стояла черная Вольво. Ямамото глубоко дышал, стараясь успокоить колотящееся сердце. А потом пошел к подъезду. Джиро заскулил, приткнув черный нос к дверной щели и отчаянно чихая, зацарапал лапой по выкрашенной в белый цвет створке. Ямамото дернул дверь. Кодовый замок смотрел на него светящимися рядами цифр. От злости потемнело в глазах. Ямамото ударил ладонью по панели, голубая искра дугой перекинулась от кольца к замку, тот зашипел, запахло паленым — и вдруг потух. Ямамото потянул на себя ручку, дверь бесшумно отворилась. Джиро ворвался в подъезд первым, стрелой взлетел по ступенькам и заплясал на площадке. Ямамото помчался следом. У двери на втором этаже Джиро снова замер в стойке. Ямамото прислушался, присев на колени и положив руку на шею Джиро. Горячее дыхание пса согрело лицо, и Ямамото сжал Джиро в объятьях. — Молодец, спасибо тебе, молодец. Кольнула мысль — а вдруг Джиро привел его не к Гокудере? Но додумать он не успел — дверь распахнулась, и в лоб Ямамото уставилось холодное дуло пистолета. Три. Два. Один. Они с Джиро прыгнули одновременно. От удара человек согнулся, голубое пламя обтянуло его фигуру, пригибая к земле. Пальцы разжались, и пистолет со стуком упал на пол. Следующего Джиро завалил сам — бросился лапами на грудь, опрокидывая и смыкая челюсти на горле. Человек мог только тихо скулить от страха. А еще он что-то бормотал по-итальянски. Ямамото коснулся рукой лба, и человек обмяк под действием пламени Дождя. Ямамото бросился вперед, вливая в коробочку пламя. Коджиро взметнулась под потолок и камнем упала в руку, превращаясь в клинок. Но в квартире больше никого не оказалось — никого из посторонних. Потому что в дальней комнате за тонкой перегородкой он обнаружил Гокудеру. Гокудера спал. Тревожно, беспокойно; руки судорожно сжимались в кулаки и безвольно расслаблялись, словно у него не хватало сил на такое простое движение. Ямамото замер, почти не дыша. Лопнула пружина, державшая все это время его душу в мертвых тисках. Ямамото осторожно приблизился и погладил светлые волосы. От запоздалого страха ослабли колени. Джиро вскочил лапами на кровать и лизнул Гокудеру в нос. Тот вздрогнул, но не проснулся. Ямамото крепко обнял пса, подставляя ему под язык пламя. Джиро шумно лакал, счастливо жмурясь. А потом послушно скользнул в коробочку. Коджиро расправила крылья и затрепетала в руке. Клюнула сгусток пламени и нырнула за Джиро. Вспоминая все полученные в десятилетнем будущем знания по оказанию первой помощи, Ямамото принялся осматривать Гокудеру. Побои — несколько синяков, ерунда, старые, значит, его не тронули. Пульс в норме, зрачок — в норме. Хорошо. Им надо было уходить. Ямамото осмотрелся: внимание привлекли несколько конвертов. Документы Гокудеры, несколько билетов… Они собирались его увезти! Он спрятал конверты в карман. Вскидывая на плечо тяжелое тело, Ямамото думал, что кто-то за это ответит. А еще он думал, что сегодня произошло важное — где-то глубоко внутри перемешивались яркие кубики его жизни. Раньше было просто: отец и бейсбол. Два кубика. Потом появились друзья. Еще шесть. Или даже больше. Потом меч. Большой, ярко-красный кубик. Незаметно бейсболу пришлось подвинуться, уступая место. А сейчас… сейчас место меча занял Гокудера. Только бы он не узнал — засмеет. Когда они добрались до квартиры Гокудеры, Ямамото окончательно измучился. И это несмотря на то, что взял такси буквально на углу дома. Боялся, что его догонят. Ямамото еще не научился оценивать эффект от умиротворяющего действия Дождя. Как ни странно, лучше всего получалось, когда Ямамото был зол. Если так, то итальянцы не придут в себя до глубокой ночи. Но подстраховаться все равно не мешало. Дома он положил так и не проснувшегося Гокудеру — шоферу пришлось сказать, что его друг перебрал пива, и его разморило — на кровать, а сам полез в душ. И стоял под ледяной водой до тех пор, пока не стало колотить. Тело сотрясалось от крупной дрожи так, что Ямамото шатало. Потом он врубил горячую воду и грелся, обхватив себя руками. Кажется, плакал. Ничего страшного, никто не увидит. В особенности Гокудера. Ямамото вышел из душа в полном порядке. Ну, почти. Прошел в комнату, прилег рядом с широко разметавшимся Гокудерой и крепко обнял его. Его кожа все еще пахла хлороформом, или Ямамото так казалось? Хотелось так и лежать, забыться долгим сном. Но оставалось еще одно важное дело. Он неслышно оделся, вытащил из кармана листок с адресом и пошел в почтовое отделение. Сел в уголке и принялся писать. «Гокудера-доно!» Он писал на родном языке. Реборн однажды сказал, что многие главы семей знают японский — из уважения к Первому Вонголе. И, по крайней мере, Дино и его подчиненные отлично знали язык. К тому же люди, приехавшие за Гокудерой, говорили по-японски. Ямамото писал о том, что Гокудера нашел свою семью, рядом с которой он счастлив. И просил оставить Хаято в покое. Писал, что они, его друзья, сделают все, чтобы помешать людям Гокудеры забрать наследника. Писал, что если он желает увидеть сына, то почему сам не приедет и не убедится, что тот счастлив? Приглашал остановиться под крышей своего дома. И желал мира. Ямамото запечатал письмо и отправил экспресс-почтой. Потом пошел к Гокудере — с тяжелым сердцем. Неизвестно было, как тот воспримет такое вмешательство. Они стали близки — и Ямамото иногда пугался, что одним неловким движением все испортит. Но он не считал, что поступил неправильно. Просто… Гокудера мог не понять. Для него все это просто секс, а Ямамото сейчас отчетливо осознавал, что залез намного дальше. На ту территорию, куда Гокудера никого не пускал. Гокудера все еще спал, когда Ямамото вернулся. Он налил в стакан воды, поставил на тумбочку рядом с кроватью — когда Гокудера проснется, точно захочет пить. Потом стянул футболку, тихонько лег рядом и подгреб Гокудеру под себя, удобно устроив подбородок у него на плече. Гокудера сонно шевельнулся и прижался теснее, обхватывая Ямамото за талию. А тот принялся целовать его за ухом. Совсем немного. Просто очень приятно. И невозможно оторваться. Когда Гокудера лежит вот такой — спокойный и расслабленный. Ямамото навис над Гокудерой, бережно провел пальцем по опущенным векам, очертил приоткрытые губы и коснулся поцелуем щеки. Вкус кожи ударил в голову, подбросил, взорвался в сознании яркими брызгами удовольствия. Ямамото лег сверху, целуя Гокудеру, сунул руку под футболку и зашарил по животу, лаская. Мышцы сокращались под пальцами, а Гокудера едва слышно застонал. Кожа у него на животе такая нежная. А если вести рукой вдоль узких полосок шрамов, то можно заставить Гокудеру дрожать всем телом. Ямамото сполз набок, закинул Гокудере ногу на бедро и потерся возбужденным членом. В душе замешивался сплав из нежности, горечи, похоти и чего-то еще, чему Ямамото не мог придумать название. От этого «чего-то» щипало в глазах и перехватывало горло. Он дрожал, пытаясь обуздать черную дыру внутри, которая жарко шептала, что надо взять, взять все и целиком, потому что сил сдерживаться нет. Гокудера мягкий и теплый, он сонно льнул к Ямамото и мелко дрожал в ответ на каждое прикосновение. Его нельзя не хотеть. Нельзя не сходить с ума. Ямамото поцеловал сухие губы, смачивая их, и замер, когда язык Гокудеры скользнул в рот, отвечая. Тугая ширинка джинсов не поддавалась, и Ямамото нетерпеливо расстегнул ремень, выдернул из шлевок и отложил в сторону, потом засунул руку Гокудере под пояс, сжал возбужденный член. В ушах грохотали барабаны, пах заливала невыносимо-сладкая тяжесть, яйца ныли так, что хотелось скрежетать зубами. Хотелось наброситься на Гокудеру, разорвать к черту рубашку, разодрать штаны по шву и утонуть в нем. Ямамото уткнулся потным лбом в часто вздымающуюся грудь и глубоко вдохнул, теряясь в запахе Гокудеры. Потом с трудом оторвался от него и принялся раздевать. Рубашку он расстегнул, футболку под ней — белую, с черными ромбами и квадратами, задрал Гокудере до подбородка. Звякнули цепочки. А вот штаны расстегнул и стащил целиком, вместе с плавками. Трусы выглядывали из-под грубой ткани, и спереди на белом хлопке Ямамото заметил проступившее влажное пятнышко. Гокудера поежился, его губы дрогнули, и Ямамото заторопился. Сбрасывая с себя одежду, он одной рукой гладил Гокудеру по ногам, по животу, запрещая себе смотреть на пах. Потом уселся между раздвинутых ног и сжал в кулаке собственный член — Ямамото казалось, что еще немного, и он сойдет с ума от возбуждения, убьется об эти тягучие волны темного желания, от которого слабеет воля. Они ни разу не говорили о том, что будут заниматься сексом, ну, по-настоящему. Но Ямамото в последнее время только об этом и думал. Доэкспериментировался. Он вспоминал ощущение горячей, тугой — не протолкнешься — дырочки вокруг пальцев, и представлял, как плоть будет сжиматься вокруг члена. По вискам катился пот, Гокудера шумно, протяжно вздохнул, почти простонал. Его поднявшийся член лежал, свесившись набок, светлые волосы сбегали с лобка к ягодицам, теряясь в них. Ямамото наклонился и лизнул член. Плоть дрогнула, он потеребил языком маленькую щель, слизывая каплю смазки. Гокудера согнул ногу в колене, выгибаясь и сонно постанывая, и это оказалось последней каплей — или сигналом: «Сходить с ума прямо сейчас». И Ямамото сошел. Он втянул в себя твердый член — ох, и здоровый он все-таки, обхватил яички, стиснул и легонько потянул. В голове пульсировала одна мысль: «Мое, мое, мое». Гокудера коротко хныкнул, дернул руками, а Ямамото набросился на него. Он задрал сползшую футболку и впился зубами в маленький твердый сосок, прикусил, терзая и зализывая, потом начал целовать-кусать грудь, втягивая в себя кожу, оставляя красные пятнышки засосов, от вида которых голова кружилась так, что он путал пол с потолком. У Гокудеры такая нежная кожа. Ямамото оторвался от поцелуев — Гокудера лежал перед ним, разметавшись, грудь алела, неровно поднимаясь, живот судорожно втягивался, возбужденный член подрагивал, когда Гокудера выдыхал. — Хаято, — шум крови заглушал собственный шепот, и Ямамото уже не понимал, говорит он все это или только думает. — Я тебя хочу, — думал-шептал он, — прости, я не могу. Хочу тебя. Его трясло. Он перевернул Гокудеру набок, оттянул ягодицу, любуясь маленьким розовым анусом. Сейчас мышцы был расслаблены. Ямамото всхлипнул и приставил к нему член. Головку обожгло восхитительно горячее прикосновение. Он начал водить членом между ягодиц, задыхаясь от жара, ласкающего плоть. Ямамото представил, как вторгается внутрь Гокудеры, и кончил, крича и извиваясь. Опустошительный оргазм свалил его, заставив всхлипывать и выгибаться от наслаждения. Тело превратилось в желе. Между ягодиц Гокудеры стекала сперма. Ямамото поцеловал горячую кожу, прижимаясь губами, а потом начал неторопливо вылизывать анус. Собственный вкус почти не ощущался. Белесые капли осели на светлых курчавых волосках мошонки, и Ямамото аккуратно придержал ее пальцами, собирая сперму, пока не вылизал все дочиста. Потом обнял Гокудеру со спины и вытянулся, уткнувшись носом ему между лопаток. И задохнулся от удара в солнечное сплетение. Он хватал воздух, скорчившись, и смотрел в злые глаза Гокудеры.