Сложные вещи, простые моменты

Звонок трелью разносился по всему дому, ввинчиваясь в затылок назойливо и противно. Ямамото накрыл голову одеялом — почему отец не открывает? А потом вспомнил, что старик наверняка еще не вернулся с рынка, куда он ездил каждый день — за свежей рыбой. Звонок нетерпеливо зазвонил еще раз и затих. Ямамото бросил взгляд на телефон — пропущенных вызовов не было, значит, это не Гокудера, Цуна или кто-нибудь из своих. Те бы предупредили, что зайдут. Ямамото с трудом скатился с кровати, на ощупь нашел футболку с джинсами, так же на ощупь оделся и поплелся открывать. Глаза резлеплять не хотелось категорически. Наверняка почтовый курьер, вот же принесло — в такой день. Первый выходной после отбытия из школы комиссии, Ямамото специально предупредил отца, чтобы тот не будил его — хотелось до одури отоспаться. Последние две недели больше всего напоминали кошмар — ученики приходили в школу и садились за тесты. Ходили слухи, что по их итогам часть старших учеников могут зачислить в Токийский университет без экзаменов, а десяти лучшим школам Японии изменят статус и выделят дополнительные деньги из бюджета. Кроме того, поговаривали, что все дело было в низкой успеваемости отдельных учеников, и под директором закачалось кресло. Но Ямамото, честно говоря, было плевать — он думал, как бы пережить все эти дни. Голова напоминала забитый битком чемодан — огромный, прямоугольный и с трудом закрывающийся. Они с Гокудерой собирались у Цуны и уже втроем зазубривали задания. Географическое мышление, согласно гипотезе Планка, зародилось в долине Тигра и Ефрата… Даже двужильный Гокудера устал. Реборн их просто всех не трогал, даже приструнил Ламбо, чьи вопли отвлекали ребят от занятий. А еще, конечно, было не до секса. «Спроси меня завтра», наполнившие кровь пузырьками возбуждения, подернулись дымкой, отодвинулись на второй план. Однажды Гокудера задремал, привалившись к плечу Ямамото, а тот сидел час, не двигаясь — лишь бы не разбудить. И это казалось важнее всего, даже важнее секса. Когда Гокудера проснулся и увидел, что Ямамото так и не сделал свое задание, то почему-то не стал ругаться, хотя Ямамото был уверен, что сейчас в очередной раз узнает его нелестное мнение на свой счет. Но Гокудера только вздохнул и сказал сонно: — Пойду кофе сварю… Десятый, тебе сахар, как обычно? Цуна рассеянно кивнул — он сверял выполненное задание с ответами из учебника. Ямамото пару раз ловил на себе его взгляды — внимательные, изучающие, но предпочитал не задумываться, что именно он видит и понимает. Цуна ничего не говорил, отношения к ним не менял, а значит, не стоило и нервничать. Гокудера приволок целый поднос, на котором кроме чашек была еще и коробка с печеньем, поставил на стол, сунул одну Ямамото, вторую — Цуне. От горячего кофе в голове прояснилось, зазубренное за день как-то вдруг само собой разложилось по полочкам, и Ямамото довольно бегло ответил на десяток выборочных вопросов из текста. А потом украдкой погладил Гокудеру по руке и почувствовал ответное пожатие. И вот, наконец, вчера это все закончилось. Ямамото собирался отсыпаться, как минимум, неделю, и еще столько же не думать об учебе. Не получилось. Снова зазвонил звонок, и пришлось поторопиться. Приглаживая лохматые со сна волосы, Ямамото распахнул дверь. И недоуменно замер: в паре метров от двери спиной к нему стоял незнакомый мужчина. Высокий рост, черные как смоль волосы, темный костюм. Через локоть переброшен коричневый кожаный плащ, а в руках — небольшой портфель. Человек говорил по телефону, знакомые итальянские слова щекотали слух. — Си. Си, — отрывисто и резко. Ямамото, плохо соображая с утра, почесал в затылке: это мог быть какой-нибудь турист, который заблудился, а сейчас искал дорогу. Хотя странно, поблизости не было никаких достопримечательностей — обычный район. — Ээээ… Мужчина быстро повернулся, остро оглядывая Ямамото: глубокие глаза под тяжелыми веками словно ощупали его, вывернули наизнанку. — Такеши Ямамото? — Да. Ямамото мучительно пытался понять, почему человек кажется ему таким знакомым. Ведь он точно не видел его раньше — крупные, словно высеченные в камне черты лица, седеющие виски, подбородок с ямочкой… А мужчина между тем спрятал телефон и зашагал к дому. Вместе с порывом ветра из-за облака выглянуло солнце, он мотнул головой и прищурился так знакомо, что Ямамото вдруг понял, кто перед ним. — Вы похожи, — выпалил он. И потом сразу, без паузы, неудержимо расплываясь в улыбке: — Вы все-таки приехали! Человек замер, как будто натолкнулся на стену, он вглядывался Ямамото в лицо — удивленно и недоверчиво. А тот не обращал внимания: сердце пело — он знал, знал, что отец Гокудеры приедет, ведь не может быть отцу безразличен родной сын! — Проходите, сеньор… — Стефано, — улыбка оказалась такой знакомой, что у Ямамото снова сжалось сердце. — Проходите, дон Стефано. Отца нет, он будет позже. Вы с самолета? — Ямамото весело болтал, принимая плащ гостя, и приглашающим жестом обвел жилье. — Я вас поселю в гостевой комнате, она вечно пустует, надеюсь, вам понравится… Ямамото говорил, а сам лихорадочно соображал, что ответить дону Стефано про его людей. Он же вырубил их, да так и оставил в квартире. Краска бросилась в лицо. Извиниться? Но он ни в чем не виноват. Хотя, наверное, стоило поговорить сначала с ними, но он тогда так разволновался… Дон Стефано заговорил сам: — Спасибо, что не стали вредить моим людям. Ямамото чувствовал, как у него полыхают уши — даже не сходил, не поинтересовался, что с ними. — Я… как они? Дон Стефано пожал плечами: — Серьезно пострадала их гордость. Они позволили себе проиграть мальчишке. Поделом. Впредь будут бдительнее. С улицы донесся шум мотора. Двигатель старенького фургончика, на котором отец ездил на рынок, чихнул и замолк. — Проходите, — Ямамото с облегчением улыбнулся, махнув в сторону кухни. — Я вас познакомлю с отцом. — Такеши? Я думал, ты собрался спать, — старик выглядел довольным — наверное, удачно съездил. Или отыскал заказ — там, на рынке, чего только ни случалось. Ямамото смущенно поскреб в затылке: надо как-то покороче и попонятнее объяснить отцу, почему он забыл предупредить его о приезде гостя. — Слушай, пап… Я тут отца Гокудеры в гости пригласил, и с этими тестами в школе совсем забыл об этом… — Отец нахмурился, и Ямамото торопливо пояснил: — Они с Хаято в ссоре, ну, понимаешь… короче, не разговаривают, вот я и позвал в гости, чтобы они помирились. Отец вздохнул и потрепал сына по голове: — Совсем там в этой школе с ума посходили, в мое время такого не было. А ты молодец. Они сидели за столом втроем: Ямамото, дон Стефано и отец. Дон Стефано рассказывал об Италии и приглашал в гости. Отец смеялся и говорил, что в Италию — если оценки хорошие будут, а Ямамото просил дона Стефана помириться с Гокудерой. Гокудера! Ямамото извинился и вышел из-за стола: надо же позвонить. Тот взял трубку сразу же — как будто ждал. — Я собирался тебе звонить, — голос у него звучал хмуро. — Твой отец приехал! — выпалил Ямамото. Молчание в трубке было таким долгим, что Ямамото забеспокоился. — Хаято? — осторожно спросил он. — Что ты от меня хочешь? — Встреться с ним, — он не хотел, но прозвучало это умоляюще. — Поговорите… Слушай, давай я приеду, а? — Я встречусь с ним, — голос Гокудеры звучал твердо, но Ямамото чувствовал за ним неуверенность. — Передай… — Гокудера запнулся, — моему отцу, что я могу увидеться с ним завтра, днем. Помнишь тот ресторан, в который нас водил Дино на свой день рождения? Я закажу столик. Объяснишь ему? — Ага. Ладно, — Ямамото сжал телефон, — я скажу и поеду к тебе. Никуда не уезжай! Ямамото торопился. Старик тактично оставил их с доном Стефано вдвоем, и разговор с глазу на глаз затянулся — тот расспрашивал его о сыне, о нападении, о том, давно ли они дружат. Ямамото не мог уйти, не ответив на все вопросы. Это было бы невежливо по отношению к старшему человеку, да и вообще… Зато он смог узнать о том, что давно не давало покоя. — Дон Стефано, почему вы приказали привезти Хаято силой? Тот потер лицо, стали заметны морщины и восковая усталость лица. — Наверное, я до сих пор не привык, что он живет самостоятельно. Мне все время казалось, что это капризы, и они скоро закончатся. Когда он был маленьким и не хотел идти спать, я его просто брал на руки и нес в постель… — Вы решили сделать это снова, да? Дон Стефано только кивнул. Хорошо бы, если бы разговор с Гокудерой прошел так же хорошо. Отец успел сунуть ему на прощанье коробку с завтраком на двоих, и Ямамото залила теплая волна — отличный у него старик. Вот бы Гокудера помирился со своим. Когда он позвонил в знакомую дверь, Гокудера не открывал так долго, что Ямамото заволновался, не сбежал ли тот. Даже к телефону потянулся — звонить, искать — но тут дверь распахнулась. Гокудера был в одних штанах, по груди стекали капли воды. Ямамото облегченно улыбнулся. — Привет. В комнате царил идеальный порядок — даже кровать была заправлена образцово, а не просто небрежно застлана покрывалом как обычно. Ямамото выложил из сумки на стол завтрак, искоса поглядывая на Гокудеру. Тот яростно тер волосы, мышцы перекатывались под кожей. — Что? — Гокудера зло посмотрел из-под мокрой челки. — Чего уставился? — Ничего, — он покачал головой. — Зря ты волнуешься, у тебя нормальный старик. — Да пошел ты. Гокудера кинул в него полотенцем и ушел в комнату. Ямамото, улыбаясь, поставил чайник и достал чашки. Когда он зашел в комнату, Гокудера валялся на кровати, согнув ноги в коленях. Ямамото лег рядом, перекатился на живот. — Он никогда мной не интересовался, — глухо сказал Гокудера. — Главное, чтобы я был накормлен, красиво одет — ну и все. — Он же босс Семьи, наверное, много работал… Гокудера пожал плечами и нахмурился: — Не хочу об этом говорить, достало, — он отбросил руку Ямамото со своего живота. — Эй. — Чего? — Не бойся. — Я не боюсь, — заорал Гокудера. Ямамото приподнялся на локте. Гокудера смотрел в стену напротив: светлые брови почти сошлись на переносице, рот плотно сжат, на щеках — дрожащая тень от ресниц. Ямамото зажмурился от захлестнувшей его волны нежности, какой-то странной и непонятной, от которой хотелось сгрести Гокудеру в объятья, закрыть собой, защитить, спрятать. Ямамото открыл глаза — и встретился взглядом с Гокудерой. В зеленых зрачках вспыхивали золотистые крапинки. Ямамото протянул руку и погладил гладкую щеку, ожидая, что Гокудера, как обычно, оттолкнет, бормоча о дурацких нежностях. Но тот неожиданно прикрыл глаза и подался навстречу ладони, отчаянно, доверчиво. И Ямамото будто кинуло к нему, он крепко обнял его, чувствуя ответное движение, целуя шею, лоб, касаясь губами век. От объятий Гокудеры, безнадежных и судорожных, перехватывало горло. — Все будет хорошо,— Ямамото зарылся носом во влажные волосы. — Все будет хорошо. Он гладил Гокудеру по спине, пересчитывая позвонки. Съехавшая с шеи длинная цепочка путалась между пальцами, по коже бежали мурашки, а Гокудера прижимался к Ямамото все так же сильно. И отвечал на поцелуй непривычно — уступчиво, жадно, вздрагивая всем телом. Ямамото оторвался от его губ и начал быстро раздеваться. — Прости, — голос сорвался. Но Гокудера только качнул головой, приподнял бедра и быстро стащил с себя штаны. У Ямамото на миг перехватило дыхание — красивый, такой красивый, страшно тронуть. Он содрал с себя, наконец, джинсы, вытянулся рядом и положил руки Гокудере между ног. Тот подался вверх, полувозбужденный член дрогнул, наливаясь твердостью, а Ямамото начал спускаться короткими поцелуями от маленьких бледных сосков туда, к паху. Он чувствовал запах мыла и собственный аромат Гокудеры, едва заметный, но который он бы учуял и в любом месте и в любое время. Уши щекотали его вздохи. Когда Гокудера положил руку себе на член и обнажил головку, потирая ее указательным пальцем, Ямамото застонал. Он торопливо отодвинул пальцы Гокудеры в сторону, облизал ствол — широко и влажно, стараясь добраться до самого основания, пощекотал языком щелочку; он знал, что Гокудера обожает, когда толкаешься туда языком, вылизываешь каждый миллиметр, высасываешь терпкий вкус смазки. Ямамото вел пальцами по внутренней стороне бедра, считывая подушечками ток крови под тонкой кожей, ласкал поднявшиеся дыбом волоски, гладил ягодицы — округлые, так удобно помещающиеся в ладонях. — Стой! Подожди… Гокудера потянул его за плечи, и Ямамото с сожалением впустил изо рта член. Подтянулся на руках выше, устроился на груди и поцеловал искусанные губы. Гокудера выдохнул, замычав и прикрыв глаза, и у Ямамото закружилась голова — как же хорошо. — Да постой же ты, — Гокудера отстранился, спрыгнул с кровати и полез в ящик стола. Ямамото следил, как он медленно перебирает какие-то вещи, вздрагивая острыми худыми плечами — черт, ему, наверное, холодно. На ягодицах остались розовые отпечатки пальцев: когда он успел так сильно схватить Гокудеру? А тот уже просто стоял, опершись руками о стол и наклонив голову, потом что-то сгреб из ящика и пошел назад. Ямамото раскрыл объятия, принимая Гокудеру, обнимая, согревая худое тело, целуя в шею. — Что там у тебя, м? Гокудера разжал кулак. На кровать упали два маленьких флакона смазки. Он взъерошил волосы и хмуро глянул на Ямамото. А тот смотрел в ответ и чувствовал, что даже улыбаться не может — в груди вырос и набух огромный ком, который мешал дышать, думать, смотреть. В сознании плавали яркие звездочки, отзываясь в паху острыми вспышками удовольствия. Ямамото осторожно взял смазку, отложил в сторону и потянул Гокудеру на себя. Тот все так же настороженно, не отводя взгляда, улегся на спину. Ямамото провел пальцем по щеке, тихо выдыхая, а Гокудера вдруг зажмурился. — Что? — спросил Ямамото почему-то шепотом. — Не смотри на меня так, — прошептал в ответ Гокудера. — Как — так? — Так. Вот так. Он сжал в кулаке покрывало и отвернулся. Ямамото взял его за подбородок и заставил смотреть на себя. Осторожно наклонился и поцеловал. Почему-то ему казалось, что это их первый поцелуй. Он пил вкус Гокудеры с его губ, осторожно касаясь их языком, чувствуя их тепло. — Ты уверен? — голос сорвался. А Гокудера шлепнул его по заднице, звук отозвался в ушах звонко и насмешливо. — Я тебе что, девчонка? Уверен, конечно. — Прости, — Ямамото засмеялся. Голова гудела от желания, наверняка у него нихрена не получится, потому что он кончит сразу, как только прижмется членом к анусу Гокудеры. Но ему было почему-то плевать, и от этих мыслей только кровь вскипала сильнее. — Господи, — он зарылся лицом Гокудере в волосы, нависая над ним. В ушах стучала кровь. — Господи, как же я тебя хочу. Реальность отдалилась, заполнив пространство вокруг себя запахом Гокудеры, голосом Гокудеры, теплом Гокудеры. Ямамото целовал его плечи, руки, облизывал крошеные, едва заметные шрамы от ожогов — и прижимался языком к шрамам побольше. Боевые отметины, без которых Гокудера не был бы Гокудерой. Его цепочки то и дело сползали, и Ямамото чувствовал на языке металлический привкус мелких звеньев. И это тоже возбуждало. Он опустился ниже, целуя живот, чувствуя, как под губами сокращаются мышцы. Нырнул языком во впадинку пупка, пощекотал, прислушиваясь к тяжелому дыханию Гокудеры. Еще немного — и он начнет стонать, вскидывая бедра, а потом кричать, цепляясь за Ямамото, хрипеть «еще» и «пожалуйста»… А сейчас он разводил ноги все шире, подаваясь навстречу. Ямамото видел, как сжимается и раскрывается бледно-розовый анус в окружении светлых, едва заметных волосков. Он прижался к нему губами, толкнулся языком внутрь, удерживая Гокудеру за бедра, не давая ему выскользнуть. Пощекотал складки, всхлипывая. Его окутывал жар — собственного тела или тела Гокудеры, Ямамото этого уже не понимал. Хотелось туда, внутрь, ему разрешили — да даже если бы и нет, он уже не смог бы остановиться. Но Гокудера продолжал выгибаться, одной рукой сжимая свои яйца, а второй судорожно лаская соски. Ямамото нашарил тюбик со смазкой, сорвал колпачок и выдавил сразу половину. Скользкая масса потекла по ладони, капнула на ногу Гокудере, оставляя блестящий след. Прикосновение смазки к члену было как вспышка. Кровь забурлила, прилила к паху так, что в глазах на мгновение потемнело. Дрожащей рукой Ямамото размазал остатки смазки по анусу Гокудеры — тот подхватил себя под колени, подставляясь. Его лицо раскраснелось, он прикусил нижнюю губу, и Ямамото не удержался, наклонился и быстро поцеловал, чувствуя ответную ласку чужого языка. — Давай же, — от шепота Гокудеры по спине побежали горячие мурашки. Ямамото приставил член ко входу, немного нажал. В глазах плыли разноцветные пятна. Гокудера под ним напрягся, выгнулся — теперь он уже кусал губу мучительно, в уголках глаз блеснули слезы. Ямамото видел их так отчетливо сквозь дымку возбуждения, будто ничего в мире больше не осталось. Только горячая теснота, обхватывающая его член, и блестящие капли на лице Гокудеры. — Пожалуйста. Потерпи, сейчас все станет хорошо, — он заплетающимся языком бормотал какую-то чушь, и Гокудера расслаблялся. Вот он уже задышал спокойнее — и Ямамото осторожно толкнулся членом дальше, преодолевая сопротивление мышц. В ушах бухала кровь, Гокудера едва слышно стонал, а Ямамото проникал все дальше. Когда их промежности соприкоснулись, они оба замерли. Гокудера смотрел, широко распахнув глаза, словно не верил в происходящее. Он приоткрыл рот и коротко, часто дышал. А когда Гокудера шевельнулся, глубже насаживаясь член, и сжал мышцы, Ямамото потерял над собой контроль. Он старался быть нежным, старался не сделать больно… Но это движение омыло рассудок безумием, жаркая теснота вокруг члена обожгла позвоночник, и Ямамото начал вбиваться туда, внутрь, без остановки. По лицу текли слезы, руки Гокудеры безостановочно гладили по спине, но ему хотелось дальше, глубже, сильнее, толчок за толчком. Каждое движение отдавалось в сознании вспышкой сверхновой, било разрядом тока, каждый стон Гокудеры выворачивал наизнанку, царапал обнаженные нервы. Ямамото не мог остановиться, он что-то кричал, и ему вторил чужой голос. Спираль в животе закрутилась горячим взрывом, выплескиваясь в горячее тело. Ямамото кончал, продолжая двигаться, член скользил иначе, быстрее: вязкий, непристойный, завораживающий звук отдавался в ушах. А перед глазами застыло искаженное лицо Гокудеры. Его рука безостановочно мелькала над членом, сам он подрагивал и выгибался. Ямамото судорожно накрыл влажный кулак своей ладонью и сжал. Гокудера кончил с отчаянным криком — заметался, заскреб пальцами по простыне и обмяк, дрожа и всхлипывая. Когда Ямамото медленно потянулся, чтобы откинуть у Гокудеры со лба мокрую прядь волос, обмякший член выскользнул из расслабленного ануса, смешно хлюпнув. Ямамото уткнулся лбом в мокрый живот Гокудеры, напряженно выдыхая. Лизнул терпкие капли. Покрывая поцелуями живот, лобок, поросший волосами, мягкий член, он спустился еще ниже — к воспаленному приоткрытому анусу. Гокудера вздрогнул всем телом, когда Ямамото собрал языком вытекающую сперму. Потом он вытянулся рядом с Гокудерой, крепко его обнимая. Говорить не хотелось. Думать тоже. Ямамото вздрогнул, когда Гокудера неловко развернулся к нему лицом и закинул ногу на бедро. — Так удобнее, — сонно пробормотал он. Ямамото только поцеловал его в ответ. А потом не выдержал. — Люблю тебя, — шепнул в ухо, и прижал Гокудеру к себе. — Люблю.