Сложные вещи, простые моменты

У Гокудеры мелко тряслись пальцы, и ему было за это стыдно. Хотелось на все плюнуть, вздернуть подбородок, самоуверенно откинуться на спинку низкого дивана и закурить с равнодушным видом. Вообще-то, он так и делал. Официантка поглядывала на него с интересом. Гокудера криво зажал сигарету губами и положил ладони на обтянутые джинсой колени, старательно заставляя себя не трястись. Это несложно. Он же не боится. Нервничает немного, но это нормально. Кольцо Урагана тускло блестело на пальце — знак новой жизни, которую он не даст отобрать. У него теперь есть, что терять. Почему-то вспомнилась улыбка Ямамото и то, как они валялись на кровати, сравнивая кольца Дождя и Урагана. Голые, конечно, валялись, Ямамото еще и пристроился головой ему на живот. — Твою мать, — прошипел под нос Гокудера и решительно отогнал мысли о Ямамото и постели. Ему сейчас надо думать о Десятом, Вонголе и своем будущем. А Ямамото… Из-за этого придурка он вообще сидит в слишком дорогом для него ресторане и ждет встречи с отцом, которого не видел восемь лет. И пальцы все еще подрагивают. — Сын. Гокудера все-таки дернулся — его папаша умел подкрадываться. Со спины, тихо. А ведь Гокудера специально сел, чтобы увидеть всех, кто подходит — не напрямую, так в зеркало. Все потому, что задумался о бейсболисте хреновом. — Здравствуй, — неприязненно сказал Гокудера-младший, глядя, как старший устраивается за столом напротив. Он постарел. Отец. Седина в волосах, мешки под глазами, резкие складки у рта — они всегда были, но не такими глубокими. И одна его рубашка стоила дороже всего гардероба Гокудеры. — Я рад тебя видеть. Ты вырос, сын. — Угу, — сказал Гокудера и потянул к себе высокий стакан с минералкой. Он терпеть не мог этого дурацкого чувства — словно глупый подросток-бунтовщик рядом с терпеливым родителем. Хотелось встать и уйти в свой мир, где он был взрослым. И счастливым. И чтобы сердце не стучало так. Он и не думал, что… что соскучился? — У тебя волосы стали длиннее. Не хочешь подстричься? — отец рассеянно листал меню, не отрывая взгляда от его лица. Этот взгляд давил, заставляя горбиться и ершиться, будто он сделал что-то не так. — Нет! — рявкнул Гокудера. — Мне все нравится! И жизнь моя нравится! — Ты как всегда прямолинеен. Меню легло на стол. Отец сделал заказ подбежавшей официантке — Гокудера только зубами скрипнул, когда услышал «и моему сыну то же». Да он эту тарелку ему в лицо!.. — Ты действительно вырос. Раньше ты бы возмутился, что я… — Я не буду ничего есть. Мы вообще с тобой встретились только потому, что Ямамото затеял эту глупость. Я пришел сказать тебе — не лезь в мою жизнь! Гокудера старался говорить уверенно и спокойно — он умел. И в глаза своему папаше смотрел так же — уверенно. В конце концов, он действительно вырос. — Этот Ямамото… Он же твой друг? — Да, — сказал Гокудера и сам удивился тому, что не покраснел. — Он мой друг и Хранитель Вонголы. Мы с ним Хранители. Наш босс — Савада Цунаеши, Десятый босс Вонголы. И он тоже мой друг. — У тебя много друзей, — казалось, отец пропустил мимо ушей его слова о Вонголе. Он же не мог не знать о самой могущественной Семье, почему тогда?.. — У меня есть люди, с которыми я хочу быть. Отец смотрел на него устало и грустно. Ну, так казалось, хотя он улыбался. — Жаль, что я… Неважно. Хаято, тебе действительно нравится твоя жизнь? Я вчера говорил с Ямамото, он рассказывал о вас. — О нас?! — Гокудера чудом усидел на стуле. — Да, о тебе, о Десятом Вонголе, о школе, тренировках. Ты действительно счастлив? От сердца отлегло, и Гокудера выдохнул, очень надеясь, что его волнение осталось незамеченным. — Конечно. Я на своем месте. Официантка поставила перед ними тарелки со спагетти. У Гокудеры заурчало в животе — это были его любимые, приготовленные точь-в-точь как в каком-нибудь итальянском ресторане, без всяких «усовершенствований», которые любили местные повара. У них обычная паста превращалась в рамен с итальянским названием. — Ты же их любишь? Я помню, как ты просил приготовить их на обед. То, что отец знал о его вкусах, поразило Гокудеру. Если бы он узнал, что его папаша — родной брат английской королевы, то меньше бы удивился. Наверное, от неожиданности, он взял вилку и стал есть. Чертовски вкусно было. — Чего ты смотришь? Отец улыбнулся уголком рта: — Я очень давно тебя не видел. И, знаешь… — Что? — Я рад, что ты стал таким. Гокудера поперхнулся и взял протянутый стакан. Отец улыбнулся еще шире. От Ямамото что ли заразился? — Каким еще? — Ты всегда был сильным и решительным. И взрывоопасным, как твой динамит. Гокудера почему-то тоже улыбнулся — еле заметно, губы чуть дрогнули. Просто отец, оказывается, так смешно о нем думает. — Ты стал счастливым. И мне очень жалко, что без меня. Даже не так… Вопреки мне. — Отец? — Я никогда не ошибался в делах Семьи, но все время ошибался с вами. С твоей мамой, с матерью Бьянки, Бьянки. А больше всего — с тобой. Гокудера чувствовал себя так, будто у него упал камень с души. Один упал, а другой свалился на его место. — Ты не ошибался… особо. Я тоже… — Ты был маленьким. Я принимал решения. Отец отодвинул свои нетронутые спагетти и сцепил пальцы в замок. Гокудере показалось, что они дрожали, и он боролся с этой дрожью — точь-в-точь как сам Гокудера. — Я и сейчас собирался все решить сам. — Поэтому направил своих людей? Думал вернуть силой? Я бы никогда тебе этого не простил. Отец внезапно протянул руку и положил ее на тыльную сторону ладони Гокудеры — тот даже попытался отдернуть в первый момент, а потом оставил все, как есть. У отца была горячая рука. — А за все остальное простишь? За твою маму?.. Гокудера сглотнул и покосился на смуглую руку, отчаянно сжимавшую его запястье. Он представлял все не так. Он собирался сказать свое «нет» и уйти. Деловой разговор. Почти ничего личного. Он не знал, что все будет гораздо труднее. Прощать — это самое трудное. — Не знаю. Я попробую. Рука отца дрогнула. А потом он ее вообще убрал — быстро, будто сам смутился, как и Гокудера. Они на самом деле были страшно похожи — осознание этого было внезапным и… Ну, не таким, чтоб совсем неприятным. — Спасибо, сын. — Но я все равно не вернусь. — Я знаю. И все? Вот так просто? — Ты не будешь заставлять меня? У отца в уголках глаз разбегались смешные морщинки, когда он улыбался. — Нет. Это было бы еще одной ошибкой. Но я буду рад, если ты приедешь погостить домой со своими друзьями. У тебя все еще есть дом, Хаято. Там тебя всегда ждут. — Сп-пасибо, — Гокудера даже заикаться стал. Он никак не мог поверить, что вот все это — на самом деле. — Мне понравился этот мальчик. Ямамото. И отец его милейший человек. Говорят, он тоже… — Что «тоже»? Отец покачал головой: — Ничего. Глупости говорят. Привози Такеши в Италию, ему понравится. — Посмотрим, — буркнул Гокудера и рассеянно накрутил на вилку спагетти. — А что ты будешь теперь делать? С наследством? — Это решаемый вопрос. Хотя жаль, что не мои дети станут во главе Семьи. — Никогда не поздно… А ты видел Бьянки? — Еще нет. Сегодня вечером. Сначала я хотел встретиться с тобой. — А-а. Бьянки, наверное, рада. — А я рад, что вы наладили отношения. Давайте все вместе пообедаем? — Да, я не против. Гокудера ел спагетти, разговаривал с отцом и думал, что камень все-таки упал. Долго покачивался на краю души, но наконец свалился и покатился под гору. Дышать стало легче. Намного легче — голова кружилась, будто он дышал чистейшим альпийским воздухом. В детстве Гокудера каждую зиму ездил на горнолыжный курорт и помнил, как от мороза, снега и солнца улетали все мысли, в груди даже болеть начинало — дышать было холодно, вкусно и весело. Тогда хотелось съехать с самого крутого спуска, чтобы это было как полет и бесконечная свобода, а сейчас… — Алло? Ямамото? Ага. Нормально. Да, да!.. Ты приходи. Прямо сейчас. Да! Я все расскажу, давай уже! Гокудера рассмеялся — громко, прохожие оборачивались. Сейчас хотелось безумного-безумного секса. — Эй! У Ямамото глаза стали круглыми и по-детски удивленными, когда Гокудера с порога схватил его за футболку и втянул в квартиру, захлопнув входную дверь ногой. Замок щелкнул. Гокудера навалился на ошалевшего Ямамото, прижал к двери и поцеловал — жадно, жарко, не давая ему опомниться. — Г-го… ку… Ямамото пытался что-то сказать, но Гокудера не хотел слушать. Он прикусил ему нижнюю губу, и у поцелуя появился металлический привкус крови. Это было вкусно и будоражило не хуже алкоголя. Ямамото, похоже, то ли смирился, то ли сам втянулся, но больше не протестовал. Будто чувствовал, что сегодня надо так — идти за Гокудерой и его желанием. — Ты шел… слишком долго!.. Мне… пришлось жда-а-ах… — Прости. Ямамото целиком отдавался чужой воле, не перечил, когда Гокудера разорвал на нем футболку — специально, чтобы слышать, как трещит ткань и тихо охает Ямамото, закрывая глаза. У него был напряжен живот, и Гокудера с удовольствием провел ладонью по твердым мышцам, чувствуя, как они подрагивают в такт тяжелому дыханию Ямамото. Гокудера усмехнулся прямо в его горячий рот, когда уловил прошедшую по телу судорогу, и резко опустил руку вниз, положил ладонь на пах Ямамото, потер его член через грубые джинсы. Ямамото застонал и дернулся навстречу ласке, почти падая. У Гокудеры тоже тряслись колени. — Идем. В комнату они шли в обнимку, спотыкаясь, целуясь, налетая на все углы и свалив с полки парочку каких-то книг. Гокудера тихо выругался, ударившись пальцем о забытую на полу сумку, а Ямамото чуть не упал — и они снова вцепились друг в друга, забывая о боли. Обо всем забывая — у Гокудеры в голове были только туман и желание. Он хотел Ямамото до зубовного скрежета, до темноты перед глазами, до боли в паху. — Гокудера! Еще несколько шагов — он дышал запахом Ямамото, он слизывал вкус Ямамото с приоткрытых красных губ, он сжимал в объятиях сильное тело, подчиняющееся каждому его движению. Безумный, далекий от изящества, неповторимый танец. Сегодня вел Гокудера. Они упали на кровать, и Гокудера оказался сверху. Ямамото ерзал под ним, обхватив его спину руками, и притягивал к себе, не давая разорвать поцелуй. — Подожди! Одежда мешала. Ямамото, приподнявшись, сам выпутался из порванной футболки — Гокудера помогал-мешал ему, ухватившись за рваный край зубами, а потом выпустил, чтобы поцеловать маленький твердый сосок и облизать нежную кожу вокруг него. Ямамото дернулся и коротко застонал, выгибаясь, — футболка полетела на пол, а они оба снова упали на покрывало. Гокудера целовал грудь Ямамото, вырисовывал на ней языком замысловатые узоры и расстегивал пуговицу на его джинсах. Почему-то мысль о совершенно голом Ямамото и полностью одетом себе возбуждала. Гокудера потянул джинсы вниз вместе с трусами, и Ямамото приподнял задницу, позволяя это сделать. — Лежи так! Гокудера с трудом поднялся на ноги и встал возле кровати, разглядывая почти совершенное смуглое тело — сильные руки, острые локти, дорожка волос от пупка к паху, толстый, налившийся кровью член, гладкие бедра, красивые щиколотки и ступни. До совершенства Ямамото не хватало одного — Гокудеры. Они только вместе идеальны. Он только сейчас это понял. — Гокудера? Чертов Ямамото словно угадывал все его желания — он широко развел согнутые в коленях ноги, выставляя себя напоказ. Гокудера мог рассмотреть все, до самого последнего волоска на яйцах. — И чего ты хочешь? Играть, так играть. Ямамото любит игры — в карих глазах мелькают золотистый отблеск веселья и темная страсть. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня. — Хочешь? — Почему-то говорить было очень сложно, а рубашка прилипла к мокрой спине. Когда он успел так вспотеть? Было жарко. Было невероятно. — Да! Пожалуйста, Гокудера… Тюбик со смазкой валялся под кроватью — Гокудера все забывал убрать. Крышечка с трудом поддавалась неверным движениям. Пальцы дрожали — так не терпелось. Ямамото вздрогнул, когда прохладная, пахнущая сладкими фруктами масса оказалась у него между ног. Гокудера смазывал его очень тщательно, глубоко засовывая палец в анус, сгибая его внутри, добавляя еще один — Ямамото сдавленно стонал, поджимая задницу, и выгибался, стоило порезче двинуть пальцами внутри. — Пожалуйста! Гокудера расстегнул собственные штаны, высвободил из трусов член и застонал, едва прикоснувшись к нему. Он мог кончить просто так, от вида полураскрытой дырки, от беззащитности разведенных колен, от жадного взгляда Ямамото. Штаны неопрятной кучей упали рядом с джинсами Ямамото, кроссовки разлетелись по комнате, от рубашки оторвалась пуговица. Кажется. Какое это имело значение? Гокудера размазал смазку по члену и залез на кровать, устроившись между ног Ямамото. Тот поднялся на локтях, не отрывая глаз от прижавшегося к животу Гокудеры члена, и облизнулся. То ли боялся, то ли так хотел. Гокудера сглотнул — мысли путались, все вокруг плыло. Сознание выхватывало нечеткие картинки — вот Ямамото вскидывает бедра вверх, будто подначивая его, вот падает с края кровати тюбик смазки, вот он вставляет свой член в узкую тесную дырку. — Пожа-алуйста… Кто-то стонал, но кто? Без разницы. Гокудера подавался вперед, втискивался в рефлекторно сжавшийся анус Ямамото, поглаживал рукой нежную кожу вокруг него, шептал что-то успокаивающее. Ямамото с натугой выдыхал, хмурил черные брови и пытался расслабиться — Гокудера видел, как он улыбался и протягивал к нему руку, подтверждая — можно! Дальше стало легче. Ямамото уже не зажимался, коротко стонал, когда Гокудера осторожными толчками продвигался все дальше, а потом вдруг хрипло и очень четко проговорил: — Сильнее. Я хочу тебя, Гокудера. — Я хочу тебя больше всего на свете, Ямамото. Гокудера вдруг подумал, что чуть не сказал «люблю». А потом забыл обо всем в бьющем по сердцу ритме движений, в наполняющем тело удовольствии, в жарком забвении, которое дарил ему Ямамото. Гокудера прижался к нему всем телом и двигался, меняя ритм — все чаще и резче, пока не кончил прямо в него. Потом он думал, что не видел ничего более возбуждающего, чем собственная сперма, вытекающая из задницы Ямамото. Ямамото кончил почти сразу за ним — хватило нескольких резких движений по члену. Они так и уснули, перепачканные в сперме друг друга. Гокудера был счастлив. Ровно до того момента, когда его разбудил телефонный звонок. Сотовый Ямамото надрывался, а тот спал себе, раскинув руки в стороны, даже похрапывал немного. — Эй! — еще не до конца проснувшийся Гокудера толкнул его локтем в бок. — Ямамото! Отключи свою сирену! — Ч-что? Гокудера… Ямамото спросонья произнес его имя так, что в груди сладко заныло. Но телефон все не умолкал, пришлось толкнуть сильнее. Наверное, он перестарался — Ямамото ойкнул и резко сел на кровати. — Телефон, дубина! Голову хотелось засунуть под подушку: так противно верещал сотовый — обязательно нужно заставить Ямамото поменять мелодию. — Привет, Йоко-тян. Ага, я задремал. Гокудера мгновенно забыл о сне — разговор ему не нравился. Какая еще Йоко?! Нет, он ничего такого, они же просто друзья, и секс — это так, ради интереса… — Да, Йоко-тян. Хорошо. Ага. В голову лезла легендарная жена легендарного битла, а Гокудере она никогда не нравилась. Глупость какая. Йоко… Классом младше одна училась — симпатичная, все время меняла обручи на волосах, у нее их, наверное, были сотни. И на год старше была — очень красивая, даже по европейским стандартам. Кажется, она даже пела в девчоночьей группе и хотела стать звездой. Гокудера скривился, будто у него живот заболел. — Да, я буду. Ямамото нажал на «отбой» и повернулся к нему лицом. Улыбался, придурок. Гокудера отвернулся. — Черт, уже почти стемнело. — Ага, мы заспались, — улыбка Ямамото казалась издевательской, еще и ладонь положил на его грудь. Назначил свидание своей тян, а теперь хочет трахаться с ним?! Гокудера сбросил с себя его руку и встал с кровати. Нет уж. Обойдется. — Ты чего? — в голосе Ямамото слышалось удивление. И правда, чего он? Они ведь ничего друг другу не должны. Секс был хорош, но это был всего лишь секс. — Мне надо в ванную. — А я думал… Ладно. Поедим? — Не хочу. Я не голоден. Ямамото тоже встал — голый, красивый, чужой. Смотрел неуверенно, тер пальцами подбородок. — Ты это из-за Йоко-тян, что ли? Да я… — Мне все равно! Похрен мне на твоих девчонок. Я устал и не голоден, а тебе пора домой. Спасибо за… Короче, спасибо, ты много для меня сделал. — Гокудера! Пачка сигарет лежала на кухонном подоконнике — Гокудера обычно курил там, распахнув окно. В сгущавшихся сумерках яркими пятнами мелькали фары проезжавших автомобилей — люди разъезжались по домам после рабочего дня. Вот и у Гокудеры теперь есть дом. — Я пошел. — Пока. Ямамото привалился плечом к дверному косяку, открыл рот, будто хотел что-то сказать, но передумал. Взъерошил волосы на затылке и тоже сказал «пока». Конечно, они еще увидятся. — Ты зря так. Входная дверь хлопнула, и Гокудера остался один вместе с верными подружками-сигаретами и заглянувшими на огонек сумерками. Ему очень хотелось кого-нибудь убить. Почему он такой идиот?