Whatever It Takes

— Чего ты ждешь, Вэньли? Алекс Кассельн сидел напротив стола командующего, сложив руки на коленях, как послушный школьник, но упрямо наклонив голову. Было понятно, что без ответа он отсюда не уйдет. — Предложение о перемирии от Лоэнграмма пришло 10 дней назад, и у нас еще нет никакого официального ответа. Мне надо знать, к чему готовиться. Новый бой и длительная осада — немного разные вещи в плане обеспечения, сам понимаешь. И люди нервничают. Космос, даже я нервничаю. Ян со вздохом залез под стол, зазвенел там чем-то и вынырнул с ополовиненной бутылкой в руках. — С такими стратегическими запасами длительную осаду мы точно не выдержим. Люди раньше взбунтуются, сразу во главе с командующим, — пробурчал Ян, с неудовольствием глядя на количество бренди в бутылке. — Откуда запасы, если столько пить? Ян порылся на заваленном бумагами столе и вытащил откуда-то грязный стакан. Алекс поморщился, глядя, как адмирал тщательно отмеряет объем жидкости, казалось, полностью увлеченный процессом. А затем почувствовал, как по хребту пробежал неприятный холодок. Ян держал паузу. Значит, дело серьезное. Он знал Вэньли слишком хорошо и слишком долго. А еще как один из высших офицеров командного состава крепости знал, насколько на самом деле плохо их положение. — Официально о перемирии и начале переговоров сообщим завтра. Еще некоторое время будем формировать делегацию, утрясать общую стратегию с эль-фасильцами. Вечно со временем беда, — последнее Ян проговорил как бы про себя. — Переговоры? По официальным каналам связи ничего не проходило. — Эээээ, кстати об этом. Я пообщался с кайзером по даль-связи. Это был… неофициальный разговор. Ян снова замолчал, неловко крутя в руке бутылку. — Мы коротко обсудили условия мирного урегулирования. По большей части. — По большей части? — В конце беседы кайзер Лоэнграмм донес, чего он лично ожидает от меня в ходе этих переговоров. Со всеми… физиологическими подробностями. — Уже седьмой день, а ты так и не соблаговолил ответить на мое предложение о переговорах? На экране Лоэнграмм в белом полураспахнутом халате, с беспорядочно рассыпавшимися по плечам локонами и холодным злым огнем в глазах выглядит еще прекрасней, чем при полном параде на официальных пропагандистских плакатах. Всклокоченный Ян, которого переадресованный с основного пульта связи сверх засекреченный вызов поднял с постели, моргает спросонья и растерянно лезет рукой в волосы на затылке. — Приветствую Ваше Величество. Ээээ, простите, я спал. — Все эти шесть дней? Похоже на тебя. И не называй меня величеством. Тогда ты звал меня иначе. — Тогда вы были всего лишь регентом. Ян отвернулся от Алекса, что-то внимательно рассматривая на обзорном экране. Некоторое время вице-адмирал переваривал сказанное, а затем отмер: — Ты же был уверен, что то, что случилось после Вермиллиона, там и останется. — Значит, был дурак. Я очень старался это забыть, Алекс. Сам знаешь. У меня же обычно так хорошо получается, — Ян саркастично усмехнулся. — Вот только кайзер, оказывается, не забыл. И напомнил о себе со всем своим флотом, который сейчас топчется у наших дверей. — Так, подожди. То есть вот вся эта битва… — Лоэнграмм любит битвы, — вздохнул Ян. — А еще он любит после битв собирать трофеи. Особенно такие… несговорчивые. У нас есть перемирие и переговоры. А сопутствующие издержки… ну это между Лоэнграммом и мной, я сам виноват, в конце концов. — Ты так веришь в эту свою демократию… Что же, каждому воздастся по вере его. Так, кажется, звучал тот старый девиз? Они стоят друг напротив друга в каюте регента на «Брунгильде», глаза в глаза. Кажется, что воздух вокруг можно резать ножом. Лоэнграмм протягивает руку и, запустив палец под узел альянсовского форменного шарфа, тянет его за конец. Белая ткань послушно расплетается и скользит по шее. Медленно, как бы давая время подумать. Пять секунд, десять? Вполне достаточно, чтобы вспомнить досье регента и сложить в голове фразу, которая заставит его остановиться и отшатнуться, ударит надежнее розенриттеровской булавы. Но Ян молчит. Два человека, разочарованные, опустошенные, влипшие в историю, как мухи в янтарь — жужжи теперь, не жужжи, — молчат оба. Воплощенная воля и тщательно скрываемая неуверенность на дне холодных глаз. Победа, обернувшаяся поражением. Такие похожие и такие разные. Шарф падает на пол. Замершее время срывается в галоп вместе с бешенным грохотом сердца, и проигравший флот-адмирал делает шаг вперед. — Ты ведь знал, что так будет, — медленно проговорил Кассельн, — как только мы бежали c Хайнессена, когда он начал зазывать тебя обратно. — Ну да, наверное, я мог бы доторговаться до помилования всем нам. Да вот только я же тогда еще рассчитывал на Бьюкока. И Альянс. И… да что говорить об этом сейчас. Мы там, где мы есть. С многолетней блокадой не было бы шансов. Но кайзер навязал нам бой — в том числе и по… личным причинам. Он сам мне это сказал, — Ян перевел дыхание. — Что до Изерлона, то все понимают, что стратегического значения он больше не имеет. Для имперцев это скорее символ, а для нас сейчас — гарантия, что нас будут воспринимать всерьез и феззанские воротилы, и те, кто собирается сопротивляться в Альянсе. — Наши шансы отбиться от Лоэнграмма реальны, если переговоры сорвутся? Ян как-то странно дернулся: — Сорвутся? Я пообещал кайзеру, что он получит то, что ему нужно. Проблема в том, что он быстро разочаруется. А насчет отбиться… Лоэнграмм — военный гений, Алекс. — Ты тоже. — Боги всегда на стороне больших батальонов. Но дело даже не в этом. Допустим, мы отобьемся, и кайзер запрет нас на Изерлоне. Как думаешь, что случится с нами через десять-двадцать лет? — Если ты про снабжение и людей, то не все так плохо. Если Лоэнграмм начнет закручивать гайки — а по твоим прогнозам он рано или поздно начнет, — люди побегут сюда. На Феззане хватает денежных мешков, заинтересованных в том, чтобы кайзер не слишком расслаблялся. Они готовы платить. А имперцы так же охотно берут взятки, как и наши. Мы уже наладили некоторые контрабандные поставки… — Алекс, я про другое. Какова наша цель? Диктат военных на Изерлоне с Героем Эль-Фасиля во главе? Противостояние двух автократий? Потому что годами длящееся военное положение в изолированной крепости — именно об этом, демократией его не назовешь. — Ты драматизируешь. — Я неудавшийся историк. Драматизм не очень-то по моей части. — Да? То-то Лоэнграмм явился сюда с 120-тысячной армией вместо букета. Весьма драматичное ухаживание. Ты еще скажи, что война не по твоей части. Взгляд Яна, упершийся куда-то в стену и ставший стеклянным, очень не понравился Алексу. — Война как раз по моей части. Как и по части Лоэнграмма. Именно это — то, что мы с ним по-настоящему умеем. У нас действительно есть кое-что общее, — Ян грустно улыбнулся. — Мы не строители, Алекс. Кассельн молчал. Он рано понял важную особенность друга и командира: Ян не умел работать с теми, кого не уважал или не мог терпеть. Он был неуживчивым подчиненным, что замедляло его карьеру, изо всех сил подгоняемую Ситоле, Бьюкоком и Гринхиллом. Но главное — это делало его ужасным политиком. И то, что он так заморожено спокоен, рассуждая об «издержках» переговоров с Лоэнграммом, кое-что говорило Алексу о том, что командир на самом деле чувствует к этому раззолоченному воплощению имперского пафоса. — В моем присутствие нет особой необходимости, Ваше Величество. Переговоры будет вести гражданское правительство Эль-Фасиля. — Один Великий, я не желаю слышать о демократических глупостях. И не называй меня величеством. Статус твоих людей тоже будут со мной обсуждать эти штафирки? Может, и твой статус заодно? Я могу выдвинуть Эль-Фасилю условием мира высылку тебя на Феззан. Надо было это сделать еще тогда, с этими альянсовскими ничтожествами. — Не думаю, что это была хорошая идея. — Тебя по крайней мере не пытались бы убить. Точнее, конечно, пытались бы, но те, кого я могу проконтролировать, а не трусливые жалкие демократические идиоты. — «А еще ётуна с два ты бы женился», но эту мысль Райнхард прячет подальше, и без того с трудом удерживая лицо. — Я уже понял, что честь убить меня вы не собираетесь уступать никому. — Я не убить тебя хочу. Райнхард на панели связи закусывает губу, и колеблясь, медленно протягивает руку. С той стороны экрана касается шеи и щеки собеседника. Ян завороженно смотрит на отображение скользящего по экрану пальца и сам не замечает, как подается ему навстречу. «Хватит себе врать, ты попал еще тогда». — Вы правы, Ваше Величество, нам есть что обсудить. Я буду в составе делегации. Алекс знал, что Ян в академии не был монахом, но после нескольких экспериментов решил для себя, что секс переоценивают. А потом влюбился в Джессику, и с этим стало совсем плохо. Будучи «Героем Эль-Фасиля», он получал и неизменно отвергал десятки предложений определенного рода как от женщин, так и мужчин. Вэньли никогда не замечал своей мягкой харизмы, комплексовал из-за внешности и с горечью говорил, что слава — хорошая, но дешевая сводня. Впрочем, сводня из самого Алекса тоже получилась так себе. Кажется, весь флагман, да что там, — весь флот, был в курсе по поводу чувств лейтенанта Гринхилл к своему командиру, и то, что Ян предпочитал не замечать их, вызывало у Кассельна чувство дежавю. Ян был выше Фредерики по званию, и Алекс знал, что он достаточно щепетилен, чтобы это имело значение. Но дело было не только в этом. Ян вообще не хотел себя связывать — до самого Вермиллиона и скоропалительного предложения руки и сердца накануне битвы с мизерными шансами уцелеть. — Вэньли, прости, но я должен тебя спросить — ты уверен? — Ох, ты совсем вчера перебрал? Сам же агитировал: «Лучшая жена для военного — дочь офицера». Осторожно, не сядь на этот идиотский пиджак! Надо же, он даже хуже парадной формы, не думал, что такое вообще возможно. — Это называется смокинг. И после того, как на нем посидел твой кот, ему уже всё нипочем. Не меняй тему. — Я не меняю. Я хочу, чтобы она была счастлива. Кажется, вы все заслужили передышку. Хвала твоим крючкотворным талантам, она продлиться достаточно, если шервудский флот Меркатца не обнаружат раньше. В военной академии, да и в первые годы службы, Алекс привык незаметно опекать Вэньли, часто беспомощного в житейских делах, вечно неухоженного, теряющегося среди неинтересных или навязчивых людей. Ортанс вообще относилась к нему как к неуклюжему, но милому младшему братишке. Но Алекс всегда понимал, что Ян — особенный. Друг, собутыльник и однокашник, недотепистый любитель пирогов Ортанс, добрый дядюшка, с удовольствием играющий с его дочерьми, и надежда армии Альянса, военный гений и командир в голове вице-адмирала Кассельна существовали в разных плоскостях. Сейчас, в кабинете командующего крепостью с ним находился человек, который отвечал не только за их жизни, но и за то, сохранится ли в галактике то, что они могли бы назвать демократией. И Алекс осознал, что давно уже не видел того, первого Вэньли. Возможно, они вообще где-то забыли его — вероятно, по дороге с Хайнессена на Эль-Фасиль. Так же, как когда-то на пути от усеянной сгоревшими обломками системы Вермиллиона потерялся тот Ян, который всегда знал, как поступать правильно. Именно тогда Алекс узнал про Лоэнграмма. И последнее просто не укладывалось в голове. — О чем ты тогда думал, Вэньли?! — Главным образом о том, что зазря угробил 2,5 миллиона человек, а Альянс, которому я приносил присягу, потерял независимость. Этим двум заблудившимся янам их старший товарищ Алекс Кассельн мог бы сказать многое. Что брак с Фредерикой был ошибкой. Что Вэньли не несет ответственности за капитуляцию. Что он не виноват в гибели Бьюкока и в том, что сошедший с ума от власти, безнаказанности и крови гениальный имперский мальчишка помешался на своем враге. Но нынешнему Яну, о чем-то отрешенно размышляющему сейчас перед обзорным экраном, все это было не нужно. Прикрыв глаза и ссутулившись, он обдумывал очередную партию на одному ему видимой галактической шахматной доске. И Кассельн поёжился, вспомнив слова Вэньли о многолетней блокаде Изерлона. «Что с ним таким станет через 10 лет? Что станет со всеми нами?» — Разрешите идти, командующий? — Да, Алекс, когда что-то понадобится, я дам тебе знать.

***

Дверь за главным интендантом закрылась со щелчком. Ян медленно стянул с головы и скомкал в руках берет. Алекс не хотел его слышать, свел все к шутке. Если уж и он не понимает… Впрочем, Райнхарду тогда он тоже не смог ничего объяснить. Никудышний он идеолог и пропагандист. Пожалуй, хуже из него получился только муж. Сколько себя помнил, Ян хорошо видел последствия. Он также понимал людей, их мотивы и желания. Камушки, которые сдвигали камни, которые сдвигали горы. В армии связи между принятыми решениями и вытекающими из них последствиями наиболее очевидны. И кровавы. Он ненавидел это. Но быстро понял, что устраниться — самый плохой вариант. «Не навреди… Ну да, тебе бы врачом быть, а не историком или военным». Балансировал на грани, делая свою работу и пытаясь минимизировать вред от приказов других, пока в какой-то момент не оказалось, что приказы здесь отдает именно он. «Здесь Родос, здесь прыгай». В его случае — Изерлон. Конечная точка. Вальтер мечтал, что Ян возьмет власть в Альянсе и поведет их назад к поруганному идеалу основателей. Иронично, но кажется, мечта генерала сбылась. И пусть их тут немного в сравнении с погрязшим в коррупции павшим Альянсом — ну так и он не великий Але Хайнессен. Ян грустно усмехнулся и залпом допил свое бренди. «Оступившиеся же и предавшие, забывшие истинный свет, были низвергнуты, немногие же избранные пошли за ним в Землю обетованную и обрели блаженство и прощение». Так было в тех терраистских священных текстах с юлианова диска? Пять, десять лет — интересно, как быстро они скатились бы до обыкновенной секты с лидером-харизматиком во главе и «демократией» в качестве мертвого сакрального лозунга? Хорошо, что кайзер не собирается ждать так долго. А еще интересно знать, кто и как уже перехватил их с Райнхардом переговоры, и заранее подготовиться. Чтобы там ни было, но эль-фасильская делегация должна уцелеть. «Будут пытаться убить те, кого я смогу проконтролировать», — звучит как отличный план. Ян с усмешкой покачал головой, вспомнив разговор с Лоэнграммом. «Ох, Райнхард, ты не понимаешь демократию, и вряд ли я уже успею когда-нибудь объяснить тебе, что это такое. Но слово свое ты сдержишь в любом случае. А дальше все просто: эта идея или жива, или нет. И в первом случае военный лидер ей не нужен. Как ты сказал тогда: каждому по вере его?».