Баллада о братоубийце и бастарде

290 год от З.Э.       У Дженни замёрзли руки и кончик носа. Пробудь они под ледяным дождём ещё хоть пару мгновений, и она стала бы такой же безносой, как и дядюшка Нед. Уши горели, покрасневшие пальцы дрожали и плохо гнулись, и, кажется, она поймала занозу пока взбиралась на деревянную скамью. За маленьким окошком постоялого двора бесновался ветер, гнул редкие тонкие деревца, скорбел о чём-то. Быть может, он гнал их с самого севера? Дженни тяжело вздохнула. Брат прав, Старые Боги разгневались на них за что-то.       Она сидела в самому дальнем углу, закутавшись в тонкий холщовый плащ, и болтала ногами. После стольких дней в пути ей особенно понравилось «Славное место». Тут было тепло и сухо, пахло чем-то съестным, всё время гремели кружки, трещали поленья, шумели люди, а во дворе лаяли псы. В конце концов, хоть какое-то развлечение после бессчётных посевных полей и скудных лесов, совсем редких и мелких, по сравнению с вековым величием Волчьего леса. Из того угла, куда по настоянию Джоэля забилась Дженни, легко можно было наблюдать за постояльцами, слушать их разговоры, сплетни и склоки. А вскоре вернётся брат и купит ей горячий ужин. Они вдоволь выспятся и с утра, когда смолкнет гроза, продолжат путь по Королевскому тракту, в саму Королевскую гавань! У Дженни вновь радостно заколотилось сердце. Может не так уж и строги к ним Старые Боги? «Надо уговорить и Джоэля сегодня помолиться»!       Вдруг человек с лицом вытянутым, рябым и совершенно безобразным обернулся к ней со своей скамьи, прищурив слишком яркие для старика глаза, зелёно-жёлтые, точно кошачьи.       — Как вас звать, милая леди?       Человек был тут, когда они пришли, бренчал на лютне незамысловатый мотив, и Дженни решила, что тот — бродячий бард. А бардам только и нужно, что выклянчить у тебя последние монеты, предупреждала матушка. Но у Дженни денег отродясь не было, так что опасности он таить для неё не мог, и, немного помедлив, она ответила:       — Моё имя Дженни, добрый господин. Что вам угодно?       — Дженни, какое чудесное совпадение! Ведомо ли вам, госпожа, что есть песня о вашем имени? — улыбнулся незнакомец, обнажая полусгнившие зубы. Один из них сверкал, как большая жемчужина.       — Знаю, но слушать не хочу, она страшная.       — Страшная?       — Она же о призраках! — возмущённая тем, что ей приходиться объяснять такие простые вещи, Дженни тоже обернулась к нему. — И ещё она грустная...       — Все песни о прошлом грустные, дитя, как и все песни о дураках — весёлые. Это правило всех рассказчиков. Чем больше люди плачут или смеются, тем щедрее их плата за мои песни, — прохрипел старик, словно самую сокровенную тайну.       Дженни ничего ему не ответила, лишь продолжила болтать ногами, поглядывая на дверь.       — Ох, не стоит вам оставаться тут одной, госпожа, ох, не стоит...       Бард отхлебнул что-то дурно пахнущее из своей кружки и добавил:       — Ладно, надобно выпить за скорое рождение очередного наследника! — и хлебнул ещё.       — Отчего же вы решили, что скорое?       — Так ведь король в кратчайшие сроки созвал охоту — стало быть королева вот-вот разрешится от бремени.       Связи никакой Дженни не поняла, но важно закивала, пусть думает, что ей ведомо, о чём речь. Ей уже восемь, и скоро она будет помощницей тёти, а позже и в служанках у какой-нибудь леди в самом Красном Замке, она должна знать такие вещи! Матушка похлопотала о месте для неё и брата в Королевской Гавани после смерти отца. Дженни взрослая, она понимала, кормить семь ртов матери тяжело, Вудсы давно обеднели, а их младшая ветвь и подавно нищие. Зима была сурова к ним как никогда. К тому же Дженни девочка, не с самым ладным личиком, а значит проку от неё мало, как говаривал отец.       Другие бы её сестры плакали, но Дженни совсем не переживала, что отец не считал её красивой, ведь всех кого считал — мама называла «шлюхами». Дурное слово, как ей объяснил брат, а Дженнни не хотела, чтобы мама злилась на неё.       Добиться можно чего угодно и без красоты, в конце концов. «Корни их глубоки», и род их выстоит. И она выстоит, и обязательно завоюет себе место при дворе.       — Эх, и не угодишь вам, маленькая леди, а я ведь знаю больше сотни песен! Походные и боевые, свадебные и похоронные, застольные, на любой вкус! — старик поскрёб безбородый подбородок. — А знаете ли вы балладу о братоубийце и бастарде?       — Нет, добрый господин, не знаю. Но должно быть она ещё печальней, чем песня о Дженни, раз вы так желаете её спеть.       — Выходит вы совсем ничего не ведаете об одноглазом принце? — смеялся над ней бард, оглядывая её старое потрёпанное платье. — Вы должны многое знать о принцах, как прочие маленькие леди!       — Никакая я пока не леди, — обиженно буркнула Дженни, и тут же поспешила добавить. — И не бывает одноглазых принцев, в сказках они все прекрасны.       — Сказки часто лживы, дитя.       — Много ты понимаешь, старик, барды тоже вечно врут в песнях!       — Я глубоко оскорблён, маленькая леди! Я лично знавал мейстера Лювина, и тот хранит множество записей об истории Семи Королевств. И о временах Танца драконов. Вы ведь едете с севера?       — Из Волчьего леса, — она расправила плечи и гордо вздёрнула подбородок, указывая на вышитый на плаще герб — красное древо на серебряном поле. — Я племянница Вудсов, мы вассалы Гловеров.       — Значит должны были слышать истории о ваших лордах. И о Кригане Старке, Северном волке, и о его сестре, Саре Сноу, что видела глазами сотни волков.       — Твоя баллада о ней? — Дженни определённо слышала это имя где-то, или то была какая-то другая Сара? — А кто тогда братоубийца? — ей совершенно переставала нравиться эта история. — Неужто кто-то убил всю её семью?       Старый бард усмехнулся, отставил кружку, и взгляд его жутких глаз устремился в оконце, туда, где бушевала лихая весенняя гроза и зло завывал лютоволком ветер.       — Во времена, когда драконий дом был в почёте, на троне, её называли балладой о снеге и сапфире, и была она не такой страшной, как вам чудится. Хотя весьма и весьма печальной, не скрою. Но историю пишут победители, дитя. Быть не может, и не было никакой сестры у Северного Волка? Сейчас нам уже доподлинно не известно, как оно было...