позабылось?

кадзуха несмиренно ударяет в окно рукой. травма руки не способна перебить бурю где-то в груди, более, чем ураган, и она будто вот-вот взорвется также, как и эта рама с растасканным повсюду стеклом. заменять стекло же будут ребра с бессилием. впрочем, если самурай развалится, все чувства поубавятся после своей кульминации навсегда. рыдать навзрыд уже невозможно - этот ребёнок устал, хочется подышать, в особенности, чтобы этот вдох не перебивался ничем другим. таким образом можно и подавиться.. с кровью, желательно потому что невозможно невозможно было глядеть на труп и если мастер боевых искусств, защитник чего-то там абстрактного, воли сегуна, например, не развалится от такого отравляющего зрелища, то кадзуха чувствует свалившуюся лавину на собственной спине. созерцать труп дорогого человека весьма незавидная ситуация особенно когда упертый невозможно лез на клинок окончательного наказания наверное он хотел бы чтобы образ этот был хоть как-то размыт хоть чем-то а не предстал перед ним в полной сохранности и чёткости сознания когда кадзуха ложился спать в замороженном состоянии всего, что только могло заморозиться во всех смыслах, его посетил сон. теперь-то что-то было размыто, непонятно, почему-то очень ясно эмоционально и слишком облегчающе. сводка инадзумских новостей шатхими листами: мертв обладатель глаза бога гидро, который противился указу об охоте великой сегун райден. вся семья акадзимы токомоси будет депортирована на территории исправительных работ на неопределённый срок, который вскоре будет установлен комиссией. двойственность сознания ударила по пробуждению: что, томо действительно жив? это был не он все-таки? что из данных было явью? перемешанное мышление отдавалось болью в голове, то-ли от объёма информации и раздумий, то-ли от до сих пор мокрого лица, выражавшего сейчас крайнее недопонимание, предшествующее страху. последний медленно побеждал. далее неслось все стремительнее и стремительнее: не гидро а электро не семья акадзимы токомоси а томо это все неправда кадзуху бы стошнило прямо здесь, в ли юэ, где сейчас все хорошо и все замечательно: прямо, как в инадзуме до сакоку. добрые люди, всюду проходившие мимо, разговорчивые друг с другом на родном, а отвечающие на общетейватском, напоминали его сограждан до злосчастного указа. и большой иглой в сердце вливались похожие черты культуры, кухня, все остальное... мечты и стремления утихли в чужом оформленном по-родному глазе бога; тускло блестел собственный анемо, приходя в негодность из-за состояния владельца. каэдэхара иногда думает о том, чтоб забросить безделушку куда-то в море - это позволит забыться, как самураи на другом его конце, провалиться в туман неопределенности, но относительного душевного спокойства. иногда страшно было смотреть на бэй доу. веселая женщина, самая социальная, мудрая и внушающая доверие, видела его в том первом состоянии промокшего котенка в водорослях и слезах. но воспользоваться уязвимостью, почему-то, не стала, хотя кадзуха настраивает рядом с ней свою бдительность, от этой паранойи же и страдая. томо был ему как семья. любовные отношения парень никогда не ставил на почетное место в своей жизни, окунаясь в дружеские платонические. право, что для него ценнее были именно они: у них атмосфера бесконечного общего времени без рамок, внезапно ограничившегося ими, а точнее - смертью; кадзуха не мог бы сжать всю преданность к тем людям, которых называл товарищами в руке, потому, что ценил ее наравне с самурайскими ценностями и негласным кодексом. в руке отпечатком врезалась боль от движения. завязанные бинтами запястья уже нужно было мыть и менять все внешнее, но подавленному разуму сложно даже встать с места себе на помощь. пустой, некогда электро глаз бога болтается где-то рядом. где-то с ним. будет ли томо рад на небесах, наблюдая, как смерть разрушает чужую жизнь? безрассудный эгоист и одновременно бесконечный фанат всего человечества, национальный герой вместе с убитым преступником, коснувшимся кары божьей - таким тебя хотел видеть ронин? а может, просто приятным человеком в диалоге? скукота без насмешливых слов, улыбки на лице и особого обращения к котам была больше, чем скукотой. отвратительная разъедающая кожу запястья и груди одновременно.. — все в порядке? — протягивает бэй доу к задумчивому юноше, рассевшемуся где-то внизу алькора. они возвращаются в инадзуму, захватив путешественницу с собой. — да. сегодняшний закат несколько поэтичен, поэтому я думаю, что мог бы написать в этот раз. — он поворачивает голову к женщине, тепло улыбаясь ей: настолько ее забота пронизывала его, что становилось на мгновения лучше. а потом хотелось от нее же и плакать. — я ловлю тебя на слове, кадзу.