Солдат и Инфанта

Я уже потерял всякий счёт времени и не знал – наступило ли утро или всё ещё длится ночь. Имело ли это какое-то значение для меня? Едва ли, пусть хоть год пройдёт, хоть небо упадёт на землю, хоть сам король Люцифер явится сюда, лишь бы задержаться в этом маленьком уютном гнёздышке, маленьком островке только для нас двоих. Мы с Табукой в эту ночь не обмолвились ни словом, лишь изредка вскрикивая имена друг друга с одним-единственным видом придыхания, но и слова были не особо-то и нужны. Не было никакой ожидаемой мной неловкости или острой необходимости срочно придумать какую-нибудь дежурную фразу на такой случай – мы просто лежали, слушали маленький оркестр из нашего тяжёлого сердцебиения и сбившегося дыхания и неразрывно смотрели друг другу глаза в глаза. Лишь изредка, не чаще нескольких раз в минуту, мы прижимались плотнее, обвивали наши хвосты в змеиный клубок, касались тела напротив губами или пальцами – как будто немного побаивались, что сейчас этот приятный сон закончится. Всё-таки отец оказался прав – не нужно было ничего придумывать, искать скрытый смысл, логику или закономерность, разве что голову всё-таки потерял, но разве могут что-то значить запреты для двух влюблённых подростков? Только что я провел ночь с тем, кто знал меня ещё до самой первой нашей встречи – и я был безусловно уверен, что Табука сейчас думает то же самое. Непостоянное, пребывающее в вечном хаотичном движении чувство детской влюблённости приобрело форму, цвет и имя, став эталоном будущей жизни. - Который час? – сонно спросила Табука, потершись носом об моё плечо. – Родители, наверное, с ума сходят. - Часы куда-то запропастились, наверное, оставил дома, - таким же ленивым голосом ответил я, поцеловав подругу в лоб. – Ничего страшного, дальше винокурни не провалимся и не убежим. Пить хочешь? - Угу, - бесовка кивнула или скорее клюнула носом, но обняла меня покрепче, не желая выпускать с небольшого топчана. – Только побудь ещё немного, не выпускай тепло. - Табука, у бутылки нет ножек, она сама сюда не придёт. - И очень жаль, - Табука с большой неохотой разжала руки, при этом быстрым движением погладив меня кончиком указательного пальца вдоль по линии на животе. – Только возвращайся поскорее, ладно? Спустившись на трясущихся от усталости ногах к холодильнику, я выглянул в окошко – солнце ещё едва встало, и множественные деревья казались абсолютно чёрными, ещё мирно дремавшими своим вечным сном. Первые лучи осветили двор, на котором были видны остатки вчерашней пирушки и несколько силуэтов тех, кто проиграл схватку с питьём и остался ночевать там же. Покачав головой, я вытащил приятно прохладную запотевшую бутылку с водой и, вздрагивая от свежего воздуха на пропотевшем за эту ночь теле, пошёл обратно под тёплое одеяло с не менее тёплыми объятиями любимой девушки. Почему-то мне очень хотелось сказать Табуке, что я очень её люблю, прямо сейчас, но побоялся разрушить хрупкий момент единения с подругой своей прямолинейностью или неуместностью. Я хотел, чтобы она просто почувствовала, что мне хорошо с ней рядом. «Она и так это чувствует, и тоже хочет, чтобы ты почувствовал то же самое». Первым звуком, которым Табука встретила меня, было тихое и счастливое хихиканье. Заметив моё возвращение, бесовочка перевернулась на бок, подложила ладонь под голову, и, когда наши взгляды встретились, снова тихо засмеялась. - Ты чего? – я даже несколько опешил, пытаясь спешно перебрать в голове все возможные причины. Ну да, конечно – я забыл нацепить хотя бы брюки и пошёл за водой в чём мать родила, и вправду забавное зрелище, я бы тоже сам над собой посмеялся. Хорошо хоть никто другой не увидел… - Посмотри, - громко прошептала Табука, любовно поглаживая под одеялом свой неестественно раздутый шевелящийся живот. - Это наши детки, такие красивые и полные жизни. Ой, даже чувствую, как пинается! Хочешь послушать, Лурам? Что-то внутри меня подсказывало не делать этого, счастливая и глупая улыбка сама уползла с моего лица, но дрожащая рука потянулась к краю одеяла. Почему-то это показалось мне страшно знакомым - одеяло стало куском грубого брезента с бурыми разводами, в нос ударил запах чего-то желчного и едкого, а окостеневшую руку пронзил тремор. - Тебе нравится? - Табука радостно смеялась, словно не замечая моё перекосившееся от увиденного лицо. - Да что с тобой? Лурам, у тебя живот болит? Нет? Так почему же ты побледнел? У тебя все хорошо? Ну что ты, Лурам, давай улыбнись! Улыбнись! Улыбнись! Посмотри, посмотри, какой там малыш, мой ангелочек! Рвущийся наружу крик животного ужаса с рвотой пополам застрял у меня где-то в горле как высохшая пробка в бутылке. Из распоротого как у препарированной лягушки живота подруги на меня смотрели десятки крысиных чёрных глаз. Крупные грызуны, с мокрой от крови серой шерстью, копошились во внутренностях Табуки, глодали мясо, шевелили своими длинными хвостами и недовольно пищали. Не помня себя и позабыв про всякое отвращение, я принялся хватать этих тварей одну за другой и выбрасывать их прочь, надеясь непонятно на что и не обращая внимания на укусы и крысиное шипение. Одну из крыс, вцепившуюся мне в палец, я в ярости швырнул об пол с размаху и растоптал копытами. - Тебе не нравятся наши дети? - расстроенно спросила Табука, хлопая ресницами своих больших блестящих глаз. Её светлое от счастья лицо казалось незнакомым, чужим. - А ведь они на тебя так похожи? Мы их вытрем, высушим, завернём в чистые пелёнки и возьмём к себе в кровать. Правда, Лурам? Малыши должны чувствовать, что родители их любят. Посмотри же на них, мой милый! «YOU’VE GOT MAIL» Я подскочил на кровати и кубарем свалился на пол, неловко разбросав свои конечности в разные стороны как какое-нибудь бесхребетное существо. Долго так пролежать и прочувствовать весь ущерб от падения тоже не получилось – от живота к горлу поднялась едкая волна скудного содержимого моего желудка. Я, зажимая ладонью собственный рот, вскочил на копыта и успел добежать до умывальника, и в тот же момент подступивший к моему горлу горький комок вылетел наружу, ударившись об жестяные стенки мойки. «Малыши должны чувствовать, что родители их любят» Кошмарное видение собственной подруги, пожираемой грызунами, снова раскрыло мой рот в жутких конвульсиях и заставляло выплёвывать всё новые и новые порции желтой колючей ядовитой субстанции. Желчь сменилась слюной, а после – воздухом, полноценной еды в моём желудке не было уже два дня. Увидев сквозь муть слёз в глазах вкрапления чего-то красного в слюне, я силой заставил себя выпрямиться, несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, вытереть рот и, всё ещё пошатываясь и вздрагивая, посмотреть на себя в зеркало и оценить внешний ущерб. Глаза налились кровью, тёмные круги вокруг век вырисовывались ещё ярче и отчётливее, кожа нездорово побурела и припухла на щеках, кислое дыхание давалось через силу. Остаётся лишь уповать на то, что алые пятна – это остатки не успевшего перевариться энергетического напитка с клюквой. Это разумное объяснение, последние два года я стал есть гораздо меньше, но и даже уменьшенные порции долго переваривались, очень сильно отягощали желудок и нередко вызывали изжогу. Я снова глубоко вдохнул-выдохнул, вымыл руки, лицо и шею самой холодной водой, причесался, разглядывая черную прядку – или мне кажется, или черноты и взаправду становится всё больше. В любом случае, даже после холодной воды лицо всё ещё выглядело каким-то болезненным и мне не нравилось – к счастью, мне было чем это поправить, пускай средство и было более чем сомнительным. «Подходите, налетайте! Только сегодня и только здесь, чудодейственная микстура Лупти Гупти! Настраивает непоправимое, воскрешает мёртвое, придаёт полёт даже булыжнику! Купите две и третью тоже купите! Постоянных клиентов пропускаем без очереди!» Смыв остатки рвоты, я вытащил самые нужные для этого утра вещи – последняя в запасе банка энергетического напитка, пока ещё полный портсигар с драгоценными чирутами, верная подруга-зажигалка и пузырёк из тёмного толстого стекла с особой крышкой-«пипеткой» как для лекарств. Опять же, это и было лекарство, просто несколько иного рода – я пережил более чем дурную ночь. За последние несколько лет количество спокойных сновидений можно было бы пересчитать по пальцам рук, сны были дурными, похмельными – тусклыми, безжизненными, перетекающими друг в друга, но при этом до ужаса навязчивыми и липкими. А кошмары… они и в лучшие-то времени были невыносимы, а теперь от них можно было и вовсе сойти с ума. Да, похмелье – подходящее слово, ведь «утренняя трясучка» бывает не только от алкоголя. Кому-то наутро дурно от спиртного, другому – от блуда, а вот меня выворачивало наизнанку от собственных снов. «Во сне я всё ещё могу прикрыть глаза и ясно увидеть мою любимую Табуку. Но чем чаще я это делаю, тем больше появляется сомнений, несоответствий и каких-то мутных белых пятен, как на обгорающей фотографии. Выходит, что кому-то нужно, чтобы я её забыл и жил дальше. Но разве можно это сделать?» Я сделал зарядку, обмылся в той же мойке ледяной водой, обтёрся ласково-пушистым полотенцем из того же набора для слуг поместья и, не одеваясь, стал приводить себя в порядок, собирая тело и рассудок по кусочкам. С шипящим щелчком вскрыв банку, я взболтал бутылочку с лекарством, открутил крышку, набрал полную пипетку, стряхнул лишние мутно-жёлтые маслянистые капельки обратно и с предельной аккуратностью преподнёс кончик капельницы к чёрному кругу шипящих внутренностей вскрытой банки «Sinner’s Fuel: Cranberry Flavor». Несмотря на то, что каждый из чёрных пузырьков я тщательно лишил этикетки во избежание лишних ненужных вопросов, рифмованное содержание кольеретки явно отпечаталось в моей памяти. Настойка лауданума «Слеза сироты». Первая капля – что рюмочка водки, Вторая – блеск глазок и гибкость походки, Третья – от боли зубной многодневной, Четвёртой – как третья, но только с душевной, Пятая капля – как детская радость, Шестая – фантазии витиеватость, Седьмая – раздвинет границы сознания, Восьмая – иные миры пребывания, Девятая – сам же себя позабудь, Десятая – чтобы навечно уснуть. Сегодняшним ранним утром или скорее поздней ночью, я решил ограничиться тремя каплями, но из-за дрогнувшей руки вышло всё-таки четыре – ну что же, не выливать же теперь напиток вслед за рвотой? Чуть прохладный тонизирующий коктейль с каплей кое-чего особенного прогрел кожу, разогнал озноб, прогнал прочь приступ истерии и смягчил спазмы надорванного желудка. Мировая геометрия снова начала обретать остроту форм, чистоту углов и яркость линий, лёгкое головокружение мягко перешагнуло через мой до боли натянутый мозг, и я, неожиданно для самого себя, почувствовал себя полным сил и готовым свернуть горы. Всё-таки настойка на опиуме была непредсказуема в своих эффектах, так что злоупотреблять ей не стоило – другой вопрос, почему я вообще покупаю это зелье и откуда у меня взялась эта странная, отличная от иных зависимостей тяга? Я ведь никогда не принимал ничего подобного – ни таблеток, ни уколов, ни «пудры для носа» и не курил ничего хитрее табака. «Я чистый, сухой, бодрый, но не взбудораженный – в самый раз для бармена». - Доброе, мать его, утро, - бросил я своему отражению в зеркале. - Пойдем-ка, покурим, выглядишь как кусок дерьма. Ведь что может быть лучше, чем первая утренняя затяжка? Хотя да, ты прав, кое-что ещё. Эта часть утреннего моциона была самой длительной и самой приятной – бритьё и выбор одежды на сегодняшний день. Я всегда пользовался опасной «мойкой», с неприязнью относясь к электробритвам и станкам – всего-то пару раз махнуть рукой и сделать вид, что всё готово. Нет, мой поединок с утренней щетиной – это целый ритуал, который не терпит спешки. Побрызгать на участки лица горячей водой, взбить капельку зеленоватой пены на ладони, неторопливо намылить щёки, усы и шею тончайшим как кружева слоем, накинуть на плечи чистое полотенце, раскрыть бритву и крошечными шажками, с едва слышимым похрустыванием, снимать эту белую кожу, обнажая красную с синевой от касаний лезвия. А затем – аплодисменты цирюльнику, приняв форму брызг лосьона с мягким сандаловым оттенком. Лишь одно омрачало очищение лица от ненужной растительности – вопрос «зачем»? Нет, я вовсе не был неряхой, мне нравилось быть чистым, причёсанным и выбритым – но даже такие незначительные и обыденные процессы казались мне попыткой отгородиться от своих тёмных, но неприятно правдивых мыслей. Зачем я каждое утро открываю глаза, упражняюсь и укрепляю свои мышцы, умываюсь, завтракаю, бреюсь, курю, выбираю одежду на день, стираю вчерашние вещи, стою за стойкой, смешиваю коктейли, читаю книжки, пишу сообщения родным, ужинаю, ложусь спать – и снова по кругу – если я всё это делаю один, вечно один как птица в небе? Да, я знаю, нужно собраться и прорваться. Знаю – но не верю. Задвинуть очертания любимой Табуки как можно дальше и глубже, уйти не оборачиваясь и не прощаясь, вычеркнуть из памяти жирными кляксами и тихо надеяться, что время смягчит боль, покроет облик теми белыми пятнами до неузнаваемости, сделает той самой недосягаемой мечтой, к которой нужно стремиться. Вычеркнуть…но вычеркнуть ради чего? Ради своей пресной жизни, ради извечного дня сурка? Как я смогу, если у меня не получилось за семь лет? Всякий раз, когда я говорю себе «я забыл, я смог», я попадаю в самые глупые ситуации. Я стою в очереди за продуктами и мне кажется, что кассирша сейчас скажет мне знакомым голосом что-нибудь ласковое. Или я курю на балконе и ощущаю затылком приближение столь знакомой милой бесовочки. Или стою за барной стойкой, и вот-вот она подсядет, улыбнётся, откроет рот и скажет… Я ошибаюсь всякий раз, зарекаюсь не ошибаться…и ошибаюсь всё равно. Впрочем, ты ошибся уже один раз – но как ошибся. Хоть ты и называешь этот проступок изменой, но совершённое тобой куда страшнее простой супружеской неверности. Ты предал своё самое сокровенное, самое потаённое, самое тайное и сердцевинное, какое только может быть. И совершил этот чудовищный поступок с полной уверенностью в своей правоте. И с этим невозможно что-либо сделать, с этим нельзя жить дальше, и этого «дальше» уже попросту нет совсем. «Этого нельзя исправить. Это до самой смерти». Полные лосьона ладони охлопали чисто выбритое лицо, втёрли душистую жидкость в оголённый слой кожи – пощипывание привело меня в должное состояние, остаётся лишь поставить точку в утренних приготовлениях выбором в своём гардеробе. Тускло-бордовая рубашка без карманов, чёрный с отливом жилет-фрак на двух пуговицах с подкладкой в цвет рубашке и корсетной шнуровкой на спине и такие же чёрные брюки без изысков. Этот стиль я обозначил в своей голове как наиболее подходящий для первого впечатления – немного нарядный, но не кричащий и не забывающий о скромности. Разумеется, никаких украшений и галстуков, расстёгнутая верхняя пуговица рубашки указывает на знание банальных правил вкуса. Запонки – серого металла в виде флер-де-лиса. Зажигалка – заправлена и установлен новенький кремешок, портсигар – полон коричневых солдатиков, я – заряжен и готов к бою. Вспомнив о спасительном звуке, выдернувшим меня из столь реального ночного кошмара, я дотянулся до телефона и быстро пробежался глазами по строчкам. Мама, как и всегда, написала в ответ на моё сухое сообщение целый роман, рассказав и про последние происшествия дома, и свежие слухи и само собой – спросила как там я. В целом, всё было неплохо – брат хорошо учится и получает щедрую стипендию, попутно уже с кем-то встречаясь и успевая при этом подрабатывать, сестрёнка растёт и скоро перейдёт в седьмой класс, родители не болеют, денег хватает, урожай не засох, у соседей пополнение из внуков – грех жаловаться. Хорошо, хоть меня не спрашивают, когда я приведу домой невесту или жену – по крайней мере, не прямым текстом. «5:23» Закрыв «раскладушку» и убрав телефон в ящик стола, я с хрустом потянулся и покинул свою комнату, мягко прикрыв дверь хвостом. Тут же моё внимание привлекла довольно громко топающая большая тень, бесстрашно цокающая копытами и не боящаяся потревожить дворянский сон августейшей четы Гоэтии. - Ну-ну, - сказал я сам себе, уложив зажигалку в карман своего жилета-фрака. Любопытство взяло вверх над желанием покурить. – И какому дурачку не спится в столь ранний час? Тень принадлежала высокой и крупной бесовке, одетой в строгое чёрное платье, с той лишь разницей, что вместо небольшого белого передника красовался тяжёлый коричневый фартук, а аккуратный штатный чепец был заменён застиранной сероватой косынкой, из-за чего мысленно я прозвал незнакомку «пираткой». Высоко подвёрнутые рукава обнажали толстые и длинные, не женские руки, местами покрытые белыми пятнами и шрамами от ожогов – шаг был тоже мужской, быстрый и широкий, а хвост – крепкий и длинный с криво сросшимся кончиком. Соглядатайство привело меня на кухню поместья клана Гоэтии. Котлы и плиты были начищены до блеска и сияли как новенькие, столы и многочисленные дверцы шкафчиков тоже могли похвастаться первозданной чистотой. На кафельном полу лежал большой половик из козьей шерсти, вдоль над потолком висели связки всевозможной зелени и тушки животных, в углу – мешок с каким-то мелким пшеном. В общем, повара знали и любили своё дело, готовя продукты заранее и поддерживая рабочее место в безукоризненной чистоте. - А ты ещё кто такой, чего надо здесь? – неизвестно как я умудрился проморгать даму такого типажа и телосложения, но сиплый, рычащий голос прозвучал сзади меня. Повернувшись, я столкнулся с главой кухни рога в рога – или скорее рога в живот, настолько она была высокой. Бесовка недовольно и жёстко посмотрела на меня и скривила рот набок, обнажив ряды железных зубов. Я поклонился и прищёлкнул хвостом. - Лурам, новый бармен клана Сидиус. - Вот бармен, так и стой за своей стойкой, - начальственно рыкнула в ответ железная леди, небрежно поигрывая огромным черпаком, казавшийся игрушечным в её лапе. – А сюда тебе путь закрыт, так что топай-топай копытами, пока сам можешь или дорогу показать? Могу и коленом под хвост ускорить? «Ого, барышня-то с характером», - подумал я, но вслух сказал иное, вспомнив уроки наяды Роксаны: – Простите великодушно, госпожа… - Домино, глава кухни, - буркнула бесовка, однако половник перестал опасно покачиваться и целиться мне промеж рогов. - Госпожа Домино, - я придал голосу робости и застенчивости, глаза опустил, скромно и чуть глуповато улыбнулся. - Я совсем не хотел вас обидеть, упаси Тьма. Я просто не знал, куда идти, всего первый день работаю, а тут на вас по глупости налетел. Раз уж такой ранний час, то могу ли составить вам компанию и чем-нибудь помочь? Если только позволите, само собой. Я развёл руками, выдержав небольшую паузу – мол, делаю вид, что собираю в кулак крупицы храбрости в робком сердечке. - Ещё раз простите меня за бестактность, сударыня, я и вправду не хотел вас принизить или обидеть, ни в коем случае, - я добавил ещё больше тихих и кротких интонаций, делая вид, что извиняюсь непонятно за что. Хочу усовестить свирепую на вид повариху и тут же подать руку помощи, но при этом сам ничего не выигрывая. Знаем на что давить, и не такие орешки кололи! – По глазам вашим вижу, что знаете кухню как свои пять пальцев, а тут я, какой-то недоучка завалился. - Ох, Лурам, это ты меня прости, что так вот тебя, неласково да в лоб, - Домино совсем стушевалась, подёргала тугой узел на затылке и забегала глазами. Поварёшку бесовка отложила в сторону, перевязала бант на фартуке. – Нервы никакие последнее время, понимаешь? Но ты прав, помощь мне не повредит – готовить я и сама смогу, а ты займись столом. - Конечно, - с готовностью кивнул я, но даже простое покачивание головы тоже несло в себе определённый посыл – уговаривать меня не надо, ещё раз извините, и я пошёл у вас на поводу безо всяких унижений. – Курите? - Угощаешь? – Домино первый раз мне улыбнулась и протянула руку, подцепив сигарку из моих пальцев. Специально достал сразу две сигариллы, а не оставил в портсигаре – таким женщинам нравится, чтобы у них шли на поводу и угождали, сопротивления и препирательств не терпят, хотя сами упрямы донельзя. Но сразу курить не стала, убрала обе сигарки за косынку под ухо. – Ну, сперва поработаем, а там и посмолить можно! Хлеб резать-то умеешь? Я снова скромно улыбнулся – тоже мне, озадачила. Может быть на ресторанное и поварское дело я полноценно не учился, но зато опыта за половину своей жизни набрался разного – был и барменом, и официантом, и на кухне стоял, и гостей принимал, так что сервировка – дело нехитрое, лишь бы руки самую малость были подкованные. Для меня задача оказалась совсем пустяковой – накрыть стол скатертью, разложить салфетки и приборы, расставить тарелки, пересчитать количество персон и быстро нарезать хлеб и мясо, заодно отметив хозяйственную жилку Домино – ножи были очень острыми, точили их ежедневно, а ведь почти всегда мне приходилось доводить инструменты до ума самостоятельно, мысленно проклиная нерадивых поваров последними словами. - Сами ножи точите? – спросил я повариху, та с гордым видом мне кивнула в ответ, снова оскалившись сверкающей синеватой улыбкой, казавшейся хищной на фоне клубящегося пара от кастрюль. – Уважаю. - А, пустяки, помочь-то мне особо некому, - фыркнула Домино, что-то колдуя над огромной сковородкой, на которой жарилась едва уступающая по размерам посудины яичница минимум из пары десятков яиц. – Самой поворачиваться приходится – и жрать готовить, и посуду мыть, и ножи точить, и за продуктами на рынок топать. - И что, совсем некому помочь? – искренне удивился я. – Снарядили бы кого-нибудь из служанок, кушать-то все хотят. - Бестолковые они, - отмахнулась бесовка, подбросив гигантскую яичницу головокружительным кульбитом. Убедившись, что желтки не разбились и не пережарились, Домино продолжила. – И посуду помоют кое-как, и купят тухлятину, а к ножам с плитой и подпускать-то боязно. И ведь хоть бы кто спросил – эй, Домино, как тебе хоть живётся-то на белом свете? - Домино, - улыбнулся я, достав из кармана зажигалку. – И как вам хоть живётся на белом свете? - Ой, Лурам, даже не спрашивай! Ладно, перекур и мечи запас на стол, скоро завтрак, – загоготала повариха, жестом приглашая меня сесть рядом прямо на половик. Я не побрезговал, откинул в сторону фалды жилета и сел на согнутые копыта, предложил огоньку. Домино курила быстро, первую сигариллу уничтожила буквально в три затяжки и тут же принялась за вторую. - Хороши цыгарки, крепковаты, да и вкус есть, - деловито кивнула повариха, почмокав губами. – А то жалования на папиросы разве что хватает, а в них напихают чего только в голову взбредёт! - Тогда берите ещё, чем всякой дрянью лёгкие коптить, - предложил я. Домино пару раз мотнула головой, но всё-таки сдалась, уступила, взяла сразу несколько штук и бережно припрятала сигариллы под свою «бандану». Мельком я рассмотрел лицо поварихи – тоже не очень-то женское – грубые некрасивые черты, кожа обветренная, в оспинах, челюсти криво перекошенные как после сильнейшего перелома, губы и ноздри рваные, кое-как срослись и венчают это дело два небольших прямых рога на висках – один обломлен пополам и залит самым дешёвым медицинским цементом. Лихая молодость или успела горя хлебнуть? - Ну, сейчас начнётся карусель, - вздохнула Домино, подняв голову на тихий писк электронных настенных часов. – Шесть утра, минут через десять начнётся завтрак. - Тогда пойду кофейку сварю, побалуем ораву, - предложил я. – А вам, поди, кружечку да с ложкой доброго коньячка? - Не, Лурам, - снисходительно улыбнулась бесовка. – Мне лучше чайку чёрного, покрепче да позлее. - Сделаем-с. Как и следовало ожидать, прибывшие за стол слуги были приятно удивлены, увидев исключительный завтрак и потягивающую чай Домино в непривычно хорошем настроении. Дымящаяся и хищно шипящая колоссальная яичница во главе стола для всех желающих, толстые ломти лоснящейся свинины и ветчины, кувшины с виноградным соком, большая миска салата и нарезанный хлеб – белый и чёрный. Может быть, клан Сидиус и не был самым богатым, и слуги ели с простых тарелок без позолоты, но зато меню было сытным, разнообразным и есть можно было вдоволь, чтобы набраться сил мог каждый. - Ого, - только и смогла произнести Перулла, с удивлением разглядывая непривычно богатое меню. – Домино, влюбилась что ли? Обычно на завтрак каша да каша, а сегодня как на свадьбу наготовила! - А вот! – с гордостью подбоченилась повариха, громко отхлебнув из кружки. – В кой-то веки мужчина в поместье завёлся, сам на выручку пришёл, а мы ужо в четыре руки царский завтрак для вас, мерзавцев, оформили в самом лучшем виде! Садитесь да лопайте, пока горячее! - Какой ещё… - Перулла не договорила, увидев выходящего из кухни Лурама, держащего в руках пышущие жаром чайник и кофейник. Увидев главу горничных, бармен прищурился, улыбнулся и шаркнул копытом. – Лурам, ты хоть вообще спал? - Конечно, - Лурам кивнул в ответ, поставил на стол чай и кофе, и спешно задул на обожжённые пальцы. – Проснулся, умылся, побрился и пошёл помочь госпоже Домино накрыть на стол. Братия-то служащая завтракает рано, верно? - Вижу, не теряешь времени даром, - усмехнулась Перулла, подходя к столу. Лурам тут же подскочил рядом, выдвинул стул, усадил – так ладно и скоро, как будто всю жизнь к этому готовился. Сам же бармен сел за стол последним, прежде рассадив всех остальных, и снова находил подход к каждому – кому просто пододвинуть стул, кому улыбнуться, кому-то помочь присесть, но никого не обделил своим вниманием. Спасённую им накануне Заглитту так вообще усадил, придержав за локоток и что-то проникновенно прошептал в ухо, оставив последнюю сидеть с глупой счастливой улыбкой. От такого жеста прачка Вигория хихикнула, Белрана улыбнулась краешком губы, закатила глаза и покачала головой, а вот сама Перулла едва сдержала зуд глупой ревности до зубного скрежета. Глава горничных тихо вздохнула, в сердце закралась зависть настолько едкая, что даже в глазах темнело. Всё-таки уже через третий десяток перешагнула, уже не такая молодая и прыткая. В детстве сильно стеснялась своего торчащего клыка и вечно плелась где-то в сторонке, пока более хваткие и цепкие подруги разбирали парней, а единственный бес, который ухаживал за будущей домоправительницей, погиб в первом же бою в последней войне за Лимб. Разве Лурам посмотрит на неё? Молодой и уверенный бес с приятным лицом, острым языком и пустым безымянным пальцем на руке не польстится на такую старуху. С другой же стороны, Перулла несколько усомнилась в собственных подозрениях – нет, не втирается в доверие, просто хорошо воспитан, держится уверенно и не занимается подхалимажем, а самое главное – любезен к женскому полу, но не позволяя себе лишнего. Даже в какой-то мере и сама домоправительница была неравнодушна к таким как Лурам – сам красив, но не воротит нос от дурнушек, умудряясь в любой барышне найти какую-то привлекательную чёрточку. - Ты зубами-то не скрипи, а то до корней сотрёшь, - шепнула ей на ухо Домино. Перулла фыркнула и, дёрнув плечом, приступила к завтраку. - О, привет всей нашей честной компании! – раздался громкий молодой голос, и в столовую вошли два припозднившихся беса, одни из немногих мужчин среди слуг поместья. - Тот, что слева, в пенсне и прилизанными волосами, это Игбус, механик, - шепнула мне на ухо Вигория, заметив моё любопытство. – Отвечает за транспорт, всю электронику в доме, да и вообще мастер на все руки, а второй… - Здорово! – фамильярно гаркнул молодой бес с топорщащимся на лбу "помпадуром" непослушных волос, буквально впихнув свою руку мне прямо под нос. – Эбрих! Посыльный, самые быстрые копыта, зоркие глаза, чуткие уши и бездонный желудок! - Лурам, бармен, - я кивнул в ответ, привстал и пожал протянутую руку чуть сильнее, чем требовалось. Друзьями я обзаводиться здесь не намерен, так что пусть привыкает – особенно с такими панибратскими замашками. Бес тихо ойкнул, я сделал вид, что ненароком перестарался, на том мы и разошлись. Немолодой, но ещё не совсем старый Игбус мне молча кивнул, я кивнул в ответ – с этим поладить можно, в чужую жизнь носа совать не станет. - Эй, а ты куда прёшь? – от такой резкой перемены в голосе Эбриха я даже насторожился и обернулся, чтобы разглядеть того, кто так запросто мог перейти дорогу такому чрезмерно дружелюбному бесу. К моему удивлению, этим кем-то оказался уже знакомый мне Мурев, застывший столбом в паре шагов от стола. Мало того, посыльный ударил хвостом по стулу, опрокинув сиденье под ноги племяннику дворецкого – бесёнок стоял, ни жив, ни мёртв, мелко дрожа и не мигая. - Эбрих, ты опять за своё! – неожиданно вскинулась Заглитта, стукнув кулачком по столу. – Мурев тебе что, в кофе наплевал с утра пораньше? - Уж кто бы его защищал, да только не ты! – разозлился Эбрих, щёлкая хвостом как сердитый кот. – Тебя вчера чуть в оборот не взяли, уж не знаю, как ты выкрутилась, а ты за него ещё и заступаешься! - Не очень-то вежливо чужим грязным бельём трясти, да и Мурев тут не при чём, - вмешался я, встав из-за стола и прикрыв бесёнка плечом. – Бартоломью свои претензии выскажи, паренёк-то чем виноват? Или только на молодых гавкать можешь, а на дворецкого кишка тонка? - А ты меня на понт не бери! Он – его племянник, если ты не в курсе, так что не будет он с нами за одним столом жрать! – не найдя поддержки среди прочих слуг, Эбрих набычился и уткнулся обратно в свою тарелку, ворча как побитая собака. - Вы как хотите, а я несогласный! - А я тебя не замуж зову, согласия твоего спрашивать, - я отчеканил, не моргнув и глазом, поставил стул подле себя, повернулся к Муреву и уже ласковым голосом обратился к нему. - Дети за родителей не ответчики, так что садитесь рядом и ешьте, день впереди длинный, наедайтесь впрок. - Спасибо, - неуверенно поблагодарил Мурев, едва не сев мимо от волнения. - А что на завтрак? Пахнет вкусно. - Суп-кандей, а из чего сварили - ещё маленький, чтобы знать, - усмехнулся я. Слуги недоуменно переглянулись между собой, пытаясь отыскать супницу на столе, а вот Домино, единственная знавшая эту рифмованную остроту, снова громко захохотала, совершенно не стесняясь присутствующих. - Ишь ты, язычок-то подвешенный на всякую похабщину, - повариха сделала вид, что смахнула слезу от смеха. - А с виду-то приличный бес, и не стыдно тебе, Лурам? Уж не босота ли ты часом с такими присказками? - Всякую публику видел, - я отложил в сторону кусок хлеба, лихо щёлкнул ногтем по зубу, после чего чиркнул пальцем поперёк своего горла. - Сам не скокарь, не штопорила, но бочок мало-мало подпорченный. - Не бандит, но с криминалом знаком, - на автомате выпалил Мурев, желая показаться чуточку умнее, и тут же испуганно захлопнул рот, опасаясь, что сказал лишнего. Лурам в ответ тепло улыбнулся, беззлобно потрепал племянника дворецкого по голове и пододвинул ему наполненную тарелку. - Молодец, юный мастер, соображаешь. С наслаждением жуя горячую яичницу вприкуску с ломтем хлеба, увенчанного толстым куском ветчины и запивая всё это дело вкусным чаем, Мурев почувствовал себя гораздо лучше, чем было раньше, а ведь день начинался как всегда тоскливо и уныло – встать засветло пока дядя мирно похрапывал на подушках, да и какой мог быть сон? У дяди – свой диван-кровать, подушки и одеяла, пока сам Мурев ютится под столом на соломенном матрасике, набитом обрезками веток и сухой травой, подложив под голову кулак вместо подушки. После вымыть оставшиеся на столе стаканы и почистить пепельницу, смахнуть пыль в кабинете, при этом никуда не сунув свой нос, даже невзначай – Бартоломью всякий раз каким-то неведомым чутьём уличал племянника в ненужном любопытстве или неосторожности, награждая за это подзатыльниками или пощёчиной в особо тяжёлых случаях. И что жалеют его – вроде и приятно, но и в то же время обидно, как какого-то бродячего пса. Так, издалека повздыхают, за ушком почешут, косточку кинут, а к себе не возьмут – брезгуют. Завтрак тоже не задавался, особенно когда был Эбрих, тот обязательно со злости какую-нибудь пакость устроит – то стул из-под ног выбьет, то стакан на рубашку опрокинет, да ещё и над неуклюжестью громко посмеётся. Так что Мурев старался приходить последним, наскоро доедать всё, что не съели слуги и мелко семенить из столовой, как всегда вжав голову в плечи и мелко вздрагивая, сильно жалея себя самого. Иногда сердобольная Домино давала ему на дорожку какую-нибудь конфету или кусок хлеба с маслом и сахаром, но бесёнок боролся с соблазном и отказывался, несмотря на то, что обед точно придётся пропустить и голодать до ужина. Стоило Муреву съесть даже самую маленькую сладость, как тут же по лицу начинали вылезать прыщи как грибы после дождя, так что на сладком пришлось поставить крест. Бесёнок и так считал себя не очень-то красивым – невысокий, глаза огромные, рожки маленькие, щёки по-детски пухлые, так что даже скулы видно, усы с бородой не растут, о мужественности даже и речи быть не может – а от писанины устают глаза, так что уже скоро придётся носить какие-нибудь уродливые очки как его дядя. А если сладким горе заедать, так совсем уродом будет, зеркала сами собой трескаться начнут. Но пока что день начинался как нельзя лучше – и выспаться смог, и завтрак горячий, так ещё и заступились за него, да ещё как! Горничные на защиту встанут, так Эбрих ещё и посмеётся, мол, мямля ты, Мурев, и тюфяк, девицами прикрываешься, а Игбуса он не слушает, лишь небрежно отмахнётся. А тут, Лурам, незнакомый бес, встал и плечом прикрыл – сам говорил тихо, без угроз, но Эбрих тут же сконфузился, заткнулся и даже вроде как несколько испугался. Можно сказать, что повезло – Мурев даже воспрял духом и почувствовал, как сильно он успел проголодаться. Лурам же с тёплой улыбкой помог наполнить тарелку добавкой, сам предложил ещё кофе, движением старшего постучал пальцем по спине, чтобы не сутулился и принялся за еду сам. Но за завтраком сам Лурам едва прикоснулся ко всему этому богатству, ел неимоверно мало и медленно, как давно утративший аппетит и голод старик, больше налегая на чай и сок. Бес жевал равнодушно и угрюмо, словно выполнял неприятную для него работу – ем только чтобы поддерживать жизнь и не более того. С другой стороны, хоть и ел мало, но сам был приветлив, отвечал на многочисленные вопросы о своей прошлой работе, так что в целом ничего необычного. Почти ничего особенного – Мурев заметил, что от вопросов касательно подруги и личной жизни Лурам старательно уклонялся и переводил тему, а по красному лицу пробегала какая-то чёрно-бурая тень. - А много где работал? А Люцифера видел? - А правда, что вы водку водой разводите и в шампанское экстази кидаете? - А приходилось из клиента деньги выбивать? Ну я так, интересно просто? - Лурам, а девушка у тебя есть? - Да дайте парню спокойно поесть, разгалделись как чайки! – Домино шикнула на любопытных горничных и неодобрительно покачала головой. – Ну, Лурам, трудно будет тебя откормить с таким-то аппетитом – ребёнок и тот больше ест! - Я не барышня, жирок пойдёт не впрок и не там уляжется, - подковырнул я. Горничные хором хихикнули, лишь Перулла промолчала, с мрачным видом подсчитывая съеденные калории. - Толстый усохнет, а худой издохнет, - съязвила в ответ Домино и, немного подумав, добавила совершенно бесстыдное. – Живот провалится да му… жество отвалится! - Кхм, - я закашлялся, едва не подавившись остатками виноградного сока. – Вот уж кому-кому, а не вам меня присказками стыдить! - Тогда ешь, - шутливо прикрикнула повариха, собирая со стола грязную посуду. – Кто хорошо ест, тот и поработает хорошо, а на цыгарках и чифире долго не протянешь, крутой ты али нет, так что кидай в топку как следует. - Приму к сведению, - резюмировал я, допив сок и вытерев рот салфеткой. – За хлеб-соль и прочее яства благодарствую, пора дальше работать. - И тебе спасибо, что утром помог, - улыбнулась Домино. – Заглитта, пойдём, посуду намоем да завтрак для господ состряпаем, а там и об обеде уже подумать не грех. Мурев осторожно проводил глазами Эбриха, который даже не взглянул на него, и снова засмотрелся на Лурама, который уже встал из-за стола и теперь беседовал с Игбусом по какому-то делу. Бесёнок налил себе ещё кофе, сделал пару глотков и задумался, поймав себя на мысли, что завидует новому бармену – но завидует без желчности, а с какой-то привязанностью и почтением. Всего один день здесь поработал, а уже себя поставил и показал с лучшей стороны; Бартоломью не испугался и зубы оскалил, горничные промеж собой про него шушукаются, Заглитту без умысла выручил, да и Мурев был под впечатлением: не унизил, не посмотрел презрительно, обращается на «вы», «юным мастером» называет. Да и вообще, сразу видно, что Лурам не из простых бесов. Высокий, статный, осанка почти что дворянская, усталость подчёркивает красоту лица, как и черная, с отливом в синеву, прядь волос в белоснежных волосах – не портит, а наоборот, внимание привлекает. Сам не кричит, говорит негромко, но слышно и каждое слово как будто заранее продумано – всегда к месту и по существу. Тут-то Мурева и укололо отвращение к самому себе – вспомнил вчерашние дядины приказания. Бартоломью неистовствовал в бессильной ярости, когда Лурам без всяких причин выплатил долг за Заглитту. «Не спускай глаз с этого новенького, тенью за ним ходи, след в след, я должен знать каждое его слово, каждый шаг освещай. К себе расположи, надави на жалость, пусть тебе маленькие тайны доверит, о себе расскажет – чем грязнее, тем лучше. Да не затягивай с этим делом, срок тебе – до конца месяца». Бесёнок снова загрустил – и пожаловаться-то некому особо, разве что принцу Столасу. Он добрый и милостивый, всегда для любого минутку выкроит, но против Бартоломью силы не имеет, слишком уж хорошо ведёт бухгалтерию и финансовые дела, за что и имеет покровительство от принцессы Стеллы, а ей судьбы простых слуг безразличны, работают и ладно. Ещё и от дяди вдвойне сильнее достанется, за то, что пожаловаться посмел. И бежать некуда – родной отец в последнюю войну на фронте погиб в самый последний день, мать вслед за ним через неделю от горя угасла и зачахла, прочих родных кроме дяди нет, за душой – лишь кое-какие сбережения. А ведь и себя время от времени побаловать хочется, чтобы жизнь совсем грустной не казалось, а были ещё и другие планы. - Юный мастер, позавтракали? – Мурев вздрогнул, опомнившись, увидел перед собой Лурама, разглядывающего его с озадаченным видом. – Всё хорошо? - Да, спасибо, - бесёнок робко кивнул. Всё-таки непривычно, что так вежливо с ним обходятся, в лучшем случае по имени окликают, а то и вовсе «эй ты» или «мелкий», особенно старался остроязычный Эбрих. – Всё нормально, да. - Отлично, - сказал Лурам и с довольным видом хлопнул в ладоши. – Не против со мной прокатиться, обставить бар, господин Игбус доверил мне казённый грузовик для продуктов. - Доверил, - усмехнулся Игбус, поправив железное пенсне кончиками пальцев, в которые уже намертво въелась ржавчина и всевозможные химикаты. – Учтите, милсдарь, верните машину в целости и сохранности, не лихачить и не перегружать, на этой старушке мы с Домино ездим за продуктами, так что важность должны понимать. - Более чем, - согласился бармен и снова обратился к Муреву. – Ну, так что, юный мастер согласится составить мне компанию? Вдвоём веселее, да и вам нужно будет засвидетельствовать мои траты, чтобы потом не пришлось краснеть и доказывать отсутствие недостач? Бесёнок с радостью и поспешно вскочил со стула, желая продемонстрировать рвение и энтузиазм – Лурам кивнул и поманил ладонью за собой, до своего рабочего места. - Нужно кое-что забрать, - скороговоркой объяснил бармен, заходя в свою каморку. – Буквально минуту обождите. «Да хоть десять» подумал Мурев, попутно рассеянно разглядывая стойку и полки бара, пока что пустые, без бутылок и посуды. А ведь только представить, когда на стеллажах будут стоять стройные ряды всевозможных напитков, вин и ликёров, как звонко загрохочет лёд в шейкере, и Лурам, жонглируя бутылками и стаканами, примется показывать чудеса своего барменского искусства. Это действительно будет настоящее выступление, на которое хочется посмотреть хотя бы одним глазком. - Мурев, не спите, - нетерпеливо сказал вернувшийся Лурам, похлопав бесёнка ладонью по плечу. – Не отставайте, держитесь меня, мы отправляемся на Аменаж. - Куда-куда? – переспросил Мурев, едва поспевая за барменом и нелепо переходя на полубег, потому что Лурам двигался быстро, звонко чеканя шаг копытами. - Как куда? – несколько удивлённо переспросил бес, не оборачиваясь. – Аменаж, крупнейший рынок Пентаграмм-Сити, я удивлён, что вы не слышали о нём. Каждый ребёнок знает. - Я не знаю, - честно признался бесёнок, неловко поёжившись. – Я думал, что… - Что мы поедем в элитный винно-коньячный дом, будем пытаться достучаться до мозгов надутого индюка с задранным кверху носом и разорим клан Сидиус к божьей тёще, - бросил на ходу Лурам, цыкнув краем губы. – Нет, юный мастер, мы едем на Аменаж – в каком-то смысле, полюбуетесь на жизнь за пределами поместья. Или, может быть, хотите отказаться? - Нет, - пролепетал Мурев, тут же откашлявшись, и пытаясь говорить серьёзным голосом. – Я еду с вами. - Чудесно, тогда – в путь! По пути Мурев пытался себе хотя бы примерно представить, на что будет похож этот самый крупнейший рынок круга Гордыни с загадочным названием «Аменаж», но реальность не была похожа ни на что, ранее нарисованное воображением бесёнка. Это был накрытый куполом улей-лабиринт, простирающийся во все стороны на столь огромные расстояния, что даже на машине нужно было бы ехать минимум день и ночь, чтобы пересечь его от края до края. С другой стороны, из-за купола в Аменаж никогда не проникали лучи адского солнца, поэтому в этом шумном месте, которое освещали всевозможные устройства от мощных электрических фонарей до коптящих факелов, время не имело никакого значения. - Мурев, - бармен неожиданно стал серьёзным и сосредоточенным. – Ты брал с собой деньги или какие-то ценности? - Ага, - племянник дворецкого продемонстрировал заранее взятый из дома кошелёк. Увидев, как бес с чёрной прядью закусил нижнюю губу, Мурев заволновался. – Что, не надо было? - Переложи во внутренний карман, лучше куда-нибудь под мышку - посоветовал Лурам, паркуя машину под навес. – Держись за меня и не глазей по сторонам, даже если это будет очень непросто. Здесь очень легко потеряться, и водится много типов с ловкими пальцами и быстрыми ногами, так что нужно быть внимательным. Мурев послушно выполнил наставления бармена и постучал по перепрятанному кошельку – Лурам снова улыбнулся, кивнул, заглушил двигатель и помог бесёнку вылезти из машины. Поручив завёрнутые в купюру ключи демону-горилле мрачного вида, пара бесов быстро зашагала вдоль по бурным улицам. С улиц перешли по висячим мосткам, с мостков – на лестницы, с лестниц на площадку, а с той – снова на улицы. Мурев вцепился как утопающий в крепкую руку Лурама так, словно от этого зависела вся его жизнь – бесёнку казалось, будто сейчас они не на рынке, а в утробе какого-то огромного и жуткого монстра, со всех сторон окружённые пульсирующими венами-дорожками, по которым лихорадочно спешат и суетятся существа поменьше. И при всей кажущейся кутерьме, Аменаж скрывал в себе некий мировой порядок и осмысленную цель, и даже тяжёлый воздух пульсировал как мерно бьющееся сердце. - Не вешай носа, мы уже почти пришли, - подбодрил его Лурам. – Поверь, дома ты будешь вспоминать этот поход как самый большой праздник. Просто доверься дороге, мы переходим из волны в волну и эта с попутным ветром. Мурев попытался понять смысл этих слов, но так ничего и не понял – разве что идти стало легче, встречных прохожих почти не было, поток покупателей шёл в одну сторону и уже минуту ему никто не отдавил копыто. Действительно, у Аменажа был какой-то свой шарм – жар перестал обжигать и теперь ласково грел, мокрая от пота рубашка просохла, а от тысяч всевозможных запахов и ароматов голова перестала кружиться. Мурев теперь с интересом разглядывал пролетающих мимо них торговцев всех кругов Ада, всевозможных сортов и мастей: построенные магазины, криво сколоченные лавки, подвозки и телеги, раскладные столики, корзинки на перевязи. Бесы, гончие, грешники и демоны перекрикивали друг друга, увещевая, что такого замечательного товара по заманчивым ценам нигде и ни у кого не найти, кроме как у них самих. По правую руку под огромным навесом была построена харчевня с покосившейся и выцветшей вывеской «Звезда Альхазреда». Несмотря на отсутствие какой-то мебели кроме брошенных на пол ковров, топчанов и подушек, там творилась настоящая вакханалия, и Мурев невольно задумался, что это заведение производит не меньше половины всего шума, что он услышал на Аменаже. Там толпились посетители, стоял шум и гам, жар и чад, в пламени печей и костров мелькали силуэты грешников-поваров в тюрбанах и широких штанах, каждый из которых рвал глотку за десятерых сразу. Масло на сковородках и капающий в костёр жир от мяса на вертелах шипели ядовитыми змеями, поднимая удушающий сизый дымок. Мурев даже несколько пожалел, что не одет во что-то, что не жалко запачкать, самому захотелось нырнуть в эту ароматную реку постоянного движения и суеты, где готовятся незнакомые ему блюда и попробовать хотя бы ложку, хотя бы кусочек. Вон там, в огромном чёрном котле варится жёлтый как золото блестящий от жира рис, на острых вертелах жарятся кубики мяса с кусками овощей. А чуть поодаль рядком лежат желудки, фаршированные красной от перца кашей с грибами, а поварята спешно пекут пирожки, щедро начиняя их ядрёной смесью из лука, острого перца и мяса с прожилками сала. И самое главное – едва ли кто-то из посетителей знал друг друга, но при этом сидели компаниями, дымили кальянами, усиленно работали челюстями, толкались, работали локтями, чтобы расчистить себе дорогу, впихивались в тесные ряды со скрипом и кряхтением, но друг на друга не обижались и болтали как старые приятели. - Будет минутка, обязательно тебя свожу, - словно читая его мысли, произнёс Лурам. – Я здесь любил бывать вместе со своим другом, потолкаться, поразмыслить о чём-нибудь или просто хорошо посидеть и вкусно покушать. - А где сейчас твой друг? – неосторожно спросил Мурев и тут же об этом пожалел. - Он умер. Убит. Бесёнок захотел извиниться перед Лурамом за лишнее любопытство, но заметил, как окаменело лицо бармена, и поэтому решил просто промолчать, рука сама выплыла из внезапно ослабевшей ладони. Мурев не успел сообразить и тут же в кого-то врезался, едва не упав. - Ох ты, кого нам тут занесло? – прорычал кто-то, в кого бесёнок только что врезался. Мурев едва успел открыть рот, чтобы извиниться, но тут же понял, что простыми словами тут не отделаешься – вспомнил слова Лурама о скользких типах с ловкими пальцами. По спине неприятно пробежали мурашки. - А ну-ка, цып-цып-цып, - бес в сером пиджаке, наброшенным прямо на голое тело, поправил аляповатый шейный платок и щёлкнул раскладным ножом. Двое других рогачей с хищным любопытством буравили глазами совершенно струхнувшего Мурева. Парнишка не сталкивался с криминальной стороной адского мира, но прекрасно понял, на кого он только что налетел и чем это сейчас закончится. «Вот сейчас-то меня и прикончат» с тоской подумал бесёнок. Ткнут ножом под сердце, кошелёк выхватят, и поминай как звали. Жалко, что не успел тогда… - В сторонку отойти, дойдёт и твоя очередь, - загоготал обладатель выкидного клинка, обращаясь к кому-то рядом с Муревом. Бесёнок не успел сообразить, когда из-за него с громкой усмешкой вышел Лурам, снова прикрыв плечом, выступил вперёд и без лишних разговоров сунул «пиджаку» под нос револьвер. - Оп-ца, - бес с подбитым глазом сплюнул в сторону папиросу и приподнял двумя пальцами побитую фуражку. - Лурам? Землю ещё коптишь да хвосты крутишь? А я слышал, что тебе давненько деревянный костюмчик выпилили? - Кол забыли забить, откопался обратно, - ответил бармен и повёл оружием перед глазами застывшего рогатого. - Пёрышко убери, не ровен час ещё порежешься. Я уж думал, вы приличная публика, ящички таскаете, погрузка-разгрузка, а вы щеглов щипаете как кусошники последние. И не стыдно, ай-ай-ай, что скажет мистер Ксонер? - Да мы так, на характер взять хотели, - совершенно беззлобно оскалился бес, убирая нож обратно за ремень брюк. - С такой штукой не пошутишь, могилой пахнет. Да и незачем оскорблять хорошего беса, верно, парни? «Парни» одобрительно загудели. Я лишь усмехнулся, знакомая публика, но нужно было вмешаться и напомнить о своём существовании. - Кто там? – из окна старой, но солидно выглядящей крупной лавки сначала раздался старческий, дребезжащий голос, а вслед за голосом появилась седая голова. – Да чтоб мне провалиться ещё глубже, Лурам, сколько лет! По делу или в гости? - В гости по делу, - серьёзно ответил я, убрав большие пальцы рук под ремень. Старый Ксонер, мистер «Спиртовый Король» нисколько не изменился за последние несколько лет. – Как здоровье, как супруга? - Да ничего, не жалуюсь! – голова убралась обратно в окно, а голос остался. Со скрипом открылась тяжёлая стальная дверь, я взял Мурева за плечо и повёл парня за собой. Встретились с ним глазами, я медленно моргнул – мол, ничего страшного, бывает, но в следующий раз будь осторожнее, может так не повезти. Тот сглотнул и кивнул в ответ – уразумел. - Лурам? - Мурев снова заметно занервничал. Глаза бегали из стороны в сторону как у пойманного воришки, а руки покидали карманы и возвращались обратно ежесекундно. - А где тут можно купить драгоценности? Только хорошие... и чтобы были мне по карману. - Тебе зачем? - удивился я. Нет, бесёнок не был похож на скупердяя, как его дядюшка, но меньше всего я ожидал от Мурева подобных трат. Аменаж мог вскружить голову любому посетителю, ведь тут продавалось и покупалось совершенно всё, но я был готов услышать что-нибудь про новую одежду или сладости. - Или это секрет? - Это секрет, - закивал головой Мурев с серьёзным видом. Немного подумав, я просто вручил Ксонеру список со всем, что мне было нужно, приписал цифру стоянки в доках и номер нашей машины, взял бесёнка за плечо и проводил его в соседнюю комнату, где за прилавком с неизменной засаленной зелёной скатертью сидела жена Ксонера - грешница по имени Таркруна. Это была дама средних лет, с втянутым морщинистым лицом. Её длинная засаленная коса касалась пола, а на шее висела металлическая цепочка с большой бляшкой-амулетом. Увидев Мурева, она расплылась в улыбке и приветливо помахала рукой. «Здесь ничего не изменилось за десять лет. Точь в точь та же обстановка, когда я покупал ожерелье для Табуки – сколько же воды утекло, небо меня возьми». - Здравствуйте, молодые люди, - улыбнулась Таркруна, жестом приглашая присесть рядом. – Лурам, моё почтение. Чем могу вам помочь? - Юноша хочет купить драгоценности, - ответил я за Мурева, который совершенно засмущался и не знал куда себя деть. Мне остается лишь гадать, кому же будут предназначаться украшения. - Не так ли? - Верно, - просипел бесёнок, дотянувшись до своего кошелька дрожащей нетвёрдой рукой. Заметив трепет, Таркруна вздохнула и ласково погладила Мурева по ладони, тот лишь покраснел ещё больше. «В точности как когда я пришёл сюда. Выходит, что меня надули двенадцать лет назад, как и многих других – но может быть, я и сам был рад обмануться и поверить в силу волшебства». - Предположу, что вы хотите купить что-нибудь для прекрасной дамы? - осторожно спросила Таркруна. Мурев громко сглотнул и кивнул, мелко дрожа от волнения. Женщина понимающе кивнула в ответ. - Она очень красивая, и вам она очень нравится, но вы не знаете, ответит ли она вам взаимностью, не так ли? - Именно, - согласился Мурев. - И я не ошибусь, если посчитаю вас порядочным юношей. Ведь этим подарком вы хотите не купить её на одну ночь, но связать с собой на остаток жизни? - она вопросительно склонила голову. - Это действительно так, - только и смог просипеть бесёнок. - Вы очень облегчили мне задачу, молодой человек, у меня есть как раз то, что вам нужно, - Таркруна нагнулась под стол, копаясь в шкатулках. Я положил Муреву руку на плечо и одобрительно кивнул, бесёнок вяло мне улыбнулся в ответ, но дрожать перестал. Наконец бесовка выложила на стол небольшой футляр и сняла крышку. На голубой атласной подкладке покоилось изящное ожерелье, в котором с первого взгляда чувствовались изысканность и элегантность. Золотистые капельки камней были окаймлены затейливо сплетённым серебром в виде идеально ровных зубчиков - такой узор никогда не повторяется и скорее всего единственный в своём роде. А длинная цепочка с набитым на звеньях орнаментом делали украшение особенно притягательным и поэтичным для линии шеи избранницы. Это было настоящее произведение искусства. - Вот это то, что подойдёт вашей даме сердца. - Не торгуйся, - шепнул я на ухо Муреву, тот мотнул головой и спросил цену. Грешница назвала примерно такую сумму, которую я и ожидал, бес послушал моего совета и достал кошелёк, отсчитывая всё ещё подрагивающими пальцами купюры. – Я пойду обговорить дела с Ксонером, спрошу у него чек и прочие реквизиты для оплаты, пока плати и забирай покупку. Мурев уложил футляр с украшением под кошелёк, прижав к самому сердцу, надёжнее всего. И хотя день выдался насыщенным, и по пути они с Лурамом не перемолвились ни словом, устав от беготни, но впереди Мурева ожидали новые смятения. Первым делом, бесёнок был крайне удивлен увидеть тех трёх бандитов, которые теперь совершенно обыденно передавали друг другу ящики с купленным алкоголем, а тот самый бес в сером пиджаке укладывал штабеля в грузовик, пока Лурам сверялся со списком, что-то вычёркивал карандашиком и кивал своим мыслям. Не зная, куда себя деть, Мурев решил немного осмотреться вокруг, прежде всего спросив у Лурама разрешения. Получив в ответ добро с указанием не уходить слишком далеко, бесёнок просто свернул за угол и ротозейничал, разглядывая лавку старьёвщика со всякой мелочью. Продавец, старый бес в потёртом сине-жёлтом мундире с пристёгнутым к погончику пустым левым рукавом, продавал всякую старую как он рухлядь - или скорее пытался продать. - Музыку любите, молодой человек? – вежливо спросил старьёвщик Мурева и тут же указал единственной рукой на проигрыватель для пластинок. – Вот, купите, всего-навсего прошу тридцать. Зато какой звук, чистота и гармония! - Нет, спасибо, не надо, - попытался отказаться бесёнок, но продавец был непреклонен. Желая продемонстрировать работу и подтвердить слово действием, инвалид с ловкостью извлёк из-под прилавка пластинку, сдёрнул с неё футляр, осторожно уложил чёрный круг в центр, включил проигрыватель и опустил уголку. Из динамиков, после серии хрустов и щелчков, послышался тихий и печальный вальс, незнакомый Муреву до сих пор. Нет, бесёнок не считал себя невеждой – знал всех классиков музыки, безошибочно мог отличить Моцарта от Малера, но звучащая мелодия не вызывала никаких воспоминаний или хотя бы зацепок. А вслед за музыкой раздался не сильный, но приятный, мягкий баритон: - Мне кажется, порою, что солдаты… Музыка так же резко прервалась – непонятно откуда взявшийся за спиной Лурам отбросил в сторону держатель для иглы с визжащим звуком и упёрся руками в прилавок, напряжённо сжав пальцы до белого цвета суставов. - Не. Смейте. Играть. Эту. Музыку, - каждое слово звучало так, будто бармен вколачивал гвозди в стену голыми руками. Мурев снова ощутил страх, но не такой, как при встрече с тем грузчиком-шутником – тут страх был неизвестный. Лурам был сам на себя не похож – куда подевался тот спокойный, уверенный бармен с приятной улыбкой? Рядом стоял напряжённый до предела, мелко трясущийся демон с обезумевшими глазами и нервно дёргающимися жилами на шее, а глубокий шрам на щеке извивался как гадюка. Нет-нет-нет, это просто кажется, Лурам же не станет драться с инвалидом? Тем более из-за какой-то музыки? Старьёвщик повёл себя и того страннее – не испугался Лурама, не разозлился и не начал угрожать в ответ, а лишь с какой-то грустью и жалостью посмотрел бармену в глаза и тихо произнёс непонятные Муреву слова. - Ты многое видел, да, сынок? После этой фразы, гнев и ярость в Лураме так же неожиданно потухли, выражение лица перестало быть диким и чужим, вернувшись в норму с тем же утренним следом вечной тоски; бесёнку даже показалось, что бармен то ли вздохнул, то ли тихо всхлипнул. Глубоко вдохнув, Лурам достал кошелёк и протянул инвалиду несколько купюр, сопроводив свой жест новыми неясными бесёнку словами. - Тридцать вторая, дети Уробороса. Возьмите, это от чистого сердца. - Тридцать первая и тридцать вторая, пророки судного дня, - отозвался старьёвщик, приняв подношение. – За деньгу, конечно, спасибо, но не вини себя, сынок. Радуйся, что жив остался… эх, крепко нас жизть переехала? В машину сели так же молча, не разговаривая друг с другом. Мурев чувствовал себя неуютно, даже не зная, что спросить и как. Лурам в очередной раз как будто считал мысли. - Мурев, я не спрашиваю, кому ты купил драгоценности. Вот и ты не спрашивай меня, что это только что было, хорошо? - Перулла, - неожиданно для самого себя выдохнул бесёнок и тут же прикусил себе язык, ругая себя последними словами. Тьма Милосердная, как можно было такое ляпнуть?! Тоже мне, нашёл себе личный дневник для переживаний, даже противно как-то – однако Лурам, будто всё ещё пребывая в оцепенелом состоянии, нисколько не удивился. - Хороший выбор, она добра и красива, - задумчиво протянул бармен, поворачивая на уже знакомую дорогу. Ехали медленно, не превышая скорости, чтобы не побить бутылки, так что возможность говорить позволяла. – Но, осмелюсь предположить, что ты не станешь дарить вот так прямо? - Верно, - грустно вздохнул Мурев и развёл руками. – Она мне очень нравится, очень давно. Патовая ситуация, Лурам – я просто обречён на поражение, но и так сдаваться не хочу. - Почему же обречён, откуда такой пессимизм? - Ну как же…Лурам, ты сам видел, что слуги меня не жалуют – либо жалеют, либо презирают – это раз. Я маленький, слабый и некрасивый – это два. Из-за того как мой дядя себя ведёт, Перулла решит, что этим подарком я её хочу купить как какую-то… проститутку, и она не станет слушать мои признания и объяснения – это три. Буду действовать – плохо и не буду действовать – тоже плохо. Вот и говорю, что обречён. Мурев едва не заплакал от жалости к самому себе и поспешно отвернулся к окну. Бесёнку даже захотелось, чтобы Лурам расхохотался над ним, покрутил пальцем у виска и назвал последним идиотом, раз понадеялся заполучить себе такую красивую женщину. Или того хуже – замнётся, скажет что-то вроде «Мурев, извини, но просто такое дело, что я уже за ней ухаживаю, так что упустили вы своё счастье». Но ни первое, ни второе Лурам не сказал – а выдал третье, чего Мурев не ожидал совершенно. - Завидую я тебе, Мурев, - вздохнул бармен. - Завидуешь? – недоумённо спросил бесёнок, от удивления даже предательские слёзы моментально высохли. - Завидую, - повторил Лурам. – В таком юном возрасте и при таких обстоятельствах у тебя есть мечта, к которой ты всё равно стремишься, несмотря на все трудности и возможные провалы. Уважай себя и гордись – крепкий хребет тебе дарован. Одного в толк не возьму, почему ты якшаешься с этим балбесом, который твой дядя, уж извини за выражение? Теперь пришлось Муреву со вздохом рассказать всё – и про смерть родителей, и единственный угол в этом мире, и сомнительное воспитание, и рукоприкладство и всё остальное. Чем дольше он говорил, тем крепче Лурам сжимал руль. Поведав о своей нелёгкой жизни, бесёнок набрался смелости и объявил, что Бартоломью приставил его к Лураму намеренно для слежки. - Я уже догадывался, - криво усмехнулся Лурам, немного ослабив хватку. – Нет, я не держу на тебя зла, Мурев, шпионь уж дальше, что тут поделаешь. Ничего, и на твоего дядю управа сыщется. А что насчёт Перуллы… - А что насчёт Перуллы? – с придыханием спросил Мурев, вцепившись в свой собственный хвост от волнения. - У тебя всё не совсем безнадёжно, - бармен улыбнулся, а бесёнок не верил собственным ушам и лишь глупо моргал глазами. – Да, сейчас подходить ещё рано, ты к этому не готов, и она не готова уж и подавно. Так что давай-ка по порядку – во-первых, научись уважать себя, это не так трудно как звучит. Не позволяй Эбриху и твоему дяде себя обижать. - Но как это сделать? - А тут мы подходим ко второму пункту – ты сам. Ты не уважаешь себя и боишься, потому что слаб физически. А силу физическую можно развить – просто делай как я. - А как делаешь ты? – заинтересовался Мурев. Сердце стучало так сильно, что даже в ушах зашумело. Только бы не упустить ни слова, как будто от этих мыслей вся жизнь твоя дальнейшая зависит. - Будешь вставать вместе со мной и никаких фокусов – зарядка и ледяной душ, а как станешь сильнее – уже начнёшь себя уважать и не давать в обиду. Потом научу тебя паре приёмов и владению ножом, это придаст тебе уверенности, - немного подумав, Лурам добавил. – А будешь хорошо себя вести, то и стрелять. Но запомни – один раз опоздаешь, один раз взбрыкнёшься или попросишь поблажки… - Ни за что! – воскликнул Мурев, подскочив на месте от волнения и ударившись макушкой об салон грузовика, но не почувствовав никакой боли. – Ни за что не попрошу! - Чудесно, - улыбнулся Лурам, остановив машину. Бесёнок с удивлением обнаружил, что они не только уже приехали, но и успели развернуться и припарковаться, а в зеркале заднего вида виднелись фигуры Эбриха и Игбуса. Немного подумав, Лурам повернулся боком и, опершись на локоть, протянул Муреву ладонь. – Раз уж согласен со мной, то тогда держи лапу. Первый урок сегодня, встаю в половину третьего ночи – подготовь одежду попросторнее и не заспи. Очумевший от переизбытка событий за один день, Мурев, всё ещё слабо осознавая происходящее, изо всех своих немногочисленных сил вцепился в протянутую руку Лурама. «Вот оно, счастье!» фейерверком взорвалось в голове молодого беса. «Ну, Мурев, теперь только держись!»