Солдат и Инфанта

- Я вляпался, - это я уже повторил себе в сотый раз за последний час или какой-нибудь юбилейный миллиардный за последние несколько годков жизни, успевших растянуться на век вперёд. Наверное, именно в этом и крылась моя беда - только-только начинаешь себя ненавидеть от всей широты своей души, превращённой в неубранный общественный привокзальный туалет, как вдруг обнаруживаешь в себе что-то хорошее. - Законченный идиот - сам себе не можешь помочь и выплатить собственные долги, зато успел одолжить всем, кому только можно и нельзя. Откусил больше, чем сможешь проглотить, это уж точно. Не беспокоясь о просочившихся дождевых облака с круга Сладострастия, не обращая внимания на стену проливного дождя, не замечая толкающихся и промокших до нитки пешеходов, я медленно шёл сквозь тела суетящихся адских жителей против хода всей многочисленной толпы как волнорез. Даже в лучшие дни мне было неприятно и энергозатратно рассекать вечно наполненные улицы города, а сейчас и подавно: словно меня накрывало едкое и удушливое колючее одеяло, сотканное из едких красок и оглушающего шума. Каждый вдох, каждый шаг, каждое прикрывание глаз отдавались мне свинцом в голове и сердце, а кругом был только гвалт и море одинаковых лиц и лишь ощущение подарка от Саргона во внутреннем кармане пиджака напоминало мне о необходимости вынырнуть на поверхность и сделать вдох. Наверное, это была моя вина, иначе как ещё объяснить, почему я один не могу ужиться в этих ярко подсвеченных неоновым солнцем железобетонных джунглях - ведь, несмотря на приятную прохладу дождя и давно ушедшее за горизонт солнце, было достаточно жарко и душно, но внутри себя я ощущал лишь промозглый зимний холод и стужу. И даже эта глупая лента на моей шляпе, этот аляповатый и смешной символ красоты, ощущалась могильным венком с именем мёртвого прошлого, которое я таскаю на себе как каторжник цепь с ядром на своей ноге. Каждый совершённый мной мучительный шаг, каждый толчок плечом об зазевавшегося прохожего и каждое сопутствующее этому удару услышанное бранное словечко, произнесённое женским или мужским голосом, только и напоминали мне о жизни, которая у меня когда-то была, и о жизни, которая оторвалась от меня навсегда. Мне не хотелось возвращаться обратно в поместье, и я приложил все усилия, чтобы убивать время. Но эта упрямая форма измерения имела наглость копировать мою жизнь, и потому умирало неохотно, медленно и невообразимо тоскливо. "Откуда та официантка знала моё имя? Может быть, мы раньше с ней где-то виделись, и она меня запомнила? Или услышала, как Саргон назвал меня по имени во время разговора? А называл ли он? Вроде бы да... не знаю и не помню." Я сделал несколько кругов вокруг "Гнездышка Иштар", на что у меня ушло полчаса, если судить по количеству выкуренных сигарилл: одна штука за пять минут. Потом зашёл в три разных бара, находившихся на одной и той же длинной улице друг за другом, словно ночные бабочки на показ. Очень удобно, особенно если ты живёшь на одном её конце, а твоё рабочее место - на противоположном, так что каждое окончание рабочей недели превращается в маленькое приключение и развесёлый аттракцион, билет на который стоит ровно столько же насколько упитан твой кошелёк или насколько широка твоя же разудалая душа. Я, как и любой скучный и занудный взрослый, взял с собой денег лишь на один тур этой карусели: из клуба "Жёрдочка" с откровенно слащавыми посетителями и инкубом-барменом, который беззастенчиво строил мне плотоядные глазки, я перешёл в бар "Золотой пингвин", где все кружки и стаканы делались из толстого льда, а уже оттуда мои копыта привели меня в откровенный кабак "Молоко волчицы", встретивший меня вышвырнутой через окно пьяной до полусмерти прыщавой адской гончей, вслед за которой вылетела замызганная блевотиной помятая куртка-косуха. - И чтобы больше я твоей рожи здесь не видел, молокосос! - проревела вдогонку вышедшая на порог гостеприимного заведения огромная адская гончая с бурой шерстью; судя по задрипаному виду и нечёсаной мокрой шерсти, выполнявшая обязанности хозяина, грузчика, бармена и вышибалы одновременно. При виде моего костюма, пёс, в предвкушении щедрых чаевых, навострил уши и сделал более учтивый вид и голос. - Заходите, мистер! Только-только вот подвезли свежее пивко, а для вас можем и кое-чего получше сообразить! У нас аж целых десять коктейлей подают, и уж похитрее пива с водкой пополам! Во всех трёх заведениях я поступал одинаково - заказывал два "Негрони" и чистую пепельницу. Одну порцию и одну сигариллу я употреблял самостоятельно, а вторую сигарку я лишь прикуривал и оставлял рядом с нетронутым коктейлем на краю пепельницы, всякий раз зачем-то прослеживая путь тонкой табачной струйки до потолка заведения и делая небольшие выводы о характере бармена напротив себя. Прогулка по улице, как всегда некстати, навеяла историю нашего с Шедом знакомства, так что и потраченные на выпивку тридцать долларов, и спущенные в никуда два часа из жизни, один из которых был убит протиранием штанов за стойкой бара, а второй из моей же сокращённой вредными привычками жизни были единственным способом сделать для покойного друга хоть что-нибудь хорошее. Вряд ли за тридцатку можно было бы сделать что-то ещё лучше. Бармен "Молока волчицы" дождался пока я отойду к порогу, воровато оглянулся, быстро опрокинул коктейль в свою огромную зубастую пасть, тряхнул головой и затянулся сигариллой во всю свою бочкообразную грудь - меня такая мелочность хоть и посмешила, но нисколько не удивила. Не молодой, но и не совсем старый тонкорогий бес из "Золотого пингвина" лишь поднял бровь, но не стал задавать вопросы: наверняка потом затушит окурок об пепельницу, "Негрони" выльет в раковину, а вслед за напитком полетит и испачканный стакан - это правильный ход действий. А вот инкуб сменил любвеобильное выражение взгляда на более расстроенное и коротким покачиванием ладони из стороны в сторону остановил мою руку с протянутой десяткой, отказываясь от оплаты напитков. Ожидал ли бармен, что я расчувствуюсь от такого жеста и брошусь рыдать к нему на плечо, или же действительно имел какое-то сочувствие к моей утрате - этого я сказать не мог, как и не мог решить для себя, какой из этих двух раскладов был для меня более неприятен, а потому всё-таки оставил скомканную десятку между непочатым "Негрони" и его опустошённым собратом по составу. Как бы то парадоксально не звучало, мне надоело пить, но я всё ещё очень люблю принять на грудь под настроение, чтобы не превращать распитие в обыденность - по крайней мере, я пью не чаще, чем делал это раньше, когда я просыпался в обнимку с бутылкой и возвращался к ней же вечером как верный супруг. Ведь какая, по сущности, разница - гулять по девкам или напиваться? Первый стакан как и первый поцелуй вызывает такой же душевный трепет как и при самом первом свидании, второй - таинство более близкого рандеву и предвкушение продолжения, а всё, что после третьего - обыденность, которая снимает с женщины остатки нижнего белья или вытряхивает последние капли из бутылки при помощи трясущихся рук. "Нет, Лурам, разница есть. Дело не в том, что ты стал предпочитать алкоголь женщинам, якобы потому что бутылки не убегали в ужасе от твоих рассказов или ночных криков - может быть, ты вспомнишь, почему ты начал пить в первую очередь?" "Нет-нет-нет! Миллион раз нет! Я имею в виду, что тут нет никакого особого секрета! Я ведь работаю с алкоголем, ну и война так допекла, именно потому..." "Ложь. Я тебе напомню." "Даже не смей!"

***

" - Пап, почему мне не разрешили нести гроб одному? Ведь это всё моя вина! Почему мне не позволили даже попрощаться с ними?! - Лурам... - Мама, неужели никто не слышит, что они живые? Что они кричат из гроба? Почему все молчат? Зачем вы закапывайте их заживо? - Лурам, сынок, пожалуйста... - Зачем вы закапываете их под землю? Ради чего вы заколотили крышку? Они не смогут выбраться, и черви будут есть их тела и лица, их прекрасные лица! Да почему вы все молчите, небо вас забери?! Прошу вас, закопайте меня тогда вместе с ними! Убейте меня, прошу вас, убееееееейтеееее!"

***

От такого резкого хука с правой, который мне только что столь подло и предательски влепило собственное подсознание, всё моё несчастное серое вещество, привыкшее неспешно дрифтовать на волнах алкоголя и самоедства, кубарем улетело в стену черепной коробки. Я пошатнулся на негнущихся ногах, в одно мгновение решивших начать жить по законам физики иных миров, а на мою спину рухнуло всё Царствие Небесное - из адского во мне осталась лишь пронизывающая боль, словно меня насадили на вертел, и немножко воспитания, позволившее меня не упасть прямо посреди улицы. Мой организм, что за последние семь лет был перерождён на чернозёме кладбища собственных надежд и желаний, кропотливо взрощенный на пепелище перееханной машиной войны судьбы, вскормленный опиатными обезболивающими, вспоенный отборным чёрным ромом и окуренный табаком изысканных сигар и сигарилл, воспринял обильное и сытное кушанье из "Гнёздышка Иштар", приправленное острыми специями и дружеской беседой, как личное оскорбление. Моих сил хватило завернуть за угол в подворотню, миновать мусорные контейнеры и ухватиться рукой за облупившуюся стену. Меня часто тошнило, если я выпивал слишком много: этот маленький факт служил мне единственным утешением, что я не совсем ещё превратился в вечно опухшего синерожего пьяницу, который с одной выпитой бутылки пива уже валяется где-то под забором и увлечённо блюёт на собственные дрожащие копыта, попутно наполняя штаны с обеих сторон одновременно, но даже такое великое утешение не могло меня успокоить. Так меня не рвало ещё ни разу в жизни - вспышки боли шли не только от желудка до разинутой пасти, но и взрывались где-то в венах рук и ног, словно подрывали завалы в штольнях. Меня тошнило раскалённой лавой, расплавленным свинцом, жидкой колючей проволокой, котами в мешке, коктейлем из ацетона со скипидаром пополам, демонами своей чёрной души, мумиями сожалений и бульоном отчаянья, воспоминаниями и эмоциями - да чем угодно, но только не содержимым собственного желудка! Казалось, будто само моё тело вспомнило о необходимости цепляться за жизнь хотя бы одним когтем и заключило договор на одно выступление с моим богатым внутренним миром. Под оркестр особо неприятных уху звуков, на жирный от грязи асфальт сплошной струёй из моего рта лилась какая-то густая и вязкая, похожая на гудрон чёрная жидкость - лишь в тусклом свете всё ещё мерцающей обкусанной лампочки было видно, как вздрагивают мои плечи. А меня продолжало выворачивать наизнанку этой пенящейся гнилостной жижей цвета кариеса; рвоты уже налилось столько, что я сам должен был просто исчезнуть или, как минимум, выплюнуть следом весь свой пищевод вплоть до кишечника. Я с большим трудом выпрямился на резиновых копытах, жадно хватая ртом воздух - по ощущениям, я как будто вытолкнул из недр своего тела какой-то чужеродный организм, который не только был бесполезен, но и вредил. Мышцы тела развязались из морского узла, мир перестал опасно кружиться - я сделал два шага в сторону от этого омерзительного моря собственной рвоты и наконец-то присел, оперевшись спиной на стену. Я, всё ещё дрожащими от напряжения руками, закурил - то ли по привычке, то ли чтобы перебить отвратительный привкус желчи и спирта у себя во рту. Чёрные мысли или столь искусно затаились или после такой "исповеди" их количество заметно поубавилось - часть тьмы в голове и под сердцем рассеялась, оставив меня со странным чувством ясности и облегчения, которых я не испытывал с того дня, как потерял все. - А ведь это та самая подворотня, - я заметил сам для себя, завидев затёртную временем нецензурную надпись на противоположной от себя стене. Да, именно после этого случая мы с Шедом и поладили - я так-то просто шёл купить себе яблок на ужин, но увидел, как бесёнка загнала в угол подвыпившая компания, решившая сократить численность племени чавелинщиков на одну рогатую голову. Одной рукой я помогал побитому Шеду стоять на ногах, а другой - вытащил прихваченный из дома обвалочный нож из ножен на поясном ремне. Пьяная компания только рассмеялась, но их гогот тут же оборвался, когда двумя ударами я повернул ход сражения - от первого взмаха по ближайшей протянутой лапище в стороны отлетели отсечённые пальцы, а потом, атакуя следующего, кривой нож вошёл глубоко в живот, аккуратно между пуговицами рубашки, словно всю жизнь ждал этого момента. Я старался быть хорошим другом. В мирное время я торчал с ним почти всё своё свободное время, мы ввязывались в разные мелкие авантюры, сам Шед проводил со мной дни и ночи, никогда не отказывая в помощи. " - Шед! Шедди, я ранен! - Куда тебя?! - Рука... пуля... похоже, кость сломана! - Понял, держись, я уже иду! - Шедди, стой! У меня пулемёт заклинило! Не высовывайся! - Ай! - Шед! Шедди!!! Ублююююююдкиииииииии!" Но я не смог ему помочь, когда я был нужен ему больше всего. И это пятно будет лежать на моей совести всю оставшуюся жизнь. Потому что... - Это нельзя исправить. Это до самой смерти, - раздался чужой, злобный голос, звучавший одновременно и из-под земли, и изнутри меня. Я поднял голову, чтобы размять затёкшую шею и плечи, и из моего надсаженного рвотой горла осенним листиком вылетел полу-стон, полу-выкрик ледяного ужаса. Моё сердце стиснули невидимые острые когти страха, тело стало каменным, кислый воздух застыл в лёгких - мой ночные кошмары были разнообразны и богаты на образы, но им следовало приходить только когда я закрываю глаза, а не наяву! Исторгнутое мной чёрное содержимое желудка сгустилось в отвратительную форму существа, которое властвовало внутри меня и досыта пировало моими мучениями, восседая на троне посреди воняющих рвотой глубин, а сейчас прямо надо мной гипнотизирующе искажалась и покачивалась огромная и зловещая птица, которуя я вообще только мог представить. Перья порождённой тошнотворной гнилостной массой совоподобной мерзости бурлили и пузырились, демонстрируя то покрытые засохшим столетним чёрным ихором торчащие желчно-жёлтые кости, то копошащиеся потоки суетящихся белёсых червей. Когти заострились как заржавевшие сабли, обломанный клюв навсегда перекосился в насмешливой, издевательской ухмылке, в которой мелькал тонкий раздвоенный язык. Я неотрывно смотрел в эти чёрные и блестящие провалы глазниц, и уродище, глядящее на меня сверху вниз, прямо в глубины моей души, проникая в самую суть моего существа, отыскивая свой опустевший трон, на котором ему так нравилось царствовать. И внутренний голос любезно подсказал мне, что королю очень бы хотелось вернуться обратно на своё законное место, и тогда я начал отползать назад, отираясь спиной об стену. Монстр заметил мои телодвижения и распахнул свои насквозь прогнившие крылья со звуком, похожим на стон тысячи душ в тысяче мук, щедро оросив меня дождём из опарышей и подняв поток ветра - тлетворного, сладковато-приторного, пахнущего больницей и внутренностями. А потом сова заговорила - голос был отвратительным шепотом, как будто даже сам его звук пытался испортить и отравить воздух. Каждое произнесенное им слово было наполнено злобой и ненавистью, горьким привкусом чумного поветрия, звуча какофонией лопнувших фурункулов и криками нерождённых младенцев. Оно говорило низким, приглушенным голосом, как будто его тело медленно разлагалось изнутри, и все, чего оно хотело - это уничтожить тех, кто еще дышал и чувствовал жизнь. - Луууууууууууррррррррааааааааааааааамммммм! Но было в голосе совы и что-то еще, что-то знакомое. Это был тот же самый голос, который терзал мою душу днем и ночью, насмехаясь и разрывая на части мой рассудок, прерываясь на угощение из алкоголя и таблеток. Это был голос моих собственных сомнений и ненависти к себе, нашептывающий привычную ложь в самые мрачные моменты моей жизни, подменяя понятия, заставляя желать белое, но при этом тянуть руки к чёрному и закономерно обжигаясь. И если демон был рождён из моей собственной блевотины, это означало, что он был сделан из самого худшего, что только было во мне. Раньше крылья мне придавали правильные вещи: любовь, надежда, радость. Теперь же судьба просто отвешивала мне должного пинка, но хватило и его - ведь это были те же слова Шедди, который в тот день сообразил быстрее чем голосящий от боли пьяница с распоротым животом и его товарищ, пытавшийся прилепить отрезанные пальцы обратно на свою искалеченную руку. "Лурам, надо бежать!" Оцепенение пропало, управление на себя взяли военные рефлексы - я копытил мокрый от дождя асфальт с таким усилием, будто мои ноги стали литерами пишущей машинки, и прямо сейчас я печатал всему Аду своё кредо, которое наверняка бы состояло из мыслей о самокопании, обилия ненормативной лексики, метафор, но в первую очередь - о том, что я не сдамся! Где-то за мной хлопнули гигантские крылья, и кусок стены рухнул передо мной, рассыпавшись кучей битого кирпича. Я чудом проскочил завал, перевернул за собой пару мусорных баков, словно те должны были замедлить чудовище, и бежал так, что только края копыт сверкали, но демон, во всех смыслах, был у меня на хвосте. Попытка повернуться назад была ошибкой - чумная сова неумолимо планировала на меня, выставив свои ржавые, покрытые сукровицей когти, а прогнившая до костей голова казалась продолжением луны. - Луууууууууууурррррррррааааааааааааааааааамммм! - хрипящий голос монстра был наполнен отчаяньем, словно у смертельно больного отобрали кислородный баллон. И каждый перестук костей его крыльев звучал всё ближе и ближе, каждый взмах приближал его смертоносную хватку к моему телу. Я бросился в узкий просвет наспех сколоченного деревянного заборчика, успев проскочить за секунду до того, как доски разлетелись в мелкие щепки от удара искривлённого щербатого клюва. Спотыкаясь и хромая от усталости, я бежал дальше и дальше, хотя и осознавал бесполезность сопротивления - один взмах крыльев накрывал десять моих шагов, а сердце колотилось так быстро, что казалось, оно готово было взорваться. - Я не сдамся! - зарычал я. - Я не сдамся тебе! Неожиданно моё левое копыто зацепилось за правую голень, и я полетел вперёд, ударился обо что-то мягкое, перевернулся в воздухе и распластался на земле, закрыв глаза. Вот сейчас сова налетит на меня, вонзит в меня когти, а потом сожрёт заживо. Или разорвёт меня в клочья, дождётся пока останки начнут гнить, а потом высосет жидкую хлябь. Или заставит меня проглотить всё, что я выплюнул накануне. Или... - Простите, мистер? - раздался чей-то голос. - Вы в порядке? Я кивнул. Видимо, даже внутренние демоны не лишены манер. - Мистер, вы в порядке? - только сейчас я понял, что голос принадлежит ни инфернальной мёртвой сове, ни моему покойному другу, ни мне самому. Я с трудом разлепил глаза и приподнялся на локтях - прямо передо мной навис бледно-сиреневый ягнёнок, озабоченно меня разглядывающий. - Да, я в порядке? - выдохнул я и слишком резко повернул голову, охнув от острой вспышки боли в шее. Не было никакой совы, не было никакой получасовой погони, разве что оставался снесённый хлипкий забор да та полуживая лампочка, дойти до которой я бы мог и за минуту неспешным шагом. - Нормально всё, спасибо. - Вот, ваша шляпа, - проблеял мой нежданный собеседник, протерев ткань рукавом своего фиолетового фрака. Приняв шляпу и вернув её на свою бедную голову, я рассмотрел рогатого. - Ты херувим? Я в Утробе? - На оба ваши вопроса - да, мистер, - с готовностью кивнул ягнёнок. - Меня зовут Коллин, а вы? Я неприлично уставился на Коллина, заставив херувима потупиться. Жители Неба не были такими уж редкими гостями, но редко кто из них попадал сюда по собственной прихоти - чаще всего, они как-то очень серьёзно провинились перед своим Создателем, и теперь эти парии были вынуждены скитаться по адским трущобам и либо приспасабливаться к новой жизни, либо ложиться и покорно ждать смерти. Всё-таки их покровитель был не столь всепрощающ, как убеждали полковые капелланы и старшие офицеры. Мой новый знакомый, по всей видимости, относился к самой младшей ступени небесной иерархии, потому что он совсем не был похож на рядовых солдат Первой Компании, с которыми я сражался - те вообще мало чем отличались от бесов, разве что кожа была голубой, глаза полностью залиты яркой лазурью, а рогам, хвосту и копытам гвардейцы предпочли нимб, крылья и ступни с пятью пальцами. Коллин же был смехотворно маленьким прямоходящим ягнёнком, который смотрелся совсем ни к месту на фоне грязной улицы квартала Падших. - Меня зовут Лурам, - отозвался я, не став протягивать руку, а дотронувшись двумя пальцами до тульи шляпы в знак приветствия. - Давно здесь? - Уже полгода, - снова кивнул Коллин. Я даже присвистнул от удивления - не похоже, что он врёт, одежда хоть и была поношенной и многократно перештопанной, но при этом выглядела достаточно чистой по здешним меркам, как и мех самого агнца. Больше меня поразило то, что крылья всё ещё тускло светились в полумраке аллеи, а нимб хоть и был местами потрескавшимся, но всё ещё имел форму круга и сиял ровно как коктейльная льдинка в свете барной лампы. По моей памяти, почти все падшие херувимы и прочие отправленные в бессрочный отпуск небесные жители моментально забывали про божью благодать, надежду о прощении и ныряли с головой в соблазны адского города, пропивая и закладывая всё, что только имели при себе. Заканчивались деньги - начинали торговать собой, с ужасающей лёгкостью перенимая азы древней профессии и возможность принимать в знак оплаты не только наличность, но и выпивку, и сигареты, и дозы. А как тело совершенно изнашивалось и товарный вид утекал вместе с язвами от уколов, проплешинами на голове и выпавшими зубами, начинали воровать всё, что плохо лежит, не боясь никого, потому что внутренние звери множества зависимостей не давали им пощады ни днём, ни ночью. Последний шаг - попадался в кармане или вскрытой машине кого-то, к кому лезть никак не следовало, и последнее, что видел совершенно опустившийся святоша - дуло пистолета или секундный блеск лезвия. - Ещё раз извините, мистер, - снова начал Коллин. - Вам не нужно копыта почистить? - Что, простите? - тут уже не понял я. - Почистить копыта или ботинки - доллар, - кивнул херувим, жестом приглашая присесть на изящное кресло, которое, судя по виду было найдено на какой-то помойке, как и подставка для ног клиента, но при этом на совесть вымытое и даже покрытое чем-то похожим на лак или морилку. Было видно, что Коллин вовсе не хочет остаться тут насовсем или сгнинуть в канаве под руку с вредными привычками, так что я не стал отказываться - тем более, что копыта действительно знатно побились за время моего побега, и совершенно неграциозное падение успело запачкать мою одежду, но зоркий херувим приметил и это. - Есть отличная вакса! Так натру ваши копыта, мистер, что будут сверкать ярче луны! Заодно и костюм вам почищу в два счёта, а то негоже при таком фраке быть замарашкой! Всего за одну монетку! - Да, пожалуй, - кивнул я, садясь напротив второго клиента, чьё лицо было скрыто за газетой. Я лишь увидел полосатые бело-красные рукава сорочки, прихваченные около локтей черными фиксаторами, прислонённая к краю кресла бамбуковая трость, только что натёртые чёрные штиблеты с пожелтевшими от стирки гамашами и засаленный кожаный саквояж около левой ноги - все эти детали выдавали в моём соседе какого-то бродячего торгаша или неудачливого коммивояжера. Словно услышав мои мысли, газета уплыла вниз, продемонстрировав по-лошадиному длинное человеческое лицо, новенькая шляпа-канотье, прищуренные глаза-червячки, выбритый до фиолетового оттенка подбородок и, подстать длине лица, такая же лошадиная, широкая и неестественная улыбка - О, отчаявшаяся душа! - воскликнул "саквояж". - Вы-то мне и нужны, мистер Лурам! - Я вас знаю? - холодно спросил я. Уже третий раз незнакомцы называют меня по имени без предупреждения - официантка, сова и теперь вот этот пижонистый хлыщ. Коммивояжер зажмурил глаза, при этом нисколько не убавив свою лошадиную ухмылку, прижал канотье к груди и склонил голову, продемонстрировав сверкающую лысину. - А я вас - нет, - я опустил глаза и сосредоточился на работе Коллина. Ягнёнок не соврал, несколькими ловкими взмахами специальной одежной щётки привёл мой костюм в практически идеальный вид, и теперь принялся за мои копыта. - Не желаю с вами разговаривать, мистер. - Ой, да бросьте, мистер Лурам, кому нужны такие условности, как имена? - хохотнул приставучий сосед, приподняв свою шляпу на кончик трости и развлекая себя подбрасыванием головного убора таким же образом, каким жонглёр удерживает тарелочку на тонком шесте. - Вы меня не рады видеть, а я - напротив. Мне очень приятно, что ваша встреча с собственным блевотным демоном закончилась благополучно. Я застыл как громом поражённый. Так мне это не причудилось? Или просто этот торгаш так метко угадал? Может быть, просто от неврозов, голодания и недосыпа мой слух играет со мной злые шутки? Нет, голос звучал явно, тем более, что Коллин на секунду приподнял голову, обработал полученную информацию и тут же поспешил вернуться обратно к работе. Я уже пожалел, что оставил в поместье оружие. - Я надеюсь, что вы не загорелись желанием понаделать во мне лишних дырок? - издевательски-шутовским тоном продолжал "саквояж". Его полосатая сорочка, кургузый чёрный жилетик с треугольной булавкой в виде кошачьей головы, тонкая тросточка и широкая улыбка делали его больше похожим на карнавального зазывалу или какого-нибудь незадачливого мошенника, но что-то было не так, особенно в последней детали. Ухмылка была слишком яркой, слишком огромной, столь же ненатуральной, как мои попытки объяснить мрачную мину несварением или недосыпом - такая улыбка может быть только у страдающих зубной невралгией, причём всех зубов разом. - Ну, допустим, зовут меня... Эллиот, дальше-то что, мистер Лурам? И вообще-то, мы с вами уже успели познакомиться, разве что поручкаться не успели! Я снова был смятён и напуган, разве что колени не дрогнули. Несомненно, я слышал этот голос раньше, но не мог вспомнить время и обстоятельства. И почему-то торгаш поспешил давить на меня дальше, не давая ни секунды на освежение собственной памяти, дав лишь миг на раздумья. - Чего ты хочешь? - хрипло спросил я. - Я? - захохотал коммивояжер, хлопнув себя по коленям тростью. Канотье сама собой опустилась ему прямиком на плешивую макушку. - Скажи лучше, чего ты от меня хочешь? Ведь я, как ты верно догадываешься, странствующий торговец! Мои дела процветают, хоть это и не очень заметно, и прямо сейчас я желаю заключить с тобой сделку! - Я знаю таких как ты, - я попытался звучать угрожающе, но силы куда-то делись. - Вы даёте то, что просят, а не то, что хотят желающие. - Нет-нет-нет-нет-нет, голубка вы моя! - в голосе прозвучал подавленный смешок и одновременное презрение. - Я разве похож на этих перекрестных скучных мучных червей с больным чувством юмора? Просишь бессмертия, а он тебя в статую превратит? Тьфу, бедность фантазии и сплошное скудоумие! Нет, мистер Лурам, я продаю реальные товары! Не угодно ли взглянуть? - Не интересно, - твёрдо и решительно повторил я, пытаясь получить хотя бы секунду отсрочки и припомнить где же я раньше слышал этот неприятный голос!

***

Дьяволица-ламия с равнодушным видом пососала мундштук своей элегантной трубочки-кисеру, провела ухоженными длинными когтями по своим отполированным ветвистым рожкам, перевернулась на множестве подушек всем своим гладким блестящим телом и снова принялась наблюдать за моими тщетными попытками добиться хотя бы каких-то изменений во внешнем виде идеально гладкой сферы. При всей её холодности змеи и умении держать маску как жительницы Востока, я ощущал повисшее в воздухе раздражение и утомление моими попытками перекроить судьбу с нуля. - Лурам, скажи мне, чего ты добиваешься? - голос восточного демона звучал едва громче падающего песка в стеклянных часах. - Ты уже знаешь несколько магических приёмов, добился неплохих результатов в оккультизме - я уже поведала тебе гораздо больше, чем следовало бы, но с меня уже хватит. Ну неужели ты всё ещё гонишься за призраками прошлого? Я понимаю, что любовь - это прекраснейшая и ярчайшая из всех нитей судьбы, но эта нить уже давно перерезана. - Сам перерезал - сам и пришью обратно, - зло огрызнулся я, в тысячный раз прощупывая мокрыми от напряжения подушечками пальцев однородную поверхность, и надеясь услышать хотя бы звук. - Резал не ты. - Мне лучше знать. - Нет, тебе лучше не знать. - Расскажи мне, как открыть эту штуку! - Нет, не расскажу. - Кто может мне рассказать, как открыть? Я не спрашиваю о цене, но спрашиваю о времени. Это было последней каплей для моей наставницы и любовницы в одном лице. Она одним броском, как хищный аспид, настигла меня, откинула меня прочь ударом хвоста, выхватила сферу и безжалостно разбила её броском об пол - гладкая поверхность шкатулки таила в себе лишь шестерни, пружинки, цилиндр со штифтами и зубцы. - Убирайся, Лурам. Мне очень жаль. Я покидал её опиумную курильню в жалком состоянии, отличаясь от типичных посетителей притона лишь величиной зрачков - такая же неровная походка, мутные глаза, двухнедельная щетина на лице, а из одежды - лишь засаленные брюки и грязное тело, потому что месячная подготовка к ритуалу оказалась важнее, чем личная гигиена. - Так-так-так-так-так, мистер Лурам! Ищете способ открыть дорогу к своей мечте и исправить прошлое? Это нетрудно, нужно всего-навсего протянуть мне ладонь и... - А ну, пошёл прочь, левиафановский выродок! - рёв Думузида прозвучал громче иерихонских труб. - Лурам, наконец-то я тебя нашёл, но как ты мог пойти на такое?! Во что ты ввязался?! Пожалуйста, хотя бы скажи, что не пожимал ему руку! - Мы ещё увидимся, мистер Лурам. Тебе стоит лишь сказать, лишь шепнуть о том, что...

***

- ... ты увидел в моём саквояже, и оно станет твоим! - закончил за меня Эллиот своим тонким от волнения голоском, распахнув настежь свой саквояж. - Ну же, разве ты не слышишь детский и женский смех? Запах домашнего ужина? Любовь детская и любовь женская, в любых пропорциях и без обмана, только сегодня и только сейчас, всего-навсего за одно джентельменское рукопожатие! - Нет, это обман, - я едва слышал самого себя, в голове звучали колокола. Мозг пронзила ледяная игла. - Ты не можешь... - О, я могу очень многое! - тон коммивояжера прозвучал обидчиво, из-за того, что я посмел усомниться в его умениях. - В Аду ведь столько одиноких, несчастных, брошенных всеми, поставивших крест на самих себе! Я их слышу, спешу к ним со всех ног, и потом... - И что "потом"? - Как что? - Эллиот даже удивился. - Довольный клиент. "Соглашайся, - прошептал вкрадчивый голос в моей голове, холод стал медленно, но упорно распространяться. - Думузид солгал тебе. Если бы ты исполнил своё желание, то он бы потерял ценного сотрудника. А все здесь считают денежки в первую очередь, ты и сам это знаешь!" Колокол в голове стал нестерпимо громким. Леденящие щупальца опутали мой мозг и замораживали извилины, бесцеремонно перелистывая страницы моего прошлого - подавленного и вбитого в памяти. - Постоянный страх, постоянный стыд, постоянная боль, извечная скорбь, - голос саквояжника тёк ромовой патокой. - Но я буду играть с тобой честно, открытой рукой! Я не стану делать работу за тебя, но лишь дам тебе нужный инструмент! Ты ведь искал книги, но этот напыщенный пернатый болван отказал тебе! Но ты - гордый, Лурам, ты не станешь унижаться и пресмыкаться! Я ценю это! Ты получишь нужные книги и даже больше! "Настоящая тауматургия", "Без имён и вне времени" и жемчужину моей коллекции - "Проклятье памяти"! Я всё ещё колебался. Вернуться на стезю оккультиста значило потерять всё и вся в погоне за своей мечтой. Я вспомнил свой дом и дорогих родителей, которые так сильно меня любят и продолжают любить, даже несмотря на все ошибки, что я совершил. Я едва не ослеп от хлынувшего потока слёз. - Тебе страшно, я понимаю, - закивал Эллиот, чья рука легла красно-белой змеёй поверх искрящегося золотого цвета внутренностей саквояжа. - Разве я хотя бы на слово солгал в своём рассказе? Никаких мелких шрифтов, никаких подвохов - жмём руки, я отдаю тебе книги, и мы больше никогда не увидимся, вот тебе моё слово! На мгновение я едва не протянул руку: может, пожать руку это не такая уж и плохая идея? Получить заветные книги, которые принесут мне счастье, тем более, что он действительно не похож на демона с перекрестков! Но если я не буду бороться за себя… - Мистер, мистер! - голос Коллина пролетел по ледяной пустыне моего мозга пламенной кометой. Я отдёрнул руку и вцепился себе в голову от столь неожиданно оглушившего меня грома: память, воспоминания, убеждения, вера и надежда, данные обещания и клятвы - всё это рухнуло на меня одним сплошным потоком. Встретившись со мной глазами, Эллиот понял, что допустил непоправимую ошибку, которую не сможет исправить никакое масляное обещание. - Ах ты, маленький кусок дерьма! - взвыл коммивояжер, подпрыгнув на месте. Коллин испуганно метнулся мне под ноги, а я, без всяких раздумий, выхватил тумбу из-под своих копыт и что есть сил швырнул её в голову бродячему торговцу. От удара Саквояжник отшатнулся, болезненно скрючился и принялся сжиматься в пространстве, становясь всё меньше и меньше как растворяющийся кубик рафинада. - Ничего, мистер Лурам, мы с вами ещё встретимся. Не ты один не даёшь ложных обещаний! - Катись пока цел, левиафановский выродок, - повторил я слова Думузида, теперь вспомнив своего босса с благодарностью. Старый демон не был лишён сентиментальности и часто называл меня сыном, всякий раз утверждая, что оговорился и такого больше не будет. Но я-то знал правду, особенно когда мы с Шедом оказались загнаны в угол той компанией и встали спиной к спине, решив продать свои жизни подороже при помощи поднятого обломка трубы и груды кирпичей - хорошо, что сам Думузид нашёл нас первыми и разогнал пьянчуг одним лишь своим появлением.

***

" - Хорошенький у вас вид, нечего сказать! - Думузид пытался казаться строгим, самостоятельно занявшись обработкой наших ран. Шедди отделался только ушибами тела, а вот мой левый глаз отказывался вести наблюдение. - Лурам, ну ты-то как вляпался? У тебя тут не фонарь, а целый канделябр! Как ты собираешься работать с такой помятой мордой, и что мне придётся сказать! - Это моя проблема! - я пытался ответить дерзко, но тут же охнул от боли, когда босс одним движением прилепил на мой подбитый глаз примочку с парой пластырей. - Я вас сам вздую, если вы ещё раз попадетесь в неприятности! - я и Шед засмеялись от напускной сердитости старого вавилонского демона, потому что именно так звучат строгие родители, несказанно радующиеся тому, что с их ребёнком всё хорошо."

***

- Мистер Лурам, с вас доллар, - вспомнив о настоящем, я пошарил по карманам и выругался. Мелочи не осталось совсем, в кармане была только сотня, которую я планировал потратить на граппу и яблоки для Стеллы, а подарок Саргона требовалось доставить адресату. При виде такой крупной купюры, ягненок только и развёл руками. - Сдачи у меня нет, а меньше у вас не будет? Нет? Ну, если нету, то ничего страшного, потом занесёте...наверное...если не забудете. Коллин грустно опустил голову, а рёв его голодного живота прозвучал ещё печальнее. Наверняка ему часто приходилось работать за бесплатно, потому что при любом напоминании об оплате с ним могли рассчитаться грубым словом, подзатыльником или зуботычиной. Я бы себе такого никогда не простил, будь он хоть трижды херувимом. - Коллин... я одолжу? - рядом со мной лежал маленький карандашик и блокнот, куда, судя по всему, сам ягненок вносил данные о доходах со своего дела - не очень-то внушительные, положа руку на сердце, лишь на йоту лучше простого попрошайничества. - Да, конечно? - Коллин с любопытством заглянул мне через руку, пока я выписывал очень нужный для меня список вещей, о которых я успел позабыть. - Что это? - В общем, денег у меня с собой нет, но! - я поспешил поднять палец раньше, чем агнец бы окончательно расстроился. - Могу сказать как заработать. Без обмана и без криминала. - Слушаю! - Коллин подался вперёд всем телом. Я протянул ему вырванный из блокнота исписанный листочек, и пока херувим изучал список с непонятными словами с таким же рвением, что и Писание, я ввел его в курс дела. - Возьмёшь этот список и иди прямо в бар-варьете "Капризный сфинкс". Знаешь где это или нет? - ягненок кивнул. - Хорошо. Придёшь туда и спросишь хозяина заведения, его зовут Думузид. Если не пустят, то назовёшь моё имя, скажешь, что у меня всё хорошо, и что я работаю по его письму. Запомнил? Отлично. - Извините, мистер Лурам, - Коллин и вправду не соображал. - А причём тут мои деньги? - После того, как ты встретишься с Думузидом, передаешь ему список с адресом и мой привет, попросишь у него рабочее место и кое-какой аванс, чтобы не выходить на работу в таком виде, - объяснил я. Ягненок стыдливо запахнул свой прохудившийся фрак, от которого столь невовремя отлетела единственная пуговица. - Думузид едва ли тебе откажет. В само варьете тебя, разумеется, не возьмут, но постоянную работу для тебя смогут подыскать. Выйдет где-то пятёрка в день, два рациона за счёт заведения и возможность подрабатывать где-нибудь ещё, а если правильно разыграешь карты, то и место для сна найдётся - сухое и тёплое. Такая оплата подойдёт? - Да, конечно же да! - глаза Коллина вспыхнули как у ребёнка в магазине игрушек или кондитерской, едва ли херувим мог поверить в свою удачу или знак свыше. После всех невзгод и борьбы, в его жизни ему наконец-то был предоставлен шанс улучшить свое положение. Предложение, возможно, и было скромным, но для агнца это было не что иное, как дар самих небес. Он чувствовал, что вся его тяжелая работа и смирение наконец-то дали свои плоды на неблагодатной земле Преисподней. Но и не он один чувствовал себя лучше - ближе к двум часам ночи мне повезло отыскать последнюю бутылку граппы в непритязательной винной лавке, при этом умудрившись затянуть перебранку с сонным хозяином магазина всего-навсего на каких-то скромные десять минут и заставить его поднять толстый зад от табурета в поисках нужного мне напитка. Это был один из тех безыскусных магазинов, которому в качестве названия идёт выбранное наугад женское имя или общепринятое название "Продукты", но при этом в самом тёмном и запылившемся углу с килограммом паутины можно откопать бутылку коньяка из какой-нибудь юбилейной коллекции, где этих образцов было выпущено всего десять. Граппа оказалась в одном из тех подарочных наборов, к которым прилагается яркая обложка, пара дешёвых бокалов с выгравированной на них надписью с самой бутылки и какой-нибудь дешёвенький сувенир, вроде мерной рюмки или подстаканника - в моём случае, это оказалась колода карт Таро. Не став злоупотреблять и без того хлипким гостеприимством хозяина лавки, я навыбирал себе яблок из старомодной плетёной корзины, добавил к этому делу банку мёда и пачку сигарилл, похожих на мои, тем самым идеально уложившись в имеющуюся у меня на подобные расходы сотенную бумажку цент в цент. Несмотря на то, что образ желчной совы и ледяные щупальца слов демона-коммивояжера всё ещё мельтешили в моей голове как дешёвенький спецэффект из старых ужастиков, глаза противно слипались, а тело умоляло забраться в горячий душ, прилечь или хотя бы предоставить табурет для гудящих ног, я чувствовал себя воодушевлённым и даже несколько посвежевшим. Я определённо улавливал обновленное чувство целеустремленности, стремление бороться с любыми трудностями, которые бы не возникали на моём пути. И хоть теперь я всё ещё был самим собой, я определённо отличался от того беса с чёрной прядью волос, что пришёл устраиваться в поместье буквально пару дней назад. Пускай боль физическая и душевная никуда не уйдут, пускай ощущение дня сурка всё ещё прыгает под ногами как крошечная надоедливая собачонка, и пусть я сам себе подкинул пару тонн новых проблем из-за чрезмерно обострённого чувства справедливости - я готов подняться обратно на этот ринг, потому что ещё не услышал звук гонга, и у меня появилась симпатичная группа поддержки. "Лурам, ты просто чудо!" "Да я тебя и не боюсь, ты хороший..." "Я верю, что ты искренний и честный..." "Всё-таки, ты - исключительный бес, Лурам..." Бросив взгляд на нераспечатанную колоду карт, я уже прикинул, как смогу ей воспользоваться - снова прийти от общего к частному, и от созерцания к абстракции. Разобрать свои новые задачи по полочкам, придать им форму, выбрать приоритетность, устранять по мере сложности и поступления и обратить Хаос в Порядок. И пока крылья эйфории пост-похмельного состояния не рассыпались по ветру, я постараюсь извлечь из них максимум пользы. Ведь даже в самые страшные дни, сквозь густой и сырой туман своего полумертвого, отчаявшегося сердца я всегда ощущал пальцами присутствие маленькой части себя, которая все еще была жива и боролась за то, чтобы найти свет в мире, который, казалось, был поглощен тьмой. И я цеплялся за этот проблеск надежды, как утопающий хватается за любую брошенную ему веревку. Именно поэтому меня нельзя победить, и что каким-то образом, каким-то образом, еще может быть путь назад. Я - Лурам, бес двадцати четырёх лет, личный бармен на службе его высочества принцессы Стеллы Сидиус, принца Столаса Сидиус и их наследницы Октавии Сидиус! Я служу как умею! Я не сдамся! Я могу работать! Я снова в строю!