- Она так и не легла, - у меня уже не хватало сил даже чтобы просто позлиться то ли на принцессу и её трудоголизм, то ли на самого себя и мою непунктуальность. Окно в кабинет Стеллы единственное во всём поместье горело мягким жёлтым светом как путеводный маяк среди непроглядной черноты ночи, когда стрелки часов в моём телефоне уже перешагнули третий час, а я ощущал себя замотанным до невозможности.
Это была одна из тех ночей, когда ты отрабатываешь пять смен, потом ты выходишь на сверхурочную, а послезавтра ещё и подменяешь заболевшего коллегу, потому что просто больше некому это сделать, кроме тебя самого. Воздух ощущается тяжёлым и давящим на тебя, огни ночного города кажутся далёкими и незначительными, шум машин и звуки музыки - приглушёнными, луна и звёзды разглядывают тебя с таким безразличием, с которым посетители ресторана смотрят на мелькнувшего мимо них официанта с чужим заказом на подносе. Опьянение и шалость мыслей без вина и наркотиков - что может быть заманчивее?
Что же делает леди Стелла и почему она всё ещё не легла спать? Возможно, она всё ещё сидит за бумагами или погрузилась в свои мысли, а может быть, всё ещё ждёт меня, чтобы сдержать данное мне слово и обсудить личные дела гостей на званом ужине, который состоится уже сегодня вечером? В любом случае, образ принцессы был один - сидящей в своём чёрном кабинете, окружённой лишь кипами бумаг и папками с делами, доводящую себя до предела собственных моральных и умственных возможностей.
Я всегда уважал преданность своей работе, будь то дворник или пекарь, но Стелла умудрялась в своём трудолюбии, граничащим с нездоровым мазохизмом, перещеголять даже меня. А отдавать пальму первенства в этой категории я не желал никому. Так что сейчас я зайду внутрь и обменяюсь с принцессой любезностями - пока только не знаю сам, обругаю или пожалею. А затем настанет новое утро, где мне предстоит снова заняться планированием и анализом.
Каждое путешествие начинается с самого первого шага, но для начала поисков надо иметь что-то из прошлого или настоящего – какую-то точку отсчета. У меня же была целая колода карт, покрытых вековым слоем пыли, и план действий по применению этих карточек, а это значит, что я уже был во всеоружии.
Когда я положил ладонь на ручку дверей, мне уже начало казаться, что что-то было не так, как до моего ухода. Поместье ощущалось каким-то заброшенным и неживым, входные двери в полумраке были покрыты каким-то толстым слоем пыли, словно вели не в знакомые коридоры поместья клана Сидиус, а в заброшенные катакомбы подземной усыпальницы мумии какого-нибудь короля или фараона. Было так тихо, что даже сквозь окованное толстое дерево я слышал звук множества напольных часов, мерный стук которых так идеально совпадал с тактом моего сердцебиения.
Глубокое беспокойство нашло пристанище где-то у основания моего нервно стучащего хвоста, застыв там неприятным, холодным ощущением хватки призрачной руки. Что-то должно вот-вот произойти, что-то очень нехорошее. Или это что-то нехорошее уже случилось за время моего отсутствия.
Ни одной горничной, ни единой зажжённой свечи или лампочки, поместье было таким же безжизненным, как пролежавший неделю труп. Если бы мне сейчас хотелось быть напуганным, то общая атмосфера справилась на твёрдую восьмёрку из десяти возможных, и это был страх перед неизведанным. На войне, когда опасность могла поджидать в любую секунду, я привык отключать разум и действовать инстинктами, но сейчас не было опасности, а лишь тревога.
Отсутствие суеты, активности, каких-либо шёпотов или криков - лишь запустение и оттенки ночной темноты; уют и тепло заменились могильным студёным морозом. Каждый угол, казалось, жадно глотал энергию, наполняя помещение холодной и безжизненной тишиной древнего склепа, а я был единственным, кто был в нём похоронен. Не было чувства, что за мной наблюдают, что на меня ведут охоту, что меня кто-то поджидает за углом, и даже те тени, что отбрасывали углы и арки длинного коридора, не казались чем-то большим, чем просто темнота: они не угрожали окутать меня и поглотить, когда я шёл дальше к своему рабочему месту, прижимая бутылку граппы к своему правому боку, а к груди - подарок для Октавии.
Я метнул шляпу вдоль по барной стойке, и уже приготовился перенаправить мысли на следующий шаг - сразу идти с повинной к Стелле или сперва заварить чай - как тут же меня обожгло. Кто-то был рядом, этот кто-то зажёг зелёную настольную лампу и прямо сейчас тихо кряхтел и ругался где-то снизу, при этом достаточно громко дыша: до моих ноздрей дошёл запах опробованного виски, пускай и коктейльного. Перегнувшись через стойку на звук, я протянул руку и сцапал первое, что мне попалось, добившись этим взвизга и липких от укладочного геля собственных пальцев.
- Ай, больно же! - сначала над стойкой показались рога и загубленный моей же безжалостной рукой белый "кок" волос, а потом - возмущенные глаза молодого посыльного. - Лурам, какого неба ты здесь делаешь!
- Я здесь работаю, - неуместно сострил я, вытирая грязные пальцы бумажным полотенцем из стопки. - А вот что ты здесь делаешь? Любуешься коллекцией алкоголя или мармеладным набором? Или любезно решил пересчитать, все ли на месте сигары и сигариллы?
- Да нет, я ничего, нет-нет, - растерянно замотал головой Эбрих, приглаживая ладонями свою многострадальную причёску, лишь совершенно её разлохматив. Оставив бесполезные попытки, бес снова дыхнул на меня спиртным. - Доктор послал меня за льдом и полотенцем для него. У её высочества температура, очень сильный жар.
- Леди Октавия заболела? - переспросил я. Тут же поймал себя на том, что неприятное чувство беспокойства с её ледяной хваткой переползла от основания хвоста в низ живота, а оттуда - ближе к желудку. Я уже предвидел ответ и знал, что он мне не понравится.
- Нет, заболела леди Стелла.
Я молча вскрыл коробку подарочного набора: колоду карт уложил на видное место, два стакана из того же комплекта поставил в мойку, а бутылку - на полку, в дальний угол. Бесперебойное тиканье часов колотилось у меня в голове, словно считало последние удары сердца до его полной остановки. Голос Эбриха звучал шёпотом суфлёра откуда-то издалека, с другого конца поместья, пока внутри меня оставшиеся капли чёрной рвоты текли и тянулись подобно стрелкам направления на военной карте с одной общей целью - заново занять опустевший трон, дать восход новому побегу, плодом которой станет новое яйцо, из которого вылупится новая чёрная сова.
Последние несколько лет, как бы я ни старался превратить свою поджелудочную в проспиртованный гуляш, подсознательно сокращая свой прыжок длиной в жизнь от материнских рук до могилы, и как бы я не предпочитал подносить к своим губам стаканы, а не нежную женскую плоть, но именно женщины помогали мне наводиться на будущую цель жизни.
Как бы не распинались многие неудачливые в личной жизни зануды, пытавшиеся превратить прекрасную половину адского мира в обезличенную массу, а самое слово "женщина" сделать каким-то оскорблением, все женщины: бесовки, суккубы, демоницы, грешницы, упыри, гарпии, óни, ламии, блондинки, брюнетки, рыжие, седые, шатенки, высокие и низкие, полные и худенькие - все они без исключения - разные и каждая из них хороша по-своему.
Есть хорошенькие крошечные барышни-канарейки, которые любят ненавязчиво щебетать и лопотать тебе в ухо всякие приятные глупости в любое время суток и при любых обстоятельствах, будь то столик в ресторане или смятая за ночь постель. Есть им противоположности, которая выше тебя на две головы и ростом, и характером, который нежен как асфальт при прыжке с пятого этажа рогами вниз, а одного пронзительного взгляда из-под ресниц будет достаточно, чтобы тебе самому захотелось выпрямиться во фрунт и добровольно начать расстёгивать свою рубашку с исполнительностью элитного гвардейца его величества.
Есть мягкие и кроткие мадемуазели, которые всегда согласны на преисподнюю в шалаше, если только твой шалаш высотой в два этажа, с бассейном, гаражом на две машины, ремонтом по последнему слову, в шкафах есть меха и норки, а в баре всегда полно полусладкого шампанского, которое стоит каких-нибудь жалких пару тысяч вечнозелёных адских долларов за одну штучку. На это шампанское похожа иная разновидность дамочек - взрывная и задорная, обязательно с небрежной короткой стрижкой, очаровательным курносым носиком или щербатой улыбочкой. Такая барышня умудряется совмещать в себе черты не только любимой женщины, но и лучшего друга, которому не в тягость заплатить как за себя саму, так и несложно первой ввязаться в драку и влепить крепчайший апперкот любому, кто косо на тебя посмотрит.
Есть барышни, склонные к вечной простуде, бледные, с восковыми личиками, чей томный голос звучит не громче листопада, но каждое сказанное слово навсегда застывает отпечатком где-то на дне твоего сердца. Они не жалуются на головную боль, презрительно относясь к этому оружию из женского арсенала, но умудряются раз за разом переживать несколько своих мужей из числа крупных бандитов или миллионеров и встречать старость в уютных апартаментах, занимаясь чтением древних книг в оригинале и общаясь с немногочисленной прислугой слегка рассеянным и усталым тоном с достоинством престарелой герцогини.
Стелла не подпадала ни под одну из известных мне категорий. Какая же она на самом деле? Все наши разговоры с ней были искренними или это только очередная дворянская маска? Действительно ли в её кабинете был мягкий, согревающий свет, или я оставлю в этом пламени свои крылья? Эта женщина могла встать на ноги после любого удара, который ей прилетит от жизни. Стелла была кем-то, на кого я бы мог положиться, кто бы мог меня прикрыть и кому бы я прикрыл спину в ответ без лишних слов и неуместных вопросов.
Эбрих замолчал, когда я обогнул его, прошёл за стойку, двумя движениями наполнил чистое вафельное полотенце прозрачными кубиками льда и кинул узелок в протянутые руки, а сам выхватил столь нужный мне саквояж со всевозможными ампулами и пузырьками, наполненные перетёртыми разноцветными порошками трав, кореньев и сухостоев и десятком склянок с этикетками, подписанными тонкими длинными буквами, больше похожими на порезы от скальпеля.
Я не мог перестать думать о том, как мог бы отплатить Стелле за ее доброту, терпение и сострадание. Я хотел показать принцессе, как сильно я ценю всё, что она для меня сделала, и хотел сделать что-то особенное, чтобы выразить свою благодарность. Я не мог не испытывать к ней глубокой заботы и хотел сделать все, что в моих силах, чтобы помочь ей.
- Веди меня к ней, - коротко и резко приказал я, щёлкнув застёжками саквояжа. Бармен должен уметь всё и ещё чуть-чуть больше, чем просто всё - остаётся лишь надеяться, что мои старые навыки не заржавели.
- Patera-Venae-Sanguis-Energia-Status-Dicit! Да почему не получается! Я ведь всё сказала правильно и в правильной последовательности! Ну почему я бесполезная! - от мощнейшей энергетической волны женского крика, неожиданно распахнувшиеся двери в кабинет Стеллы едва не сбили нас с Эбрихом с копыт и не отшвырнули в самое начало коридора. Крик сменился громкими, судорожными рыданиями, которые могли принадлежать только молодой и неуверенной в себе наследнице княжеской крови. - Я ничего не могу сделать как следует!
- Да сама ты протухла, все мозги в косу ушли! - гремела Домино, бранясь с кем-то из горничных, и, судя по витиеватости выражения, это была Белрана. - Вот тебе звезда нечестивая, что мясо было свежее! Просто нельзя хозяйке мяса есть, но она же не слушает!
- Лурам, хвала Тьме, ты пришёл! - появившаяся словно из-под земли Перулла взяла меня за плечо и обвела комнату Стеллы свободной рукой. - Тут такое...
"Такое" было метким словом, особенно после того как я чуть не потерял остатки рассудка при виде этой ужасной совы. Все мои чувства были обострены до предела, я ощущал привкус пыли и лекарств на своём языке. Тяжёлое дыхание Стеллы, под белыми перьями овала её лица виднеется неестественно-зелёная, почти что фисташковая кожа; сама принцесса сидела подобно Клеопатре, даже в бессознательном состоянии не теряя ни стройности осанки, ни грациозности лежащих на подушках тонких рук с поджатыми коготками.
Зеленее оттенка её кожи была лишь чешуя доктора. Скриип сбросил свой сюртук и завернул все рукава своей рубашки. В нижней паре лап он всё ещё держал глубокий таз с какой-то едкой жижей, похожей на рвоту: видимо, не я один сегодня заглянул внутрь самого себя.
Октавия сидела, прижавшись спиной к противоположной стене, и мучительно сотрясалась всем телом от молчаливого плача. Лицо наследница уткнула в колени и закрыла голову предплечьями, пока сидевшая рядом Заглитта гладила княжну по руке и говорила ей что-то успокаивающее. По крайней мере, пыталась сказать: Белрана, Домино и Вигория громко выясняли отношения над перевернувшимся тазом с мокрыми тряпками, задыхаясь и крича друг на друга, пока бедный Мурев не знал, что и делать - разнимать горничных или идти на помощь доктору.
С этим всем надо было что-то делать. Для начала - привлечь к себе внимание, даже если оно будет негативным.
- Так! - рявкнул я и громко хлопнул в ладоши, на время прижав саквояж под мышку. - Я думал, что имею дело с горничными её высочества, а не со сварой базарных баб! Или, если вам так хочется перегрызть друг другу глотки на потеху этому старому вурдалаку, то делайте это за порогом поместья, чтоб вас всех святая дева Мария Магдалена да через колено!
От такого ругательства замолчали вообще все: и спорщицы, и Скриип с Заглиттой, да и Мурев с Перуллой - все они разом уставились на меня с таким выражением лица, словно даже и не подозревали о том, что я умею злиться и ругаться в принципе. Да, я определённо полон сюрпризов, особенно неприятных - внимание к себе привлёк, кнут выписал, теперь нужно выдать пряник с уже заранее оговоренными словами, которые хотят услышать.
- Да, вы все устали и волнуетесь за леди Стеллу, это очень похвально, что она для вас значит немного больше, чем простой босс, только не надо паниковать, - я намеренно небрежным шагом подошёл к лежащей на кровати Стелле. Лишь тяжёлое, свистящее дыхание и тихие стоны сквозь сон показывали, что принцесса цепляется за жизнь всеми конечностями и клювом. - Что с ней, доктор?
- Пищевое отравление, наелась сырого мяса, elle ne m'écoute jamais , - тяжело выдохнул Скриип, отставив в сторону тазик и с заметным усилием разогнув спину. - Рвота, температура, добавьте к этому хроническую усталость и низкую Волю, так что результат не самый благоприятный. Ещё и как назло закончились инъекции "Volonta"... Ах да, вам это вряд ли что-то скажет, вы же не доктор и не владеете магией.
- Отчего же, может быть, что-нибудь да скажет, - хмыкнул я, скидывая на край кровати пиджак и подворачивая рукава рубашки подобно доктору. -
Воля есмь проявление духовной энергии, посредством которой любое разумное живое существо изменяет мир по своему усмотрению. У высших демонов – это предрасположенность к магии, умение искажать пространство под свои желания так, как ему угодно. Обычно демоны черпают силу из потоков эмоций, Волю можно отдать только добровольно посредством жертвы - живой или неживой, будь то благовония, драгоценные камни или благородные металлы. У бесов же сила Воли являет собой невероятную живучесть, но свою силу они черпают из коллективизма. Если один бес идёт с осознанной целью, то к концу улицы за ним пойдёт толпа точно таких же, как он сам.
- Impressionnant! - Скриип не смог удержаться от похвалы. - Mon ami, не поделитесь ли своей библиотечной карточкой? Вы точно бармен? Это же дословная цитата из "De Voluntate Et Causa"! Такое едва ли могло заинтересовать простого беса!
- Вы же сами говорили, что я исключительный, - я ответил дежурной колкостью, осматривая когти и веки беспробудно спящей Стеллы, и заставляя себя вспомнить кое-что из своих прочих талантов. - Командовать здесь буду я.
- Laissez-moi! - возмущённо вскинулся доктор, но одной моей резко вскинутой руки, призывающей к молчанию, почему-то оказалось достаточно. В этот момент я бы мог заткнуть и самого Всевышнего, будь у меня такая возможность. - Что вы задумали делать с моей пациенткой?
- Она такая же ваша, как и моя. И клиентка, и пациентка, и хозяйка. Одно другому не мешает... Так, барышни мои любезные!
- Да? - одновременно спросили пять бесовских голосов.
"Отлично, мне есть с кем работать."
- Мне нужна нитка, любой цвет и материал, но прямо здесь и сейчас! - и сразу же добавил, чтобы не давать время на раздумья: - Без вопросов, ясно? Без вопросов!
- Вот, держи! - Вигория послушно вложила в мою протянутую руку катушку белых ниток. - Никогда с ними не расстаюсь, как знала! Осторожно, на иголку не напорись!
- Отлично, спасибо, милая, - кивнул я, сделав два оборота от пятерни до локтя, перекусил нитку зубами и вернул остаток прачке. - Это раз... Заглитта!
- Да? - бесовка кошкой прошмыгнула ко мне.
- Сейчас ты и Домино пойдёте на кухню и заварите целый чайник крепкого сладкого чая, обязательно чёрного. Ром или коньяк, сахар и лимон - на ваше усмотрение, но чем скорее, слаще и крепче во всех смыслах, тем лучше. Это два.
- Ишь ты, раскомандовался, чучело рогатое, - громко проворчала Домино, но бурчание ушло куда-то далеко за дверь, а значит меня послушались.
- Белрана, Вигория, - продолжал я, наматывая шёлковую нить себе на левую ладонь, оставляя небольшой промежуток для будущего разреза. Скриип даже не стал возражать, а лишь с любопытством смотрел на мои дальнейшие действия. - Отведите наследницу в её комнату, приведите в порядок и уложите спать. Будет просить еды или питья - исполнить, но ей обязательно нужно поспать после такой трудной работы и нервного истощения. Это три.
- Но я ничего не сделала, - всхлипнула Октавия, вытирая рукавом свои мокрые глаза и громко шмыгнув клювом. - У меня ничего не получилось.
- Напротив, - закончив с намоткой, я одним движением выхватил из кармана пиджака подарок от Саргона, подошёл к принцессе и взял её руку в свои. - Вы сделали очень многое, ваше высочество, а остальное мы берём на себя. А вам нужно поспать, обо всём остальном мы сможем поговорить утром за бокалом кофейного коктейля. Обещаю вас приятно удивить чем-нибудь новеньким.
Нащупав украшение с привязанной к нему запиской, Октавия на секунду опешила, округлила заплаканные глаза и уже захотела рассмотреть подарок прямо здесь, но вовремя спохватилась и быстро просунула руку в карман своей кофты. Быстро всё сообразила, не показала волнения и сделала вид, что покорно поручает себя заботам горничных, которые сейчас будут примирены общим делом и будут вспоминать эту ссору из-за перевёрнутого таза с нелепым смехом.
- А зачем Стелла вообще ела сырое мясо? - спросил я доктора, возвращаясь к изголовью кровати.
Мои руки противно тряслись от волнения - так себя подчинённые не ведут. Мне действительно не наплевать на Стеллу.
- Завтра... вернее сказать, уже сегодня, будет званый ужин, на котором леди Стелла снова станет показывать себя безжалостной и хищной особой, проявляя эту черту характера даже в рационе, несмотря на то, что мясо животных у неё просто не усваивается, - Скриип развёл руками и щёлкнул своими часами. - Это уже четвёртый раз, когда она травится, а с каждым разом всё хуже и хуже, сейчас она в горячке без сознания, я дал ей жаропонижающее. Видимо, получить сухой кивок фальшивого одобрения от господина Мальфаса для неё куда важнее, чем проваляться неделю кряду в обнимку с ведром.
- Где её муж? Почему он не поможет ей? Он достаточно силён и бодр, в нём Воли хватит на пятерых демонов.
- Он... - глаза доктора забегали. - Отбыл в город по важным делам, будет только завтра утром или в обед, а телефон не отвечает. Но принц Столас заблаговременно предупреждал о своём отсутствии, поэтому...
- Ладно, неважно, - вздохнул я, пропуская конец нити между пальцами. Вот уж не думал, что мои бессонные ночи и изучение всевозможных видов исправления прошлого когда-нибудь окажутся для меня полезнее, чем умение зажигать сигарету с кончика пальца при должной концентрации. - Эбрих, встань слева от меня и держи таз, принцессу может снова стошнить. Мурев, держи голову Стеллы ровно и подай что-нибудь острое, мне нужно будет пустить себе кровь.
- Лурам, что ты собираешься делать? - спросил Мурев, мелко дрожа от волнения, но послушно выполнив первое поручение. Ничего острого у парня под рукой не было, так что я понимающе кивнул в ответ на виноватый взгляд парнишки. - Зачем тебе нитка? И для чего кровь?
- По всей видимости, наш дорогой бармен решил поделиться с леди Стеллой своей Волей, - нервно хохотнул Скриип, вставая со стула. - Ну, что же, извольте почудачить, хоть я не думаю, что у вас получится: у бесов практически нулевая предрасположенность к магии, так что вы зря себе руку исполосуете, и на завтра мы останемся и без бармена, и без принцессы. А даже если у вас и получится провести Волю, то у вас не хватит сил: с таким же успехом муравей может сдвинуть с места слона!
- Спасибо за веру в мои силы, доктор. Очень рад, что вы ещё чего-то от меня ждёте.
- Ладно-ладно, будь по вашему, - грешник лишь отмахнулся. - Если у вас получится, то обещаю..., - доктор задумался на секунду и неуместно хохотнул. - Je vais monter sur la table et faire un tour sur tout le domaine comme un perdant aux cartes Cadet! Мурев - как только он упадёт в обморок, то переверни нашего упрямца на спину и положи подушку ему под копыта. Я скоро вернусь, надо сварить лекарство на Лурама и Стеллу, так что даю вам десять минут на ваши детские забавы.
Мурев во все глаза смотрел на то, как Лурам, всё с тем же каменным лицом и безразличием к докторским остротам, рассёк обмотанную нитью свою собственную ладонь при помощи когтя с руки Стеллы - кровь потекла медленно и неторопливо, планомерно окрашивая нитку в красный. Бесёнок ахнул, но не ослабил хватки, когда Лурам опустил конец окровавленной нити в клюв принцессе, осторожно отжал её судорожно стиснутые челюсти свободной правой рукой и принялся быстро притопывать правым копытом на месте, словно создавая ритм или качая прялку, нить от которой сейчас связывала троих: Судьбу, Лурама и Стеллу.
Голос Лурама изменился, став рокочущим и при этом глухим, словно шёл не из горла, а из самой души, а льющийся речитатив из бессвязных слов нёс в себе какой-то смысл, который могли понять лишь немногие. Так пел не бармен в костюме с иголочки, а лишившийся рассудка сектант - полуобнажённый, с вырезанными на теле рунами, с диким животным взглядом или с окровавленной тряпкой через глазницы, которые фанатик добровольно проколол раскалённым шилом, с измазанным сажей или грязью лицом и волосами, с самостоятельно отрезанными пальцами на руках в знак перехода на следующую ступень неизвестного культа, отказавшийся от счастья, от радости, от самого себя ради постижения запретного откровения... или чего-то иного.
Поднимаем из болота
Твой истлевший мёртвый остов
Через Свет во Тьму шагаем,
Дабы заново подняться!
Мурев не знал, было ли это только волнение, усталость за день, новизна впечатлений или Лурам действительно знал гораздо больше, чем можно было себе представить, и при этом действия бармена не ощущались шарлатанством. От Лурама начал валить жар, как от печей на кухне Домино в самый разгар приготовления пищи, а странно мерцающая желтоватыми всполохами кровь потекла вниз по нитке прямо в клюв принцессы тонкой винтовой струйкой.
Ромом мы промоем кости,
А глаза зажжём сигарой
Исторгая песнопенья,
Зададим сердечный ритм!
И всё же, что-то было определённо не так, это бесёнок уже понял. Нет, Лурам делал всё правильно, он отдавал свою кровь, силу и Волю добровольно, без колебаний и сожалений, делясь последним, что имел сам, но бармену не хватало собственных сил - с таким же успехом можно было бы пытаться зарядить автомобильный аккумулятор многотонного грузовика с одного засохшего лимона. Зрачки Лурама закатились под верхние веки, на лбу и щеках выступил холодный пот, ритм песнопения был неровным и сиплым, но выражение лица оставалось неизменно сосредоточенным - Лурам не сдавался до последнего. Если бы ему как-то можно было бы помочь!
"Стелла, пожалуйста, проснись. Я не могу потерять и тебя."
***
- Оставь нашу дочь в покое, больной ублюдок! - Стелла вцепилась себе в голову когтями, когда голос её матери захлебнулся под глухим звуком удара. Стелле снова четыре года, они с мамой остались одни, в заточении в этом ужасном поместье, без дяди Набби. Им никто не поможет.
Маленькая Стелла больше всего боялась двух вещей - темноты и жуков, и этот страх держался вплоть до её замужества, когда фобии и комплексы были замурованы под грузом безразличия к себе самой с подписью "Надо". Сейчас же темнота была для неё единственным спасением, когда пьяный отец пытался её изнасиловать.
- Она - моя собственность! - хрипел Мустук.
- А с чего ты решил, что она вообще твоя? - в измученном, измождённом голосе матери проскальзывают издевательские нотки. Юлианна знает, что последует после, но она готова закрыть дочь собой. - Ты же жалкий уродец, которому нужно ударить кого-то слабее и беспомощнее, чтобы почувствовать себя мужчиной!
- Ах ты мерзкая тварь! - бешеный рёв отца срывается на истеричный, крикливый визг ошпаренного пса. Но даже звуки десятков страшных ударов не способны заглушить насмешливый хохот насмешек. - Я сотру эту ухмылку с твоего лица!
- Рогоносец! Ничтожество! - истеричный и вымученный смех матери сливается в одну жуткую какофонию с пыхтением и отрыжкой отца. - Жалкий импотент!
Кошмар о родительском доме сменяется настоящим днём - страх изменяет свою форму, становясь тупой болью. Стелла считала себя строгой наставницей, чьё желание защитить будущее своей дочери затмевало потребности просто проводить время с Октавией, веселиться и дурачиться, и быть просто матерью, а не только учителем. Она была так сосредоточена на том, чтобы сделать из неё идеальную дворянскую женщину, что позабыла позволить маленькой Вие побыть ребёнком, со всеми сопутствующими радостями, огорчениями и самостоятельным изучением мира.
- Стелла, почему у тебя никогда не было времени для своей единственной дочери! - лицо Октавии было искажено гневом и обидой, а Стелла, трясясь от ужаса, не могла оторвать взгляда от огромных глаз. Её дочь даже не желала признать её родной матерью, обращаясь к ней, как к посторонней. - Почему тебя сейчас нет со мной рядом, когда я совсем одна! Ты меня бросила! Бросила одну! Стелла! Я проклинаю тебя! Проклинаю! Проклинаю!!!
Стелла, захлебываясь кашлем и слезами, покачнулась и рухнула на спину, отползая назад и закрывая голову руками. Всё тело её дочери - голова, руки, хвост, глаза, одежда - всё разом покрылось блестящей и маслянистой чёрной жижей и опало наземь, рассыпавшись ворохом чёрных насекомых. Пауки, сколопендры, тараканы, цикады, клопы, гусеницы и фрины закружились в едином огромном водовороте, становясь с каждым оборотом всё крупнее и крупнее, а топот тысячи лапок заполнял собой всё пространство. Этот омерзительный смерч приобретал форму чего-то ещё более пугающего, чем просто свора насекомых - маленькое пузатое тело с отвисшим брюхом, воротник-жабо из истлевших перьев у основания длинной и тощей шеи, рифленый язык, похожий на кусок печёнки, неустанно облизывающий сухие, потрескавшиеся края загнутого клюва.
Искаженные немой злобой и похотью пустые глазницы птичьего черепа, принадлежащего демоническому стервятнику, смотрели прямо в душу Стеллы сквозь колтуны немытых чёрных перьев, по которым мелкой дрожью бегали вши, придавая оперению сходство с клубком змей, а тяжёлое, со свистом и стонами, атактическое дыхание монстра, похожее на предсмертный хрип висельника, обдавало принцессу тлетворным ароматом тысячелетней могилы.
- Стееееееееееееллаааааааааааааа, - принцесса задрожала от страха и отвращения, когда порождение её ночных кошмаров вплотную приблизило свою морду к её лицу. Стелла с омерзением осознала, что роль губ, языка и прочих органов для речи исполняли все те же насекомые. - Я буду пироваааааааааааааааать твоим страаааааааахооооом, отчаааааааааяньем, ууууужааааааасооооооом.
Тонкие и длинные как жерди руки, увенчанные десятком таких же тощих пальцев, безжалостно сцапали Стеллу за плечи - когти неестественно извивались и корчились, ощупывая женскую кожу под перьями точно так же, как они это пытались сделать это почти тридцать лет назад. Ей никто не поможет. Её никто не спасёт. Нет больше мамы. Нет больше дяди Набби. Она сама оттолкнула от себя Столаса и Октавию. Пути к спасению нет. Только поддаться, зажмурить глаза и раствориться в этом омуте копошащихся и стучащих челюстями насекомых: впустить сколопендр в свои вены, тараканов - в лёгкие, а всех прочих - в уши, глазницы и клюв, позволить им пожрать себя изнутри и поставить точку во всём этом.
Какой смысл сопротивляться дальше? Чтобы прожить ещё один день, прикрываясь напускной холодностью и выдержкой, попутно ощущая себя крошечной, брошенной всеми, беспомощной, бессильной и бесконечно одинокой птицей в небе? Чтобы ежедневно взваливать на себя всё новые и новые обязанности, не доверяя свои проблемы никому, но при этом всякий раз страшась того, что ещё одно пёрышко, и хребет переломится надвое, без возможности восстановления? Чтобы каждое утро просыпаться разбитой и уставшей, и первой мыслью будет страх о собственной беззащитности и недоверии к страшному окружающему миру, который только и ждёт, чтобы устроить тебе очередную подлость и даже самую ничтожную незадачу превратить в чудовищную катастрофу?
- Врееееееееееемяяяяяяяяяяяяя умееееееееереееееееееееееееть, - просипело существо.
В беспомощной попытке хотя бы как-то облегчить собственную участь, Стелла подняла глаза кверху и опешила: через кромешную тьму к ним летела алая комета. Словно мифический феникс, словно огненная огромная саламандра, словно пляшущая красная шаровая молния, щёлкающий от собственной мощности энергетический поток сложился в красный кулак и безжалостно ударил чудовище прямо в его бегающую сотней лапок ухмылку.
- Глаааааааааааааааазззззззааааааааааааааааааааа! - монстр выпустил Стеллу, отпрянул, взвыл, завертелся на месте волчком. Его полурасплавившийся череп болезненно кривился и корёжился, но одного удара было мало, и тварь снова начала угрожающе наступать, нависая над Стеллой неожиданным бесформенным спасителем. - Мооооооииииииииии глааааааааааазззззззааааааааааааааааа! Смееееееееееееееееррть!
Красная сфера рассыпалась множеством осколков, из которых, как из брошенных семян, вырастал строй её гвардейцев, её защитников - и все, как один, бесы.
"Почему они?" мучительно думала Стелла, глядя на этот единственный бастион между ней и её палачом. Ведь ей ещё в пансионате, на самом первом уроке вбили в голову, что никогда и не при каких обстоятельствах нельзя доверять этим лживым, безжалостным, мерзким, гнусным существам, именуемых бесами. Что в их чернейших сердцах живёт лишь зависть, жадность и тщеславие, что к ним нельзя поворачиваться спиной, даже если они не бросятся на тебя в сотню раз, то обязательно перегрызут тебе глотку в сто первый. А её слова о подвиге дяди Набби, который рискнул всем и вся, чтобы спасти её, были подняты на смех, а саму будущую принцессу не кормили остаток дня в наказание за глупость и непослушание.
После того, как Стелла вышла замуж, ей было непросто привыкнуть к тому, что все его слуги и слуги его друзей были бесами. Да, она по-прежнему относилась к ним с предубеждением и излишней холодностью, в лучшем случае - как к полезному инструменту или работящему тягловому животному, но почему-то бесы нисколько не обижались, оставаясь преданными, спокойными и сплочёнными работниками или даже небольшой семьей.
В свою защиту Стелла могла лишь сказать, что никогда не била слуг и не наказывала их физически, потому что на своей шкуре знала, каково ощущать бессилие перед наказанием от кого-то, кто сильнее тебя.
А теперь, когда появился Лурам, Стелла не могла поверить, что чувства между ними станут по-дружески тёплыми в такие сроки. Бармен оказался вежливым, добрым, несколько холодным и циничным, но при этом терпеливым и понимающим, совершенно непохожим на тех, кто убил её семью и так похожий на её защитника, чьё лицо она, к своему стыду, так и не запомнила, как не смогла вспомнить и имя.
Лишь общаясь с Лурамом, она узнала больше не только о нём, но и о самом себе. Она даже стала меньше ненавидеть саму себя. Только сейчас Стелла поняла, что все сказанные о бесах слова оказались полнейшей чепухой. Это были такие же живые существа, с мыслями, разумом, со своими достоинствами и недостатками, волей душевной, волей волшебной и волей к жизни - и сейчас Стелла не хочет упускать свой шанс доказать миру, что она поняла свою ошибку.
Она хочет жить.
- Пожалуйста, Лурам, - прошептала принцесса. - Помоги мне.
***
Вернувшаяся от наследницы Белрана первой сообразила, что нужно было делать. Пока остальные слуги стояли и просто наблюдали за ежесекундно слабеющим Лурамом, бесовка подвинула Вигорию в сторону, откинула толстую косу через плечо, подпрыгнула к оседающему набок бармену, вцепилась обеими руками ему в плечи и утробно загудела, как труба, сосредоточившись на мысли о том, чтобы Лурам работал и дальше.
Когда Белрана в двенадцать лет случайно поскользнулась и, пролетев лестничный пролёт, хорошенько приложилась черепом об мраморную колонну, её родители позабыли о личных разногласиях и даже про назревающий развод. Операция прошла успешно, кости срослись заново, саму Белрану больше печалила лишь утрата своей роскошной косы - вплоть до того момента, когда бесовочка неудачно смахнула стакан горячего больничного чая себе на колени и попыталась закричать от внезапной боли, но изо рта не вышло даже сиплого хрипа. Доктора только разводили руками - дескать, не можем понять причину, потому что утрата речи при таких травмах наступает только вместе с полной потерей умственных способностей, а дочь-то ваша вовсе не идиотка!
Помог отец - вспомнил о своей родне, с которой уже давно не общался, переломил через колено собственную ненужную гордыню, сам позвонил родной маме, сам долго извинялся, сам умолял, едва ли не стоя на коленях. Бабушка Белраны согласилась помочь, причём совершенно задаром - мать даже не вспомнила о собственных грубых словах в адрес свекрови, потому что сейчас она могла поверить в любое чудо.
На круге Гнева, на границе к опасным болотам, родителей и саму Белрану встретила странная четвёрка бесов, одетых кто во что горазд. Кто-то был в грязном, но дорогом фраке, а другой - в каких-то лохмотьях из дублёных шкур и неуместным цилиндром на рогатой голове, но всех их объединяло одно - мудрые, проницательные глаза и незнакомые символы: вышитые, нарисованные углём или отмеченные старыми шрамами прямо по живой коже.
- Ступайте за нами, - нараспев проговорила молодая бесовка в изъеденной молью чёрной пушистой шубе и указала пальцем на крупную лодку, важно качающуюся на мутной болотной воде. - Нам предстоит путешествие к мадам Тарене.
Родители с дочерью, как зачарованные, сели на свободную скамью, пока остальные участники процессии работали вёслами, скользя по тинистой глади и минуя опрокинутые огромные деревья, среди которых время от времени мелькали чешуйчатые спины огромных аллигаторов, самый мелкий из которых ничуть не уступал по размерам той самой злополучной колонне.
От мерного хода лодки, от далёких звуков колдовских завываний и от запаха свежей полыни у Белраны отяжелела голова. Больше всего бесовочке хотелось закрыть глаза и крепко заснуть, да и сами родители громко зевали и держались из последних сил.
- Ещё не время, юная леди, - голос обладателя замызганного фрака прозвучал над самым ухом. - Вам потерпеть уже последние пару минут.
Когда лодка ударилась об берег, сопровождающие их местные жители помогли родителям и Белране выбраться, потом затащили лодку на берег и прикрыли её обшитыми листвой длинными брезентовыми накидками. Пока все они шли к поселению, Белрана вертела головой по сторонам, рассматривая приземистые хибары, хижины и кибитки без колёс, крыши домов были покрыты тяжёлой кровлей из какого-то обмазанного болотной глиной чёрного дерева, а вместо дверей висели пушистые шкуры. Объединяло все эти жилища одно - множество украшений из косточек, камушков и перьев, а в некоторых случаях в ход шли и черепа: крокодильи, лошадиные, птичьи, а иногда и бесовские. Отблески огромного костра, разведённого прямо посреди поселения, жуткими бликами играли в углах домов и кронах деревьев.
- Вот ты какая, внучка, - низким, грудным голосом зычно пророкотала дородная и массивная, но в то же время проворная бесовка в пышном платье со множеством складок и карманов и громадном чепце на голове, украшенном вышивкой с теми же странными символами, которые Белрана уже видела у сопровождающих. В толстых губах незнакомки колыхалась огромная самокрутка толщиной в запястье самой девочки. - Ага, всё, вижу-вижу. Ну, это поправимо.
- Мадам Тарена... я имею в виду, мама, - тихим, извиняющимся голосом спросил отец. - Ты сможешь вылечить её?
- Если только останешься погостить у своей старушки, - расхохоталась Тарена, проводя распахнутой пятернёй над лицом бесовочки. Белрана, как загипнотизированная, смотрела на ладонь, вдоль которой когда-то давно был вырезан широко распахнутый глаз. Бабушка протянула руку куда-то в темноту и сунула прямо к носу бесовки захватанный стеклянный бокал с голубоватой мутной жидкостью. - Выпей-ка это, милая. Это лекарство. Давай, одним духом!
Белрана в свои двенадцать лет ещё не знала, что такое абсент, но, вдохнув полной грудью крепкий запах спирта и множества трав, подсознательно понимала, что ей это не выпить при всём желании. Тарена, почувствовав душевные колебания внучки, неожиданно вцепилась сухими, крепкими пальцами ей в щёки, одним движением опрокинула в неё содержимое бокала и хлопнула ладонью девочку прямо в лоб.
- Мамочка! - таким было первое слово Белраны, которое она сказала впервые за три месяца. Бесовка, от неожиданности сочетания резкого шлепка между рогами и обжигающих спиртовых паров, бессильно рухнула прямо на болотистую почву, голова сделалась тяжёлой, как пушечное ядро. Её тотчас же подняли чьи-то руки, завернули в колючее, но тёплое одеяло и повели ближе к костру, вручили миску горячей и пряной похлёбки, но Белрана отвлеклась от еды на новое зрелище.
- Ну, с тобой-то просто, это и врачи могли вылечить, не будь они такими шарлатанами, - шумно ревела мадам Тарена, размахивая руками. - А вот с тем солдатиком придётся повозиться. Тащите десятилетний абсент, ром на остром перце, чёрного петуха и козу! Сверните мне новую сигару! Нам предстоит много работы!
Бесовка, как заколдованная, неотрывно смотрела на нового участника этого странного, но действенного лечения. Она не видела лица этого беса, не могла даже сказать его точного возраста, был ли он стар или молод, красив или уродлив - лишь увидела множество длинных, поперечных шрамов на спине, уже успевших побелеть от времени. Бес не произнёс ни звука, когда на нём расстригли брюки и, совершенно обнажённого, поставили на колени перед костром.
- Ты умирал тысячу раз, предстоит умереть и в тысячу первый, но ты не умрёшь, Солдат, - громко пела бабка, обильно втирая в тело беса жирную, тяжело пахнущую мазь из острого рома, сигарного пепла и животной крови; остальные участники процессии встали полукругом, положили друг другу руки на плечи и утробно гудели, словно высоковольтный провод.
- Я даю тебе щит, он же будет твоим проклятьем и крестом. Тебя не возьмёт пуля, не зарежет нож, не удавит петля, но и сам над собой ты не будешь иметь власти. И щит этот будет сломан лишь когда исполнит своё предназначение.
***
- Ну же, помогайте мне! - Белрана прервалась лишь на секунду, чтобы снова набрать воздуха и позвать на выручку. Вигория не стала спрашивать дальше, а лишь встала за спину подруге и повторила её действия: положила руки, закрыла глаза, сосредоточилась и загудела, а вслед за прачкой встала и Перулла. Только мужская половина осталась на своих местах - голос Лурама выровнялся, стал звучать ещё громче и раскатистее, зрачки вернулись туда, где и должны были быть.
Окрестим в крови барменской,
Наречём Мадонной Чёрной,
Клеть златую мы расплавим,
С ног твоих собьём оковы!
Веки Стеллы затрепетали и открылись. Я посмотрел ей в глаза и устало улыбнулся - комната опасно качнулась, но уже набирающая силу рука принцессы успела подхватить меня за поясницу. Вид у Стеллы был не жалкий, даже с высокой температурой она держалась достойно, но несколько слоёв стойкости и выдержки всё-таки слетело. Это был тот самый приятный мужскому глазу вид нервного женского озноба, когда кожа покрывается мелкой рябью - теперь принцесса казалась ещё более усталой, более хрупкой и ещё красивее, чем прежде.
- Лурам, - прошептала Стелла. - Помоги привстать, руки не слушаются.
Я взял её под мышки и помог принцессе приподнять голову. Стелла, со всей своей дворянской статью, осмотрела присутствующих, даже не сморщив клюв при виде застывшего столбом Эбриха, всё ещё держащего полный тазик рвоты в руках, и остановила свой взгляд на вернувшихся Заглитте и Домино.
- Имя, - тихо сказала принцесса, осторожно кивнув в сторону самой младших из горничных.
- Моё? - осторожно переспросила бесовка, не зная, что и ожидать. - Заглитта.
- Домино, - коротко кивнула рослая повариха, обходя мокрую лужу на полу, крепко держа поднос с двумя дымящимися стаканами. Я перехватил посудину, трясущиеся руки всё ещё работали - один стакан я всунул в руку принцессе, второй незамедлительно выпил самостоятельно - ром оказался золотым, с карамелью.
- Перулла.
- Вигория.
- Белрана.
- Эбрих.
- Мурев.
Стелла несколько раз шумно вдохнула. Было видно, что она явно колебалась, пальцы рук были так сильно сцеплены между собой, что чёрные от природы когти побелили - принцессе что-то хотелось сказать, что-то очень важное и очень трудное. Наконец, глубоко и шумно выдохнув, Стелла приподнялась ещё выше, прижала правую руку к слипшемуся от пота пуху на своей груди и склонила свою голову, поклонившись всем присутствующим.
Стелла Сидиус, коронованная принцесса, власть которой была дарована свыше самим Люцифером Морнингстаром, кланялась нам, простым бесам. Я не знал, чему удивляться больше - то ли отсутствию обмороков, то ли тому, что таз всё ещё в руках Эбриха.
- Я знаю, что порой веду с вами несправедливо и, подчас, жестоко и безобразно, и что до сих пор не знаю вас по именам, нередко унижала... Но этого больше не будет, и я надеюсь, что вы меня когда-нибудь сможете меня простить, - голос принцессы дрогнул. - Я благодарю вас за вашу службу и усердие, и что только что вы так сильно меня выручили. Уже с сегодняшнего утра начинается новая страница в наших жизнях, а пока - всем отдыхать до восьми... нет, до десяти утра. Все свободны.
На лицах горничных, озарённых первыми рассветными лучами, впервые за долгое время появились широкие улыбки, даже суровая Домино по-простецки выставила свои железные зубы. Я же был слишком устал и измучен после всех случившихся за последнее время событий, чтобы поддаваться общему веселью, а потому просто по-дружески похлопал Стеллу ладонью по пальцам свободной руки. Принцесса на секунду напряглась от столь непривычного жеста, но улыбнулась в ответ, поспешно отпила из стакана и закашлялась - вкус крепкого чая с ромом пополам оказался для неё чем-то непривычным.
- Je jure sur les seins de Lilith! - зашедший Скриип едва успел перехватить выпавший от неожиданности увиденного поднос, на котором лежало два одинаковых шприца с глянцевой синей жидкостью внутри, нижней парой лап. - Надо же, у вас получилось! Всё-таки, Лурам, вы обязательно должны мне рассказать, где научились таким штукам!
- Не знаю, что вы там говорили, доктор, - хрипло произнёс я, повернувшись всем телом к грешнику. - Но можете приступать прямо сейчас. Спор вы проиграли.
Скриип, не теряя грации, достоинства и самообладания, забрал стаканы из наших рук, поставил уколы - сначала Стелле, а потом мне. И лишь затем, не обращая внимания на удивлённых слуг, доктор забрался с ногами на рабочий стол, прижал все свои четыре согнутые в локтях руки наподобие цыплячьих крыльев, набрал полную грудь воздуха и поднял голову к потолку.
Громогласного кукареканья я уже не услышал - крепкий, здоровый сон сморил меня ещё до того, как мои веки сомкнулись, а подбородок коснулся груди. Я не видел снов, но проспал спокойно следующие три с половиной часа, пока привычка не разбудила меня вновь, уже в собственной каморке, где перевёрнутый шкаф заменили на полноценную кровать.
Начинался новый рабочий день, и я был всё ещё в строю.
