Солдат и Инфанта

Бартоломью, криво скалясь от приятного ощущения лежащего у него в кармане толстого бумажного свёртка, этой бесценной добычи, шёл по коридору к своему личному рабочему кабинету. При обычных обстоятельствах, старый дворецкий бы поручил доставку писем и данных для кого-то более молодого и прыткого, но сейчас Барт изводил себя и свои суставы намеренно. Во-первых, полученная информация была слишком важной, чтобы доверять её чрезмерно любопытному Эбриху или столь внезапно взбунтовавшемуся Муреву, а во-вторых ощущения боли ожесточали и без того мерзкий характер старого беса, делая зреющие в голове мысли всё чернее и безжалостнее, и когда Бартоломью вышел на последнюю сотню шагов до своего кабинета, он был готов проклясть и Ад, и Рай, и Землю. Нет, всё-таки есть преимущества у приближённого бухгалтера её высочества принцессы Стеллы: не нужно заниматься своими прямыми скучными и низкими обязанностями дворецкого, неограниченный доступ к множеству источников засекреченной и закодированной информации, а также хороший денежный доход в виде двух тысяч неподотчётных ежемесячно. Если не тратить всё сразу, а подзадержать жалование слугам и правильно разыграть эту сумму, то можно получить все пять тысяч, притом чистого дохода. Во время поворота направо, Бартоломью поравнялся с шедшими на завтрак Заглиттой и Муревом. Завидев дворецкого, юная бесовочка испуганно прижалась к Муреву, а тот дерзко взглянул в лицо своему дядюшке, схватил Заглитту покрепче за протянутую руку и ускорил шаг, притом демонстративно отвернувшись. Бартоломью нахмурился, поджал свои мясистые губы и потёр столь невовремя занывшую скулу: он явно не ожидал, что его племянник, всё время покорно и безответно сносивший оскорбления, зуботычины и оплеухи, неожиданно ударит в ответ с такой силой. Внешне дворецкий не выказал никакого раздражения, но внутри него кипела цистерна жирнейшего дёгтя: во рту стало сухо, а в ушах надрывалась сирена. Бартоломью знал, что все слуги его ненавидят, и что эту ненависть надо незамедлительно обратить в страх. Точно такими же способами, ещё молодой будущий дворецкий выжил и пробил себе дорогу наверх в академии камергеров и шамбелян: жестокостью, хитростью, подлостью, лизоблюдством, лукавством и иными основополагающими заветами макиавеллистической философии. От воспоминаний, Бартоломью оскалился ещё шире и сверкнул стёклами новых очков. Первые мысли об обучении были холодными, скользкими, отвратительными: почему-то ещё с самого начала курсов в академии, все будущие слуги, посыльные, дворецкие и камергеры быстро нашли общий язык между собой и совершенно неприлично дружили, словно в упор не видели разницу между простым мальчиком на побегушках, который работает за два доллара в день, и будущим представительным лицом дворянского клана Гоэтии. Все, кроме самого Бартоломью, который тянулся к учителям и наставникам, желая пробиться в любимчики, потому что только так можно было стать самым выдающимся кандидатом. Некоторые идиоты из сокурсников пытались объяснить ему, что не стоит быть столь заносчивым и самовлюблённым, но подобные заявления лишь распаляли честолюбие будущего дворецкого клана Сидиус. Вскоре, начались первые насмешки и неприятные пакости, которые позже перешли в открытые издевательства. Тогда, в одну из ночей, спящего Бартоломью привязали к кровати, заткнули ему рот и страшно, безжалостно били пряжками ремней по рыхлому, дряблому телу через двойное одеяло целый час с таким усилием, словно молотили горох или хлопок. К всеобщему удивлению, тот не стал жаловаться и доносить, как все ожидали; Бартоломью только едва слышно кряхтел и почёсывал свои синяки, но в его глазах вспыхнул нехороший, страшный огонёк. Бартоломью посмеялся над своими обидчиками последним. Два месяца кряду от толстого, неповоротливого беса не последовало ни слова, ни единой жалобы, как если бы молодой Барт стал тенью или призраком, а в последний месяц до итогового экзамена его хитроумный план пришёл в действие. Кто-то из будущих дворецких лишился сразу всех своих конспектов и записей, будто их никогда и не существовало. Другие студенты неожиданно проспали подъём на важный экзамен или же их находили в собственных постелях, захлебнувшимися собственной пеной и рвотой от передозировки наркотиками. С третьими происходили несчастные случаи и всевозможные виды отравлений: пищевые, кислотные, медикаментозные, троих так и не удалось спасти, их желудки больше напоминали мелкое сито. У самого главного заводилы, который чаще всех остальных насмехался над Бартоломью или придумывал новые способы поиздеваться над напыщенным студентом, нашли детскую порнографию. Вся семья насмешника незамедлительно отвернулась от него, опасаясь за сохранность двух его младших сестёр, а сам оклеветанный, в одночасье лишившийся родни, друзей и шансов на карьеру, закончил свою жизнь красным пятном на асфальте, спрыгнув рогами вниз с часовой башни академии. Бартоломью гордился своей необыкновенной хитростью, ведь все эти инциденты сошли ему с рук: не было свидетелей, не было отпечатков, а все домыслы так и оставались бездоказательным пшиком. Учёба была завершена, последние экзамены сданы с отличием, а все преподаватели, которым молодой Барт столь усердно льстил, так вовремя доносил на нарушителей дисциплины, и так ловко угадывал с подарками, оформили ему самые лучшие характеристики и рекомендации, позволившие молодому честолюбцу занять должность дворецкого при древнем княжеском клане. При Столасе Сидиусе Двадцатом, Бартоломью жил припеваючи, организовывая встречи с земными последователями, помогая со сбором налогов и организации предприятий, которые работали с драгоценными и поделочными камнями. Деньги текли рекой, Столас всецело доверял своему предприимчивому и цепкому дворецкому, хоть и был несколько скептичен к столь завышенным пошлинам на производство столь необходимых тонких приборов для работы с материалами. Бартоломью покорно соглашался со своим хозяином, всякий раз снижая наценку, но чего Столас Двадцатый никогда не знал, так это того, что установленная пошлина втрое превышала изначальную, а разница оседала на тайных счетах дворецкого и в отдельной бухгалтерской книжке, хранящейся под замком в потайном отделении рабочего стола толстого беса. Пока что, всё шло как нельзя лучше для Бартоломью: деньги продолжали поступать вовремя, Стелла и Столас ему доверяли, у самого беса был отложена круглая сумма, которую он сколотил на всевозможных махинациях, а в маленькой книжке с тёмно-зелёной, почти что изумрудной обложкой хранилось его самое главное сокровище: зашифрованные координаты всевозможных тайников и складов с деньгами, драгоценностями, оружием и наркотиками. Это была страховка дворецкого на тот случай, если бы он перестал быть нужным своим хозяевам - настоящим хозяевам. Впрочем, пока что он был нужен всем сторонам конфликта, и пускать в ход это средство было рано, пока что рано. Бартоломью был бесом множества качеств, многие из которых можно было бы счесть негативными, но ряд из них всегда сопровождал любого уважающего себя дворецкого или просто бережливого хозяина, двумя из которых были педантичность и пунктуальность. И настало время подумать о себе: Бартоломью улыбнулся, вспомнив об оставленных на своём столе ломтях свежего хлеба с толстыми кружками жирной, вкусной колбасы-салями и целой вазочке грецких орехов, которые так приятно крушить блестящими щипцами, представляя себе, что это пальцы твоего врага. Особенно, если этим врагом будет кто-то молодой, наглый и с отвратительным в своей красоте лицом. Лурам заслужил более страшное наказание, чем простой яд или подброшенный компромат. Мстительный дворецкий на досуге перебирал в голове всевозможные методы расквитаться с дерзким барменом, но ни один из них не показался достаточно удовлетворительным. Прошаркав копытами к двери, Бартоломью с удивлением обнаружил, что кабинет оказался не заперт. Представив себе, что прямо сейчас кто-то хозяйничает в картотеках и ящиках стола, на котором он столь беспечно оставил всевозможные бумаги и пузырёк с особым настоем, который способен вызвать рвоту и лихорадку на несколько дней даже у демона Гоэтии, Бартоломью содрогнулся от ужаса. Стараясь унять дрожь в руках, дворецкий вцепился в дверную ручку и резко дёрнул дверь на себя: стоящий у стола Лурам даже не обернулся, наполняя горячим кофе кружку дворецкого, огромную и с толстыми стенками. - Извините, что без предупреждения, господин Бартоломью. Дверь была открыта. Бартоломью недобро покосился на незваного визитёра, вспомнилась выкупленная Заглитта и утреннее обсуждение качества его мяса. Дворецкий с трудом и неохотой развеял приятные миражи фантазий о привязанном к стулу беспомощном Лураме, всевозможных клещах, бритвах, ножницах, иглах и ножах и страданиях, которые он причинит этому жалкому червю, прежде чем заглянуть ему в глаза. Или в пустые глазницы, опустошённые кривым длинным лезвием хрящевого скальпеля. - Мы можем поговорить? - Лурам налил кружку до позолоченного ободка, отставил пустой стеклянный кофейник в сторону и сел на край стола. Достаточно дерзкий поступок, но сейчас дворецкого больше беспокоили оставленные на столе бумаги, синий флакон со снадобьем и свёрток с компроматом за пазухой, ставший в одночасье таким большим и неудобным. - Мы могли это сделать и в саду, - резко бросил бес. Лурам молча посмотрел, как дворецкий решительно прошёл к себе за стол, сгрёб лежащие на столе документы в ящик, туда же убрал пузырёк и принесённый драгоценный свиток и энергичным движением захлопнул дверцы. - Ну?! Лурам закинул копыто на копыто, поставил локоть на колено и кулаком подпёр свой выбритый подбородок, глядя на Бартоломью с какой-то странной, пристальной смесью отвращения и равнодушия. Дворецкий нервно отвел взгляд, потеребил нитку, так не вовремя вылезшую из края рукава своего сюртука, которому не было ещё и месяца, и только сейчас заметил стеклянную бутылку с чем-то прозрачным. Бартоломью собрался с духом, и встретился глазами с барменом - тот лишь молча кивнул сначала самому дворецкому, а потом мотнул головой в сторону бутылки. - Граппа, притом вполне приличная. Сорок градусов, тонкий привкус виноградного сырья. - Спасибо, - Бартоломью наконец-то вернул себе и голос, и чувство превосходства. Взяв бутылку в обе ладони, дворецкий пробежался глазами по этикетке, оформленной в виде крупной грозди спелого фиолетового винограда, с блестящими сочными ягодами. - Это взятка мне? - Инвестиция, - возразил Лурам. - Столас хочет, чтобы мы с вами были друзьями. Вы верите в это? Я - нет, особенно с учётом того, что было между нами за эти дни, и что вы на меня уже "накатали" с десяток жалоб. - Ни капли не верю, - рыкнул дворецкий. - И я решительно не понимаю, о каких жалобах идёт речь. Есть своевременные меры пресечения и взыскания, все так делают. - Хорошо, - покорно согласился бармен. - Но и лишние проблемы никому из нас не нужны. Кроме того, мы заняты одной и той же работой, так что предлагаю нам стать коллегами. Такой вариант вас устроит, господин Бартоломью? - Не считай меня себе ровней, - процедил Бартоломью, отставив на угол стола граппу. - Я не знаю, что ты наплёл Стелле, раз она оставляет мои меры без внимания, но я буду продолжать делать тебе замечания и взыскания! Лурам лишь рассмеялся: - Если вам есть что сказать, то говорите прямо и в лицо. Я не обидчивый, в отличии от некоторых. Бартоломью дёрнулся, вскочил с кресла, сел в него обратно, вытер огромным пуховым платком вспотевшую лысину и нервно забарабанил пальцами по столешнице. Но даже этот маленький жест был продуман: и успокоиться, и получить отсрочку в разговоре, и показать Лураму, что якобы старые нервы уже не те, и что молодой может идти дальше и совершить ошибку. Был ряд методов, чтобы заполучить кого-то к себе в карман. Кому-то нужна была лесть, другому - угрозы, третьему - показаться родной душой, а вся сложность заключалась лишь в количестве данных попыток. Угадаешь с первого раза, подберёшь правильный ключ-отмычку и должный подход, и всё - собеседник сам тебе всё расскажет, а дальше можно вить из него верёвки. Бартоломью решил попробовать угрозу, но при этом не показывать свою злость, чтобы в случае чего, всегда можно было бы свернуть на понимание с попыткой подкупа. - Я всё о тебе знаю, Лурам. На лице Лурама ничего не отразилось, но Бартоломью зорко увидел, что где-то внутри молодого бармена что-то содрогнулось. - Например? - Я могу исполнить свой долг верного дворецкого и рассказать о всех твоих грешках его высочеству, - дворецкий едва удержался, чтобы не выпалить эти ожесточённые слова, обильно приправленные злобой и желчью, которая разъедала старую мерзкую душу как кислота. Лурам спокойно поменял ногу. Ответ был короткий, насмешливый. - И это всё, что ты имеешь мне сказать? - Изволь обращаться на "вы"! Я старше тебя во всех смыслах! - Вы-каблучиваться будешь в вы-ходные. Причём в мои. Бартоломью промолчал - подход был выбран неверно, но ошибка была допустимой, не настолько критичной. Да, угрозой удалось зацепить какие-то внутренние страхи, но лишь зацепить, а не распороть и растерзать. Это Эбриха удалось "вскрыть", да так, что молодой бес покорно склонил свою голову и сам вывалил все свои ошибки, большие и малые грехи и страшные секреты; вот так дворецкий получил себе верного посыльного, который может доставлять послания и не задавать лишних вопросов. "Или написать твоим родителям, что их сын был выгнан из академии? Не смог пойти по отцовским стопам, не бывать ему иерофантом, не сумел освоить науку Беззакония и Космогонии - вместо этого любил бегать в женское общежитие к послушницам, да тайком от учителей покуривать "травку" в саду при базилике. Пока будешь работать на меня - сиди спокойно, а иначе твои родные получат по почте приказ об отчислении." Старый бес решил сменить тактику - вздохнул, протёр глаза пальцами, вытащил из стола самопишущий лист пергамента, нацеленный на самого Лурама. - Знаешь, пожалуй ты прав, и худой мир будет лучше доброй ссоры, - поспешно добавил Бартоломью, протягивая Лураму позолоченный лист бумаги с красной каймой. - Ты прав, мы делаем одно дело, особенно учитывая ставки и... щекотливость ситуации. - Продолжайте, - бармен сказал мягко, беззлобно и без прежней насмешки, но пергамент пока брать не спешил. Воспитанный, всё-таки. Даже деликатный. И работу свою любит, трудолюбивый. Надо продолжать постепенно, осторожно, чтобы не спугнуть и не пересластить. Пот градом катился по лбу и вискам Бартоломью, когда все силы уходили лишь на то, чтобы рука с пергаментом не дрожала как у похмельного пьяницы. - Я умею признавать ошибки, Лурам. Хочешь, чтобы я вслух сказал для гарантии? Хорошо - я ничего не смыслю в барном деле, обещаю не лезть в сегодняшнюю подготовку. Но всё же, может быть, я могу чем-то помочь кроме невмешательства? Просто то, что ты пообещал оказать помощь всем и сразу, это кажется... перебором? - Сомневаетесь в моих силах или в моём честном слове? - голос Лурама чуть изменился в окончании предложения. Ага, вот оно что! Верный самому себе и обязательный... это хорошо, если суметь повернуть такое качество в свою пользу. А если учесть то, что последнее время бармен больше всего вился около Стеллы, и что он каким-то чудом избежал влияния ласковых слов Столаса, то следующая реплика возникла в голове старого беса сама собой, будто только и ждала этого момента. - Нет-нет, что ты, Лурам! - Бартоломью вскинул обе ладони кверху, точно так же как это проделывал Столас и сделал тон голоса серьёзным, понимающим. - Я охотно верю, что ты хорошо потрудишься и не подведёшь её высочество! Очень надеюсь, что все приготовления будут простыми и лёгкими... - А может быть, я не хочу лёгкости и простоты? - Лурам старался сказать это отстраненно и безразлично, но в жёлтых глазах мелькнул какой-то ожесточённый, страстный огонь, с края губы сорвался неприятный смешок, а шрам на щеке пошёл такими бурными волнами трепещущих мышц, что пришлось прижать рукой. - Ох, Лурам, прости старого дурня, - угодливо промолвил Барт, как бы невзначай вкладывая свёрнутый лист компромата в руку Лурама. - Ты же видишь, что я старый уродец, без друзей и родных, позавидовал я тебе и дерзости твоей. А ты ведь трудолюбивый, исполнительный, любишь порядок и дело своё барменское любишь, а я не разглядел. Знаешь, беру свои слова назад, которые о разнице между нами! - В самом деле? - Лурам качнул головой и чуть сжал пальцы вокруг свитка. Сердце Бартоломью колыхнулось. "Самый простой принцип, чтобы купить кого-то - это чтобы взял. Неважно, много или мало, деньгами или вещами, но чтобы всенепременно взял. И обязательно скажи, что это простой подарок или дружеский жест. А как возьмёт в первый раз, то он уже не устоит перед вторым, третьим и тысячным. Главное, чтобы взял!" - Да, мы с тобой не такие уж и разные и служим одному делу. Так что, бери вот этот свёрток в знак моего к тебе доверия. Хочу, чтобы мы с тобой попробовали заново. Ну, сыграем в четыре руки, но каждый при своём? Лурам неспешно развернул свиток, бегло просмотрел тонкие нити букв, но при этом всём ужасно медлил, то ли чтобы заставить Бартоломью понервничать, то ли приблизительно догадываясь, куда клонит старый дворецкий и что кроется за всем этим фасадом примирения. Лицо Лурама разгладилось, стало спокойным и дружелюбным, даже появилась какая-то умиротворенная улыбка. Бартоломью едва не подпрыгнул на месте, с трудом веря в свой успех - так мало было нужно этому молодому стервецу, чтобы заполучить душу в своё распоряжение! Дать новое задание, чтобы оно отдалённо было связано со Стеллой и помогало ежечасно доказывать свою нужность, и тогда Лурама можно будет подбить на любую мерзость! Бармен убрал своё черное досье к себе же за пазуху, взял руку Бартоломью в свою и легонько сжал, но уже через миг стиснул морщинистые толстые пальцы с такой силой, что бес в потёртом сюртуке взвизгнул. Визг тут же превратился в сиплые хрипы и жадные глотки воздуха, когда Лурам дёрнул Барта на себя и тут же усадил обратно в кресло крепким ударом левой рукой прямо в толстый живот. - Вытащи свой язык у меня из-под хвоста, старый хрыч, - дружеский тон Лурама совершенно не вязался со сказанными словами. Бартоломью едва мог дышать, в глазах мелькали цветные всполохи, а пальцы как будто попали в тиски. - Знаешь, что я смогу сделать с твоей рукой? - Я не... - с усилием начал Бартоломью и тут же снова резко захрипел от взрыва боли, когда железные пальцы Лурама перехватили его запястье, выворачивая кость. - Пасть захлопни, - Лурам презрительно улыбнулся, мучительно перебирая хрящи и суставы морщинистой руки дворецкого словно бусины чёток. - Я могу дёрнуть здесь, и ты на месяц забудешь, как пользоваться этой рукой. Могу упереться второй рукой под локоть и дёрнуть чуть сильнее, переломив тебе локоть со смещением, и тогда клешня повиснет плетью на остаток твоей жизни. Проще будет ампутировать. Душа у меня на тебя загорелась, старый ты таракан. - Ты... ты не посмеешь! - прошипел Бартоломью, уставившись на своего мучителя с такой злостью, словно пытался прожечь в нём дырку. - Немедленно отпусти мою руку! Знаешь, что с тобой будет?! Да стоит мне только сказать... ай! - Меньше кушайте салями и орехов, а то у вас мозги жиром заплыли, и вас очень трудно понять, - Лурам обвёл рукой лежащие на блюдце одинокие бутерброды, чуть остановился над вазочкой орехов, выхватил оттуда щипцы для колки и впихнул холодную сталь в толстые губы дворецкого, лишь чудом не высадив резцы. - Но, предположим, что я понял ваши слова. Бартоломью замер и осторожно кивнул одиночным сильным морганием. - Я, наверное, сейчас должен испугаться до мокрых штанов. Что одно ваше слово в уши принца Столаса или принцессы Стеллы, и на мою голову рухнут самые страшные кары и жуткие пытки. И лучшее, что я могу сделать сейчас, это броситься вам в ноги, целовать вам копыта и умолять вас покопаться в своём сердце в поисках снисхождения и милосердия. Звучит похоже? - Мгм, - только и выдохнул Бартоломью. Холод металла заставил все оставшиеся зубы сморщиться и вжаться в дёсна. - Вот только их здесь нет. И даже если ты сейчас закричишь, то я успею тебя так изуродовать, что даже Скриип не сможет собрать заново. Ты ведь всё понимаешь, старый сукин сын. Ну, с чего начнём? Зубы или язык? Вырвать тебе обе ноздри, чтобы ты хрюкал через две дырки как свинья? Или начать с пальцев руки? Они рвутся легче куриной "вилочки" в детской игре. - Мгмгх! - вскрикнул Бартоломью, от ужаса и удушья в глазах потемнело. Бес схватил Лурама за руку своей свободной левой рукой, но так и не смог сдвинуть её с места ни на дюйм. Щипцы, всё ещё зажатые во рту дворецкого, чуть приоткрылись пастью ядовитого аспида, готового к стремительному выпаду. Бартоломью встречал разные виды злости. Бывает злость обидчивая, похожая на клубы фиолетового тумана: нечто безобидное, подавленное, плаксивое, безвредное. Другая злость бывает гневной, идущей сплошной пенящейся волной цунами, но от такой волны легко уйти в сторону и куда-то переждать. Есть постоянное раздражение, отдалённо напоминающей неприятные вибрации своей амплитудой. Злость, исходящая от Лурама, больше напоминала треск летящего навстречу оголённого высоковольтного провода или грохот хвоста гремучей змеи, вслед за которыми идёт молниеносный бросок и смертоносный ядовитый укус. Лурам не кричал, голос был всё такой же мягкий и сдержанный, кожа не стала ярче от прилившей крови, как это часто бывает у любого беса, готового вцепиться в горло или схватиться за нож - ярость всегда созвучна со словом "яркий". Здесь же крылось какое-то чернейшее начало, зародившееся в глубочайшей бездне, из которой на Бартоломью дыхнуло смертью. Жёлтые глаза бармена пошли зелёными пятнами, приятные черты асимметричного лица стали резче и острее как натянутые удила. Голос прозвучал незнакомо и зловеще, а щипцы деликатно, но неотвратимо стиснули мякоть языка старого дворецкого. - У нас с вами больше не будет недопонимания, господин Бартоломью? Бартоломью яростно закивал, не обращая внимания на искорки боли во рту. Всё, что угодно, только не такое! - Прекрасно. Мне не впервой калечить и убивать. Я стрелял, взрывал, резал, колол, бил и душил, наверняка счёт перевалил за сотню, и я всегда могу сделать тебя сто первым номером. Но я не хочу марать об тебя руки. Я не садист, я не получаю удовольствия от своей силы или чувства власти над другими. А всё то, что я только что проделал с тобой... это инвестиция, как я и сказал. Инвестиция в наше с вами спокойное будущее. Орехокол выпустил язык Бартоломью из своей хватки и покинул морщинистый рот беса. Тут же Лурам в последний раз стиснул кисть дворецкого и разжал руку. Барт судорожно выдохнул, вытер повисшие нитки слюны на своих губах, всё ещё ощущая привкус металла и, держа на весу ноющую от боли руку, затравленно посмотрел на бармена исподлобья. - Всем этим я лишь показываю, что никакая власть, никакие связи и никакие бумажки тебе не помогут, если ты наступишь мне на хвост. Тебе будет очень - я подчеркну, очень больно, если я услышу от тебя хоть слово. Твоя жизнь теперь ничего не стоит, Барт. Вместо доноса я напечатаю свою объяснительную кулаками по твоим рёбрам и щекам. Новое замечание, и весь свой пенсионный фонд ты потратишь на новый зубной комплект, - Лурам снова щёлкнул щипцами прямо перед носом дворецкого. - Меня нельзя купить, нельзя запугать, я хуже любой бешеной собаки. А если я ещё раз увижу, что пользуешься положением... нет, просто увижу, что кто-то из горничных плачет, то я даже не стану разбираться и просто забью тебя на месте. Голыми руками. Лурам отшвырнул щипцы для орехов куда-то в угол комнаты. Бартоломью всё так же часто, конвульсивно дышал, пульс дёргался как тело обезглавленной курицы, а мочевой пузырь немолодого беса держался из последних сил, чтобы не опорожниться раньше времени. На секунду, старому дворецкому показалось, что дорогой жилет и белая сорочка превратились в строгий, обезличенный камуфляж и обшитые тканью бронепластины. Желтые глаза бармена застыли ледяными озёрами нижнего круга Преисподней, пружиной выкидного ножа щёлкнули клыки. Казалось, что ещё секунда молчания, и руки Лурама вырвут бугристую, лысую голову Бартоломью из плеч как кочан капусты с грядки. - Что вы хотите от меня? - Бартоломью, теряя последнюю крупицу чувства собственного достоинства, опустил голову. - Я уже сказал в саду. Не лезь не в своё дело. Сколько ты учился быть дворецким? - Я? - переспросил толстый бес. - Пять лет. - Пять лет ты выучился быть старым похотливым болваном. Я выучился делать коктейли, варить кофе и убивать. Дипломов и табелей не имею, но поверь мне на слово, что все эти науки я освоил с отличием. После того случая с Заглиттой, я тебя возненавидел, но теперь я понимаю, что ненавидеть тебя - верх глупости. А обижаться на одинокого, неуверенного в себе и трусливого старика, способного жить лишь подлостью и обманом - быть трижды дурнем. Честь имею. Лурам спокойно встал со стола, взял в руку лист с записями на самого себя и, как и в случае с Заглиттой, при помощи весело щёлкнувшей зажигалки и десяти секунд терпения превратил судьбоносные данные в щепотку чёрного пепла. Предельно галантно вытерев руки носовым платком, бармен нагнулся к дворецкому и небрежно, без замаха, шлёпнул старика сложенной пятернёй по оттопыренным дрожащим губам. Вытерев пальцы тем же платком с такой тщательностью, словно бармен дотронулся до чего-то мерзкого и пачкающегося, Лурам сложил платок в несколько раз, в последний раз посмотрел в глаза дворецкому с нескрываемым презрением и вышел вон, мягко прикрыв за собой дверь. Бартоломью до смешного спокойно посидел ещё какое-то время, подождал, пока в глазах пропадёт мутная плёнка от выдержанного унижения, несколько раз пощупал засохшую корочку крови на губах. Потом дворецкий точно так же спокойно встал из кресла с какой-то необычайной лёгкостью, взял бутылку принесённой Лурамом граппы, как в первый раз пристально рассмотрел этикетку, перечитал состав и примечания, где были указаны рекомендации по употреблению. Прочитав мелкие буквы в третий раз, Бартоломью вскрыл запечатанное цветной фольгой горло бутылки, сделал большой глоток и поморщился, обожгло горло и губы. А вот сдобренный граппой кофе раскрылся с иной, более приятной стороны. Кто-то, кто сейчас мог бы пронаблюдать всё произошедшее за эти несколько коротких, но стремительных и наполненных событиями минут, наверняка бы задался вопросом - как можно столь спокойно и равнодушно наслаждаться подарком того, кто только что запугал тебя до полусмерти, угрожал пытками, а под конец столь унизительно шлёпнул по губам, потому что не счёл тебя мужчиной, заслуживающим полноценного кулака? Просто для Бартоломью не существовало ни унизительных подарков, ни грязных денег: если что-то можно взять, съесть или выпить, то он обязательно так и поступит. Но это ни в коем случае не значило, что нанесённое оскорбление окажется безответным. Бартоломью отпил ещё кофе с граппой, закрыл кабинет на ключ, задёрнул шторы, подвинул поближе изящную настольную керосиновую лампу, когда-то подаренную принцем Столасом, и лишь только потом достал свежедобытую информацию и положил её подальше от себя, приберегая лучшее напоследок. Сначала предстояло привести в порядок прочие бумаги, полученные от принцессы Стеллы, и ничто постороннее и личное не должно мешать ему сосредоточиться на этом важном деле. Бумаги, связанные с приказами, распоряжениями и бухгалтерскими отчётами об инвестициях, прибылях и прогнозах, были рассортированы и сведены буквально за час. Осознав, что с главной работой покончено, дворецкий с наслаждением ощутил тёплую волну приятного предвкушения, Бартоломью нетерпеливо схватил доставленные упырями данные и погрузился в чтение. Бартоломью никогда не был дураком, но часто переоценивал свои силы, как только что выяснилось. Всё случившееся казалось дикостью - все имеющиеся тайные и явные богатства, данные о тайниках, связи и подвязки, доверие со стороны Стеллы, дружба со Столасом, вхожесть в тайное общество - всё оказалось бесполезным, потому что какая-то пустышка, какой-то жалкий бармен без имени и лица, чьё дело варить чай и трясти шейкером, может убить его и убить страшно, долго и мучительно. Просто забьёт до смерти голыми руками, будет бить кулаками по лицу до тех пор, пока от головы не останется лужа из крови и мозгов, в которой будут плавать кусочки черепа и зубов. Это всё какая-то глупость и абсурд, дурной сон и химера. Лурам не смеет так делать, потому что Бартоломью здесь полноправный хозяин жизни, а Лурам - слуга, а следовательно этот молодой выскочка обязан заткнуться, опустить голову в пол и делать всё, что ему приказано вышестоящими, при этом отводя душу на тех, кто ниже его. Ведь тогда в чём смысл накопленных богатств, собранных грязных слухов и отпущенной власти, если к тебе вот так вот вламываются в кабинет и едва не вырывают зубы один за другим! Бартоломью допил кофе до дна, после чего налил себе чистой граппы и с усилием проглотил алкоголь - нервы успокоились, мысли собрались во что-то дельное. Дворецкий ещё раз содрогнулся, заметив как жутко сверкнули лежащие в углу комнаты щипцы, украдкой посмотрел на дверь, поспешно проглотил бутерброд с колбасой и развернул распечатки переписок. Клан упырей знал себе цену - до смешного высокую, но товар того стоил. В пухлой папке лежал полный список переписок, где упоминалось имя бармена за последние десять лет: рабочие группы в мессенджерах, смс-ки, переписки в соцсетях, фотографии из Хеллстаграмма, а также лист с личными заметками о бармене с выписками и характеристиками всех рабочих мест, слабости и интересы. На первый взгляд, ничего интересного не было, никаких слишком явных слабостей или вредных привычек - в казино ходил только по рабочей необходимости, из наркотиков покупал только обезболивающие на основе чистого мака-сырца, время от времени крепко выпивал, но никогда не попадал в больницу. В характеристиках с работы ни одного негативного комментария, не подкопаешься: прекрасный бармен, вежливый администратор, обходительный швейцар, читающий мысли повар, расторопный официант... Бартоломью облизал пухлый палец и перелистнул страницу, прижавшись лицом почти вплотную. Чаще всего покупал для личных нужд чёрный пряный ром или простую русскую водку, курит сигариллы "Поцелуй Мадонны" ценой двадцать адских долларов за штучку, любимая радиостанция - "Столетие ФМ", где выступают с романсами, джазом и блюзом. Тоже мимо. Третья страница, где имя Лурама упоминалось в чатах всевозможных публичных домов, тоже встретила дворецкого разочарованием. Только самые пристойные заведения и только женщины всех адских рас и видов: от двадцати до сорока пяти лет, и самые простые услуги доступной за деньги близости, никаких эксцентричных забав и причуд, вроде плетей и унижений. Пользоваться борделями в качестве клиента Лурам начал лишь четыре года назад, до этого он работал там лишь в качестве бармена по редким приглашениям. Никакого выверенного расписания посещения, никакой постоянной фаворитки, спонтанность во всём... дважды он снимал женщину, лишь просто чтобы с ней поболтать и побыть рядом. Так, а вот тут что-то точно крылось, это Бартоломью прочувствовал отчётливо, ведь он сам каждый месяц отправлялся на круг Похоти, чтобы сбросить скопившееся напряжение. Но только он сам направлялся в те районы, которые уже не принадлежали Асмодею, вскочившие на ярко-неоновом фоне вечно дождливого круга тёмным пятном выявленной рентгеном раковой опухоли. От приятных мыслей, пощекотавших чресла предвкушением, Бартоломью улыбнулся, но уже через секунду улыбка сползла, став брезгливой гримасой - вспомнил, как он взращивал и лелеял мысль заполучить себе Заглитту, подчинить её, сломать её и, получив желаемое, с омерзением оттолкнуть. А этот трижды проклятый бармен не позволил осуществиться желаемому. Одна мысль всё ещё не давала покоя старому коварному бесу - за что же конкретно он так ненавидит Лурама ещё с самого первого дня его появления в поместье? Здесь кроется что-то большее, чем простой коктейль из молодости, красоты и непокорности, это уж точно. Перелистнув ещё несколько страниц, Бартоломью, жадно глотая строчку за строчкой, наконец-то зацепился взглядом за что-то, что можно будет использовать в своих целях. Три знакомых имени, которые дворецкий меньше всего ожидал увидеть в переписках с простым барменом; Барт настолько не поверил своим глазам, что зачем-то поскрёб ногтем эти имена, которые раньше он видел только в личной переписке леди Стеллы. "Хиоси О'Муро. Гретта фон Виддер. Диаманда Вирм". В морщинистой голове старого беса завертелось столько мыслей сразу, что от волнения Бартоломью выпил залпом ещё пол-кружки граппы, нетвёрдой рукой вытащил из ящика нераспечатанную пачку сигарет и попытался снять плёнку, но предпочёл просто стиснуть и разорвать упаковку. Подкурив лишь от пятой спички, Барт заметил, что пепельница не чищена и решил уже заявить об этом Муреву, но вспомнил, что этот сопляк разбил ему губу, сломал очки и теперь спрятался за спиной Лурама, как будто тот способен защитить от любой угрозы. Ладно, с мелким разберёмся позже, надо сначала понять, как можно задействовать столь неожиданную информацию - снова заныла разбитая губа, ожесточая и обостряя мозг. Хиоси О'Муро - демон-ламия, ёкай, глава триады "Четвёртый ветер", 54 года. Рэкет, похищения и вымогательство, торговля наркотиками, лидер рынка опиатов. Бартоломью хорошо помнил эту змееподобную демонессу, которая чаще остальных посещала Стеллу - даже если не было дел, то просто ради разговора, выкуренной трубки, чашки чая с жасмином или какой-нибудь азартной игры с мудрёными правилами. Если нужно было сбыть или купить артефакты, реликвии и диковинки, но при этом отказаться от лишних расспросов и иметь достаточно денег наличностью, то нужно было спешить к этой особе с кремово-белым, гладким змеиным телом, немигающими ярко-зелёными глазами, которые никогда не двигаются, но при этом всегда следят за каждым твоим шагом, и утончённым рисунком чёрных чешуек на хищном, безжалостном лице лидера триады. Гретта фон Виддер - вампирша-носферату, 128 лет, старший лейтенант ковена упырей "Алая длань". Шпионаж, слежка, разведка и контрразведка, хакерская деятельность, заказные убийства. От одной мысли о Гретте, по спине Бартоломью пробежал холодок - на секунду показалось, что в тени тускло сверкнули эти огромные, молочно-белые глаза с крошечной алой каплей зрачка, похожая на бильярдный шар гладкая лысая голова, длинные острые уши с вросшей в голову мочкой, и торчащие верхние резцы, больше похожие на жутко изменённые кроличьи зубы. Упыри-носферату всегда держались в тенях Инферно, особняком от остальных адских жителей, но при этом всегда стояли друг за друга горой, помогали каждому своему сородичу, пусть это и не было дружбой, а общим делом на благо ковена. Но с ними приходилось считаться: негласная монополия на шпионаж и поиск информации сделала кровопийц незаменимыми разведчиками, они всегда знали что угодно, даже сколько раз ты моргнул за этот день. Почему же она так спокойно отдала эти данные на Лурама, при этом подставляя себя саму? Диаманда Вирм - демон, 26 лет, член верховного совета жрецов эзотерического ордена Гидры. Вот здесь совсем нет никакого смысла. Что общего может быть у простого беса-бармена и этой безумной фанатички с глазами одержимого изувера, который готов вырезать твоё сердце и сожрать сырым, лишь бы только это действие позволило служить и угодить одному из хтонических богов, существующих вне пространства и времени?! Масштабные жертвоприношения, кровавые оргии во славу какого-то из богов плодородия с головой чёрной козы и увеличение влияния культа - едва ли что-то из этих трёх пунктов, которые являлись единственными интересами госпожи Вирм, могло подходить Лураму... если только если он не такой же безумец. После прочтения переписок, шестерни в голове Бартоломью работали с такой скоростью, что грозились расплавиться от столь быстрого хода - все эти три женщины, с которыми Стелла вела исключительно деловые взаимовыгодные отношения, были связаны с Лурамом! Он был любовником каждой из них, продержавшись около года, и при этом не только остался в живых, но и в тёплых, почти что дружеских отношениях! Ох, тут явно что-то крылось, что-то по-настоящему сочное и вкусное! Не зря говорят, что чем ярче снимок, то тем чернее негатив! Затушив докуренную до фильтра сигарету, Бартоломью заново перечитал переписки этих трёх опаснейших дам с простым барменом-бесом неполных двадцати четырёх лет отроду. Артефакты, некромантия, тауматургия, попытки выйти на Хирургов и демонов с перекрёстка... да тут целый кладезь грязи на нашего чистенького бармена! Бартоломью любил воровать чужие грязные секреты и держать их при себе как ценную редкую коллекцию. Да, он не был сильным, не был могущественным или выдающимся, но все чужие ошибки прошлого, все ставшие явными грехи беспечных простаков, все мельчайшие слабости наделяли старого хромого беса силы равной самому Люциферу. Ну ладно, Люцифер - это пока недосягаемая величина, но лишь только сегодня! Завтра Бартоломью станет ещё сильнее, а пока тренируется дёргать за ниточки рогатых и хвостатых кукол из числа слуг поместья Сидиус. Старый дворецкий провёл рукой по резной ручке крайнего правого отделения письменного стола, где лежали такие же золотые листы магической бумаги, простроченные ярко-красной самопишущей нитью. И каждый из этих листов содержал в себе топор, занесённый над шеями слуг поместья. Два месяца назад, Игбусу не стоило угощаться наливкой у Домино - рассказал ей, что во время войны он заступился за военнопленную медсестру-херувима, которую насиловали гвардейцы из "Черных трезубцев". Без всяких раздумий он зарубил своей сапёрной кирко-лопатой пятерых солдат в чёрных мундирах, потратив по секунде на каждого из них, и первыми ему счёт открыли рогатые собратья, а не пернатые враги. Об этом никто не узнал лишь потому, что началась артподготовка, которая уничтожила все следы чудовищного деяния... но не смогла уничтожить память и слова о нём. Или совестливая Белрана не должна была рассказывать Скриипу о том, что она тайком принимает настойку опия, потому что очень часто у бесовки начинает болеть голова на плохую погоду, и она очень боится, что это развивается рецидив после перенесённой в детстве травмы. Рецидив не подтвердился, зато теперь Бартоломью знает, что служанка употребляла наркотики и притом без рецепта от доктора и во время рабочего дня... а Вигория пойдёт как соучастница, потому что именно она тайком выкрала склянки с настойкой, пронося их в корзине с грязным бельём Скриипа. То-то будет потеха, когда Мурев узнает о том, что его горячо обожаемая Перулла этим утром получила письмо от её бывшего одноклассника, который стал успешным предпринимателем и теперь вспомнил о своей школьной любви. Особенно, если письмо перед вручением прошло через руки самого дворецкого, а тот не постеснялся добавить от себя тех самых выражений тоски, страсти, ностальгии и вспыхнувших чувств, которые так жаждет увидеть тридцатилетняя бесовка, которая так и не успела устроить свою личную жизнь. "А обижаться на одинокого, неуверенного в себе и трусливого старика, способного жить лишь подлостью и обманом - быть трижды дурнем." Только сейчас до дворецкого дошло, почему он так воспылал ненавистью к Лураму ещё в момент просмотра анкеты. Нет, дело было даже не в том, что Лурам настолько честный и правильный, что он так легко всем нравится или что он полчаса назад угрожал Бартоломью суровыми карами, поступая так, как он считает правильным и не считаясь с общепринятыми порядками. Нет, это был тот самый коктейль, компоненты которого Бартоломью распробовал только сейчас - жалость помноженная на презрение. Дворецкого вывела из себя, довела до кипения и до зубовного скрежета эта отвратительная в своей едкости и меткости комбинация из двух таких разных и столь похожих эмоций, которые питал к нему новый бармен клана Сидиус. Нельзя жалеть сильных мира сего! Перед ними нужно пресмыкаться, чтобы получить их подачки и спихнуть их при первой же удобной возможности, чтобы самому занять их место, и ползти всё выше и выше, в поисках новых ощущений и возможностей! Только так работает Ад, и так должно продолжаться! Впрочем, оно и к лучшему, что тогда не получилось завладеть Заглиттой - Бартоломью вспомнил об отданных барменом деньгах, которым можно найти достойное применение, и что уже послезавтра дворецкий отправится в захваченные районы круга Похоти, где нет неоновых огней, нет зазывал, нет реклам и часто дышащих влюбленных парочек с мутными от предвкушения глазами, и где нужно знать к кому и как обращаться, и в какие двери стучать, но если у тебя есть такая информация, то тебе откроются самые запретные из наслаждений. Клубы с рабами всех возрастов и видов, которых можно пытать взаправду вплоть до страшнейших увечий, травм и смерти. Приватные аукционы с прилегающей кухней, где ваш заказ тут же ловко разделают и приготовят, даже если вашей покупкой окажется сбежавшая от родителей двенадцатилетняя адская гончая. Частные клубы для обладателей утончённого вкуса, где их ожидают тщательно вымытые и умащённые адские кобылицы, безопасно зафиксированные подковами к полу, чтобы избежать случайного удара копытом во время соития, которое лишь узколобые и ограниченные вредной моралью плебеи именуют столь грубым словом "скотоложство". Но Бартоломью отправится на Монро-стрит, спустится по бетонной лестнице к бледно-синей двери, освещённой единственной бледно-жёлтой лампочкой, позвонит в домофон с единственной кнопкой и дважды мяукнет своим хриплым, вечно брюзжащим голосом. Дверь откроется сама, как по волшебству, и его усталые, разбитые подагрой ноги сами приведут его в волшебную страну, где его будет поджидать ежемесячная порция волшебной сказки. На этой студии снафф-кино, замаскированной под склад манекенов, он примет пару разноцветных таблеток авторского наркотика-афродизиака, запьёт их прохладной водой, разденется догола, скроет глаза и часть лица полумаской с множеством ярких ромбов и выйдет на сцену, явив мигающему красному глазу видеокамеры прямого эфира своё уродливое старческое тело незадолго до того, как наркотик начнёт своё действие, и невидимые руки толкнут ему навстречу маленькое существо в нежно-розовом платье и капоре пастушки из детской сказки - Бартоломью больше всего любил бесовок, но и суккубами не брезговал. Возможно, невольная участница съёмок только вчера закончила читать эту сказку, но теперь ей предстоит узнать альтернативный финал. Если бы сестра Лурама была лет на шесть моложе, то Бартоломью бы без раздумий заказал её. Чтобы она, накачанная наркотиками до такой степени, чтобы ощущать и осознавать всё, но при этом не бежать, попалась в руки этому похотливому, уродливому козлоногому сатиру, который безжалостно порвёт на ней рюши и оборки, жестоко над ней надругается, после чего задушит или зарежет - в зависимости от желания режиссёра - на потребу искушённой публике, которая готова платить по сотне адских долларов за минуту прямого эфира в HD-качестве. Но ничего страшного, и такой старухе найдётся применение, как нашлось дочке того беса-метателя, которому не стоило быть таким доверчивым и мягкосердечным. Неужели он и вправду думал, что с его любимой дочерью, которая оставалась его главным сокровищем после смерти жены, всё будет в порядке, и что Бартоломью сдержит слово? Что же с ней стало? Это самого дворецкого не занимало, он и имени-то её не помнил, помнил лишь сумму продажи - три сотни звонких золотых монет, полученных из когтистой бледной лапы придворного повара будущего короля Ада. Да, трагедия, которая случилась со Столасом "Всезнающим" и его супругой... что же, это было печальной неизбежностью. Не надо было забывать о своём высоком положении, не следовало так доверять рогатой черни и уж тем более проповедовать бредовые, опасные идеи о равенстве всех адорождённых и искать сторонников среди прочих дворян и богатых промышленников. Но, перво-наперво, дело. Лурам слишком опасен, слишком догадлив, слишком беспринципен и принципиален одновременно. Сначала нужно разобраться с ним, а для этого предстояло поработать головой. Завтра званый ужин всё-таки состоится, а пары капель настоя оказалось недостаточным, чтобы уложить Стеллу на больничную койку, потому что для могилы слишком рано... пока что. На званом ужине будут эти женщины, и Лураму предстоит встретиться со своими бывшими лицом к лицу - нельзя упускать такой шанс. - Ну что же, Лурам, хочешь меня пожалеть? Лишь бы тебе не пришлось жалеть самого себя! - громко прошептал Бартоломью, поднимая щипцы для орехов с ковра. Старик едва удержался, чтобы не выдернуть ими кусок мяса из своей ладони и преподнести болезненный импульс в жертву своим внутренним демонам, что были рождены логичной, понятной и приятной либертенской философией его хозяина. Настоящего хозяина. Пока что хозяина. Вскоре они поменяются ролями, потому что таковы правила адской игры. - Но будь по-твоему.