***
Будильник зазвонил где то в 7:30. Хёнджин разлепил глаза и выключил телефон. Вчера в него влилось мартини, но это вообще случайность. Чистая случайность в виде Джисона. — Твою мать. Голова раскалывается. Йеджи сопит рядом на кровати, Бан Чан в кресле тупит в телефон. — Доброе утро, — бормочет блондин. — Доброе. Таблетки на кухне. Хёнджин кивнул и вышел из комнаты без дверей. Он налил воду из кувшина и запил сразу три таблетки. Вернулся и глянул на кровать. Йеджи. — А где Джисон? — поинтересовался Хенджин, жуя какой-то сэндвич, который только что спер со стола. Бан Чан не успел ответить, как в дверь зазвонили. — Иди открой. — Есть, босс. Парень уже собрался спросить у Джисона, пойдут ли они на первую пару, но за дверью оказался не Джисон. — О, привет! — Феликс стоял с рюкзаком и шоппером в руках. — Привет, — ответил Хёнджин и тупо глянул на парня. Феликс сияет. Хёнджина снова ослепляет. Вдруг послышался чей-то умирающий возглас. — Господи, Феликс, подожди, — выдыхает Джисон и, поднявшись на последнюю ступеньку, сгибается пополам. — Курить меньше надо, — бросает Хёнджин. — Иди… — Джисон пытается отдышаться, — в жопу. Блондин лишь ухмыляется и пропускает Феликса в квартиру. Джисон ползет на четвереньках. Все трое останавливаются у комнаты без дверей. — Привет, — кивает Бан Чан и отрывается от телефона. — Привет, а она жива? — спрашивает Феликс, указывая на спящую Йеджи. Он снимает куртку и вешает шоппер на крючок в коридоре. — Она мне вчера отправила десять голосовых, в которых пела Митски. Вы когда напиться вообще успели? — Джисон виноват, — Хёнджин указывает на брюнета рядом. — Да бля, я проснулся, а они в телефонах сидят, фильм уже закончился, ну я и начал делать то, в чем лучше всех. — Пить? — спрашивает Феликс, заранее зная ответ. Джисон начал кивать. — Ясно, — Феликс снова посмотрел на Йеджи, а потом на Бан Чана, как бы говоря, что сам боится ее будить. Бан Чан улыбнулся и пихнул Йеджи в ноги. — Что за хуйня, — пробормотала девушка, с трудом разлепляя глаза. — Ооо, Феликс, — она схватила блондина за руку и повалила на кровать рядом с собой. — Вставай, — мягко сказал Феликс. — Может, никуда не пойдем? — Пойдем, даже Рюджин пойдет. Йеджи вдруг открыла глаза и глянула на Феликса. Тот улыбнулся. — Ладно, идем. Она осторожно поднялась с кровати (голова болела), взяла какие-то вещи и пошла к себе в комнату переодеваться. Бан Чан и Джисон ушли на кухню и оставили Хёнджина с Феликсом наедине. — А ты собственно… что здесь делаешь-то? — Хёнджин осознал, что возможно прозвучал грубо. Но Феликс лишь улыбнулся. У Хёнджина проносится мысль, но она слишком быстрая, чтобы парень смог на ней остановиться. — У нас в универе сейчас практика, мы договорились встретиться и вместе поехать. — Понятно. Между парнями воцарилось неловкое молчание. Оба понимали почему. — А ты ведь... — Хёнджин не успевает договорить, как Йеджи зовет Феликса. Парень обернулся на звук и увидел девушку в проеме. — Идем? Феликс кивает. — Обязательно запомни свою мысль, Хёнджин! — Запомню. Хотя хотелось бы забыть. Блондин глядит на то, как Феликс с Йеджи надевают куртки. — Эй, а вы не с нами поедете? — спрашивает Бан Чан, собирая контейнер с едой для Хёнджина. — Да нет, мы сами, — болтает девушка и практически выталкивает Феликса из квартиры. Блондин с Йеджи ушли. У Хёнджина что-то снова колется внутри. Бан Чан, Джисон и Хёнджин окончательно собрали свои рюкзаки, засунули Хвану еду, и вышли из квартиры. В машине было прохладно. Печка уже давно не работала. Она сломалась позапрошлой зимой, когда Чанбин решил поэкспериментировать. Бан Чан тогда очень злился, но Джисон купил ему какую-то грелку и старший просто забил, приговаривая «вы все просто дети». Хёнджин глядел в окно и заламывал пальцы. Джисон на заднем сидении легонько подпевал песне, которая играла из радио. — Хёнджин, — позвал блондина Бан Чан. — А? — тот отвлекся от серого пейзажа за окном. — Я тебе голубику положил, твою любимую, съешь пожалуйста. У Хёнджина на секунду все рухнуло. Пальцы стали красными, но непонятно от холода или от того, что Хёнджин их чуть ли не ломает. — Хорошо. — Я проконтролирую, — встревает Джисон. Бан Чан улыбается. Но все трое понимают, что улыбка не искренняя.***
Хёнджин сидел на философии. Рисовал глаза на полях и чувствовал внутри что-то неладное. Он помнит, как Лиса рисовала огромную картину с множеством глаз. В 13 лет она ему казалась слишкоми огромной и слишком внушительной. Через пару лет он спросил крестную, в чем смысл этой картины. Лиса заплакала. Возможно не только ему эта картина показалась внушительной. В ту ночь Хёнджин боялся заснуть. В ту ночь Хёнджин боялся не проснуться. А философия скучный предмет. Рядом нет Джисона, который шепотом отвечал бы на каждое слово преподавателя, нет Сынмина, с которым они очень быстро сдружились и который мог своей улыбкой раскрасить пару скучных минут. Но главное, рядом нет Феликса. И в кабинете очень холодно. Несмотря на то, что Хёнджин на самом деле всегда был теплым, он всегда ощущал холод. В детстве отец постоянно проветривал квартиру, он был очень горячим и вспыльчивым человеком, а блондин получил лишь половину от этого. Тело парня постоянно было теплым, но внутри всегда было холодно и пусто. Он сгибался пополам, лежал на парте, обнимал себя обеими руками в надежде отключить голод. Но выходило пока не очень. Бан Чан с Джисоном старались собирать Хёнджину обеды. Джисон таскал батончики, фрукты или хотя бы его любимую голубику. Он каждый раз чуть ли не плакал, а Джисон лишь обеспокоенно смотрел на друга, когда тот пытался прожевать очередную булку. Но сегодня Джисон не успел проконтролировать, он побежал курить, а Хёнджин побежал в туалет. Как трус. Он сидел на полу в кабинке и снова пытался отключить голод, пытался забыть, что ему нужно есть. И чувствовал стыд за то, что не смог даже открыть контейнер. Судороги настигли его в самый неподходящий момент. Феликс который художник Привет Хёнджин! У нас перерыв маленький, на улице ужасно холодно, Йеджи с Рюджин пошли в кафешку, а я вот вспомнил, что ты мне что-то сказать хотел. Хёнджин вытер мокрые щеки и аккуратно взял телефон. Чего блять? Он открыл диалог. Несколько раз проморгал, один раз зажмурился. Сообщение никуда не пропало. Блондин почувствовал себя главным героем какой-то драмы. Хёнджин Привет, да ничего особенного, я хотел спросить идешь ли ты на вечеринку, а потом подумал что буду слишком навязчивым и вообще не хотел уже ничего спрашивать. Феликс который художник А, да я иду!! Дела отменились(( Через пару секунд пришло еще одно сообщение. Феликс который художник И ты не навязчивый! Пиздец. Хёнджин сидел на полу и хлопал мокрыми ресницами. Ему Феликс написал. Нет. Ему написал Феликс. Внутри все переворачивалось и ворчало. Захотелось убежать. — Хёнджин, я тебя сейчас прибью, — послышался строгий возглас Джисона. Парень поднялся и вышел к Джисону. — Привет, — голос Хёнджина выдал его с потрохами. Лицо Хана смягчилось, и в его взгляде читалась мольба о прощении. — Пойдем, хочешь ко мне домой сходим? Или в кафе посидим? Или… — Я даже открыть его не смог. — Я знаю, — в голосе Джисона звучала чистая боль. Ему так больно видеть, как его лучший друг, как его друг детства, с которым они в детстве хотели стать пиратами, сейчас не может съесть даже голубику. Ему больно, и он хочет помочь, но как, если Хван никому на дает себя спасать. — Можешь у меня посидеть? Хочу посочинять, — тихо предлагает Хёнджин, а Джисон лишь активно кивает. Ему без разницы где, как и почему, ему сейчас нужно быть рядом с блондином. — Идем. Брюнет берет Хёнджина за руку, и они не спеша выходят из консерватории.***
Хёнджин сидел за фортепиано и пытался выжать из себя хоть что-то стоящее. Выходили скверно. Джисон лежал на кровати и залипал в телефон, лишь иногда поглядывая, не умер ли Хван. Тот осторожно касался клавиш, а потом так же осторожно отодвигался. Он попросту не знает с чего начать. Хёнджин был странным человеком. Он искренне считал себя плохим человек, который не достоин ничего из того, что с ним когда либо случалось, что у него есть сейчас, и что у него будет потом. Ему было намного легче уехать, убежать, сбежать. Куда угодно, лишь бы прекратить думать, лишь бы перестать ненавидеть, потому что Хёнджин ненавидел только две вещи так сильно – ненависть, как чувство, и свой вечный голод. Но он продолжал ненавидеть и продолжал голодать. И в принципе ему было с этим нормально, он смирился. И он слушал, но особо вслушивался, видел, но не всматривался. Просто Хёнджин всю свою жизнь был губкой. Впитывал смех друзей и однокурсников, впитывал возгласы Джисона, впитывал объятия крестной. Очень сильно хотел впитать небо, но получалось лишь дождь. Хотел притягивать к себе солнечные лучи – притянул Феликса. Лиса раньше рассказывала, как Хёнджин все время шмыгал, а не лечился, постоянно куда-то убегал, все время слушал музыку, но не сочинял. Никогда с миром собой не хотел делиться. Хёнджину всегда хотелось поделиться собой с кем-то важным, с кем-то очень близким, но было чувство, будто бы он никому не интересен. То, чем хотел поделиться Хёнджин, никому не было нужно. И вдруг он встретил блондина с маллетом. И тот в свою очередь с таким интересом рассматривал ноты Хёнджина, с таким трепетом смотрел, как он играет. И Хёнджину хочется выть и ломать. Он нашел человека, с кем хочет поделиться, может не собой, но чем-то важным, и он очень сильно боялся. Очень сложно начать доверять людям, когда все, что ты делал всю жизнь, — это закрывался ото всех.