— Господи.. — Петрова провела рукой по лицу, будто пытаясь снять остатки похмелья, что болью давили на голову. Маша посмотрела на нелепо рассыпанные по подушке русые кудряшки, потом перевела взгляд на оголённые мужские плечи, а после и на спину, почти полностью прикрытую белым одеялом. Она села на край кровати, пытаясь игнорировать посапывание рядом спящего Антона.
Петрова слегка потными руками собрала волосы в хвост, с помощью лежащей на прикроватной тумбочке резинки. Босые ноги коснулись холодного пола. Маша, хаотично крутя головой в поисках нижнего белья, передвигалась максимально тихо, чтобы не потревожить столь невинный сон закутанного в одеяло парня.
Сейчас её не волновало ничего, кроме ночных поцелуев, кипяточных касаний, грубых толчков, переплетённых рук, испарины на губе и размазанного румянца по щекам. Может, когда Маша увидела Антона впервые, секс с ним был действительно не плохой перспективой. Актёр импровизации, ведущий, как минимум, двух шоу, да просто-напросто красивый парень, чем не претендент для хорошего проведения досуга? И Петрова действительно проводила с ним досуг, но в это проведение не входил пьяный секс в её квартире на недавно купленном, белом постельном белье.
Переспать со своим другом.. Это было что-то сверх ужасного, что могло произойти после очередной пьянки. Она бы поняла, если бы залезла в фонтан, да хоть в Летнем саду! Да даже если бы она была голая, это было бы лучше, чем провести ночь с Антоном. Наконец-то найдя лифчик и растянутую, по—видимому Антоном футболку, рыжая натянула её на себя, пытаясь найти синие джинсы. Не увидев штаны в комнате, Петрова на цыпочках прокралась на кухню, надеясь не только полностью одеться, но и заодно выпить воды со спасающим как никогда аспирином. Запихнув свои ноги в джинсы, что измятые лежали на полу, а на колене красовалось пятно, неизвестного, к сожалению Маши, происхождения, рыжая взяла стакан, наливая воду из белого, холодного чайника.
— Ты же не собиралась бросить меня, сбежав из собственной квартиры? — Девушка сглотнула, услышав хриплый и низкий от недавнего сна голос Антона, что стоял, облокотившись о стену, скрестив руки на груди. Шастун смешно щурился, пытаясь хоть как-то ослабить напор лучей дневного солнца. Петрова невозмутимо вскрыла упаковку с аспирином и закинув в рот одну таблетку, запила её водой. — Его надо после еды принимать.
Маша вздохнула и развернулась к Антону, встречаясь с пристально наблюдавшими за ней тёмно-зелёными глазами. Она непроизвольно прошлась взглядом по торсу парня, по ногам, возвращаясь к лицу. Шастун уже надел боксёры, поэтому это была не настолько неловкая ситуация, какой могла показаться.
— Я знаю, но пока я буду готовить завтрак, мой мозг перестанет функционировать окончательно. — Петрова достала второй стакан, проделывая те же самые действия, что делала минуту назад, но на этот раз, повисшая тишина не приносила удовольствия. Она протянула Антону таблетку, смущённо прикусив губу.
Шастун выпил всю воду до дна и слизав прозрачные капельки с губ, поставил стакан на столешницу. Он заострил взгляд на оголённом плече Марии, но после снова вернулся к карим глазам.
— Думаю, после этого мы можем стать лучшими друзьями. — Прервал неловкую паузу Антон и улыбнулся. Улыбнулся так, как может только он, мягко и заразительно, ведь стоило Петровой увидеть его улыбку, как её губы изогнулись в точно таком же жесте. Она провела рукой по шее, и Шастун, увидев это, почему-то секундно нахмурился, закусив губу.
— Что? — Маша отдёрнула руку от шеи, не понимая, что не так. Рыжая огляделась в поисках зеркальца и найдя его на столе, начала вглядываться в отражение. А отражение было не столь радужным. По всей шее красовалась дорожка синевато-красных следов, что заходила за ворот футболки спускаясь к ключицам. Уже лучший друг отвёл глаза в сторону, почесав затылок.
— Извини, видимо, перестарался. — Петрова засмеялась, в последний раз пройдясь подушечками пальцев по покрытой засосами шее.
— Как думаешь, мы нарушили какой-то закон, гласящий о том, что друзья никогда не должны спать друг с другом? — Антон незатейливо помахал головой, что на его языке означало «Скорее всего». Маша улыбнулась ещё шире, натягивая сползающую ткань футболки. Наверное, самое страшное уже позади. По крайней мере, той неловкости, что была пару минут назад, уже не наблюдалось. Оба мысленно сошлись на том, что обсуждать секс на голодный желудок не самая удачная затея, поэтому сейчас Петрова во всю виляла бёдрами в такт мелодии, что сама себе и напевала, жаря яичницу. Кстати, Маше всё же не удалось идеально подобрать себе одежду, ведь футболка, что до сих пор, в прямом смысле, свисала не ней, была действительно растянута Антоном, ведь это была его футболка. Видимо, покупка парных вещей было не лучшей идеей. Но Шастун, как хороший друг и понимающий любовник простил Маше эту оплошность и переодеваться не заставил. К счастью, вчера Антон был не только в футболке, поэтому сейчас он сидел в чёрной толстовке, что была велика даже ему.
— Знаешь, это и не настолько страшно, как может показаться.. — Пытается выговорить свою реплику Шастун с полным ртом горячего чая. — Это даже хорошо.
— Это плохо, — Петрова пресекла все попытки Антона по разбавлению неловкой атмосферы. — Я начала спать с малолетками, какой позор…
— Ты старше меня всего на два года, не преувеличивай! — Возмутился Шастун, вытирая с уголка губ капельку чёрного чая.
Да, действительно, Петрова была старше Антона на два года, так что пока Шастун отбывал тридцать первый десяток она уже была на тридцать третьем. А познакомились они, когда ей было тридцать один. В каком-то из баров Питера, Маша выпила до неприличного прилично и, по началу, даже не узнала звёздных лиц телеканала ТНТ. Лиц, по которым вздыхают чуть ли не половина девушек и девочек России. Первым диалог начал Антон, оторвавшись от всей компании импровизации, нашептав что-то на ухо Позову. По словам Шаста, его привлёк ярко-синий цвет пиджака, который так не сочетался с распавшимися по плечам рыжими локонами. Сначала он показался Петровой банальным собеседником, которые подсаживались к ней довольно часто, начиная диалог с пьяного «привет», а заканчивали рассказами о своей никчёмной жизни, но с Антоном было не так. Начал он действительно с пьяного «привет», а Маша ответила ему только потому, что посчитала его вполне сексуальным, но ему удалось развить довольно.. необычную беседу.
Перед лицом Шастуна оказалась тарелка с глазуньей и тот сразу же начал уплетать её за обе щёки, будто только что вернулся с голодного острова. Петрова забралась на стул вместе с ногами и обняла колени руками, даже не собираясь прикасаться к еде. Пережёвывая кусок яичницы Антон ненароком зыркнул на сидящую напротив подругу, и его челюсти тут же перестали двигаться. Шастун испуганно сглотнул, положа вилку в тарелку.
— Ты хочешь обсудить произошедшее ночью, — Сказал он, облизав губы. Маша утвердительно кивнула, хотя по его интонации было ясно, что это был не вопрос. — Во-первых, думаю, ты не питаешь ко мне романтических чувств.
Петрова снова положительно кивнула, заправив за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос.
— Но я думаю и надеюсь, что мы останемся друзьями. И как я уже сказал, после такого можно стать и лучшими друзьями. — Антон многозначительно ухмыльнулся, выделяя «после такого» особой интонацией.
— О да, после такого, уж точно. — Петрова же сделала то же самое, ну и заодно провела рукой по шее, как бы демонстрируя последствия «такого». Они засмеялись одновременно.
— Ешь давай. — Шастун указал взглядом на нетронутую яичницу. — Мне, между прочим, хуже, чем тебе.
— Почему же? — Спросила она, вскинув брови, погружая в рот вилку с ломтиком завтрака.
— Мне ещё через весь Питер переться к Арсу, чтобы забрать свои вещи, а вечером нам уже в аэропорт. Ну, точнее, только мне, Позу и Серёже. — Маша слегка улыбнулась.
— Ты не расскажешь им про.. про ночь. — Замялась Петрова, закусив губу. Антон утвердительно кивнул, пробубнив что-то похожее на «конечно». Она знала, что скорее всего, он поведает об этом Диме, но Петровой это особо погоды не делало. С Димой у неё были отношения нормальные, даже хорошие. Не сказать, что они общались, но когда пересекались, разговоры у них шли прекрасно, без единой заминки и неловких пауз.
С Арсением у неё были отношения посложнее. В том баре они, можно сказать, подружились. Судьбы были схожи, она из Омска — он тоже, она переехала в Питер — он тоже, она работала в театре — он тоже. Только вот она не была актрисой, а была художницей и дизайнером по образованию с красным дипломом, который использовала, как подставку для кружки. В театре она оказалась случайно, когда не знала куда идти, когда была потерянной, недавно выпустившейся из университета студенткой, которая не знала, где брать работу. А деньги нужны всем, так что её занесло за кулисы театра, где она три года честно отработала, разрабатывая костюмы для постановок. Жизнь тогда была весёлая, беззаботная. У неё ещё тогда чёлка была, и губы она красной помадой красила редко—редко. Маша каждый раз с трепетом вспоминает, как зимним утром бежала по лужам и сугробам, чтобы успеть на свой автобус(слава богу, что через год она купила машину), впопыхах еле-еле натягивала пальто на вешалку и закрывалась в своём маленьком творческом кабинете, где всегда царили спокойствие и запах крепкого кофе. На всю жизнь Петрова запомнила голубенькую лампу на столе, которая всегда грела её ржавым, тёплым светом. Может быть, если бы она была на годиков десять постарее, она назвала бы эти годы самыми лучшими в её жизни. Но вскоре жизнь её с театром разлучила. Первое время она скучала, хотела вернуться, когда заказов на картин вообще не было, были только пьяные звонки подруге из театра, плач в трубку и жалобы на то, как она устала. Но вскоре Петрова смирилась, начала усерднее продвигать свои работы и вот, начала зарабатывать первые деньги за ручной труд. Труд, на который она несколько раз опрокидывала стаканы с грязной от краски водой. Труд, над которым она скрупулёзно склонялась ночами, всё время поправляя очки, что назойливо сползали с переносицы, на который уже были маленькие красные синяки от оправы.
Попов же узнал о её работе примерно так же, как и все её знакомые. Алкоголь всегда развязывал ей язык и делал из неё слезливую истеричку, хотя зависело это, конечно, от настроения, с которым она пришла навестить любимый бар. Ну и как это обычно и бывает, Маша погрузилась в старые воспоминания, зализывая, а точнее заливая, уже зажившие, но всё ещё щипавшиеся раны алкоголем. Прямо за барной стойкой она пускала клубы малинового дыма, обхватывая фильтр подкрашенными красной помадой губами, что Арсений, понятное дело, не мог оставить без упрёка. Попов успел несколько раз обхвалить её работы с ног до головы, которые она с гордостью демонстрировала на слегка побитом экране телефона. И вроде бы всё хорошо, они обменялись контактами, несколько раз встречались за чашкой чая или чего покрепче, обсуждая всякое разное. Театр, импровизация, Питер, какие кто принимает таблетки от боли в голове, обычно именно про таблетки диалог получался самым насыщенным. И всё было чудесно—прелестно, с бабочками и единорогами, до определённого момента.
Однажды, а если быть точнее, в два часа ночи и шестнадцать минут, Машин телефон начинает надоедливо вибрировать на тумбочке, и даже беззвучный режим не спасает, поэтому, сдавшись, она взяла трубку, даже не вглядевшись в имя смертника, что решил позвонить ей в столь поздний час. Всё встало на свои места, когда в трубке искажённо начал слышатся пьяный голос Арсения, что бубнил что-то о спасении, что Петрову совершенно не интересовало и она собиралась положить трубку, как Попов выдаёт то, что уже у её квартиры и на весь коридор раздаётся громкое пищащие звонка. Просьба Арсения об открытии двери была совершенно ненужной, ведь Маша уже сама бренчала связкой ключей, пытаясь открыть все три замка. Когда Петровой говорили, что она параноик, раз ставит себе три замка, она лишь отшучивалась, оправдываясь, что «бог любит троицу». Это было наглой ложью, она уже признала где-то в глубине души, что является параноиком. Почему она без пререканий открыла дверь? Потому что посчитала, что должна быть веская причина для того, чтобы Арсений сразу после перелёта Москва—Питер пьяный заявился к ней на десятый этаж. К ней. Это тоже играло роль. Особую, ядовитую, почти обжигающую роль.
Должно быть, это было роковой ошибкой, открыть тогда дверь и впустить к себе на порог распалённое от алкоголя и зимнего холода тело Арсения. Стоило ему оказаться в её коридоре, как он как котёнок стал оглядывать украшенные к Новому году стены и протянул что-то типо «красиво», а может и «красивая», обращаясь к самой Петровой, но она это уже не разобрала. С горем пополам снял обувь, оперевшись рукой о стену, в попытке удержать убегавшее от него равновесия. По—хозяйски прошёл на кухню, заведомо зная где она, ведь уже был на ней один раз, когда приходил к Маше на день рождения в середине декабря, развалился на стуле и тупо пялился прямо на девушку, стоявшую напротив. Она молчала, пыталась сканировать, анализировать, понять. Попов тогда первый прервал тишину, когда сказал, что соскучился.
Соскучился.
Они не были друзьями, Петрова слишком много вкладывала в это слово и их с Арсением общения не хватало для того, чтобы назвать их друзьям. Они не были парой, в паре важна дружба, коей у них не было. Они не были тайно влюблёнными друг в друга знакомыми. Они были друг другу почти никто. Никто, чтобы скучать. На это заявление Маша лишь глупо кивнула, будто это было обыденность и чем-то правильным. Попов пару раз шмыгнул носом, разглядывая в окне разрезанную на осколки голыми ветками луну. Он пару раз нахмурился, будто обдумывая слова.
— Тебе идёт эта пижама. Я рад, что не прогадал с размером, — До сих пор эхом отдавалось в голове. Эхом слышался хриплый, понизившийся на несколько октав голос. На самом деле, самой большой загадкой для Маши было то, как Попов смог так чётко сформулировать свою мысль, будучи явно не под одной бутылкой, как выяснилось, вина, так ещё и выговорить её без единой заминки. В тот вечер она была в пижаме, что Арсений подарил ей на её день рождения. Петрова тогда лишь тихо поблагодарила, улыбнувшись. После этого Маша расстелила Арсению на диване, сняла с него куртку, шапку, свитер. Хоть с большим сожалением, но решила оставить на нём штаны, придя к тому, что пока, полюбуется только торсом. А любоваться там, скажу я вам, было на что. И вот, всё прекрасно, Попов тихо посапывает на диване, закутавшись в плед, а Петрова спит в тёплой кровати, обняв руками подушку. И всё бы ничего, но какого было её удивление, когда утром на месте подушки, оказался Арсений, который невинно обнимал Машу в ответ. И, чёрт Попова дери, он был таким красивым. Даже с лёгкой небритостью, синяками под глазами и взъерошенными ото сна волосами он был красивым. И его руки, что тепло сжимали её талию, тоже были до безумия красивыми. И как только ей пришло это осознание, всё покатилось к чёрту. Потому что единственное о чём она думала это то, что пришло ли это же осознание Попову о ней. В то утро она спокойно его разбудила, выслушав огромную тучу извинений и сожалений о том, что так получилось, приготовила ароматный кофе, бутерброды и стакан воды с таблеткой аспирина. Арсений, поблагодарив её несколько раз, ретировался из квартиры, оставив за собой лёгкий аромат одеколона и красного вина.
Она не была влюблена, она была им увлечена. Затянута, как в трясину. Потому что этот образ таинственного и загадочного действительно приковывал внимание не только на экране телевизора, но и в реальной жизни. Это было такой игрой, коей ей не хватало. Постановка в театре без сценария, импровизация. Он был неким напоминанием ей о том самом чувстве лёгкого волнения, ломящего в груди перед показом спектакля, когда она тенью стояла за кулисами, сжимая небольшой краешек занавеса. И Арсений тоже являлся тенью. Тенью её театральной жизни. Тенью, что она не хотела отпускать. И она не хотела думать о том, как переживёт жизнь после.
— Сегодня наконец-то отправлю этого слона, — Маша указала кивком головы на стоящую на мольберте, недавно высохшую картину. Почему слона? Потому что она была действительно огромная и Петровой пришлось подпереть её несколькими коробками, чтобы та удержалась на мольберте. Антон улыбнулся, откусывая кусочек от шоколадного печенья, игнорируя крошки на столе.
— Когда-нибудь я закажу у тебя свой портрет. — Стоило Шастуну только договорить фразу, как из прихожей послышались звуки лая и агрессивного рычания. Сушка снова решила начать терзать свою излюбленную игрушку в виде жёлтенькой утки.
— О, проснулась, — Сказала Петрова, лениво сползая со стула, всё ещё ощущая отголоски похмелья в голове. Наполнив одну миску кормом, а другую водой, рыжая потрепала Антона за кудряшки, спросив, подождёт ли он её из душа или поедет домой к Арсению. Получив в ответ «Конечно подожду, а вдруг ты там утонешь», она направилась в ванную, попутно снимая футболку, закидывая ту в корзину с грязным бельём.
Тело окутали кипяточные струи воды, а пар сразу же застелил всю поверхность висевшего над раковиной зеркала. Несомненно, чтобы освежиться ей стоило принять холодный душ, но она же не мазохистка? Так что ей по душе был кипяток. Она слегка прошлась мочалкой по ногам и животу, а вот по ключицам и шее она прошлась более резче и жёстче. Не потому что ей было противно от того, что она сделала, нет, она не хотела лишних вопросов, взглядов. Попытка стереть следы пьяной и смазанной в сознании ночи не увенчалась успехом. Только наполовину, засосы стали бледнее, но не исчезли и всё равно продолжали быть довольно яркими и броскими.
Смирившись, Петрова вышла из душа, закутываясь в полотенце, напоследок проведя ладонью по запотевшему зеркалу. Стоило Маше преодолеть порог ванной, как она сразу же увидела стоящего у входной двери, полностью одетого Шастуна.
— Какой ты шустрый, — Петрова сняла резинку, и волосы огненными молниями разразились по бледным плечам, впитывая в себя маленькие капельки, оставшиеся от недавнего душа.
— Я уже даже Арсению успел набрать.
— И как он? — Спросила Маша, притворяясь, что ей очень интересно, в каком же Попов находился расположении духа, после того как увлёк за собой какую-то Соню из бара.
— Нормально, передавал тебе привет, спросил, приедешь ли ты со мной, — Петрова нахмурилась, но всё её лицо было укромно спрятано за копной волос, поэтому Антон продолжил. — Я сказал, что нет.
— Правильно сделал. У меня итак голова болит, а выслушивать о том, как болит голова у Арсения, я не готова, — Шастун тихо захихикал, открывая дверной замок... Замки.
— Антон! — Окликнула его Маша, наполовину высунувшись из кухни. — Было хорошо.
— Если что можем повторить. По дружбе, — Шастун ухмыльнулся, подмигнув. Чем вызвал у Петровой заливистый хохот и прямо под него ретировался из квартиры.
***
Антон вручил таксисту деньги и, хлопнув дверью, вышел из машины, направляясь к нужной парадной. Введя правильный код и получив разрешение на вход, Шастун вызвал лифт и за минуту оказался на нужном этаже. На ходу начал снимать куртку и выпутываться из шарфа.
— Какие люди! — Послышался голос Матвиенко, что открыл Антону дверь. Шастун повесил куртку на крючок и прошёл на уже довольно знакомую ему кухню. Арсений стоял, облокотившись на столешницу, держа в руках стакан с почти выпитым и уже остывшим кофе. Димы на кухне не оказалось, что было странно, но не критично.
— Насколько вас раздражают голоса людей по шкале от одного до десяти? — Антон развалился на стуле, сложив руки на стол.
— Одиннадцать. — Отозвался Попов, сделав решающий глоток напитка из чашки.
— Вот видите, а я не пью и мне прекрасно. — Похвастался Серёжа, зайдя на кухню и встав поодаль Шастуна, подперев плечом стену. — Опаньки для попоньки!
Матвиенко резво подскочил к Антону, разглядывая тёмно-алые следы.
— Это что ж ты, Антошка, во взрослый мир вошёл? — Шастун закатил глаза.
— Ага.
— Не хорошо спустя всего две с половиной недели после расставания с девушкой во взрослый мир входить, —Пожурил Шастуна мужчина. Антон закатил глаза повторно, но на этот раз кинув в Серёжу ручкой, чем вызвал у Матвиенко смех, а у Попова улыбку. Улыбку, которая резко спала.
— Ты же у Маши ночевал? — Спросил Арсений осторожно, будто опасаясь то ли вопроса, то ли ответа. Шастун согласно кивнул, поджав губы.
— А вот это пиздец, Антон. — Над головой Шастуна раздался голос Позова, что стоял, сложив руки в карманы.
— Да ладно, пьяный секс по дружбе. С кем не бывает? — Встал на защиту друга Серёжа, незатейливо пожав плечами.
Попов сглотнул, поставив пустую кружку на стол. Нервно поправил чёлку и попытался выдать непринуждённую ухмылку, что гримасой искривилась на его лице. Иногда актёру действительно сложно удаётся играть роль и похоже — это тот самый случай. Арсений ещё раз медленно, будто испытывая самого себя, прошёлся взглядом по всей дорожке засосов, что уходила под ткань чёрной толстовки, ворот который слегка приоткрывал ключицы. Десять минут назад Попов жалел о том, что удалил сообщение, где приглашал Машу на кофе, а сейчас.. А сейчас было не так страшно. Сердце уже не отбивало такие кульбиты, какие были, когда он нажимал пальцами по клавиатуре, когда нажимал маленькую кнопочку в виде бумажного самолётика, а потом на её месте появилась красная корзина.
— Действительно, Антон, не загоняйся, — Подал голос Арсений, выдав полу—улыбку. — Или вы из-за этого поссорились?
Попов был рад, что голос не надломился на слове «этого», но ему было чертовски стыдно за отвратительную, но спасающую его надежду в этом вопросе.
— Нет. Всё в порядке. — Надежда умирает последней. Видимо, именно на этой фразе её не стало, — Наверное, это будет первый случай в истории, когда секс сделает дружбу крепче.
Шастун искренне улыбнулся, и Серёжа сделал то же самое. Дима эту тему замял, и в этот раз Арсений был ему очень благодарен. Они обсудили вчерашний концерт, обсудили радость того, что тур закончился, и что все наконец-то передохнут. Антон сразу же собрал свою сумку, не откладывая на вечер, что было на него совершенно не похоже, но потом он объяснился, сказав, что хочет успеть заехать к Маше. Это прозвучало беззаботно и обыденно, даже правильно, настолько правильно, что Арсению вскрыться захотелось. Если бы эту фразу сказал Попов, все бы удивились, спросили откуда такое рвение и зачем ему это, а из уст Шастуна это звучало как прописанное в библии правило, к которому ни у кого не было вопросов, и это осознание заставляло холодную маску Арсению трескаться.
И сейчас он снова прокручивал это у себя в голове, как заевшую пластинку, впихивая себе в рот купленный в рядом стоящем киоске круассан. На вкус он оказался ничего таким, кстати.
