***
Он сегодня не уснёт. И это не из-за кофе. Чтобы не испортить себе настроение окончательно, Попов отнял свой взгляд от такой ненавистной ему сейчас футболки. Арсений, как зомби вылил воду из кружки, не понимая, зачем её вообще туда налил. Поставил посудину на нужное место кофемашины и погрузив в неё капсулу, нажал на кнопку. Он приложил титанические усилия, чтобы не пялиться на довольно глубокий разрез в зоне декольте Петровой. Пояс атласного халата хорошо подчёркивал её талию. Сам же халат открывал вид на стройные, длинные ноги, на коих были только смешные тапочки с помпонами. И, чёрт его дери, она была такая красивая. Такая до безумия красивая. Даже когда она спала, обнимая подушку, слегка приоткрыв рот, а шорты бесстыдно оголяли небольшую часть её бедра, она была красивой. Попов первое время не понимал, зачем запомнил то, как Маше идёт красная помада, что она наносила почти всегда, как и в день их знакомства в баре. Зачем запоминает то, что она каждый раз надевает одно и то же кольцо на средний палец. Зачем запоминает то, что она боится темноты. Как выяснилось, Арсений не такой хороший, каким казался. Он помнил, как Петрова, будучи неполностью трезвой, рассказала ему про свою фобию. Фобию, что стала для него одним из рычагов давления на сегодня. Он предварительно выключил свет в коридоре, якобы случайно. Медленно зашёл в гостиную и так же медленно из неё вышел. Он прекрасно помнил, где находится грёбаный выключатель света. И Арсению до ломки хотелось обнять незаметно дрожащую в темноте Машу, что так боязливо прикрыла дверь на кухню. Но это было чем—то необъяснимым. Чем—то тёмным, что не должно было выйти наружу. И он одновременно выглядел аномально спокойным, будто только что его сердце не начала окутывать липкая паутина грязи, состоящая из манипуляций и лжи. Попов даже не знал, какой хотел возыметь от этого эффект. Хотя нет, знал. Никакого. Он сделал это назло. Кому? Да чёрт его знает. — Ты останешься? — Арсений рассеяно взглянул на Петрову, что успела довольно сильно приблизиться, — В прошлый раз, когда Антон уезжал, ты остался. Он всегда оставался. Какие бы у него не возникали дела, в каком бы он не был состоянии, он оставался. В день её рождения он остался на ночь вместе с Антоном, некой Фионой из театра и долбанутой собакой Маши, которую она по-странному нарекла «Сушкой». В день, когда заявился к ней пьяный на порог и почти врезался лицом в пол, когда пытался снять натуго зашнурованные ботинки, он остался. Когда они провожали Антона в Москву, он остался. И сейчас.. Арсений знал, что он останется. — Да, — Ответил Попов, доставая кружку, теперь наполненную горячим напитком. Маша слегка улыбнулась и посмотрела куда-то за его спину, что-то пристально разглядывая. Арсений непонимающе нахмурился и развернувшись, поник, чуть съёжившись. Предметом внимания Петровой оказалась фотография, где красовались она и, как выяснилось, какой—то Паша. Что уж скрывать, вполне привлекательный парень, лет 27. Попов никогда не любил эту фотографию, они там были слишком.. счастливые, нет, влюблённые. Он всегда обходил её стороной, стараясь не бросать даже случайных взглядов. Маша тихо выдохнула и подтянув сползавшую с плеча ткань, села за кухонный стол, снова по привычке подтянув на стул ноги. Арсений опёрся бёдрами о столешницу, осторожно делая глоток только что приготовленного, горячего кофе. — Как ощущения после долгожданного возвращения в свою квартиру? — Петрова начала рассматривать свой маникюр, который сделала в прошлое воскресенье. Это Попов узнал из историй её инстаграмма. Красный, почти кровавый оттенок, форма, насколько он помнил, миндалевая или как там её. — Прекрасно, правда пришлось потратить уйму времени, чтобы очистить её от пыли, — Арсений легко улыбнулся, смотря девушке прямо в глаза, старательно игнорируя шею. — Да, я видела твою историю, — Маша облизала губы и продолжила. — « Главное не покрыться пылью также, как моя квартира после тура ». Процитировала она классика, в лице Арсения Попова. Петрова лучезарно улыбнулась, обнажая зубы. Сейчас её улыбка напоминала ему ту, что была тогда, в баре. Он помнил, как сначала не заметил пропажи Шастуна, что был похож на капусту, в обмундировании шапки, толстого пуховика, чёрной маски и чёрный спортивных штанов, которые совершенно не соответствовали климату северного Питера. Потом его внимание привлёк гулкий смех, доносящийся из-за барной стойки. И, как бы иронично это не было, его точно также, как и Антона, привлёк довольно броский цвет пиджака, что хорошо сидел на плечах немного пьяной, питерской художнице. Он галантно спросил разрешения присоединиться и, поначалу, пытался разобраться в причине возникшего смеха, а потом пытался этот солнечный смех воссоздать, но теперь с помощью своих реплик. Арсений помнил своё искреннее удивление, когда понял, что их жизненный путь совпадал чуть ли не на семьдесят процентов. Маша тоже сбежала из дома, только не для того, чтобы встать на путь великой актрисы, а для поступления на дизайнера. Он бы сказал чудом, но нет, собственными усилиями поступила на бюджет и идеально защитила диплом. И вот, казалось бы, если судить по нему, то должно было наступить применение с родителями, но в её случае только с отцом. Вот только мириться было не с кем. Потребовался год, чтобы пережить, смириться и взять себя в руки. И снова их нити судьбы переплелись, потому что они оба открывают двери театра, правда с разными ролями. Петрова ему очаровательно улыбалась, несколько раз "случайно" проведя пальцами по его оголённому колену. Да, он необоснованно ругал Шастуна за выбор неподходящих штанов, потому что сам был не лучше. На нём были излюбленные рванные скинни джинсы, болотно—зелёная толстовка и уже всем известный перстень—печатка. И, возвращаясь к кокетливым касаниям, его это заводило. Подкупало. Тогда она была распалена алкоголем и музыкой. Была достаточно игривой, чтобы флиртовать. Достаточно игривой для того, чтобы льнуть к Арсению, который ей охотно отвечал. За ней было приятно следить, наблюдать за реакциями, пробовать выводить новые. Она не была тихой, но была достаточно громкой, чтобы привлечь его внимание. На фоне неё все люди резко превращались в серую массу. Будто кто—то просто взял и смазал их с остальными красками. Вызывающая красная помада тоже была ей к лицу. И самому Арсению тоже. Алый след от поцелуя на щеке хорошо контрастировал на бледноватой коже. Лёгкое касание большого пальца к почти обожжённому месту соприкосновения её губ и его щеки, едва слышное «извини», приводили его в дикую эйфорию. Арсений помнил, как в тот же вечер нашёл её в Инстаграмм. Как пристально разглядывал каждую фотографию, каждую выложенную картину, каждого человека, что ненароком засветился на снимке. Пролистал ленту до две тысячи тринадцатого года. С упоением рассматривал её, одиноко сидящую на сцене, с подписью «Скоро постановка, а актёры прохлаждаются». Он помнил, как первый написал сообщение, надеясь на то, что она его помнит. Хотя его самооценка так и кричала о том, что его невозможно забыть, страх, засевший прямо в горле, не давал ему дышать. Все опасения испарились, когда Маша ему ответила, пусть и сухо. Привет, да, помню. Извини, я занята. Но он, слава всем святым, был не подростком во время пубертата, чтобы затаить на это обиду. Он стойко ждал сообщения и дождался. Они договорились встретиться за чашкой чая. Она была очень красивая тогда. В бежевых штанах, светло—коричневой водолазке, которая была усыпана красными сердцами, и тёмно—коричневом пальто. Им несказанно повезло, ведь за время всей прогулки к Арсению ни разу не подошли с просьбой сфотографироваться. Петрова могла поддержать любую беседу, что он заводил. С интересом слушала его рассказы о гастролях, несколько раз подкалывала его по поводу шипперства. Вообщем, всё шло прекрасно. До поры, до времени. Однажды, а если быть точнее, в два часа ночи и шестнадцать минут, пьяному Арсению попал в руки телефон, в котором он с уймой потраченных нервов и времени, нашёл нужный контакт и набрал, подперев плечом стену. В трубке послышалось злое и сонное мычание, но тогда это его не остановило. Он начал что-то бормотать, уже сам не помнит что, но, услышав какое-то шуршание, сказал, что он у её двери. Арсений начал просить открыть дверь, и она почти тут же распахнулась. И это ужасно, но когда он зашёл, то сразу же зацепил свой взгляд на белой пижаме, что подарил Маше на день рождение. Шорты были не короткие, но достаточно свободные, чтобы слегка задраться во время ходьбы. И, как бы ему не было стыдно, он не мог оторвать взгляд от её бёдер, от приоткрытых губ и хорошо очерченных ключиц. — А хули вы так по—тихому свалили? — Антон, наклоняясь, обнял Машу за плечи, посмотрев на Арсения. Петрова улыбнулась, смешно попытавшись укусить Шастуна за нос, но тот ловко отклонился. — Там Серёжа сделал кувырок назад, ну… Почти. — Устроили кофепитие, — Попов глотнул кофе, попытавшись сменить фокус на обожжённые горячим напитком губы, вместо того, чтобы пялиться на мило перешёптывающихся Антона и Машу. — Антон, я дико извиняюсь, но когда вы свалите в аэропорт? — Петрова вопросительно взглянула на Шастуна, и тот уже открыл рот для ответа, но был перебит Арсением. — Через минут двадцать или двадцать пять. — Антон нахмурился, но ничего не сказал, лишь поджав губы. Сушка неожиданно забежала на кухню, молниеносно оказавшись у миски с водой. Попов мысленно обрадовался, увидев загоревшиеся глаза Антона, понимая, что теперь объект внимания Шастуна не Маша. Собака отреагировала также быстро, несколько раз пробежав меж ногами Антона, зазывая того на очередную «гонку». Шастун, подобно ребёнку, побежал за Сушкой, издавая какие-то нечеловеческие, но смешные звуки. Петрова перевела взгляд на насупившегося Арсения, что уныло смотрел на место, где секунду назад было уже испарившейся из виду тело Антона. — Что, Арсюшенька, невесел, что головушку повесил? — Маша подпёрла щёку ладонью, снова начав рассматривать руки, на которых была видна паутинка синих вен. Попов самодовольно ухмыльнулся, сильнее сжав рукой столешницу, скрыто демонстрируя насколько он может быть красивым. — Да вот смотрю на Антона и вспоминаю свои былые годы, — Наверное, на этом стоило остановиться, но нет, Арсений иногда не может держать язык за зубами, — Правда в свои былые годы за собаками я не бегал. Петрова усмехнулась, встав со стула, легко поправив халат. — Ну, во—первых, тебя с потрохами выдаёт видео с пятилетия импровизации. — Попов стыдливо зажмурился, но, чтобы не выглядеть полным идиотом, всё же открыл глаза. — А во—вторых, mon amour, не ревнуй. — Ты назвала меня душкой? — Маша тихо хихикнула и ничего не ответив, ретировалась из кухни, оставив за собой Арсения, у которого снова покраснели кончики ушей, а едва видимый румянец размазался по щекам.***
— Серёжкинс, а что это мы разленились? — Матвиенко непонимающе приподнял бровь, переведя взгляд на вошедшую в гостиную Петрову. — Я давно не наблюдала прямых эфиров на твоём аккаунте. — Тю, да хоть сейчас. — Маша в неверии склонила голову в бок, скрестив руки на груди. Серёжа показательно вынул из кармана телефон и поставив его на бумажный столик, оперев о кружку, открыл Инстаграм. Петрова проследила за тем, как Дима влез в кадр, когда палец Матвиенко оказался на кнопке «Прямой эфир». — Меня чур не показывать! — Маша забежала за стену, высунув только голову, на что Серёжа положительно кивнул. — Антон! Петрова протянула имя Шастуна, еле—еле не наступив на Сушку, что резко вбежала в гостиную. Она схватила Антона за плечи, пытаясь утихомирить. — Три, два, один! — Нажав заветную кнопку, Серёжа выпрямил спину, смотря в камеру, а Дима же наоборот, откинулся на спинку дивана. — Ау? — Шастун сбивчиво дышал, продолжая смотреть на Машу, сведя брови в переносице. — Эфир. — Прошептала Петрова, кивком головы указав на телефон Матвиенко. Антону потребовалось несколько секунд, чтобы осознать информацию, Шастун откинул голову, безмолвно протянув что-то типо «Блять». После он небрежно поправил чёлку, что назойливо лезла в глаза, и показался в кадре. — Привет—привет! — Антон помахал руками в камеру, щурясь, пытаясь рассмотреть быстро летящие комментарии. Маша почувствовала, как на её плечо легла рука, и чуть дёрнулась, но увидев лицо Арсения, выдохнула. Попов насмешливо приложил всё ещё довольно тёплую кружку к её щеке, и Петрова не выдержав, тихо засмеялась в перемешку с больным шипением. — Кто у нас на заднем фоне? — Демонстративно громко прочитал вопрос Серёжа, кинув мимолётный, но довольно колкий взгляд на Машу. — Да никого, ребят, просто Арсений чудит. Попов цокнул, понимая, что теперь обязан показаться в кадре и вручив Петровой злополучную кружку, появился на экранах, как минимум, пяти тысяч зрителей. Маша наблюдала, как ребята оживлённо отвечают на вопросы, ну, не считая уставшего от всего Антона, который почти засыпал на полу. Серёжа, да и все остальные присутствующие старательно игнорировали комментарии про усеянную засосами шею Шастуна. Арсений радостно высказывался о прошедшем туре, хваля разные города, а Дима в свою очередь его активно поддерживал. Во время диалога Антона и Димы уже у самой Петровой возникла идея для новой футболки Арсения. Девушка, будто очарованная, продолжала слушать монотонные голоса и держать вручённую ей Поповым кружку. Маша, задумавшись, отпила кофе и подняв взгляд, столкнулась с голубым океаном, которой теперь медленно переводил взгляд то на её лицо, то на кружку. Точно, брезгливый Арсений. Петрова виновата улыбнулась, закусив губу и, пока не поздно, убежала в коридор. Она слегка потеряла счёт времени, но по фразе Серёжи, что им уже пора в аэропорт, поняла, что прошло где—то в районе двадцати минут. — Петруша, нам пора! — Послышался голос Антона из гостиной, и Маша стала полностью уверена, что эфир закончился. — Слава богу.. — Насмешливо выдохнула Петрова, выйдя к ребятам. — Не делай вид, что не будешь по мне скучать. — Шастун улыбнулся, понизив голос, явно указывая на двойной подтекст. — Буду—буду. — Немного печально протянула Маша, обнимая Антона, прижимая голову к его груди. — А по нам? — Серёжа специально обиженно опустил голову, насупившись, вытянув за собой Диму. — И по вам буду. — Петрова сразу обняла двух импровизаторов, улыбаясь ещё шире. — Не переживай, тебе куда-то запропастившейся Арсений скучать не даст. — Маша усмехнулась и одновременно нахмурилась. — Действительно, уже нашедшийся Арсений не даст. — Попов показался в коридоре.. с той же кружкой в руке. Петрова подняла бровь, но промолчала. — А ты тут останешься? — Спросил Антон, всовывая одну руку в рукав куртки, подозрительно нахмурив брови. — Угу. — Положительно ответил Арсений, довольно приподняв уголок губ, но скрыл ухмылку за кружкой. Шастун вопросительно взглянул на Машу, будто не до конца доверяя Попову, но получив подтверждающий кивок от Петровой, понимающе закивал, потянув за язычок куртки. — Ладно, отпишитесь, когда в Москве будете. — Маша убрала барьер в виде трёх замков и открыла входную дверь. — Ладушки, не болей, не умирай, не скучай, хотя нет, скучай, мне будет приятно. — Антон в последний раз легко обнял девушку за плечи, холодя кожу усеянными металлом пальцами. — Давай, Маш, люблю, целую. — Дима повторил тоже самое, улыбаясь. Серёжа же без слов прижал Петрову к себе, потрепав той волосы, на что получил негодующее шипение, но он на это лишь посмеялся. Девушка поцеловала Матвиенко в макушку, потому что, если выразиться пафосно, рост ей позволял. — Пока, пироженка! — Маша активно замахала рукой. — Вы не приохуели? — Недовольно отозвался Арсений, оставшись обделённым. — И тебя тоже люблю, целую. — Ответил Позов, послав воздушный поцелуй. Серёжа, быстро среагировал и пальцами показал сердце, но после всё-таки подошёл к Попову, обнимая. Маша улыбнулась, наблюдая за этим милым зрелищем. — Я тебе потом в телеграмме поцелуйчик вышлю. — Антон показался из-за двери. — Я, пожалуй, тебя заблокирую. — Арсений одарил Шастуна такой же язвительно улыбкой, но они всё же громко засмеялись, снимая резко возникшее напряжение. — Всё, идите давайте, а то не улетите в свою Москву. — Маша указала рукой на дверь. — А не надо нас выгонять! — Возник Серёжа, но покорно вышел из квартиры. — Всё, поки—чмоки! — Петрова захлопнула дверь, закрывая все замки, выдохнула. — Устала за сегодня? — Арсений подпёр плечом стену, улыбнувшись. — Немного. — Чай сделать? — Маша положительно закивала, благодарно улыбнувшись. Петрова не стала спрашивать про то, почему же Попов до сих продолжает пить из той же самой кружки. Потому что ей было от этого приятно. Приятно от того, что она не попадала под его брезгливость, и это заставляло Машу натянуть на своё лицо, хоть усталую, но улыбку. Арсений поджал губы и, развернувшись, направился на кухню. — Арс! — Попов недовольно вернулся на место, принял тоже самое положение, в коем был минуту назад. — А ты сильно устал? Арсений непонимающе нахмурился, пялясь на девушку, как на сумасшедшую, совершенно не подозревая о потайном подтексте её вопроса. И Маша это понимает и не обижается, ведь, видимо, она этому даже рада. Самое главное, что устала она. Она не хочет каждый раз при виде его вырисовывать, почти вырезать в сознании картинки приятно светившего ей в глаза светодиода, наполненную актёрами гримерку, заветный третий звонок, что, будто сирена, зазывал зрителей обратно в зал. Она не хочет позориться перед Фионой, пряча за ладонями заплаканные, опухшие глаза и покрасневший от слёз нос. Но, на самом деле, Маша была безмерно благодарна Фи. Довольно смешное сокращение имени Фионы, которое придумала сама Фиона, во время снятия мерок для нового костюма. Фиона Дайсон, девушка из театра, стоит узнать фамилию которой, не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, как же над ней подшучивали в коридорах здания, в котором рождается искусство. Петрова познакомилась с ней довольно странно. Застать девушку во время секса на столе в своём кабинете с каким-то привлекательным, но совершенно незнакомым парнем достаточно странное знакомство? Фиона потом на протяжении как минимум трёх дней бегала за Машей с извинениями, даже подарив коробку её любимых конфет. И, она не знает, как так получилось, но они стали лучшими подругами. — Сильно, — Арсений улыбнулся, видя, как у Петровой снова покраснел нос. Маша закусила губу, обдумывая своё решение ещё раз, но прийдя к выводу, что «живём один раз!», приблизилась к Попову и, еле прикасаясь, обвила его торс руками, прижимая голову к груди, вслушиваясь в размеренное сердцебиение. — Ты чего? Маша ничего не ответила и, осмелев, прижалась ещё ближе. Арсений довольно нерешительно ответил на объятия, положив голову на её макушку. Петрова улыбнулась, чувствуя легкое поглаживание её спины, она уткнулась носом в его плечо, пытаясь досконально запомнить нотки его почти выветрившегося одеколона. Она уже представляла, как отдаст Арсению свою подушку, чтобы та заместо неё сохранила его запах. Может быть, это уже было зависимостью, одержимостью, но она не могла от этого избавиться, не могла прекратить это, и он не мог. И Маша тоже это понимала. Она в последний раз провела по его лопаткам и отстранилась. Петрова смущённо сверлила глазами пол, боясь поднять взгляд. — Что это был за прилив нежности? — Маша неловко улыбнулась, почувствовав, как тёплые пальцы обхватили её подбородок, заставляя посмотреть в голубой океан. — Всё в порядке? — Да, — Петрова невозмутимо скинула с лица прядку рыжих волос. — Давно тебя не обнимала. Арсений тепло улыбнулся и, продолжая держать девушку за подбородок, неприлично надолго задержал свой взгляд, как ей показалось, разглядывая россыпь едва видимых веснушек. Это было что—то запредельно личное, что—то, что хотелось сохранить, как фотографию и никому не показывать. Что—то, что отдавалось тёплым током по телу. Что—то, что заставляло табун мурашек разбежаться по всему телу. И это хотелось чувствовать вечно. Вырезать себе на коже, чтобы оставить это навсегда.***
Попов, будто сомневаясь, нерешительно провёл большим пальцем по её щеке. Он внимательно следил за тем, как быстро из стороны в сторону метались её глаза, как почти перестала вздыматься её грудь. И, видимо, он совершил роковую ошибку, потянувшись навстречу давно желанным губам, глупо прикрыв глаза. Сейчас он действительно выглядел глупо. — Пожалуйста не ставь меня в неловкое положение.. — Петрова мягко отстранила Арсения за плечи. Стало ясно, что сейчас холодным рассудок оставался только у одного из присутствующих в этой квартире. Попов, почувствовал, как ледяная вода, в виде слов Маши, окатила его с ног до головы. Это было, что уж скрывать, больно. Это нельзя было назвать неприятным, Петрова не являлась «таким себе вариантом», чтобы отказ в поцелуе просто ударил по его самолюбию, оставляя за собой лёгкий туман неловкости. Нет. Это было чем—то иным, чем—то, что заставляло хотеть забиться в угол и никогда оттуда не выходить. — Да, чёрт.. — Арсений горько усмехнулся, отнимая руки от девичьего лица. — Прости. Самое отвратительно, что можно было увидеть это — жалость. Жалость, которая заполнила чайные глаза Петровой. Попову хотелось закричать на неё, чертовски сильно и громко. Хотелось сорвать голос, лишь бы эмоция в её глазах сменилась. Плевать чем, страхом, обидой, плевать, главное результат. — Нет, Арс, ты меня прости! — Маша взяла его лицо в ладони, и ему захотелось её оттолкнуть, потому что сейчас её касания обжигали не хуже раскалённого металла. — Ты мне нравишься! Ты красивый, умный, интеллигентный, но.. я не хочу. Попов попытался отвернуться, но попытка оказалась тщетной. Он даже не хотел думать, как останется у неё на ночь. Возможно, нормальный человек бы ушёл, но не Арсений. Он снова хотел остаться. Снова хотел её обнять.***
Сейчас Петрова даже не думала о том, много ли она употребила эпитетов по отношению к Попову. Она лишь хотела закрыть уши, чтобы не слышать гулкую сирену в голове и попыталась убрать из сознания табличку, налитую кроваво—красным, которая так и кричала ей о том, что нужно отступить. Она не хотела оставаться с ним. Она не хотела касаться его кожи. Она больше не хотела обнимать его. Она хотела сбежать. Она не хотела оставаться с ним навсегда. Она хотела оставить его рядом. Чтобы маленькая частица театра всегда ходила за ней по пятам. Была близко. На расстоянии вытянутой руки. Видимо, он желал другого. Желал её. Желал близко и навсегда. И это пугало. Наводило ужас и заставляло пелене слёз подкатить к глазам. Она ему не врала. Он красивый, умный, интеллигентный, но он не её. Маше хотелось его поцеловать, хотелось опалять горячим дыханием кожу, хотелось покрыть поцелуем каждую родинку. Маше не хотелось бросать Арсения, а она знала, что бросит. Маше не хотелось делать больно Арсению. Маше не хотелось Арсения. Маше хотелось воспоминаний с Арсением. Она в последний раз провела большим пальцем по его щеке и, подобно виноватому щенку, ушла в свою комнату, еле—еле сдерживая рыдания. Петрова закрыла дверь и сразу же уткнулась лицом в подушку, подавляя громкий всхлип. Это было нездорово. Маша слышала его шаги, слышала, как он приблизился к её двери, но ушёл. Петрова лишь продолжала тихо плакать, снова жалея себя, вскрывая давние раны. Она прорыдала где-то десять минут. Сейчас от её истерики остались только красные глаза, подрагивающая нижняя губа и обезображенное слезами лицо. Послышался приглушённый стук в дверь, Маша отняла голову от подушки, устало поплетясь открывать дверь. В проёме показался Арсений, стоявший с бутылкой вина в руке. — Я знаю, ты хотела чай, но посчитал, что сейчас будет уместней это. — Петрова слегка улыбнулась, смотря на украденное из её шкафа вино, страдальчески взглянула на Попова, который рассматривал высохшие от недавних слёз дорожки на щеках. — Очень надеюсь, что ты не откажешься, даже несмотря на то, что уже одиннадцать. Маша приняла в руки бутылку, проходя обратно в комнату. Она знала, что это плохая идея, но сейчас было настолько паршиво, что она смогла простить себе эту маленькую шалость. Маленькую, литровую шалость. Петрова села по—турецки, сминая под собой одеяло и почти вырвала из рук Арсения штопор. Небольшой дымок и она смогла втянуть едва уловимый запах красного вина, который она уже знала наизусть. — Как ты? — Маша посмотрела на всё ещё грустного Попова. — Бросаться с крыши не намерен, — Арсений сел напротив Петровой, тщательно осматривая каждую изменившуюся в ней деталь. — Я сейчас сильно смахиваю на алкоголичку из «Мужского Женского»? — Маша усмехнулась, перебросив некоторую часть волос на другую сторону, разрушая идеально прямой пробор. — Тогда уж на самую красивую алкоголичку, — Арсений полностью лёг на кровать, игнорируя слегка задёрнувшуюся ткань футболки, что бесстыдно оголила кожу живота. Петрова невольно пробежалась по его телу глазами, закусив губу. — А мы прямо из горла? — смущённо уточнила Маша. — Что уж мелочиться. Из одной кружки я уже с тобой пил, так сказать, отвоевал хоть и косвенный, но поцелуй, — Попов посмотрел на размазавшийся по щекам Петровой румянец и на мило покрасневший нос. — Ещё раз извини. Сейчас я ещё недостаточно пьяна для того, чтобы целоваться, — Маша отвела взгляд от Арсения и приложилась губами к горлышку бутылки, вливая в свой организм необходимую долю алкоголя. — Если ты будешь меня домогаться, я закричу, — Она знала, что он не закричит, но сейчас легче было поверить в обратное. Попов принял в руки передаваемую ему бутылку и сделал тоже самое, что и Петрова секунд тридцать назад. — Если ты не против, я ещё и закурю, — Маша не стала слушать возражения Арсения и встала с кровати, уходя во мрак коридора. Она уже залезла в нужный карман тёмно—коричневого пальто и достала уже знакомый кожаный портсигар. Петрова прихватила зажигалку с журнального столика в гостиной и влетев обратно в комнату, открыла окно, высунув туда голову. Она поднесла огонь к сигарете и обхватила губами фильтр, закрывая своё лицо завесой табачного дыма. — Я был против, — Голос Попова раздался где—то сбоку, но Маша стойко не поворачивалась, продолжая вглядываться в собирающиеся в одну кучу тучи. Дождь будет. — Ты вообще со скольки куришь? — Ты знаешь, — Петрова почувствовала, как их плечи соприкоснулись, но она попыталась сосредоточиться на ощущении холода от ветра, что обдувал её лицо. — Я хочу услышать ещё раз, — Арсений знакомо понизил свой голос. В нём снова слышалась та хрипота, в которую Петрова почти влюбилась. — С двадцати двух лет, — Маша сделала ещё одну затяжку, прикрыв глаза, пытаясь избавить себя от ещё одной порции солёных слёз. — Почему малина? — Петрова сжала зубами фильтр и сразу же об этом пожалела, почувствовав отвратительный привкус во рту. — Потому что нравится, — Арсений непонятно для неё закивал, возвращаясь на кровать. Будто он вычленил для себя из этого диалога что—то важное. — Так ты будешь пить? — Попов показательно сделал глоток, смотря на себя в отражении. — Хочешь меня споить, чтобы я расслабилась? — Маша повернулась к Арсению, приподняв бровь. — Да, — Он протянул ей бутылку. — Я согласна, — Глоток, — Иди сразу за второй, — Она вытерла стекающую с подбородка бордовую каплю. Попов покорно пошёл на кухню, открывая уже знакомый ему ящик, в то время как Петрова выкинула сигарету в окно. — Да у тебя там целый винный погреб, — Поражено сказал Арсений, возвращаясь в комнату. Мужчина проследил за тем, как Маша сделала ещё два внушительных глотка спиртного. И, честно признаться, по тому, как она растягивала слова и как двигалась, уже было ясно, что она достаточно пьяна. Благо, к слезливым историям о театре дело ещё не дошло. Петрова очарованно рассматривала лицо Арсения, пытаясь запомнить каждую родинку, каждую мелочь. Она замыленным от алкоголя взглядом проследила за тем, как Попов облизал губы, и поймала себя на мысли, что она уже и не так сильно не хочет ранить бедного и беззащитного Арсения. Ей хотелось его поцеловать, обнять сильно—сильно, почти врасти в него и пустить корни, лишь бы не отпускать. — Выключи свет! — Она тянула слова по слогам, будто давая себе время "на подумать", но прийдя к своему излюбленному аргументу, что "жизнь одна!", решила рискнуть. В каком состоянии нужно рисковать, как не в алкогольном опьянении. — Ты же.. — Попов собирался возразить, но был перебит. — Я знаю, я хочу включить гирлянду, — В принципе, она не соврала. Умалчивание же не является ложью. Маша умоляюще взглянула в глаза Арсения и тот, не устояв, щёлкнул по выключателю. Они оба были погружены в темноту, темноту, которая предполагала за собой страх и неизвестность. Попов терпеливо ждал, пока потолок комнаты усеет мерцающими синими звёздами. У него замерло сердце на моменте, когда его подбородок опалило чьё-то горячие, сбивчивое дыхание. Петрова готова была закатить глаза от аромата его одеколона смешавшимся с запахом крепкого вина. Она нащупала пульт от светодиода в кармане халата, нашла нужную кнопку. Щелчок. И сопровождением их поцелуя стали отблески голубой лазури, что тягуче растекались по стенам и потолку. Она всё ещё немного нерешительно положила руки на его плечи, вставая на носочки. Маша предприняла ещё одну попытку вывести Арсения из ступора, в последний раз сминая его губы своими, но тот даже не раскрыл рот, продолжая неподвижно стоять. Петрова разочарованно отстранилась, смотря в затуманенные синим светом глаза, которые сейчас были красивее, чем обычно. Попов неожиданно положил ладонь на её шею, заново притягивая к себе, сковывая её губы своими. Маша сразу же ответила, обнимая его торс руками. Привычные мокрые звуки почти эхом раздавались в пустой квартире, заставляя лишь их обоих содрогаться от осознания того, что они сейчас делали. Они целовались. Целовались жарко, нетерпеливо и в тоже время ласково и нежно. Арсений несколько секунд боялся коснуться её талии, будто страшась спугнуть. Будто она была миражом, который может раствориться в воздухе в любую секунду, сном, в котором он не хотел просыпаться. Не позволял себе рискованной близости. Петрова развеяла всего его сомнения, прижавшись ещё ближе, обдавая своим теплом его тело, пробираясь тонкими пальцами под футболку. Это было без пошлости и подобной похабной грязи, нет, это было чем—то необходимым. Почувствовать его кожу под пальцами было нуждой. Маша почувствовала, как их языки столкнулись, начиная двигаться в причудливом танце. Арсений настолько сильно хотел почувствовать её ближе, что один раз их зубы клацнули друг об друга. Попов ещё раз провёл пальцами по девичьим лопаткам, прикрытым, как ему казалось, совершенно ненужной атласной тканью. Он чувствовал терпкий привкус вина и сигарет, который слизывал с её губ, как самую вкусную на свете сладость. Он почти простонал Петровой в рот, когда та запустила одну руку в его волосы, сжав у корней. Её ногти приятно щекотали его живот где—то чуть ниже рёбер. Слишком громкий для привыкшей к тишине Маше звук вибрации телефона, заставил её нехотя отстраниться, посмотрев на светящийся экран.Антон. Петрова всё ещё пьяно, и в прямом, и в переносном смысле, вынула руки из под мужской футболки и подошла к телефону, нажимная на заветную кнопку принятия вызова. — Слушаю, — Маша приложила телефон к уху, стараясь не оборачиваться на стоящего сзади неё Арсения. — Петруша, мы уже на посадку идём, — Послышался из трубки весёлый голос Шастуна, который почти срывался на смех. — Молодцы, надеюсь, вы не разобьётесь, — Петрова услышала неодобряющее пыхтения со спины. — И я тебя люблю, — А теперь уже довольно ревнивое цоканье, на которое Маша не смогла сдержать улыбки. — Ладно, Антон, я человек в возрасте, мне спатки пора, — Она услышала разочарованный стон, доносящийся из трубки. — Я тоже спать хочу, но держусь ведь! — Обиженно протянул Антон. — Ты за это денежки получаешь, котик, — Краем глаза Петрова увидела недовольное лицо Попова, к которому добавилась приподнятая в приступе ревности бровь. — Ладно, иди, ложись. А я, пожалуй, перекушу, — Маша улыбнулась и попрощавшись, положила трубку. — Котик? — Петрова вернула своё внимание уже изведённому Попову. — Угу, — Маша даже бровью не поведя, приблизилась к Арсению, обнимая того за шею. Она снова привстала на носочки, чтобы сравнять их лица, но Попов продолжал смотреть на неё сверху вниз. — Давай целоваться? Петрова растянула губы в солнечной, довольной улыбке, что сразу же передалась Арсению, и тот, видимо, боясь, что Маша передумает, притянул её к себе, врезаясь своими губами в её. Она теряла последние капли здравомыслия, полностью погружаясь в ощущения поглаживающих её талию рук. Петрова оттянула его нижнюю губу и, по мычанию Попова, она поняла, что прокусила её до крови, но она сразу же зализала образовавшуюся ранку. Маша знала, что он готов ей это простить, лишь бы та не отстранялась, и это хорошо ласкало её самолюбие. Она снова пробралась руками под футболку, прошлась пальцами по косым мышцам, провела ногтями по рёберной дуге, а после захватила краешек белой ткани, оттягивая ту вверх. Арсений совершенно не сопротивлялся и поднял руки, позволяя освободить своё тело от оков футболки, которая слегка смятой упала на пол. Петрова сразу же переключилась с губ Попова на его шею, медленно спускаясь к ключицам, составляя липкую дорожку из поцелуев. И решив исполнить давнюю мечту, начала следовать ориентиру, состоящему из родинок. Арсений откинул голову назад, не переставая водить одной рукой вдоль её позвоночника. Маша коротко провела языком по мочке его уха и снова припала к ключицам. Сейчас, абсолютно расслабившийся Арсений выглядел настолько хорошо — мутнеет в глазах, руки начинают подрагивать, соскальзывая вниз с гладкой кожи живота. Её ушную раковину ласкает тихий, тягучий мужской стон. Петрова провела пальцами по кожаному ремню, и уже вытаскивала его из пряжки, как чужие руки сковали её запястья, отнимая от одежды. — Нет, Маш, — Она непонимающе смотрит на Попова, глупо хлопая ресницами, — Ты пьяная. — Ты тоже, — Всё ещё непонимающе констатировала факт Петрова. — Всё не настолько плохо, чтобы я переспал с тобой, когда ты влила в себя почти всю бутылку вина, — Арсений окончательно отнял руки от её тела, подняв бедную футболку с пола. — Не одевайся, — Почти умоляюще попросила Маша. И он не смог отказать. Попов послушно положил футболку на стоящий за письменным столом стул, но застегнул обратно ремень. Он немного задержался у стола, рассматривая небрежные, но красивые, серые наброски в раскрытом блокноте. Петрова обняла того со спины, скрепляя руки на его животе в замок. — Ты же ляжешь со мной? — Проговорила она ему чуть ниже зоны соединения шеи и плеча. — Не думаю, что это хорошая идея, — Довольно отстраненно отозвался Арсений, запихнув руки в карманы. — Чёрт, Арс, мы целовались только что, мы взрослые люди, мать твою! — Маша резко отстранилась. Обиженно смотря на Попова, рухнула на кровать, скинув с ног тапочки и затянув пояс халата. Петрова уткнулась лицом в подушку, заглушая своё недовольное сопение. Ну вот, она начала становиться слезливой истеричкой. Благо, слёз пока что не было. Она натянула на себя одеяло и всё же перекатилась на бок, потому что воздух начал постепенно заканчиваться. — Я просто попросила полежать. Напоследок прошептала Маша, закрыв глаза. Она почувствовала, как прогнулся матрас, и довольно улыбнулась, ощутив, как разгорячённая недавними поцелуями рука легла на её талию, совсем слегка сжав атласную ткань халата.