Грусть о солнце

Снова эта примерзкая вибрация телефонного звонка. Маша лениво села на кровати, пытаясь прогнать глупую сонливость, что лезла стёклами в глаза, заставляя тех слезиться. Звонок она не принимала. Петрова посмотрела на две опустошенные бутылки красного вина и удивилась тому, что, оказывается, она проснулась ночью и вскрыла ещё один сосуд с прекрасным кроваво—красным напитком. В памяти начали прослеживаться картинки прошедшего вечера. Маша разочарованно застонала, вспоминая пылкий, с отблесками света голубой лазури поцелуй, что отдавался приятным током по телу. Но не сейчас. Сейчас это было противно. Ей всегда было противно давать кому—то ложную надежду. А сейчас Петрова поступала ещё хуже, она сначала эту надежду отняла, потом вернула, а сейчас она разобьёт её вдребезги. Арсения в постели не оказалось. Простынь была смята и уже не была пропитана теплом чужого тела, значит, ушёл он относительно давно. Маша прошла босиком по коридору, не обращая внимания на почти развязавшийся халат, что едва ли не полностью оголял женскую грудь. Петрова села на кухонный стул, смотря на лежащий на столе телефон Попова. Это означало только одно, что он вернётся. Время было ранним, что удивляло Машу, ведь она полагала, что после такой опьяняющей, в прямом смысле, ночи она проснётся не раньше пяти часов вечера. Арсений был жаворонком и, судя по всему, ушёл на пробежку. Петрова понятия не имела, откуда он достал ключи от её квартиры, но сейчас её это мало беспокоило. Она успела почистить зубы, бездумно посмотреть в окно, погладить до сих пор спящую в своём корыте Сушку. Девушка переоделась в мешковатую футболку и белые, пижамные шорты, завязала волосы в причудливый пучок, из которого сразу же вытащила несколько прядей у лица. Ей пришлось надеть полный комплект нижнего белья, потому что ходить перед Арсением без лифчика ей не сильно хотелось. Маша услышала, как начал поворачиваясь ключ в замке, и сразу же состроила страдальческое выражение лица. — Ты проснулась, — С улыбкой сказал Попов, переступая порог квартиры, — Как себя чувствуешь? Он был таким счастливым. Таким домашним. Таким красивым. Хотелось просто броситься в его объятия и никогда оттуда не вылезать, как жаль, что такого никогда не случится. — Так себе. Я ни черта не помню, представляешь? — Разбила. Арсений больше не был счастливым. Арсений не был домашним. Арсений был потерянным. Будто только что внутри что—то сломалось. Разбилось вдребезги, как Маша и предполагала. — Ничего? — До болезненного тихо прохрипел Попов, перестав снимать куртку. — Ничегошеньки, — Надломленно ответила она, улыбнувшись. Ей так хотелось его обнять, поцеловать, сказать, что это наиглупейшая шутка. И, видимо, сегодня был не её день, потому что она поддалась глупому наплыву эмоций. Снова повела себя эгоистично, но ей так хотелось почувствовать себя хорошо, — Ты такой красивый.. Арсений непонимающе и растерянно поднял на неё взгляд и даже не успел сориентироваться, когда Маша налетела на него с поцелуями. Так нежно и сбивчиво она не целовала никогда. Она коснулась губами каждой родинки, расцеловывала щёки, лоб, подбородок. Попов только смог положить ей одну руку на талию, а другую продолжал держать на весу, то ли он хотел её обнять, то ли ещё что—то. Петрова отстранилась и посмотрела в голубые глаза, которые так и искали ответы. Маша ничего не могла сказать, смогла лишь только уже знакомо встать на носочки, обнять Арсения за шею крепко—крепко, как будто в последний раз и разгорячено поцеловать в ещё не изученные досконально губы. Поцеловала так отчаянно, так умоляюще и горько, что хотелось завыть. А он ей ответил, также сильно прижав к себе, оставляя красные отпечатки на женском теле через тонкую футболку от молнии его куртки. Маша совсем потерялась, совсем забылась. Но ей было так хорошо, так счастливо, что она готова была отдать всё, лишь бы это не кончалось. Её язык лихорадочно исследовал рот Попова. Петровой хотелось забрать всю его печаль, все страдания и всю ту боль, что он успел пережить за два года. Петровой хотелось запрятать все их воспоминания под подушкой, чтобы засыпать и просыпаться только с мыслями о нём. О таком красивом, умном, находчивом, интеллигентном, ласковом, понимающем. О том, в коих глазах можно было утонуть. И Маша была уверена, что потонула там не одна девица, что также случайно могла позволить себе коснуться его колена или игриво улыбнуться во время незамысловатого диалога. Петрова прекратила поцелуй, но рук от Арсения не отняла, смотря на него с солнечной, такой искренней улыбкой, что смешалась со слезами, которые выступили в чайных глазах. Одна всё же вырвалась наружу, скатившись по гладкой щеке, но Попов сумел её поймать, растереть по коже большим пальцем и снова приникнуть к губам Маши. Уже не так разгорячено и отчаянно, скорее успокаивающее и заверяющее в том, что он здесь, что он останется. Петрова снова отстранилась, постепенно начиная утопать в этих просто голубых глазах. — Ты помнишь, — Прошептал он, приложившись своим лбом к её, закрыв глаза. Дыхание обоих было сбивчивым, а руки пытались изучить тела друг друга настолько детально, что можно было бы лишь по воспоминаниям слепить скульптуру. — Помню, — Маша начала медленно расстёгивать уже наполовину открытую молнию куртки, в желании коснуться такого горячего и желанного тела. Арсений стал ей только помогать, почти агрессивно тянув за собачку молнии. Петрова снова прижалась к мужским губам, прикасаясь языком к ранке на нижней губе, что сама же и оставила. Это был какой—то извращённый способ показать чей он. Попов сжимал её талию, и наконец—то его руки начали медленно сползать к ягодицам. Маша игнорировала снова зазвонивший телефон, начиная целовать покрытые лёгкой щетиной скулы. — Тебе надо побриться, — Проговорила она ему в шею. — Колется? — Арсений подхватил её за бёдра, заставляя обвить ногами свою талию. Он нежно положил Петрову на кровать, нависнув сверху. Попов мазнул языком по мочке её уха, после поцеловал в щёку, в уголок губ. Мужчина резко поднялся с кровати, снимая с себя футболку, уходя из комнаты. — Эй! — Маша поднялась на локтях, смотря вслед уходящему Арсению. Её взгляд был похож на взгляд ребёнка, у которого отобрали любимую сладость прямо перед носом. — Я в душ, — Спокойно ответил Попов, и Петрова услышала, как щёлкнул замок, видимо, ванной комнаты. Маша злобно выдохнула, упав на подушки. Наверное, это время ей было дано для того, чтобы передумать, но сейчас Петрова была настроена решительно. Она услышала, как приглушённо полилась вода в душе, и Маша, поняв, что не будет терять время зря, решила быстро переодеть новый комплект белья, который купила недавно. Петрова разглядывала себя в зеркале, проводя пальцами по стройной талии. Девушка обратно натянула футболку, но шорты не надела, решив, что это необязательно. Дверь ванной открылась, послышались медленные шаги. В проёме двери показался Арсений, и сейчас было мало назвать Попова просто красивым, он был чертовски сексуальным. Прямая спина, подтянутое тело, на прессе которого немного виднелись кубики, по которым стекали капельки воды, полотенце, свисающее на бёдрах и до безумия очаровательная улыбка. Маша заворожённо разглядывала актёра, даже чуть—чуть приоткрыв рот. — Ты будешь просто смотреть или мы зайдём дальше? — Насмешливо сказал Арсений, подойдя к Петровой, что сидела на краю кровати. Его пах оказался прямо у её лица, заставляя её щёки и нос покраснеть. Попов обхватил пальцами её подбородок и потянул на себя, вынуждая встать. Он снова припал к женским губам, положив одну руку на её талию. Маша тихо простонала ему в рот, проведя пальцами по мокрому, оголённому животу Арсения, аккуратно спускаясь к полотенцу. Петрова поменялась с Поповым местами и посадила того на кровать, садясь сверху. — Может, ответишь? — Маша зло посмотрела на Арсения, проклиная того за то, что он уже третий раз её прерывает. — Потом перезвоню, — Петрова переключилась на скулы, начиная совсем тихонько ёрзать на паху Попова, полностью игнорируя ветер, доносившейся из приоткрытой форточки. Она положила руку ему на шею, сжимая, другую же запустила в шоколадные волосы. Маша улыбнулась в губы Арсению, когда он запустил руки под футболку, оглаживая пальцами плоский живот. Петрова легко толкнулась вперёд, меняя их положение, оказываясь сверху. Женские губы тягуче спускались по шее, проводя мокрую полосу языком. Она втянула кожу близко к впадинке ключицы, оставляя багряный след. Маша медленно провела вдоль рук Арсения пальцами, настолько далеко, насколько было возможно, а после крепко сцепила пальцы, помещая руки Попова над его головой. Арсений же пока что не сопротивлялся, позволяя делать Петровой то, что её извращённая душа пожелает. Попов откинул голову, зарываясь в мягких подушках, прикусив губу. Он так охотно отвечает на поцелуи, изнывает от невозможности прикоснуться к чужой коже. Каким—то образом Маша находит чувствительные точки, что заставляют Арсения поскуливать и почти до крови закусить губу, сдерживая мольбы о продолжении. Шипит, когда Петрова неаккуратно елозит на мужских бёдрах. Она будто колдовством вытягивает из Попова рваные вздохи, приглушённые стоны, непроизвольные толчки навстречу. Арсений не выдерживает, хрипит почти неразборчивое «пожалуйста». Маша выпускает одну его руку, будто поощряя и видит, как он сразу же впивается пальцами в простынь. Петрова хищно облизывает губы, проводя языком по прессу, будто рисуя очередной ненавистный ей цветочный орнамент. Она гладит его рукой по груди, рёбрам, каждым своим жестом извиняясь, скорее даже, замаливая грехи. Маша осторожно возвращается к лицу Попова, еле—еле прикасаясь к губам, дразня, распаляя возбуждение ещё больше, втягивая в игру. Арсений нетерпеливо поддаётся вперёд, сжимая одной рукой её щёку, грубо вторгается языком в рот, сталкиваясь с чужим. Петрова чувствует, как пальцы Попова оказались на её затылке, намотали волосы на кулак и оттянули. Маша выгнула спину по—кошачьи и застонала прямо в поцелуй. Она намеренно покачивала бёдрами, пытаясь по— максимуму урвать мужские стоны и нервные касания. Петрова резко отстраняется, вставая с кровати, подходя к стоящему за письменным столом стулу, взяв со спинки пояс халата. Арсений наблюдает молча, почти вслух молясь о том, чтобы Маша не ушла. Она снова садится на Попова, заново скрепляя его руки, но уже не пальцами, а атласным поясом. — Ничего себя, — Протянул Арсений, облизав губы, смотря девушке прямо в помутневшие от напряжения глаза, — Не думал, что у тебя есть склонность к лёгкому БДСМ. Петрова усмехнулась, потянув края своей футболки вверх, не разрывая зрительного контакта. Попов пожирал глазами открывшееся ему тело, от которого разило теплом. Он зацепил взгляд на груди, рассматривая полупрозрачную, красную сетку кружев, что покрывала вставшие от возбуждения соски. Маша услышала громкий щелчок, форточка открылась ещё шире, впуская в комнату морозный ветер и несколько снежинок на подоконник. Петрова положила руки на мужскую грудь, почувствовав под пальцами табун мурашек, пробежавшийся по телу Арсения то ли от холода, то ли от прикосновения её разгоряченных рук. Она снова прошлась дорожкой поцелуев от уха до рёберной дуги, но не остановилась, начиная спускаться ниже. Маша наблюдала, как учащается его дыхание, когда она приближалась губами к полотенцу. Петрова развязала узел, оголяя уже вставший член. Она слегка приоткрыла рот, вернув свой взгляд на лицо Арсения. Тот в свою очередь самодовольно ухмыльнулся. Маша наполовину сползла с кровати, выбрав удобную позу. Несколько раз смазано провела пальцами по эрекции, а после опасливо прикоснулась к головке языком. Она вернула извращённый зрительный контакт с Поповым, начиная брать больше длины. Сначала Арсений пытался сдержать рвущиеся наружу стоны, но когда Петрова начала набирать темп, всё самообладание пошло к чёрту. Стоны и шипение бились о стены холодной квартиры. Сейчас мороз, что исходил от открытого окна совсем им не мешал, они согревали друг друга сами. Маша тягуче провела языком по всей длине и это стало пиком. Петрова довольно ухмыльнулась, снова сев сверху, но на этот раз выше паха. — Тебе не кажется это нечестным? — Маша вопросительно подняла бровь, — Я полностью голый, а ты до сих пор в белье. Его голос был сбивчив и прерывист, но это не мешало тому, чтобы Петрова смогла разобрать сказанные им слова. Она лишь тихо усмехнулась, наклонившись к уху Арсения. — Так раздень меня, — Прошептала Маша, прикусив мочку уха, на что Попов лишь закусил губу. — Ты ни о чём не забыла? — Арсений взглядом указал на связанные руки. — Точно.. — Протянула она, и Попов уже обрадовался, что наконец—то сможет коснуться чужой, но такой нежной кожи, когда Петрова всё испортила, — Что ж, придётся раздеться самой. Она наигранно печально вздохнула и убрала руки за спину, пытаясь рассоединить крючок с петельками. Арсений сжал челюсти, почти прожигая дыру в Маше. Кружева тихонько спали на тело Попова, открывая вид на среднего размера грудь. Попов сглотнул, а Петрова проследила, как двинулся его кадык, самодовольно улыбнувшись, подобно лисе. Маша наклонилась чуть вперёд и её намёк был подхвачен Арсением на лету, он сразу сковал своими губами розоватый сосок, оттягивая того зубами. Петрова стонет, выгибается, даёт понять, что ей это приятно. Маша неловко мажет пальцами по груди Попова, а после упирает руки о изголовье кровати, по обе стороны рук Арсения. Сейчас Петровой казалось, что весь секс, что был у неё до этого мужчины, являлся лишь самым кошмарнейшим домашним русским порно, что и двадцати просмотров не наберёт. Она давится воздухом, стонет сипло и протяжно, но переселив себя, отстраняется. Маша прижимается лбом ко лбу Арсения — это было значимее любых слов, яснее всех диалогов, интимнее её рук, поставленных по обе стороны от рук Попова. Петрова чувствует, как побаливает горло, как бешено колотится сердце и она уверена, что Арсений чувствует тоже самое, чувствует быстрое—быстрое сердцебиение — своё и чужое. Маша слезает с Попова, перекатываясь на другую часть кровати и снимает уже влажный остаток кружевного нижнего белья. И, подобно кошке, медленно подходит к тому самому столу, открывая верхний ящик, доставая из-под коробки красок презерватив. Она пресекла в себе желание порнушно открыть пакетик зубами, всё же традиционно разорвав его пальцами. Петрова возвращается на излюбленное место, раскатывает латекс по эрекции, начиная медленно и постепенно насаживаться на член. Арсений смотрит завороженно и по—животному желанно. Вот он, прямо перед ней. Голый, открытый, честный. Маша начала набирать темп. Их стоны слились воедино, стали чем—то целыми и чем—то общим. Девушка пытается положить ладони хотя бы ему на живот, но из—за скачков ей удаётся коснуться его кожи только кончиками пальцев, но Петровой этого хватало. Сейчас её даже не раздражала упавшая ей на лицо прядь немного мокрых от пота волос. Сейчас её волновали только прикрытые от удовольствия голубые, подобно байкальскому льду глаза. Она тонула. Тонула без шанса на спасение, если она вообще хотела, чтобы её спасли. Последний выдох и она хватается за бедное изголовье кровати, пытаясь не свалиться на мужчину, что лежал под ней. Движений она не прекращает, вот только темп стал немного медленнее. И вот слышит, как шипит Арсений, вызывая улыбку на девичьем лице. Петрова изнеможённо останавливается, наконец—то позволив себе положить голову на грудь Попова, который, судя по всему, всё ещё плавал между мирами. Маша облизывает пересохшие губы и начинает развязывать узел на уже покрасневших запястьях Арсения, который переодически забывал, что ограничен в движениях, пытаясь коснуться чужой, гладкой кожи. Петрова ускользает из постели, даже не прикрывшись одеялом, руша все стереотипы американских сериалов. Она закрывается в ванной, садиться под душ, отдавая себя во власть ледяных водных струй. Одна капля скатывается по её шее, будто специально очерчивает тёмно—алое пятно и скатывается во впадинку ключицы. Маша глядит в одну точку, будто она не просто принимала душ после, мягко говоря, хорошего секса, а смывала с себя кровь после убийства человека. Неверное так и было, она смывала кровь, но не чужую, а свою. Невидимые алые дорожки окрашивали её сознание в бордовый, такой болезненный и по—своему прекрасный. Петрова сняла с сушилки растянутую и, учитывая сколько ей лет, ретро футболку, которая с натяжкой, но всё же прикрывала мокрые бёдра. Маша медленно прошла коридор, остановившись в проёме двери, смотря прямо в глаза уже своему Арсению. Снова домашнему и снова счастливому. Она натянуто улыбнулась, обняв себя руками. — Иди ко мне, — Он не улыбался, но это и не нужно было. Глаза — зеркало души. — Не хочу, — Игралась она, — Уговори меня. — Если ты сейчас ляжешь рядом со мной, то в следующий раз я позволю тебе меня отшлёпать, — Сказал Попов невозмутимо, ловя в свои объятия смеющееся солнце. В следующий раз Маша обняла его, еле прикасаясь. — Тебе стоит последовать моему примеру и наведаться в ванную, — Арсений закатил глаза, вставая с постели, совершенно ничего не стесняясь. Он кинул ей в лицо одеяло, уходя из такой прохладной, но такой нужной комнаты. Петрова прижала кусок ткани к подбородку, прикрывая глаза. Это казалось ей таким неправильным, но таким тёплым, что сейчас она выбирала быть счастливой, а не правой. Маша шмыгнула носом, откидываясь на мягкие подушки, смиренно ожидая возвращения Попова. В памяти всплыла вибрация телефонного звонка, и вспомнишь солнце вот и лучик? Экран снова засветился, и жирная, бегающая строка заставила Петрову улыбнуться. Она нажала на принятие вызова, решив поставить громкую связь. — Какого хрена?! — Послышался возмущённый крик из трубки. — Тише, милая, — Маша играла голосом, меняя его на более мягкий. — Я через телефон чувствую, как ты лыбу давишь, — Недовольно зашипела Фиона и, видимо, отошла от телефона, ведь её голос стал слышаться ещё более тише, — Я знаю этот тон.. ты там трахалась что ли? — М—м—м… — Твою мать! Ой, прости, — Петрова закатила глаза, но всё же тихо хихикнула, — Я думала у тебя там уже всё засохло! Теперь захихикала не Маша, а довольный мужской голос. Девичья лицо залилось краской, и Петрова уже ненавидела себя за то, что поставила Дайсон на громкую связь. — Скажи, что ты наконец—то жёстко трахнула того кудряша—импровизатора, — Маша поджала губы, виновато посмотрев на резко помрачневшего Арсения, — Или того голубоглазого красавчика? Задумчиво протянула Фиона, но её интонация больше напоминала вопрос. — Я.. — Петрова не знала, что ответить, продолжая пялиться на Попова, на коем было сейчас только полотенце, свисающее на бёдрах. — Сразу двоих? — Дайсон явно пошутила, но услышав красноречивое молчание в трубку, заверещала: — Охринеть! Почему тебе всегда так везёт с мужиками, а? Маша закатила глаза и наконец—то додумалась до того, чтобы отключить громкую связь. — Окей, хорошо, ты, судя по всему, исполнила мечту половины девочек и девушек России, грубо оттрахав этих двух. Родина тебе этого, конечно, не забудет, но я звоню тебе по другому вопросу, — Это было одна из фишек Фионы — перепрыгивать с темы на тему. — И что же это за вопрос? — Ты хочешь навестить свой запыленный, замызганный, но только твой кабинет? — Петрова села на кровати, игнорируя тревожный взгляд Арсения, — Просто у нас сейчас проблемка с костюмами и ты могла бы нас очень—очень выручить! — Когда? — Ну, было бы неплохо сегодня. — Я могу приехать часам к.. — Маша посмотрела на висящие настенные часы, оценивая свои возможности, — Часам к трём. — Суперовски! Тогда я жду тебя и при встрече, знай, я сдеру с тебя три шкуры, но узнаю во всех самых пошлых подробностях, как и с кем ты переспала, —Дайсон сбросила трубку не попрощавшись, оставив на Петрову задыхаться в собственной беспомощности. — Куда ты едешь? — В театр, — Попов в изумлении поднял брови, но Маша это не заметила, уже начиная рыться в вещах. — Зачем? — Фиона попросила, — Незаинтересованно ответила Петрова, и Арсений каждой клеточкой тела почувствовал грядущее разочарование. — Нужно помочь с костюмами. Стоило этому простому слову «театр» донестись до слуха Маши, как та отключалась. Становилась холодной, безразличной и пустой. Переставала напоминать сияющее солнце. Петрова нервно натягивала на себя свитер, наверное, забыв, что в этой квартире она не одна. Попов смотрел на неё потерянно, с почти умершей надеждой. Сейчас он ей не нужен. Сейчас у неё есть театр. Зачем нужен заменитель сахара, когда перед тобой лежит сам сахар? Сейчас Арсений не был для неё красивым, не был интересным, не был домашним. Не был важным. Маша схватила телефон, закидывая того в сумку. — Ты останешься? — Разве тебе недостаточно той боли, что ты уже причинила? — Он говорил с самим собой, но настолько увлёкся, что сказал это вслух. — Что? — Она нахмурилась, превратившись в полную дуру. — Ничего, — Арсений взял свои брюки, — Нет, не останусь. — Тогда шевелись быстрее, мне нужно ехать.