Кипарисовая веточка

ПРИЗРАК СВОБОДЫ За два года до событий Алексе было чертовски страшно. Гонец, несущий дурную весть, никогда не ждет радушного приема, вот только в её случае пугало не то, как ее встретят, а сама новость. Месяц назад Алексе исполнилось тринадцать лет, если ее собственное исчисление не было ошибочным, она ощущала себя значительно взрослее, но, что самое главное, эта взрослость должна была оправдываться ее поступками. На плечи девочки легла громадная, как ей казалось, ответственность в содействии в организации восстания внутри вырастившего ее культа,и это угнетало еще сильнее. Не то чтобы ее насильно заставили вступить в круг бунтовщиков, просто их лидер был настолько убедительным и честным, что ему хотелось беспрекословно верить. Сама Мари , еще год назад, поручила Алексе приглядывать за новым членом культа и объяснять ему уставы и нравы местных служителей и верующих, и еще тогда она заметила странную искру в его взгляде, которая, впоследствии, вспыхнула настоящим пожаром тайной революции. Ей нравилось то, как сильно ей доверяли и как на нее полагались старшие”боевые” товарищи, то, как по ночам она могла перестукиваться с ними через хрупкие стены, наизусть выучив морзянку. Она действительно впервые в жизни ощутила себя значимым звеном единой цепи,и больше всего на свете теперь боялась, что эта цепь будет разорвана самым варварским образом. Алексе хотелось, чтобы коридор никогда не заканчивался, но в мире нет ничего вечного. Вот - дверь в ее собственную комнату, следующая комната - комната ее товарища. Стены, может, и были фанерные, зато каждая дверь была сделана из настоящего массива дерева и была раза в два-три тяжелее самой Алексы. Девочка вздохнула и дважды постучала по темной лакированной двери , услышав в ответ гулкое: “Войдите!”. И она вошла в эту маленькую, такую же узкую, как и у нее самой, комнату с дощатым полом и потолком, без окон и каких-либо излишеств. Единственное, что отличало эту комнату от остальных - здесь всегда под половицей под кроватью хранилась парочка-другая упаковок песочного печенья и пахло индийскими благовониями, которые, по рассказам хозяина жилища, были выкуплены на местной барахолке. Здесь такая же тумба, такой же вискозный бордовый коврик, такая же хлипкая , чуть ли не фанерная кровать, но совсем иной, в корне отличный от остальных живущих в катакомбах людей, житель. Это худощавый молодой человек лет двадцати, всегда одетый во что угодно, только не в темно-зеленую рубашку, символ культа. Вот и теперь он, задумчиво глядя в потолок, решил не одеваться по правилам, а остаться в растянутой серой кофте и широких штанах, на которых за год появилось несколько довольно заметных,но аккуратно пришитых заплаток. По всей видимости, он либо спал, либо снова пребывал в состоянии прострации - длинные волосы прядями повыбивались из небрежного хвоста. В последнее время, случаи такого его времяпрепровождения участились. Нет, он и раньше, конечно, не проводил время за молитвой, как остальные культисты, но сейчас это выражалось особенно ярко. Стоило ему заметить девочку, как он, полный какого-то вселенского спокойствия, сказал: -Алекса, это ты! А я уже подумал, за мной местное комиссарство явилось. Не пугай так. - и он грустно улыбнулся. Алекса спокойствия не разделила. На ее воспаленных глазах выступили обжигающие слезы. Кому, если не ей, знать, что грозит бунтовщикам и всем нерадивым в Культе Кипариса? - Артемиос.. - как можно тише сказала она, сохраняя спокойствие. Сам Артемиос всегда контролировал свои эмоции, какими сильными бы они ни были, и девочкавсегда старалась подражать ему, может, даже неосознанно. - Я была у Мари, она хочет видеть тебя в срочном порядке. -Неужели тебя это так расстраивает? Ты что? - Артемиус заметно изменился в лице, во взгляде проявилась тревога. - Я ведь весь год являлся к Ней, как добропорядочный верующий, на молитвы, ни раз с Ней вел беседы. Что бы Она от меня не хотела, все будет так же, как и обычно. Тебе не о чем переживать, я тебя Мари ни за что не выдам. Обещаю. - Да не волнуюсь я за свою шкуру. Вот только она сегодня достала белый халат. Никогда прежде Мари халат не доставала попросту. Я боюсь, что ты не вернешься, Артемиус. - на лице Алексы была написана какая-то вселенская печаль и бессилие. И ей самой, и Артемиосу было очевидно, что Дочери Кипариса дуэль еще не выигрывал никто. Бунтовщик выглядел слегка ошарашенным, и лишь одному Себеку известно, что творилось у него на душе. Все построенные им планы, каждая, до одной, надежда на освобождение, всё вспыхнуло ярким пламенем, которое Артемиум ничем не мог затушить. Это ведь должно было произойти рано или поздно, так? -Послушай. - тяжело вздохнув, начал он. - Сейчас я пойду к Мари, а ты оббегаешь ребят и предупреждаешь их. Пусть всё прячут - Она устроит обход, нельзя, чтобы что-нибудь заметили. Поняла? - Артемиус резко схватил девчонку за плечи и хорошенько встряхнул. - Сейчас нужно собраться. Переставай плакать, все будет нормально, но пока я у Мари - ребята должны быть в безопасности. Я поручаю это тебе. - Алекса прекрасно понимала, о чем идет речь. Всех оповестить, что лидера восстания ведут на эшафот, даже если он полностью отрицает бедственность своего положения. Не плакать, а спасать остальных с тонущего корабля, даже если верный товарищ уже идет ко дну. -Ты же наденешь форму? - слезливо, надорванным голосом спрашивает девочка, как маленький щенок заглядывая в глаза Артемиуса и ища в них хоть какую-нибудь надежду. -Надену, надену, сейчас, только благовония уберу… - он подскочил с кровати и начал спешно сгребать в кучу всю “контрабанду” , о которой Мари знать не знала. - Если что, - он оборачивается на Алексу , - забирай это все к себе, еще Дочь Себека мои благовония не выкуривала! Беги,беги к ребятам, опоздаем ведь .. И Алекса не смела ослушаться последнего приказа лидера , бросилась обратно, в коридор, стучать по дверям неразборчивым для всех остальных шифром. Пульс прошибал виски, не давая сосредоточиться ни на одной конкретной мысли, паника заставляла оборачиваться от каждого шороха за спиной - а вдруг её заметили монашки? Но монашки не спешили показываться. Как только Алекса завершила свой внеплановый обход, она сломя голову побежала к дверям Артемиуса. Дверь была распахнута, но, как выяснилось, комната была абсолютно пуста - здесь больше некого, нечего прятать за замками. Единственное, что выдавало в этом голом жилище обитель Артемиуса - смятая серая кофта на полу и , непонятно почему здесь оставленные, очки на тумбе, треснувшие у дужки. Абсолютная тишина и ни намека на жизнь. Что оставалось Алексе, кроме тянущегося, как самая мерзкая мука, ожидания? Впервые за неделю она села на пол и начала вдумчиво, проговаривая каждое слово читать молитву Дочери Себека, завершая каждое четверостишие словами: - И будь милостива к дочерям и сынам своим. Никакую свободу Алекса была не готова окупать жертвами друзей. Будь ее воля, она бы прямо сейчас раскаялась Мари в каждом своем потаенном грехе, в любом содействии бунту - пусть ее бы пустили на очередной эксперимент, пусть бы она стала замершим во времени, сломанным существом без сознания и воли, зато она бы спасла действительно достойных, по-настоящему ценных для себя людей. Значимость жизни собтвенной стала насотлько прозрачной, что девочка, казалось променяла бы ее за любой призрачный шанс на милость. Но ведь если она сознается, ей придется подтвердить, что бунт был, из чего следует, что грешила не только она? Как много знает Мари, донесли ли ей? Алекса читала горячую молитву, с камнем на сердце и грузом неизвестно откуда появившейся вины, проведя так целый вечер. Ночь медленно опускалась черным полотном на город, гул в ушах постепенно стихал, душа успокаивалась. Ей оставалось только ждать. Но он так и не пришел.