Записки из старой шляпной коробки

Ноября 3, 1888. Воловяны Пять с половиною часов по полудни       Ах, и хороша же была охота сегодня! Выехали вдвоем с Евграфом, еще затемно. С полчаса после третьих петухов, смирных лошадок в конюшне взяли. Сергей Леопольдович не подвел – как договорились накануне на ужине у сестры, чтоб на развилке близ Потепенек встретиться, так он с Лавром, братом лесника нашего Егория, и явились с парой ружей наперевес у каждого. Вчетвером-то оно сподручнее охотиться, да еще и с такой сворой замечательной. Тем более что Бетинька и собак-то не держит, а какая ж птица без легавых? А нам с Евграфом и по ружьишку на брата хватило. Буяна с Ветерком привязали у лесной коновязи, а Негряжский с Лавром так и навовсе на бричке легкой прикатили – и снежка сырого не побоялись, на козлах сын Лавров сидел − Федор. Присматривать за экипажем да за эквусами нашими мальчишку оставили, сколько он отца своего ни упрашивал шепотом у нас за спиною взять и его с нами. Так вчетвером и пошли к токовищам. Лавр-то заматерел, уже и Лавром Петровичем прозывается, но держится скромно, службу да место свое понимает. На сына только бровью молча повел да хлыстиком по сапогу себя щелкнул, тот и унялся немедля.       Негряжские всегда охотничьей страстью славились по всей Воловянской округе. Лучше, чем у них, охотничьих ружей во всем нашем уезде ни у кого не сыщешь, а может − и в губернии. Но жаден уж больно до добычи Сергей Леопольдович. Хотя и тому объяснение есть: птицы дома держит мало, Бетинька говорила, только кур немного – для яиц свежих, да уток. Но уж тех утиц Варвара Семионовна, экономка Негряжских, раскармливает, что твоих боровов! Потому всегда С.Л. с охоты по многу тетерева берет… гуся дикого без счета, да и уток опять же диких… рябчиками да вальдшнепами не брезгает, хоть и мелкокостью этой больше мучаешься, чем ешь. Ну, уж это кому как нравится больше. Хотя… Рагу из вальдшнепов, конечно, в печи Варварою Семионовной томленое, небывалой вкусноты угощение. С кислой капусткою… да с пряженцами ржаными да гречневыми… Ох, хороши!       Да… и легавые у Неряжского – заглядение одно. Пара веймаранеров, которых ему тайком щенками вывез из Германии егерь-отставник, такой приплод дали, что свора у него – глаз не оторвать. Опять же, и ирландцы красные у него тоже хороши, хоть и глупее веймаранеров кажутся. Но буде я охотник, в его духе, беспременно бы выше всех ценил бы Сармата и Плутовку – английских его пойнтеров. Хоть и не молодые уже собаки, да все ж выносливее многих других, и сильные, и много переняли у легавых же – не только место дичи укажут, но и принесут подстрел да и зубами не пережмут. Умницы просто! А уж в молодые-то свои лета они были les oiseaux vrais… Щенка он мне их предлагал еще семь лет назад, когда мы с Евграфом в прошлый раз гостили совместно у Бетиньки. Ну… да куда ж мне его брать-то было бы? Не до охоты мне было. Дай бог полчаса раз-два в неделю на конную прогулку выкроить бывало! Разве что в полицейское управление в Озерском в будку посадить! Да разве ж таких-то собак таким образом чудовищным можно держать! Отказался! Как есть – отказался. Не обидел, слава Богу, соседа, он-то же от всей души старался. Бетиньке потом все уши прожужжал, что, мол, коли передумает Николай Васильевич, так он мне беспременно нового щенка из помета свежего же и подберет. А вот Евграф щенка взял, но попозже – года два спустя, когда en solo гостил да останавливался у них. Уж как с моей помощью Пулевский мой знакомство-то свел с их семьею, у Негряжских останавливался потом не раз, порадовавшись знакомству. Правда, подозреваю я, что Евграфа соседство с Воловянами более прельщало – от Больших Негряжей до Бетинькиного обиталища верхом не более получаса, если галопом. Так ведь у Бетиньки ж ему не остановиться! У ней даже компаньонки-то как не было, так и нет. Но сколь мы ни переписывались с Пулевским, он мне ни разу и не намекнул, что частенько в гости к сестрице заезжал – отобедать только да на petite soirée, что сестрица устраивала для малого круга близких друзей-соседей. А вот Бетинька, душа моя простая, все без утайки рассказывала, сколько бывал, о чем беседовали да какие яства она угощением на стол подавать велела. Ох, как же давно-то… давно-то это было… она тогда ж еще по супругу покойному в трауре была. Вот тогда-то и смекнул я, что в первый наш визит произвела сестра на друга моего сильнейшее впечатление, оттого-то он с такой готовностью приглашения Негряжских принимал неоднократно. Ну, да ладно об этом-то. Главное, что конфузии не вышло, а то я уж, грешным делом-то, думал, что С.Л. Евграфа все гостить приглашает для сестры своей. Но Татьяна Леопольдовна, оказывается, совсем замуж не рвется, характер у нее потверже братца ее будет, не побоюсь сказать. К матримониям всяческим она холодна чрезвычайно, хоть сватали ее уже раз восемь!!! Да все-то она, что называется, ни слова в простоте. Все-то у нее как у Агафьи Тихоновны – то нос не тот у жениха, то мошна не довольно полна. Валькирья, je donne ma parole! Да и славно, ей Богу, что так сложилось, и Евграфу моему не стало от того скверно на душе да неловко в Б.Н-х останавливаться. Не то все бы оказались dans une situation très embarrassante.              Что ж я все не о том-то! Воротились с охоты с целым ворохом – дичь-то как бешеная прямо шла! Тетеревов подстрелили шесть штук, гусей с озерца сняли – с десяток, уток диких да вальдшнепов да рябчиков − и вовсе считать перестали, только знай били, да Лавр нам ружья перезаряжал да подавал. А утки с гусями-то как жирны нынче! Лето для них не зря прошло. Да еще ж и четырех зайцев умудрились приметить – каждому по ушастому досталось. То-то и Бетиньке, и Татьяне Леопольдовне с Варварой Симеоновной будет заботы. Лаврушиному Федору даже пришлось сначала в Воловяны на бричке нашу долю добычи завезти, прежде чем в Негряжи воротиться, иначе б конными мы с Евграфом всего бы и не довезли. Бетинька велела еще Михаилу да Петру Карловичу в бричку-то моченой брусники в кадушечке поставить для Татьяны Леопольдовны да пастилы черничной, что с августа выстаивалась в холоде, да окорок кабаний пропеченный с можжевеловыми ягодами. У Негряжских лес-то все не то, что у Воловян! Пустоват, ягод мало, кабана да косули и вовсе раз в три года забредает. Ну, оно и понятно! После пожарища-то десятилетнего, это ж когда еще там что нарастет. Уж сестра никогда не скупится на угощения для них, ежели много заготовлено. Груздочков покамест не отсылала… мало, говорит, в этом году их было, суховат сентябрь был. Для тебя, братец Николаша, берегла! Знаю, любишь их страсть как!        Ноября 3, 1888. Воловяны Восемь часов по полудни              Теперь вот, как мы с Евграфом наскоро перекусили кулебякою со щами да под пол-штофчика, на молодых лиственничных шишках настоянного, так и принялся я с пакетом от их Сиятельства знакомиться. Уж ужинать сегодня больше не стану, иначе ж кафтан новый, заказанный до отъезда, и не в пору станет. А мне одно только сукно английское хорошего густого прокрасу чуть не в полдома встало! Да галуны еще…       Теперь же в тиши и спокойствии можно обдумать все да повнимательнее рассмотреть бумаги. Перечитал письмо от их Сиятельства еще раз. Штольману Якову Платоновичу нужно по приезде в Затонск оказать поболее всего внимания, но так, чтобы от него это ускользнуло. Ну, это не задача! Справимся, чай не к барышне свататься. Начальственный надзор как он есть – верное средство наблюдать за любым вверенным попечению. Что, мол, делали, господин надворный советник, для расследования кражи… или чего там… еще… какими методами пользовались? Да уж, напустил их Сиятельство туманцу – «странные методы расследования использует». Ну, вот как это понимать-то, а? Какой метод можно считать странным? (Антокольский хмыкнул, увидев, что хозяин дневника трижды подчеркнул последнее слово) Да еще настолько бы, чтоб об этом стало известно аж в столице? Уж не по блюдечку же с голубой каёмочкой он яблочко наливное катает, чтоб враз преступления разгадывать! Разве что… лично вот господину Путилину собственноручно, как он предлагал, написать, разузнать об этом Штольмане? Коли он в Петербурге служил, так мог и соприкасаться… Нет, пока подождать бы немного надо. Иван Дмитриевич же твердо сказал, мол, писать ему, как будут difficultés, да где ж их взять-то? А вот любопытство гложет.       Отдельным приложением в пакете нашел я преобширную записку от Игнатия Павловича с прикрепленною к ней картою Затонска и окрестностей. С пометками и пояснениями. Не потерять бы! Не дай бог Матрена… Уберу-ка сразу! Подробно разъясняет он мне по поручению графа и г-на Сомова, что восточнее самого Затонска находится гарнизон, а при нем − тайный объект военного министерства. Да не абы какой, поскольку хотя бы и есть там начальник гарнизона полковник Симаков Мстислав Романович, но он вместе с объектом находится в личном прямом подчинении у самого г-на Ванновского, а не у командующего войсками Московского военного округа даже! Да уж… Семена Петровича я отлично помню! Еще бы! Ах ты же оказия какая приятная! Вот, прямой человек Игнатий-то Павлович! Что значит, близость к сильным мира сего – уж на его суждения полагаться стоит как на истинные. Так честно и пишет, что почетный выбор из большого числа кандидатов для назначения в Затонск начальником полиции на меня пал именно потому, что с начальником гарнизона мы в равных званиях. Вот почему, да и с учетом дополнительной лестной рекомендации à propos de moi, данной Семеном Петровичем, что меня еще по службе во время кампании 77-го года помнит, граф К. и граф Т. при поддержке Афанасия Николаевича и решили, что должность эта мне беспременно предложена должна быть. А случись надобности такой быть так два полковника меж собою поладят. Только упредил меня Игн. Павл-ч, что соприкосновение с полковником Симаковым в моих делах заботы о благочинии или же по линии расследований должно быть только в самом крайнем и неизбежном случае, а так… касательства до дел гарнизона и объекта у меня быть не должно. И даже иностранные приезжие, буде они появятся в окрестностях Затонска либо же в самом городе, хоть и должны под особый контроль браться как всякий приезжий, но в случае письменного упреждения лично мне от полковника Симакова от надзора должны быть освобождены немедля. Исключением не будет являться даже смерть таковых. Вот это поворот! Вот это кадриль с полонезом! Еще и иностранцы! Господи, да что ж там за Вавилон-то такой?       А вот это уже… Bon sang! Просит граф отчеты по наблюдениям моим ему направлять не реже, чем une fois par quinzaine да не краткие, а развернутые. Особливо интересует как г-н Шт. будет с сильными мира сего общаться, ежели доведется с них спрос держать, хотя и всячески тщательно нужно не только интересоваться расследованиями, им ведомыми, но и вовлеченных по его инициативе в дело лиц не в полслова описывать. Хм! Что значит «спрос держать»?! Это как же так?! Да что ж ему с сильными-то… Чай приличные люди, не вермины же какие-нибудь, чтоб под следствие угодить! Что же им делать в сыскном-то?! Нет уж! Разве же виданное дело, чтоб бесчестить порядочных людей… хоть он трижды надворный советник будет! У меня во вверенном городе порядок будет, да благопристойность с благодатью божией!       Хм… а что вот граф иметь в виду изволил припискою, что и к основному окружению г-на Шт. тоже бы присмотреться надобно? Он что – набоб какой... что ли? Чтоб «окружение» у него было? Уж не свита ли еще, чего доброго? Затонск, конечно, пообширнее Озерского будет, шутка ли – девятнадцать с половиной тысяч душ, и это – не считая прилегающих слободок. А их там, судя по карте, до полутора десятков наберется! Того и гляди город-то из уездных в губернские перекочует! А в Озерском у меня только двенадцать тысяч еле-еле было, да округа прилегающая почти пустая – одни леса да десятка четыре хуторов с не самой многочисленной населенностью. Но чтоб у всего-то лишь начальника сыскного отделения окружение (!!!) (и снова Антокольский улыбнулся искреннему возмущению Николая Васильевича, выразившемуся в многократном обведении каждой буквы и троекратном подчеркивании слова "окружение") имелось в таком-то удалении от столиц – это надобно ж разобраться! Тоже мне, шах персидский! Или ж это граф иметь в виду изволил тех, с кем г-н Шт-н уже успел сойтись на новом месте? Хм-м-м… это ж, если он с августа месяца служит в Затонске, как их Сиятельство пишет, это ж как бы он успел бы так очаровать-то там всех? Ох, непрост, непрост будет господин Штольман! Я прям нутром своим чую. Надо б узнать у нарочного, нет ли еще каких надобностей у графа по мою душу. Может, ответа ждет.       На обороте письма, оказывается, еще приписка имеется. Просит граф пожаловать к нему в московский его дом на пути моем в Тверь. Пишет, что хотел бы мне кое-какие документы показать, что еще не подоспели к нему самому. А вот уж там-то оказия будет.                     Позвал к себе сейчас же посыльного, Михаил привел его уже не только обогретого да накормленного, но и собранного в обратный путь как положено по всей форме. Держится настороже, Павлом отрекомендовался. На вопросы отвечает кратко, ежели и удивляется моим вопросам – все одно и бровью не ведет. Спрашиваю, ждет ли ответа их Сиятельство. Нет, говорит, ежели только Вы, мол, сами ответ написать и передать захотите. С Богом отпустил его. Просил передать графу К., что беспременно буду в Москве у их Сиятельства через две недели, но об том еще отпишу заранее.       Oh, merde! Надобно с Евграфом переговорить, коли он еще спать не уложился. Знаю… знаю его всегдашнюю привычку, с военных кампаний укоренившуюся, спать укладываться как только возможность есть, да особливо после сытной еды. Всегда над ним подтруниваю, что жизнь проспит, а он знай только поучает меня, мол, никогда, Николаша, не знаешь в какую минуту в атаку побежишь, спи, пока свободная минута есть – силы копи-накапливай. Истинно уж – медведь в берлоге меньше спит.       Ох ты, Матка Боска! Пойду, разыщу медведя этого… Что скажет на всю эту затонскую машинерию с кавалерией! Мысли на ум нейдут. Дельного совета послушать...