***
Они приезжают в квартиру Рейна почти в полдень, когда Намджун уже очнулся, Чимин в сотый раз извинился, а Хосок был немного не в себе, потому что припасенный косяк уже закончился, а у Рейна (и почему бы это вдруг?) ничего подобного не оказалось. — Что-то узнали? — спрашивает Чимин, выходя из спальни, где разместили Джуна. — Видео с камер наблюдения будут ближе к вечеру, — отвечает Юнги, чем вызывает немного дикий смешок Хосока. — Ближе к вечеру Гука нам могут прислать по частям! И что мы будем делать до вечера? Чаю выпьем или в нарды сыграем?! — ехидно уточняет Хосок. — Тогда давай, я слушаю твои предложения, остряк, — отвечает ему Юнги, чувствуя, как начинает закипать. Разговор с Джином, перепалка с Тэ в машине, собственная тревога - все это смешивается в гремучий коктейль и грозит вот-вот взорваться, и, признаться честно, Юнги не имет ничего против того, чтобы сорвать злость именно на Хосоке. — Да что угодно, только бы не сидеть здесь, в четырех стенах и ждать, пока копы принесут нам инфу на блюде! — Вперед, — Юнги шагает к нему на встречу, схлестываясь взглядом с такими же разъярённым. — Можешь идти прямо в логово Ву. Тебя пристрелят, и станет на одну головную боль меньше! Хоть в чем-то полезным станешь. — Сука, — шипит Хосок и, через всю комнату, бросается на Юнги с кулаками, в мгновение ока сбивая того с ног. Юнги зол не меньше. В его крови плещется слишком много ярости, чтобы замечать боль. Он вскакивает на ноги и бьет Хосока в солнечное сплетение, чудом увернувшись от очередного выпада. Хосок складывается пополам, давясь воздухом, пытаясь удержаться на ногах. Он отталкивает от себя подбежавшего Чимина, тогда как Юнги матерится на Тэхёна, что всем силами пытается удержать его. — Давай! — кричит Юнги. — Дерись! Думаешь, накурился травкой и самый храбрый? Ну же! — Хей, вы что творите, мать вашу?! — Рейн выбегает из ванной комнаты в одном халате, он мокрый, только из душа. — Быстро успокоились, или вышли нахер из моей квартиры, пока я сам вам рожи не начистил! Все, на удивление, замирают, и Юнги расслабляется в руках Тэхёна. — Вам мало проблем? Вы решили облегчить задачу Ву и сами поубивать друг друга? — Рейн тоже говорит спокойнее, тише, когда видит, что напряжение спадает. Чимин тоже ослабляет хватку на руке Хосока, чувствуя, как расслабились мышцы предплечья. — Он первый начал, — по-детски бросает Юнги, и делает шаг вперед, слышит резкий вскрик Чимина, чувствует удар и острую боль в затылке, когда падает назад и ударяется об угол журнального столика. — Блять, Хосок! — матерится Тэхён, не успевший предотвратить удар. — Да как же вы заебали! — орёт Рейн, бросая в сердцах на пол полотенце, когда видит, что на ковре у столика расползается алое пятно. Юнги болезненно стонет, голова так болит, что на пару секунд даже потемнело в глазах. — Вот урод, — шипит он, пытаясь поднять голову, но Рейн его останавливает. — Лежи, придурок. Чимин, сюда иди, а ты, — он машет в сторону Тэхёна. — Иди и успокой этого ненормального, пока я не вколол ему транквилизатор. Тэхёну и говорить не надо. Он хватает за руку ошалело дышащего Хосока и потянет за собой в небольшую кухню, закрывая за собой дверь. — Легче стало?! — почти кричит он. — Не он виноват в том, что сейчас происходит в твоей жизни! Он защищал Чонгука до последнего, хотя мог бы этого и не делать! — Ты прав… — из Хосока словно стержень вынули. Он обмякает, опираясь бедрами на подоконник. — Вы можете не делать этого. Знаешь, еще никогда в жизни я не совершал вещи глупее, чем решение позвонить тебе в тот день. Тэхёну неожиданно больно от его слов. Он хочет возразить, но Хосок его опережает. Он смотрит уже совершенно адекватными глазами, в них больше не бурлит ярость, он словно опустошен и Тэхён хочет стереть это безразличное выражение с его лица. — Мы уйдем сразу, как только Джун сможет ходить. Это не ваше дело теперь. Тэхён злится. Он сжимает кулаки, чувствуя, как будто вся злость, что только что схлынула с Хосока, теперь пропитывает его. — Ты не имеешь права принимать такие решения. Тем более, это МОЕ дело, чем заниматься, а чем нет. Хосок хмыкает, сардонически изогнув уголок губ. — Зачем тебе это? Неужели так хочешь выслужиться на работе? Хотя, почему бы и нет. Взять одного из главных наркоторговцев Сеула, очистить репутацию, подняться по карьерной лестнице... — Что ты несешь? — устало произносит Тэ. — А что, я не прав? — Хосок уже улыбается. Но Тэхён видит, в этих глазах и не думает появляться веселье. — Или ты делаешь это потому, что все-таки воспылал ко мне светлыми чувствами? Учти, быть в отношениях с будущим зеком никак не поспособствует росту твоего престижа. Как думаешь, мне пойдет тату на лице? Всегда нравилось. Они такие брутальные, нужно что-то смелое и дерзкое, типа: «шлюшка копа». Тэхён ошарашенно смотрит во внезапно пустые глаза Хосока. — О чем ты говоришь? — Не тупи, Тэ, — Хосок отталкивается от подоконника и подходит практически впритык. Он почти дышит Тэхёну в лицо, сверля взглядом так, что не отвернуться. — Думаешь, я не понимаю ничего? Ты хочешь меня, и речь не о сэксе, но нельзя. Твои принципы не позволяют думать вот этим местом, — он тычет пальцем Тэхёну в область сердца. — Такими глазами не смотрят на безразличного человека, и знаешь, я не бесчувственное дерево, Тэ. Если ты сделал свой выбор, то не делай больнее, чем уже сделал. Нас все равно поймают, не волнуйся, убегать не станем, мы не трусы. Поэтому, — он немного отшатывается, отдаляясь буквально на пару сантиметров, — просто, сваливайте из нашей жизни, пока еще не поздно. Тэхён никогда не жил эмоциями. Он был достаточно рационален, но… Наверное, так было до тех пор, пока он не повстречал одного сумасшедшего Чон Хосока. Иначе… как объяснить то, что в какой-то момент Тэхёну становится жизненно необходимо сделать рывок и прикоснуться к этим губам. Просто для того, чтобы они перестали ранить его словами. Да, только лишь для того, чтобы Хосок замолчал. А еще… еще, чтобы не болело так собственное сердце, чтобы не смотреть в потухшие глаза, чтобы… дать понять, что он все равно рядом, что хочет помочь, что хочет через поцелуй забрать хоть частичку тех переживаний и страха, что плещутся у Хосока в груди. Хосок замирает, пораженно распахнув глаза. Тэхён просто прижимается к его губам своими, не делая больше движений. Ни единого лишнего, чтобы не спугнуть, чтобы остановить мгновение хоть на секунду. — Что ты делаешь, — надрывно шепчет, совсем-совсем тихо Хосок, прямо в губы Тэхёна. — Сейчас? — Тэхён прикрывает глаза, и касается своим лбом лба Хосока. — Делаю выбор, о котором точно пожалею. Хосок хочет кричать о том, что сделает все, чтобы этого не случилось. Он несмело обнимает Тэхёна, прижимая к себе, зарывается одной рукой в мягкие волосы, и не говорит ничего. Почему? Потому что знает: Тэхён пожалеет. Хосок хочет кричать и от переполняющей грудь радости, потому что… Тэхён не отстраняется, он обнимает в ответ и доверчиво льнет ближе, делясь всей нежностью, что которая затапливает его грудь. Хосок хочет шептать слова любви. Приторно-ласковые, немного сопливые и глупые, такие, чтобы Тэхён смотрел на него как на дурачка, снисходительно улыбаясь. Но Хосок молчит. Молчит потому что знает, выбор Тэхёна неверный. Он абсолютно не тот, кто может подарить счастье. С ним Тэ не будет жить спокойной жизнью. Но и без него уже, кажется, жить не сможет.***
Чонгук уверяет себя, что принял правильное решение. Кто знает, что бы с ним стало, не забери его когда-то Намджун к себе. Был бы он жив еще? Возможно, он бы уже сторчался где-то в подворотнях. Чонгук обязан парням всем, что у него есть, поэтому, он не сомневается, что поступает правильно. — Помоги вытащить брата и хёнов из этого дерьма, и я останусь с тобой столько, сколько ты захочешь, — говорит он Минхёку, и замирает, ожидая ответа. — Предлагаешь себя в качестве платы за услуги? — хмыкает мужчина. Чонгук морщится и злится. Он сверкает на своего похитителя острым взглядом. — Ты сам хотел, чтобы я добровольно остался. Так вот, я согласен. Только помоги им. Я сойду с ума, если не узнаю как брат… — последнее Чонгук говорит уже немного сорвавшимся голосом и Минхёк немного смягчается. Он подходит ближе, прикасаясь рукой к щеке, по которой недавно ударил, и смотри намного нежнее, чем мог бы. — Как я могу быть уверен в том, что ты снова не врешь мне? — спрашивает Хёк, заглядывая в усталые глаза. Чонгук прикрывает веки, когда сильная рука скользит по его щеке, касаясь кончиками пальцев шеи и ложась на затылок, мягко массируя затылок. — Никак, — выдыхает Чонгук правду. Минхёк смотрит на этого мальчишку и не понимает, почему именно так привлекает его эта по-детски глупая искренность. Чонгук мог бы соврать, мог признаться, что любит безмерно, войти в доверие и все равно подставить, как только появится шанс, но… Чонгук стоит перед ним, доверяя собственную жизнь, немного приподняв голову, открывая шею. Минхёк мог бы свернуть эту красивую шею одним выверенным движением, и Гук, наверняка это знает, но даже не пытается как-то защититься. На самом деле, Чонгук боится открыть глаза. Его наполняют одновременно страх за родных и непонятное чувство, которое вызывает этот человек. Минхёку хочется верить и он делает это. А потом чувствует мягкое касание на своих губах… Хёк целует его. Вообще не так, как должен был бы. Чонгук хочет представлять его жестким и жестоким. Таким, каким тот и является, а не тем, кто ласково раздвигает его губы, ожидая согласия, и углубляет поцелуй лишь тогда, когда Чонгук позволяет это. Гук захлёбывается в этой пучине непонятных несогласованностей. Ему страшно. За Намджуна, за хёнов, даже немного за Тэ с противным Юнги, но еще… ему страшно, что Минхёк разобьет в какой-то момент вдребезги придуманный Чонгуком образ и станет таким, каким должен быть.