People Convey Truth in Jokes

Новый день начинается для Маккоя не с привычного мерзкого сигнала будильника, как обычно, а с мягкого тормошения за плечи и вкрадчивого голоса. — Просыпайтесь, доктор, альфа-смена начинается через двадцать пять минут. Сперва он не может сообразить спросонья, какого лешего Спок забыл в его каюте с утра пораньше, да ещё и заделался говорящим будильником, но затем он переворачивается на спину, слишком резко, и всё встаёт на свои места. Воспоминания о вчерашнем накрывают сбивающей сердечный ритм лавиной, отдаваясь болью буквально во всём теле, задница саднит. Вдобавок к этим, и без того ни разу не кайфовым ощущениям, ещё и жутко щиплет язык, напоминая о том, что неизменно, казалось, сдержанный вулканец вчера его прокусил. — Господибожеёбтвооюмать, — выдаёт Маккой на одном дыхании и прячет лицо в ладонях. Сегодняшняя смена пройдёт ещё веселее, чем он мог бы предположить. — К сожалению, данный оборот затруднителен для моего понимания, доктор, не могли бы вы чуть точнее выражать свои мысли? Леонарду приходится отнять руки от лица, и он сразу невольно подмечает, что Спок, в отличие от него, уже одет в форму, бодр, свеж и полностью собран. И выглядит как… типичный Спок — холодно и отстранённо настолько, что при взгляде на него даже не верится, что именно он накануне оттрахал доброго доктора так, что визит в лазарет ему остро необходим не только по долгу службы, а ещё и по медицинским показаниям — мышцы будто на вертел накручивают, и в таком состоянии он однозначно не сможет качественно выполнять свою работу. Мимоходом пролетает мысль взять отгул на день и попросить кого-нибудь из коллег его подменить, но чувство долга и нежелание напрягать других из-за своих… сложностей перевешивает, и Маккой, кряхтя, точно столетний дед и тихо матерясь себе под нос, всё-таки сползает с постели. Не забывая с нескрываемой завистью поглядывать на коммандера, которому, ублюдку остроухому, всё нипочём. — Я бы с огромным удовольствием выразил их поточнее, Спок, но что-то не могу подобрать оборотов, в которых не будет нецензурной брани, — старпом в своём фирменном жесте вскидывает брови, — будто пяток клингонов по кругу пустили… — Данное сравнение весьма… неоднозначно, — с долей скепсиса тянет Спок, — это очередная попытка оскорбить меня с вашей стороны или завуалированный комплимент? Как мне его классифицировать? Ещё одна гримаса невольно искажает лицо Маккоя, но на этот раз физический дискомфорт ни причём — его невероятно коробит этот официозный тон вулканца. Режущий теперь по ушам ещё сильнее, чем прежде, потому что создаётся полное ощущение того, что прошлая ночь ему померещилась в горячечном бреду. Леонард испытывает так ненавистную ему растерянность, он вдруг обнаруживает, что не знает, как ему стоит действовать и что говорить. Но коммандер по-прежнему смотрит на него пытливым взглядом и явно ждёт ответа. И ему приходится заставить себя этот ответ дать, сделав выбор в пользу честности. — Скорее как второе, — с долей неохоты проговаривает Маккой, осознавая, что если сию минуту не останется наедине с собой, то скрип шестерёнок в его черепной коробке будет слышен даже Споку. — Мне нужно в ванную, — сообщает он и направляется к заветной двери, обходя коммандера максимально аккуратно, как будто боясь задеть ненароком. Спок, в отличие от него, не церемонится. В последний момент перехватывает СМО за предплечье, прижимает к закрытой двери в ванную комнату и заглядывает в глаза, устраивая вторую руку на его талии. Леонард, только соприкоснувшись телом с холодной поверхностью, вспоминает, что ему так и не хватило сил влезть перед сном в пижаму, и сейчас он предстаёт перед вулканцем во всём своём голозадом великолепии. И ему вдруг становится жарко, вопреки тому, что на нём нет одежды, а в каюте достаточно прохладно. Спок отпускает его руку, перемещает её на шею и осторожно касается пальцами, судя по всему, им же оставленных ранее засосов. Все сомнения Маккоя под этими прикосновениями рушатся, как карточный домик от неосторожного движения, и он очень надеется, что у него не встанет — на это нет ни времени, ни, если честно, сил. Коммандер, правда, в борьбе против естественных реакций организма на возбуждающие факторы нисколько не помогает, более того, усугубляет ситуацию, когда, вдобавок к своим дурманяще нежным поглаживаниям ещё и произносит: — Я бы хотел попросить вас не использовать регенератор тканей здесь, — он чуть нажимает на потемневшие участки кожи, не до боли, но Леонард всё равно тихо шипит, потому что это необъяснимо влияет на него. Как и те слова, что говорит вулканец. То, что он просит сохранить оставленные им засосы едва ли не на самом видном месте, там, докуда ворот форменки не достаёт. А тонального крема у дока отродясь не было. — И какова мотивация этой твоей просьбы? — Маккой коротко усмехается самому себе, слишком уж по-споковски это звучит, но взгляд не отводит. — Их две. Первая из них — это будет служить вам напоминанием о нашем… совместном времяпрепровождении, и каждый раз, когда вы будете видеть себя в какой бы то ни было отражающей поверхности, вы будете думать обо мне. И вряд ли я ошибусь, сказав, что ваши мысли будут носить весьма откровенный характер. Борьба с эрекцией позорно проиграна. — А вторая?.. — Незакрытый вопрос с капитаном и его неуместным на службе юмором. Он наверняка заметит эти следы на вашей шее, правильно их идентифицирует, и… — в этот момент Спок зачем-то опускает глаза, скользя взглядом вниз по телу доктора, а затем комедийно медленно поднимает их обратно к его лицу, и по щекам Леонарда расползается несолидный пунцовый румянец, стоит ему увидеть, как чуть приподнимаются уголки губ старпома. Но он быстро возвращает лицу подчёркнуто беспристрастное выражение. — И я бы порекомендовал вам воспользовался прохладным душем, доктор. Подобный энтузиазм с вашей стороны за одиннадцать минут до начала смены неуместен. — Не то чтобы я могу вызывать стояк силой мысли, — цедит Маккой сквозь зубы, оскорблённый до глубины души явным подколом в свой адрес, не обращая внимания на резкую смену темы, — раз уж тебя это так коробит, отпусти меня, чтобы я со своим энтузиазмом удалился в ванную и решил эту проблему. Спок выпускает его без лишних комментариев, отходя на шаг назад, но, стоит доктору развернуться к нему спиной, напоследок злобно сверкнув глазами, вновь оказывается вплотную, прижимаясь грудью к его обнажённой спине и перехватывая его поперёк торса обеими руками. У Маккоя сбивается дыхание, и вовсе не от неожиданности. — Меня не «коробит», как ты выразился, Леонард… — Ого, мы снова на «ты», — СМО нервно посмеивается, но признаётся себе, что испытывает чуть изощрённое удовольствие от того, что из-под ледяной безэмоциональной скорлупы всё-таки выглянул вчерашний Спок, что понравился ему на порядок больше. — … но у нас обоих есть обязанности и служебный долг, потому я не могу позволить пойти на поводу у желаний ни тебе, ни себе. Не за десять минут до заступления на смену. Ну да, вулканская дотошность как она есть. Маккой уже начинает прикидывать, стоит ли начинать спор на тему того, что десятиминутное опоздание особого вреда не причинит. Правда, его идея душит сама себя ещё в зародыше, когда к основанию его шеи прикасаются тёплые губы, коротко и крайне целомудренно, но эффект производят заоблачный. Спок его отпускает, и он, закрыв дверь, наконец имеет возможность остаться в одиночестве и привести себя в худо-бедный порядок — почистить зубы, принять чёртов холодный душ (впрочем, в текущей ситуации он скорее выручает, потому как немного унимает тяжесть в мышцах), и причесаться, чтобы начать походить на самого себя. А не то всклокоченное и, будем честны, качественно затраханное нечто, которое доктор увидел, глянув в зеркало в первый раз. И да, он, сам того не желая, задерживает взор на этих грёбаных засосах, расположившихся на правой стороне шеи прямо под челюстью. Их три, они красуются на самом видном месте, и можно с уверенностью сказать, что их с лёгкостью заметит даже вечно улетевший Чехов, погружённый в свои непрекращающиеся математические и прочие расчёты. Что уж говорить о Джиме… Как и ожидалось, когда Леонард заканчивает водные процедуры и выходит из ванной, Спока в каюте уже нет. Зато кровать, всегда больше похожая на бесформенный ворох постельного белья, педантично заправлена, сверху аккуратно лежит чистый комплект формы, а на прикроватном столике — чашка неизменно отвратного, но свежего и горячего кофе из репликатора. Маккой не может не думать о том, что в исполнении Спока это всё выглядит как безумно романтичные жесты. Тут же даёт себе мысленную оплеуху в качестве напоминания, что он взрослый мужик, повидавший некоторое дерьмо, и нет в его жизни места такому понятию, как «романтика». Но ершистый комок злости под рёбрами всё равно удовлетворённо мурлыкает, примиряя со всеми раздражающими факторами, что окружают доктора день ото дня. Впервые за долгое время у него вполне сносное настроение перед началом смены. А кофе кажется не таким мерзким, как обычно. Масштаб изменений в самом себе Леонард полностью осознаёт, лишь появившись в лазарете. Он с мастерством ниндзя проскальзывает в свой кабинет, где, предварительно заблокировав дверь, тратит около десяти минут на то, чтобы закинуться парочкой гипо — от миалгии и тонизирующим, а также обработать регенератором свой многострадальный язык. Когда весь физический дискомфорт исчезает, Маккой не может сдержать удовлетворённую улыбку, чувствуя себя безбожно довольным жизнью для человека, который ненавидит космос, находясь в космосе. Спустя всего полчаса после начала смены, за которые у него уже успели отметиться два энсина с инженерной ну-а-откуда-же-ещё палубы, оба с небольшими ожогами лица, и Маккой раз в пятнадцатый вносит в свой личный ПАДД напоминание заглянуть к Скотти и поинтересоваться, не будет ли он со своими подчинёнными так любезен не соваться рожами и прочими частями тела к нагретым деталям. Конечно же, он выговаривает пострадавшим за нарушение техники безопасности, рассказывает парочку страшилок про то, что с ними может произойти в следующий раз, если они не научатся думать прежде, чем делать, и только после этого отпускает с миром. Не обращая внимания на то, как эти двое в замешательстве друг с другом переглядываются, а потом бросают взгляды на доктора, и только после этого покидают медотсек. На что он обращает внимание, так это на то, с каким любопытством и изумлением за ним наблюдает медперсонал. Так, будто у него по пути на смену вторая голова выросла, а он не в курсе. Следят взглядами, перешёптываются, и как-то непривычно часто подходят к нему с вопросами, благо исключительно по медицине. Маккой отвечает на каждый, параллельно просматривает карты членов экипажа в поисках тех, кто отлынивает от медосмотра или недополучил какую-либо прививку. Пока ему, в конце концов, не надоедает этот повышенный интерес к его скромной персоне, и он, улучив момент, отвлекает Чапел от сортировки препаратов. — Кристина, можешь объяснить, какого дьявола на меня весь лазарет сегодня пялится как на экспонат из кунсткамеры? У вас что, появился какой-то новый слушок, о котором я не в курсе? — Ну, до сегодняшнего дня, доктор Маккой, никаких слушков не было. Но ты очень постарался, чтобы они возникли, — её слова приводят дока в недоумение. — Я что, опять задел чью-то тонкую душевную организацию хамоватым стилем общения? — с сарказмом интересуется он. — Мне казалось, к этому тут уже все привыкли… — То-то и оно, — согласно кивает Чапел, — все привыкли к тому, что ты приходишь на смену взбешённый, как тасманийский дьявол в период спаривания, орёшь по поводу и без, спасибо что ничем не швыряешься, — она ухмыляется, и эта ухмылка ой как не нравится Маккою, — а сегодня ты за два часа даже голос ни разу не повысил, даже когда латал наших постоянных клиентов, — некстати он анализирует, что энсины Клейтон и Смит сегодня посетили лазарет в юбилейный десятый раз за последние два месяца, — хотя в прошлый их визит ты был готов их самолично придушить за распиздяйское отношение к собственной безопасности. И это я ещё не говорю о натюрморте у тебя на шее… Маккой давится воздухом, когда речь заходит об этом. Контроль он возвращает себе быстро, но недостаточно быстро, чтобы эта реакция осталась незамеченной для Кристины. Ухмылочка на её чётко очерченных губах становится ещё шире, и не предвещает ничего хорошего. — Вот поэтому на тебя и смотрят косо, док. Уже гадают, кому на «Энтерпрайз» всё-таки удалось пробиться через твою броню и превратить из фурии в человека. — Гадают, значит… — на этот раз сам Маккой гаденько ухмыляется. Следующие слова он произносит в полный голос, так, чтобы слышал весь лазарет. — Ну, если уж у персонала есть время, чтобы строить догадки о личной жизни главы медслужбы, значит, у них достаточно свободного времени, которое нужно чем-то занять. Например, инвентаризацией медпрепаратов, вакцин и гипошприцов в нашем прекрасном медотсеке. Жду ваших отчётов к концу смены. Тяжкие вздохи (и парочка тихих мученических стонов) чётко свидетельствуют о том, что все присутствующие на смене понимают, за что огребли, и Леонард с чувством выполненного долга возвращается в свой офис, дабы продолжить проверку мед.данных. Он весьма доволен своей местью за шушуканья о его частной жизни, но допускает вариант того, что к вечеру по всему кораблю расползётся слушок о том, что он встречается, скажем, с Кинсером. Или того хлеще, с Кевином. Потому что не один Маккой в лазарете умел элегантно отыгрываться за то, что его погладили против шерсти. Однако бóльшую часть времени, разобравшись с документами, он думает совершенно о других вещах. В частности, о собственном поведении и чувствах. Ему не даёт покоя вопрос к самому себе, почему он так легко и без оглядки повёлся на провокацию Спока. Нет, безусловно, возможность морально отоспаться на Кирке за его поистине кретинские подъёбки была невероятно заманчивой, но не до такой степени, чтобы для достижения этой цели спать со Споком. Да и, положа руку на сердце, с того мгновения, как вулканец оказался перед ним на коленях, Леонард так ни разу не вспомнил о первопричине происходящего. Ни о самом Джиме, ни о его бесящих шутках он не думал вплоть до утра, когда коммандер сам о них напомнил, так и не доведя, кстати, свою мысль до конца. «Между прочим, назвав это даже не первой причиной, по которой хочет, чтобы засосы остались», — добавляет внутренний голос, внося ещё больше смуты в думы доктора. Ведь об истинных мотивах Спока он тоже не знает. «Ой ли?» Память услужливо подбрасывает некоторые высказывания старпома, которые можно трактовать вполне однозначно, и в особенности то самое — «мое уважение к вам значительно глубже, нежели к Нийоте». В следующий миг Маккой ощущает себя так, будто на него кто-то вылил целую бочку ледяной воды — так нещадно ошарашивает внезапное осмысление того, что Спок, по сути, вчера прямым текстом признался ему в своих чувствах. А дошло это до него лишь сейчас. «Поздравляю, Леонард Маккой, ты самый феерический тормоз в истории человечества». И всё же он предпочитает не начинать размышления относительно того, насколько преувеличено мнение о его интеллектуальных способностях на этой посудине. Зато вопрос о собственном отношении к вулканцу после этого озарения становится ещё критичнее и важнее. И в то же время, со знанием того, что Спок к нему неравнодушен, анализировать свои чувства становится куда проще — пропадает подсознательный страх быть посланным и страх того, что недостаточно хорош для него. То, что эти страхи вообще у него присутствовали, Маккой оказывается готов признать лишь сейчас, имея на руках достаточно информации для того, чтобы быть немного честнее с самим собой. В этом определённо есть и свой неоспоримый плюс — вся та неуверенность в себе, что осталась ему в качестве «щедрого подарка» после семейной жизни с Джослин, перестаёт с прежней силой давить на плечи. Он нравится Споку. Нравится так, что он расстался с Ухурой — красивой, умной и самодостаточной девушкой, о коей многие и мечтать бы не смели — из-за него, Маккоя. Он уже и забыл, когда в последний раз чувствовал себя по-настоящему привлекательным (совершенно забывая о неоднократных подкатах к своей скромной персоне как со стороны членов Звёздного Флота, так и некоторых дружественных рас на посещаемых планетах). Он нравится Споку. И да, это взаимно — этот вывод не шокирует так, как внезапное понимание природы чувств старпома, но всё равно вынуждает невольно начать интересоваться, была ли идея Спока о совместном разрыве шаблонов Джиму, подразумевающая секс, самоцелью, которой он собирался достичь, или же он просто использовал это как повод, чтобы затащить доктора в постель и открыть ему свою симпатию?.. Маккой неохотно думает о том, что этот вопрос придётся прояснить с коммандером, потому что иначе он изведётся от неопределенности. Между делом, Леонард вспоминает, что они ведь так и не обсудили план того, как будут поднимать нервы капитану, в какой форме и в какие моменты. Ведь играть с Джимом Кирком в такие игры это как ходить по минному полю с завязанными глазами — один неверный шаг, и взрывом может накрыть всех в радиусе пары миль. А потому здесь нужна особая подготовка. Не желая дожидаться обеда и личной встречи, во время которой вряд ли удастся что-то обсудить, Маккой адресует сообщение на личный ПАДД коммандера и набирает короткий текст: «Какова наша тактика с К.?» Чуть подумав, он отправляет вслед ещё одно: «Спасибо за кофе» Ответ приходит в течение пары минут. «Логичнее всего будет дождаться подходящего случая. Что касается самой реализации, моим предложением будет импровизировать в зависимости от обстоятельств. Мне не сложно» — Ого, мистер-я-живу-по-поминутному-плану предлагает импровизировать, да этот день войдёт в историю, — хихикая, бормочет сам себе Маккой, ограничиваясь в ответ кратким «ok». Ведь в конечном счёте, большинство чётко спланированных операций всё равно летит в пизду, если речь о членах экипажа «Энтерпрайз»… Он откладывает ПАДД и поднимается из-за стола, чтобы сделать себе чаю, как раз в это время дверь в его кабинет отъезжает в сторону, а за ней обнаруживается Джим. — Помяни чёрта… — еле слышно произносит доктор и заранее морально готовится к любому развитию событий. — Привет, Боунс! — как обычно, довольный жизнью, капитан улыбается, но по взгляду видно, что пришёл не просто так, а с новостями. — Надеюсь, ты не обнаружил у себя очередную аллергию на что-нибудь? — До следующей новой планеты можешь не переживать, — обещание проблем прямым текстом, а когда с Джимом было иначе? — и да, я именно на эту тему поговорить зашёл. Командование нам внезапно дало на откуп дипмиссию на одну из планет в этой звёздной системе, через пару дней будем там. Пришлось отложить нашу увольнительную на Аргелии II… — Я так понимаю, это будет очередная попытка уговорить очередное правительство войти в состав Федерации, чтобы добраться до каких-то ништяков? Чай будешь? — Давай, — кивает капитан, и Маккой ставит в репликатор второй стаканчик. — Да, по данным федерации, там целая куча полезных ископаемых, которые они не разрабатывают и не особо в них нуждаются… Всё по стандартам, в общем. Но в этом случае мне нужна будет пара советов от тебя, как с ними правильно общаться. У них там, как я понял из скудных данных, какая-то прям фиксация на медицине, так что… Маккой слишком глубоко погружается в раздумья, попивая параллельно свой чай, что не сразу осознаёт повисшую в его офисе тишину. А когда осознаёт, то в недоумении поворачивает голову к другу, и… Ну да, естественно — Кирк во все глаза пялится на его шею. Дёрнул же его чёрт встать к нему именно правым боком… — Боунс… Что это? — для пущей значимости Джим подходит максимально близко и, игнорируя чай, что пытается протянуть ему доктор, бесцеремонно тычет пальцем в один из засосов. Маккой смотрит на него взглядом человека, который абсолютно не впечатлён претензией, очень явно сквозящей в заданном вопросе, но отвечать не торопится, демонстративно делая ещё один глоток из своего стаканчика. — Так значит, слухи-то не на пустом месте… — чай встаёт поперёк горла, и Леонард клятвенно обещает себе, что его смена всю следующую стандартную неделю будет медикаменты по лазарету перекладывать (если не произойдёт ничего чрезвычайного), и каждый раз сортировать их по разным категориям. И алфавитный порядок как одна из них не рассматривается. — Даже знать не хочу, как до тебя доходят локальные слухи из лазарета, Джим, да ещё и с такой быстротой, — говорит Маккой, отставляя оба стакана с чаем на столик. — У меня свои каналы связи, Боунс, и ты в курсе. Да и даже без этих слухов твоя шея весьма красноречива. Признавайся, кто тебя так смачно засосал? Вовремя Маккой прикусывает язык, аккурат в то мгновение, когда однозначное «Спок» уже готово было сорваться с губ. Нет, это слишком просто, прямолинейно и… Он ловит себя на мысли, что не хочет так открыто признавать, что между ним и Споком что-то было, без согласия на это последнего. Поскольку шутить на эту тему ради доведения Джима до нервного тика это одно, а сказать об этом всерьёз — совершенно другое. Тем более с учётом того, что статус их… «отношений» ещё не установлен от слова совсем. Поэтому доктор решает немного поюлить, в надежде, что Кирк от него отвяжется, поняв, что новостей из первых уст ему не светит. — Это личная информация, и я не собираюсь ей делиться с кем бы то ни было, даже с тобой, Джим, без обид. — Эй, я вообще-то твой лучший друг! И я тебе всегда рассказываю… — Ага, причем независимо от моего желания слушать о твоих похождениях, — усмехается Маккой и возвращается к своему столу, облокачиваясь на него бёдрами. — Мне они не меньшим боком, чем тебе, выходят, потому что мне потом приходится отваживаться с тобой и твоими паническими атаками на тему «а у меня от этого точно член не отвалится?» — Не соскакивай с темы, Боунс, — Кирк начинает обиженно дуть губы, снова становясь тем самым разгильдяем из шаттла, с которым Леонард поделился своим виски. Это воспоминание вызывает короткую ностальгическую улыбку, но доктор быстро её давит, напоминая себе, что в любой момент может нажить себе проблем. — У тебя такие перемены в личной жизни, а ты молчишь… — Джим, парочка засосов на шее — это не такие уж великие перемены в личной жизни… — В твоём случае это ОХРЕНЕТЬ какие перемены! Я тебя, по-моему, с самого начала нашей пятилетней миссии не видел в компании кого-нибудь симпатичного и вдувабельного… — Леонард фыркает, а Кирк, видимо, приходит к выводу, что раз не получается выяснить что-то, то подъебать лучшего друга — это его святой долг. Даже не зная, как он чертовски точно попадает в цель, — короче, если ты мне сейчас сам не скажешь, я сочту, что это Спок. Ему и усилий особых прикладывать не надо, с его-то силой… — на его губах расцветает хорошо знакомая Маккою улыбочка, и это уже выше его сил. Он, обойдя стол, достаёт из верхнего ящика гипошприц, на котором красуется вырвиглазный розовый стикер с надписью «Кирк на экстренный случай», и демонстрирует его капитану. — Джим, если ты от меня не отстанешь, ручаюсь за свои слова, я тебе вкачу вот этот волшебный гипо. Знаешь, что в нём? — Что? — задора у Кирка явно убавляется при взгляде на этот простой медицинский инструмент, становящийся орудием пыток в умелых руках Маккоя, если требуется. — Особый препарат, используется для временного купирования приапизма до оказания полноценной помощи. При отсутствии такового его можно назвать «на-пол-шестого-две-недели». Так что не беси меня. На добрых полминуты в офисе СМО повисает тишина, а потом Джим пучит на него свои голубые глаза так, что они рискуют вылететь из орбит. — ТАК ЭТО БЫЛ ТЫ?! Боже мой, Боунс, поверить не могу, что ты такой мудак! — Ты о чём? — Я о втором годе в академии, во время экзаменов! И не вздумай сказать, что не понимаешь, о чём я! Я тогда чуть не поседел, думал, всё, я закончился как мужик! — Тебе нужен был перерыв между случками. — Фу, ты не мог это как-то иначе назвать? — морщится Кирк. Леонард пожимает плечами. Разумеется, он прекрасно помнит те две недели. На Джима было жалко смотреть, таким убитым горем он выглядел. Но воспитательный момент никто не отменял. Не нужно было осквернять его, Маккоя, постель своими игрищами. Трижды. Но озвучивает он, без вариантов, официальную версию. — А ещё тебе было необходимо нормально сдать экзамены, что ты, к слову, и сделал, передохнув от своих трах-марафонов. Мог бы спасибо сказать, между прочим. — Спасибо?! Да ты хоть представляешь, через какое унижение я прошёл?! Я опозорился перед Китти Ларс! — Это та, с рыжими ушами из параллельного потока? — доктор отлично её помнит. По степени привлекательности почти не уступала орионкам, а вот характер был будь здоров, не один десяток кадетов, на его памяти, отшила. — Да, чёрт тебя дери, она самая! Я вокруг нее месяц вился, и она уже готова была мне дать! И, угадай, что произошло? Правильно, у меня не встал. Как вспомню её оскорблённый взгляд, так до сих пор дурно становится. Ненавижу тебя. — Поверь, Джимми, это взаимно, — усмехается Маккой. Они уже давно перешли ту грань общения, когда подобные выпады могли как-то задеть. Кирк, демонстративно задрав подбородок, чеканя шаг направляется к выходу из кабинета доктора, и из кожи вон лезет в своих стараниях показать, как ужасно и до глубины души он обижен. Лишь у самого выхода он разворачивается на полкорпуса и выдаёт: — Надеюсь, коммандер в постели так же хренов, как мне было хреново те две недели, и вообще скорострел, — только после этого Джим уходит. Едва за ним закрывается дверь, Маккой складывается пополам от смеха. Так витиевато его ещё не проклинали. А в голове появляется приносящая слишком уж много удовлетворения мысль: «К твоему сожалению, ни там, ни там не угадал».