People Convey Truth in Jokes

Вся глубина обиды Джима раскрывается уже за обедом, куда Маккой пришёл в отличном, для себя, расположении духа. Он выбирает запечённую курицу и брокколи, невольно вынуждая пару стоящих рядом членов экипажа поморщиться, и, отбросив все сомнения, садится за один стол со Споком. Тот коротким кивком и лаконичным «доктор» приветствует его, и возвращается к своей еде. Леонард следует его примеру, не зная пока, о чём завести разговор. Внезапно общение с коммандером стало видеться ему слишком личным, а для того, чтобы язвить и пререкаться, поводов пока нет. Доктор пока ещё не может определиться, ждёт ли он хоть какого-то проявления заинтересованности на людях от вулканца. С одной стороны, он прекрасно осознаёт, что его заносит куда-то не туда, и подобные вещи не должны его беспокоить, а с другой… да он уже не помнит, когда в последний раз состоял в отношениях с кем-то, и происходящее между ним и Споком кажется самой настоящей Terra Incognita, где важна буквально каждая мелочь. Но поразмыслить об этом как следует ему не даёт присаживающийся прямо напротив него Кирк с подносом в руках, причём ставит его на стол с таким грохотом, что на них тут же оборачиваются сидящие по соседству офицеры. Джим и бровью не ведёт на повышенное внимание к своей персоне и, ещё не приступив к трапезе, приступает к моральному насилию над двумя своими подчинёнными, не очень-то этого желающими. — Я смотрю, ты тоже решил перейти на зелень, Боунс, — кивает он на тарелку Маккоя, а точнее, на брокколи в ней, — хочешь соответствовать стандартам своего требовательного бойфренда? Это похвально. Спок просто скала — ни один волосок в его бровях не шелохнулся. Он просто продолжает молча поглощать свой обед, словно все слова капитана пролетели мимо него. Леонард дико завидует этому его навыку, потому что ему в любом случае придётся реагировать и, что тоже вероятно, отдуваться за двоих. — Серьёзно, Джим? Тебе вот прямо сейчас захотелось поиграть в детский сад? — Почему же детский сад, мы говорим про вполне взрослые отношения, да, коммандер? — Маккой строит гримасу плохо скрываемого недовольства, стоит другу попытаться втащить в эту беседу ещё и Спока. И параллельно с возмущением безмолвно надеется, что старпом выберет подходящий момент и ввернёт какой-нибудь ответ с тем самым подтекстом, от которого Джим должен охренеть. — Насколько я осведомлён о человеческих романтических отношениях, стремление, как вы выразились, соответствовать своему партнёру довольно распространённая практика, и приравнивать её к детскому саду неразумно. «Да он, блять, издевается!» — лишь чудом Маккой удерживает эту реакцию в себе, потому что желание проорать её в бесстрастную морду старпома зашкаливает. Вместо того, чтобы сказать что-нибудь такое, что оставит чрезмерно озабоченного чужими отношениями Кирка в недоумении до самого конца смены, как минимум, Спок опять начинает цеплять доктора и его умственные способности. А Джим, между тем, начинает входить в азарт, преисполненный намерения свершить свою месть за так некстати всплывшие подробности заботы о нём со стороны Леонарда. По большей части, заботы… — А я что говорю, — довольно хмыкает он, — то есть тебе нравится, что Боунс взялся подстраиваться под тебя, чтобы тебе подходить? — Прошу прощения? — о, вот теперь он смотрит на капитана, силясь уловить в его взгляде ответ на свой незаданный вопрос. Похоже, до него реально до этого мгновения не доходило, к чему ведёт Кирк. Док едва не давится кусочком курицы. — Да ладно тебе, не скромничай, я буду только рад, если ты перевоспитаешь нашего злого на весь мир доктора, и он перестанет быть квинтэссенцией вредных привычек. Например, использования медикаментов не по назначению, что доводит людей до нервных срывов. — Поверить не могу, что ты это делаешь, — одними губами шепчет Маккой, глядя на Джима донельзя оскорблённым взглядом, пока Спок, переключая внимание, внимательно смотрит на него. — А ты думал, так просто отделаешься? — так же на грани слышимости отвечает капитан, и Боунс невольно думает, что как только вернётся в свой офис, увеличит дозу в том шприце вдвое и обязательно улучит момент, чтобы его применить. — Доктор Маккой, объясните, когда и какие конкретно медикаменты вы применяли не по назначению? — коммандер даже приосанился (хотя вроде как дальше некуда), и весьма однозначно требует с СМО отчёт о том, что с точки зрения Устава и дисциплины, может подпадать под понятие «нарушение врачебной этики». — Был небольшой инцидент на втором курсе Академии Звёздного Флота, коммандер, — издевательски официальным тоном вещает он и косится на Джима, — мне рассказывать все детали случившегося, капитан? По медленно сползающей с губ Кирка улыбке становится ясно, что он не планировал самому себе рыть яму, что, в конечном счёте, и сделал — сомнительно, что ему хочется раскрытия таких пикантных подробностей из его интимной жизни, да ещё и перед Споком. И он вынужден отступить. — Нет, деталей не надо, проехали, — рот старпома коротко дёргается, будто бы он собирается потребовать объяснений в любом случае, но, судя по всему, сразу же передумывает. И для него это уже маленький подвиг, с его-то въедливостью. Маккою стоит усилий не улыбнуться от этой мысли. Но вот возможность отыграться на Кирке он не упускает. — Фигово, когда хочешь сделать подлянку, но не можешь, потому что сам попадёшь под раздачу при этом, да, Джим? — Маккой усмехается, наблюдая, как Джим смотрит на него с хитрым прищуром. — Всё-таки регулярный секс тебе пойдёт на пользу, Боунс, на ехидства у тебя точно будет меньше времени и сил оставаться. — Так, мой обед закончен, я сваливаю, — ещё не закончив говорить, Леонард поднимается со своего места и берёт поднос, чтобы выбросить остатки еды в диспоузер. Настроение, всего полчаса назад очень неплохое, катится к отметке «ниже только преисподняя», потому что потеряны, по меньшей мере, две ситуации, которые можно было повернуть в свою пользу, если бы не подвела собственная отказавшая вдруг фантазия и один вулканец, почему-то на деле оказавшийся далеко не великим писателем, коим себя подавал ещё вчера. Джим не унимается, переключаясь снова на Спока. — Только постарайтесь как-то без вот таких вот «букетов» обходиться, — он указывает глазами на шею Маккоя, и тот, как никогда прежде, мечтает о шарфе, дабы прикрыться самому или задушить друга, выбор не так уж очевиден, — всё-таки это не по Уставу, да и незачем так открыто демонстрировать свою необузданную страсть. «Ну давай же, скажи хоть что-нибудь, что заставит этого паразита прикусить язык», — почти умоляет Леонард в своих мыслях, но контактная телепатия на то и контактная, что без прикосновений не работает. И старпом использует приём, к которому прибегает не так уж часто — включает дурака. — Не понимаю, о чём вы говорите, капитан, — для пущей убедительности он слегка пожимает плечами, и у Маккоя руки чешутся устроить ему деланые овации. Не врут вулканцы, как же. Но вместо этого он лишь сжимает кулаки покрепче, ворчит себе под нос «упырь ушастый» и покидает столовую, напоследок «совершенно случайно» махнув рукой и отвесив Кирку увесистый подзатыльник. И слышит вслед до смешного серьёзное «за подрыв авторитета капитана в глазах экипажа ты мне ответишь отдельно». Хоть что-то в этом мире не меняется. Следующие два часа доктор безвылазно торчит в лазарете, потому что его спонтанная мстительная идея об инвентаризации сыграла злую шутку с ним же самим — в процессе проверки обнаружилась целая коробка нигде не учтённых наркотических обезболивающих, из-за чего ему лично приходится поднимать все до единого документы об укомплектовании «Энтерпрайз» медикаментами в поисках несостыковок. На его счастье, источник проблемы находится под конец второго часа, и заключается он всего-навсего в том, что кто-то в Йорктауне забыл поставить одну сраную галочку в списках. Ситуация разрешается благополучно, зато Маккою теперь просто жизненно необходимо куда-то деть стресс. Первым делом он, само собой, думает о виски, но отбрасывает этот вариант, потому что бухать на смене, да ещё аккурат после того, как еле-еле откопал подтверждение, что препараты из списка «особого контроля» находятся на корабле по всем правилам, не самая удачная идея. А значит, ему придётся прибегнуть к плану «Б». Благо, он уже имеется в голове дока, и он спешит его реализовать. — Скажи-ка, Спок, ты вообще знаком со значением слова «импровизация»? Коммандер обосновался в лаборатории, всецело погрузившись в изучение образцов с одной из последних миссий — по официальной версии, потому что «нашёл строение их клеток крайне нетривиальным». Однако, Маккой почему-то почти уверен, что на самом деле вулканец просто использовал это как повод, чтобы смотаться с мостика и подальше от Джима, наверняка продолжившего полоскать ему мозги после того, как закончился обед. И, с одной стороны, его эта мысль забавляет, ведь нужно ОЧЕНЬ постараться, чтобы заставить Спока, обладающего бездной терпения, взять и слиться, а с другой, он снова начинает беситься из-за случившегося в столовой. Точнее, из-за НЕ случившегося. Пара учёных, находящихся в этот момент неподалёку, с интересом оборачивается на своих старших офицеров, чья грызня уже давно стала притчей во языцех, но быстро делает вид, что занята своими делами, стоит Маккою бросить на них короткий испепеляющий взгляд. Старпом же, услышав заданный ему вопрос, смотрит на Леонарда с таким скепсисом во взгляде, что тот на пару мгновений ощущает себя умственно отсталым, а затем отвечает: — Импровизация — это произведение искусства, которое создаётся во время процесса исполнения, либо собственно процесс его создания… — И опять ты говоришь так, будто энциклопедию покурил, — злобно бормочет доктор, но Спок, игнорируя его слова, продолжает гнуть свою линию. — Однако, я полагаю, что речь идёт не о классическом определении данного термина, а о нашей с вами договорённости, верно? — О, ты чертовски прав, Спок, о ней самой. И если бы ты предупредил заранее, что твоя «импровизация» — это просто прикидываться ветошью и «я-не-понимаю-о-чём-вы» херня, то я бы триста раз подумал о том, чтобы ввязываться в эту авантюру… — Несмотря на то, что меня заинтересовал оборот «прикидываться ветошью» и его значение, предпочту оставить его обсуждение на потом, а в данный момент объясните, доктор, чего конкретно вы ожидали от меня в тот момент в столовой? — Да хоть чего-нибудь, тормоз ты остроухий, — Маккой чуть ли не рычит, но старается следить за громкостью своего голоса, дабы не дать особо охочим до корабельных сплетен членам экипажа разжиться «горячими новостями». — Джим раздал козырные карты, а ты вместо того, чтобы прагматично, как ты умеешь, воспользоваться этим, «не понимаю, о чём вы говорите, капитан». — Доктор Маккой, я буду вам очень признателен, если вы не будете меня передразнивать в присутствии подчинённых мне офицеров по науке, это, по меньшей мере, неэтично. — Это всё, что ты можешь сказать? — Боунс смотрит на него, изогнув бровь. — Зачем вообще предлагал импровизировать и ориентироваться по ситуации, если на деле у тебя никаких идей не возникает? — Вы не правы, — Спок мотает головой, мигом растеряв всё своё напускное равнодушие. И Леонард искренне рад, что тот стоит спиной к присутствующим здесь офицерам, и они не видят этого. Обойдутся. — У меня в тот момент возникло достаточно большое количество вариантов того, что можно сказать капитану, достаточно двусмысленных, чтобы добиться желаемой реакции с его стороны… — Так почему ты ни один из этого «большого количества» не использовал? — Доктор, несмотря на то, что, благодаря изучению найденных мной материалов об особенностях общения и взаимоотношений землян, я значительно улучшил свой навык коммуникации и понимания определённых тонкостей человеческого поведения, я всё ещё… — старпом делает секундную паузу, — недостаточно хорошо вижу грань, после которой отпускаемые шутливые замечания перестают быть приемлемыми и могут отразиться на репутации того, о ком они делаются. По этой причине я сделал выбор сегодня в пользу того, чтобы промолчать, поскольку не уверен, что мои слова не отразятся на вас негативно. Леонард не знает, есть ли что-то такое особенное в его взгляде или позе, либо это просто совпадение, но он слышит краем уха слегка растерянное «пойдём в столовую, возьмём что-нибудь перехватить», и они со Споком остаются в лаборатории одни. За прошедшие сутки он узнал вулканца, с которым регулярно устраивал пикировки по поводу и без, лучше, чем за все предыдущие годы. «Разумеется, ты ведь до этого с ним не спал, придурок» Хотя ещё совсем недавно ему казалось, что на Альтамиде он видел и слышал всё, что возможно увидеть и услышать от Спока. А тот с маниакальным упорством всё продолжает и продолжает преподносить ему сюрпризы. Злость испаряется незаметно, но весьма быстро, и вот Маккой уже смотрит на коммандера поразительно мягким для себя обычного взглядом. То, что он произносит, ещё более поразительно. — Знаешь, Спок, я и подумать не мог, что буду такое говорить о тебе, тем более, глядя в этот момент тебе в глаза, но иногда ты бываешь чертовски милым, даже по человеческим меркам, — уголки губ старпома слегка приподнимаются, а на скулах едва заметно проступает румянец, но всё это пропадает буквально через секунду, когда тот берёт себя в руки. А вот Леонарду это не удаётся, и он выпаливает, — мне сегодня ждать твоего «неожиданного визита» в свою каюту? Несмотря на то, что внешне Спок остаётся спокоен, как море в штиль, что-то в его позе незримо меняется, появляется незаметная с первого взгляда динамика. Он выглядит так, словно испытывает желание обнять стоящего напротив него доктора — даже руки распрямляет, и теперь они не привычно скрещены у него за спиной, а свободно свисают вдоль тела. Не сделать первый шаг оказывается крайне непросто, но на этот раз Маккой сохраняет самоконтроль, напомнив себе о камерах, навешанных по всей лаборатории. Он ждёт ответа, и кончики пальцев отчего-то слегка покалывает. — Отрицательно, — чеканит коммандер, но не даёт и шанса расстроиться и начать себя накручивать не по делу, — не стану скрывать, что я был бы в высшей степени счастлив нанести вам визит сегодня после смены, однако, мне необходимо собрать и обработать все имеющиеся данные, касающиеся грядущей дипломатической миссии. И хотя капитан изучил информацию, вы не хуже меня знаете, что даже незначительная деталь может свести к нулю все возможности для переговоров. — А зная то, как капитан «изучает информацию», — Маккой недобро ухмыляется, навскидку пытаясь вспомнить, сколько раз они едва не превращались в удобрения из-за неосведомлённости Джима о местных традициях/табу/брачных ритуалах, и его разве что не передёргивает, — короче говоря, ему, да и всему кораблю, крупно повезло, что именно ты его первый офицер. Иначе нас бы накрыло пиздой ещё в первый год службы здесь. И нет, я не буду объяснять, как женские половые органы связаны с опасными ситуациями на миссиях, — предвосхищая вопрос Спока, добавляет он. — За прошедшие три минуты вы дважды высказались положительно в отношении меня, доктор. Если вы продолжите в том же духе, то довольно быстро утратите свой образ мизантропа-социопата, который так усердно взращивали всё время своей службы на «Энтерпрайз». — Ах, ты… — идея вспыхивает в мозге мгновенно, и Леонард даже не пытается закончить свой выпад в адрес старпома, решая выбить его из колеи иначе. Он бросает скупое «мне пора на рабочее место» но, перед тем, как развернуться и покинуть лабораторию, улучает момент и коротко касается указательным и средним пальцами тыльной стороны ладони Спока. Он вознаграждается мягкой волной тепла, приятно отдающейся где-то за грудиной, резко сбившимся дыханием вулканца, и, до ужаса довольный собой, уходит. Не проходит и двух минут с окончания его смены, как в лазарет заваливается Кирк, уже, похоже, позабывший свою смертельную обиду за временные проблемы с потенцией, и, смотря щенячьим взглядом, просто умоляет Маккоя провести ему ликбез по врачебной этике и особенностям общения докторов с людьми. За последнюю формулировку он, конечно, получает затрещину, но пыл его не убавляется, и Боунсу приходится ещё добрых три часа торчать в своём кабинете вместо ужина, посиделок в кают-компании со Скотти и Чеховым, в попытках вбить в голову Джима (иногда физически) хотя бы базовые знания по медицине, которые могли бы впечатлить повёрнутую на медицине расу гуманоидов, которую предстоит уломать вступить в Федерацию. Заканчивается всё тем, что Леонард, голодный и злой, психует, без обиняков докладывает лучшему другу, что тот «протрахал все свои мозги» и гордо удаляется по зову желудка. Стараясь не обращать внимание на скромно скребущуюся в черепе мысль о том, что ему хотелось бы увидеть Спока. Он ужинает в гордом одиночестве, забившись за самый дальний стол, без интереса (ну да) оглядывает столовую, отмечая, что вулканца нигде не видно, и заканчивает трапезу чисто на нахальстве, потому что после напряжённой смены надо восстановить силы как следует. Кровать в каюте оказывается жуть какой большой и неудобной, воздух слишком холодным, и климат-контроль не особенно помогает, а Маккой, ворочаясь под одеялом невесть сколько времени, морщит нос и тихо ненавидит себя, потому что нельзя взрослому мужику, пережившему развод, впадать в зависимость от чужого присутствия после одной совместной ночи. А он уже явно на полпути к этому, потому как даже прокручивание в памяти самого отстойного года его жизни — когда он узнал, что Джослин стабильно ходит от него налево, да ещё и считает его виноватым во всех своих проблемах, и последовавшего за этим бракоразводного процесса с делением опеки над дочерью, — не ослабляет это мерзотное чувство. Что не хватает чего-то очень важного. Кого-то очень важного. Зато бессонные минуты, превращающиеся потихоньку в часы, дают уйму возможностей повспоминать и поанализировать собственные эмоции. И Леонард вдруг осознаёт, что, если перестать убеждать себя в обратном и доказывать самому себе, что чувства к другим - это больше не для тебя, то его отношение к Споку кардинально поменялось вовсе не вчера. А в те злополучные сутки, когда не было никакой надежды на спасение, никаких так нужных инструментов, только враждебные пейзажи Богом забытой планеты, отсутствие понимания, куда двигаться дальше и тёмно-зелёные разводы вулканской крови на руках. «Банальнее не придумаешь, — тихо усмехается Маккой, — сколько раз он раздражал этим своим каменным хлебалом и пафосом, сочащимся из каждой поры, а стоило ему разок чуть не двинуть кони при мне, так выяснилось, что…» Запертая дверь в каюту тихо отъезжает в сторону, ненадолго пропуская внутрь полоску света из коридора, а затем так же почти бесшумно закрывается. При блокировке открыть её снаружи можно лишь двумя личными кодами — капитана и первого офицера. И Боунс прикусывает одеяло, напрягаясь всем телом, умоляя вселенную, чтоб это не оказался Джим и очередная «мега-экстренная ситуация». Он слышит шорох одежды и лёгкую поступь шагов, на грани восприятия ухом. Кровать позади него прогибается под чужим весом, а в нос ударяет знакомый аромат травяного геля для душа. Доктор практически дышать перестаёт, ощущая, как ему утыкаются носом в затылок, а его широкая спина оказывается прижата к тёплому торсу. — Пришёл всё-таки, — после недолгих колебаний на тему, стоит ли обозначать, что он не спит, шепчет Маккой. Рука, обнявшая его поперёк живота, прижимает его ещё крепче к телу позади. Он очень жалеет, что нацепил свою чёртову пижаму, и контакт кожи к коже минимален. И компенсирует это тем, что кладёт ладонь поверх руки Спока на своём прессе. Снова появляется ощущение тепла, не только физического, и доктора начинает неумолимо клонить в сон. — Спи, Леонард, я никуда не денусь. Наверное, старпом почувствовал отголоски его недавних размышлений, иначе объяснить эти слова Маккой не может. И, как ни странно, именно они помогают ему наконец провалиться в долгожданное временное забытьё.