People Convey Truth in Jokes

Все следующие сутки проходят для Леонарда под негласным условным названием «чемпионат по доведению СМО до нервного срыва». Стартует это состязание до начала альфа-смены, когда он просыпается один. На столике у кровати обнаруживается реплицированный завтрак — пара тостов с беконом и кофе, что, безусловно, очень приятно, — но это всё равно не примиряет доктора с тем, что Спок свинтил до его пробуждения, и причины этого поступка объяснять он, разумеется, не будет. Маккой, конечно, не был бы собой, если бы не попытался их выяснить, черкнув в ПАДДе пару красноречивых сообщений, вопрошающих об этом. На которые получил ответ, ставящий под угрозу нормальное функционирование его лицевых мышц: «Это было логично, доктор. Если кто-то из членов экипажа станет свидетелем того, как я покидаю вашу каюту утром, это может спровоцировать сложности» — Формалист хренов, — шипит Маккой, стоя под душем, нацеленным скорее не на наведение чистоты, а на то, чтобы привести себя в тонус, — где не надо, так он из кожи вон лезет, а где надо — так испугался чужого мнения… — то, что во всех коридорах есть видеонаблюдение, он добавляет уже мысленно. Едва переступив порог медотсека, он сразу же раздаёт моральных звездюлей медсёстрам за то, что до сих пор не прислали ему отчёты, и просто для профилактики. Чапел, как самая смелая (или отмороженная, это как посмотреть) с нотками обречённого смирения бормочет ему вслед: — А вот и старый-добрый доктор Маккой вернулся… Позитивная карма быстро себя исчерпала. «Чертовски верное замечание», — мрачно думает Леонард и заходит в свой офис. Задерживается он там, правда, ненадолго, потому как спустя примерно полтора часа с его заступления на службу в лазарете один за другим начинают появляться энсины и офицеры, с невероятно унылыми лицами разных оттенков зелёного, с жалобами на тошноту, боли в животе и температуру. Только отравления «Энтерпрайз» и не хватало, для полного счастья. Маккой старается как можно скорее выяснить причину этого внезапного недомогания, скосившего на больничную койку за одно утро двадцать пять человек, но все анализы на вирусы, бактерии, грибки и прочее дают отрицательный результат, пока страдальцы торчат в изолированных боксах. И лишь ближе к обеду, наконец, выясняется, что всё дело в том, что пара умников из инженерного решила разнообразить на корабле «скучный и однотипный» рацион питания чем-нибудь экзотическим, и намутила что-то в репликаторах во время гамма-смены. Эта новость несомненно приносит облегчение всем офицерам медслужбы, избавляя от необходимости вводить карантин на судне. Но вот Маккой, у которого тумблер ненависти ко всему сущему сегодня и так уже близок к максимуму, рычит отборным матом сначала абстрактно в пустоту, а потом уже и на «виновников торжества», под финал своего монолога об их интеллектуальном развитии всаживая обоим по вакцине от камараазитского гриппа, имеющей дико неприятный побочный эффект — диарея на два-три дня. И с пожеланием поскорее «слиться в экстазе с местной сантехникой» едва ли не на пинках шлёт их из лазарета. Благодаря «креативности» инженеров репликаторы по всему кораблю приходится перенастраивать почти два часа, к неудовольствию уже оголодавшего экипажа, включая Леонарда. И он почти физически чувствует, как ещё одна тяжёлая капля падает в чашу его терпения, которой остаётся всего-ничего до краёв, и тогда пиши пропало, горе тому, кто попадёт доктору под раздачу. Пришедшее на ПАДД оповещение о восстановлении работы репликаторов видится ему, да и всем, работающим с ним бок о бок, просто манной небесной, потому что сытый доктор Маккой на пару процентов добрее, чем голодный. А это уже что-то. Пара человек остаётся в лазарете, остальные, включая самого Леонарда, не изменяющего своим привычкам, идут в столовую, ради смены обстановки. Хотя знай доктор, какой разговор его там ожидает, остался бы в своём минималистичном офисе, ограничившись какой-нибудь овсянкой. Он выбирает место за одним столом с Джейлой, Скотти и Чеховым, увлеченно что-то обсуждающими. Леонард здоровается со всеми и довольно быстро включается в беседу — оказывается, речь идёт про азартные игры, тема навеяна грядущей вскоре увольнительной и страстным желанием офицерского состава оторвать по полной программе в качестве компенсации за пережитое в туманности. Павел, с привычным для него энтузиазмом и активно жестикулируя, рассказывает, что его прабабушка была «непревзойденной каталой», и он кое-чему успел у неё научиться ещё в детстве. Скотти дважды переспрашивает «так что, ты говоришь, значит «катала»?», а, смекнув, наконец, в чём соль, обещает, что ни при каких условиях не сядет играть в карты с кудрявым навигатором. В общем и целом, их общение проходит отлично, к Маккою даже возвращается частично просранное настроение, потому что в компании этих ребят очень сложно дуться на весь белый свет, они умеют заразить своим оптимизмом других. Но всё круто меняется, стоит в столовую заявиться Джиму в компании Спока. Они быстренько выбирают еду и, не сговариваясь (а может, сговорившись раньше) приземляются за их столик, садясь рядом друг с другом напротив Леонарда. — Доктор, — коротко приветствует вулканец, Маккой отвечает ему тем же, только с тонко сквозящей в голосе издёвкой. — Коммандер. Обсуждение почти сразу почему-то сходит на нет, и все утыкаются в свои тарелки, поглощая обед. За столом повисает неловкое молчание, но очень ненадолго, поскольку Джим Кирк всегда найдёт, что сказать. — Слушай, Боунс, я тут подумал… — Ого, наконец-то разобрался, как это делается? — по инерции язвит СМО, но Джим не реагирует, продолжая свою речь. — И пришёл к выводу, что, даже если я прочитаю и наизусть выучу все существующие книги по анатомии и медицине, всё равно не смогу звучать как врач, поддержать диалог как врач и произвести нужное впечатление на ребят, которые молятся на медицину, или типа того. Так что, посоветовавшись со Споком, — уже на этом моменте Маккой предчувствует, что следующая часть идеи ему не понравится, — я решил, что нашим тузом в этих переговорах будешь ты. — Не понял, — он, от греха подальше, кладет вилку на стол и поднимает глаза на капитана, — каким таким «тузом»? — Очень влиятельным тузом, — не встретив сиюминутной истерики, Кирк успокаивается, думая, что дело в шляпе. Как будто не знает того, с кем сейчас разговаривает. — Ты, в отличие от меня, точно сможешь поддержать светскую беседу на любую медицинскую тему и вогнать в экстаз наших потенциальных союзников. — Джим, а тебе напомнить, что я к переговорам никакого касательства не имею от слова совсем? Это твоя задача, моя — лечить. — Боунс, если до тебя не дошло, то это не просьба, — на короткое мгновение включается режим «капитан Кирк». Но так же быстро отключается, уступая место игривому говнюку Джиму, — нарядишься в эту свою белую секси-униформу, ты в ней просто огонь, — Спок чуть крепче сжимает свою вилку, но никто, кроме Маккоя, не замечает этого, — врубишь свой южный шарм, очаруешь — а мы оба знаем, что ты это умеешь, когда тебе надо, — кронпринца и его свиту, и всё, они у нас в кармане. Как тебе план? — План — дерьмо, и я не хочу в нём участвовать, — Леонард цедит каждое слово, — я не умею и никогда не умел уламывать кого бы то ни было в корыстных целях, так что даже если это приказ, чёрта с два я в это полезу. Если, конечно, твоей целью не является испортить отношения с этими чудиками на самом первом этапе. — Доктор, доводы капитана более чем логичны и обоснованы, — остроухий компьютер включается в разговор, смотря теперь в упор на Маккоя, и почему-то то, что он поддерживает откровенно провальную идею Кирка втянуть его в эти переговоры, злит дока больше всех предыдущих сегодняшних происшествий вместе взятых. А Джим ещё и полирует сверху, доводя до точки кипения: — Видишь, Боунс, даже Спок считает это логичным выбором, завязывай ломаться. Пофорсишь там весь из себя шикарный и умный доктор, и всё будет тип-топ. — Проклятье, я доктор, а не дипломатическая проститутка! — взрывается Маккой, и, благо, в столовой уже почти никого нет, так что на его вопль поворачивается лишь троица, что сидит с ними за одним столом. Предпочитая, впрочем, не вступать в этот разговор и не поддерживать ни одну из сторон, из-за хорошо работающего инстинкта самосохранения, вероятно. — А вот сейчас обидно было, — оскорблённо бурчит Джим. Леонард не обращает на его слова вообще никакого внимания, потому как его мозг мёртвой хваткой цепляется за то, что одновременно с капитаном произносит вулканец: — Я бы предпочёл, чтобы вы не кричали, доктор Маккой. «ВОТ ОНО» Подсознание буквально вопит ему в уши изнутри, что это тот самый момент, которого он выжидал, и прямо сейчас он убьёт сразу двух зайцев, отыгравшись и на Джиме, разорвав ему шаблон по швам за его приколы, и заодно на Споке за то, что подставляет его под удар в том, в чём он абсолютно не сведущ. Маккой при этом абсолютно забывает, что за столом, кроме них и капитана, сидят ещё трое членов экипажа, и в целом ситуация не самая подходящая. Но разум уже приготовил реплику и спешит её выдать. — А это забавно, Спок, ведь ещё совсем недавно, в моей каюте, ты говорил совсем другое. Кончики ушей Спока и его скулы мгновенно вспыхивают зелёным, и он выглядит как никогда живым. Скотт округляет и без того немаленькие глаза до опасного размера, у Чехова чай идёт носом, и лишь Джейла глядит с неподдельным интересом, подперев кулаком подбородок. А Джим так и застывает с кружкой в руке, не донеся её рта, пугающе достоверно изображая каменное изваяние. И только вечно сияющие глаза, горящие сейчас искренним шоком, выдают его состояние после услышанного. Эта немая сцена выглядит настолько великолепно, что Маккой даже сожалеет чуть-чуть, что у него нет с собой камеры, чтобы сделать снимок. Больше всего, конечно, он радуется реакции Кирка, по виду похожего сейчас на человека, впавшего в ступор. Тёмная сущность приятно мурлычет под ложечкой. Но Спок не был бы вулканцем, если бы не приходил в себя максимально быстро. — Вы несёте службу в Звёздном Флоте в звании лейтенант-коммандера. И капитан Кирк, и я выше вас по званию, соответственно, повышение голоса на кого-либо из нас является прямым нарушением субординации, за которым может последовать административное наказание, доктор Маккой. Буду очень вам признателен, если вы это учтёте в своём дальнейшем поведении. «Ну а чего ты, собственно, ожидал? Что он всё словит и поведётся?» — Я бы очень хотел понимать, как всё это понимать… — всё-таки приходит в себя Джим, правда, судя по словарному запасу, не весь, но это уже детали, что Маккоя совершенно не волнуют. В нём бушует ярость вперемешку с разочарованием, потому что его поистине роскошный экспромт уходит кардассианской крысе под хвост. И теперь доктора хватает только на то, чтобы встать из-за стола, дабы покинуть столовую, и ответить старпому в глумливо-официальной манере: — Приношу свои глубочайшие извинения, коммандер Спок, был не прав. Впредь такого больше никогда не повторится, клятвенно заверяю, что больше ни единого раза даже не повышу голос в вашем присутствии. Он отправляет поднос в диспоузер и уже собирается на выход, как вдруг из-за так и сидящего в тихом ахуе столика доносится голос вулканца: — На смене. — Что, прости? — Маккой непонимающе смотрит на него. — Моё замечание касается исключительно нашего времени на смене, доктор, когда мы на службе. И не распространяется на свободное от несения смены время. Меня более чем устраивает повышение вами голоса в приватной обстановке. То, что он выпал из реальности, так и стоя на одном месте, Леонард соображает только тогда, когда Спок, уже выйдя из-за стола, проходит мимо него, касаясь почти невесомо его руки. Средним и указательным пальцами. Под пристальными взглядами их друзей. И не то чтобы они все были в курсе этой особенности вулканской культуры, но вот Кирк железно об этом знает. В сухом остатке, это значит, что, по сути, коммандер только что поцеловал его на глазах у капитана, двух офицеров и новоиспечённого кадета/энсина посреди столовой. — Я что-то неправильно понял, наверное… — рассеянно бормочет Скотти. Спок же, в свою очередь, не забывает перед уходом поставить доктора перед фактом, что через некоторое время скинет ему все собранные данные о планете и гуманоидной расе, с которой им завтра предстоит иметь дела. Подавая как данность присутствие Маккоя в делегации и не давая вновь попробовать это решение оспорить. Да медик в эти минуты и не смог бы, слишком охренев от случившегося. К его безграничному счастью, Леонарду удаётся вернуть себе контроль над собственным телом и, в частности, ногами и сбежать в свой кабинет, стоит Джиму открыть рот. Он уже не слышит, что тот говорит, но печёнкой чувствует, что ему ещё придётся пообщаться с лучшим другом на предмет услышанного и увиденного сегодня. Но на данный момент это не самая пугающая перспектива. Куда больше напряжения приносит осознание, что ему никак не отвертеться от дважды клятой дипмиссии, в которую его вписали без его согласия. И никакой Устав ЗФ, и конкретно закон, гласящий, что только у капитана звездолёта есть право на переговоры с другими цивилизациями, в этот раз его не спасёт. Последний гвоздь в крышку его фантомного гроба вбивает всё тот же Спок. Как и обещал, сразу после окончания альфа-смены он пересылает систематизированную им лично информацию о дивалианцах — примерно так звучит название их расы на стандарте, и, судя по представленной рядом с ним транскрипции оригинального произношения, единственный вариант, о который не сломаешь язык, — и Маккою немножко хочется взвыть, а потом сразу же выйти через шлюз в открытый космос без скафандра. Сорок пять листов данных. «Многовато Флот знает про планету, которую никогда до этого не посещал», — хмурится сам себе доктор, но, отдавая себе отчёт в том, что выбора у него нет, делает себе в репликаторе какао и устраивается на уже привычном выкидыше дивана в своей каюте, погружаясь в изучение текста. За ненадобностью откидывает всё, что не имеет отношения к анатомии и медицине, запоминая критически важные детали о физиологическом строении гуманоидов, инструментах, которые они используют во врачевании, и местном медицинском этикете. На экране ПАДДа всё это видится не таким уж страшным. Как, собственно, и любая другая миссия/исследование, что они совершали. Пока дело не переходит от теории к практике. Чувствуя, что его вот-вот вырубит прямо здесь, Маккой отключает ПАДД, посчитав, что изучил всё, что ему необходимо знать, достаёт из шкафа ту самую белую форму, которую в глубине души искренне ненавидит из-за её вычурности и неудобства в носке. Но чутьё подсказывает, что лучше сделать так, как попросил Джим, и поскорее избавиться от висящего прямо над его шеей дамоклова меча. Что ж, по крайней мере, он действительно смотрится в ней довольно неплохо. С этой мыслью СМО в ускоренном темпе принимает душ, после чего укладывается в кровать, «забыв» надеть верх от пижамы, не сказать, что специально. Леонард засыпает на удивление быстро — вероятно, нервяки в течение дня здорово его вымотали. И пока он не знает, что уже завтра всей душой пожалеет, что не изучил ВСЮ информацию, бережно собранную Споком в документе.