People Convey Truth in Jokes

Вся лихая капитанская бравада испаряется, как только Кирк оказывается перед дверью каюты коммандера. Он переминается с ноги на ногу добрых пять минут, размышляя о том, как ему лучше войти — вежливо оповестить о своём приходе звуковым сигналом или, забив на церемонии, ввести личный код и непредсказуемо ворваться и застать своих товарищей… за чем бы то ни было. Последняя мысль снова возвращает его к полемике с самим собой. «Да почему я вообще размышляю об этом? Я — главный на этом звездолёте, если мне нужно, могу войти в любую каюту в любой момент.» «Ага, не забывай только, что это — не «любая» каюта. Ну откроешь ты дверь личным кодом, войдёшь, а они там — голые, друг на друге. Что будешь делать тогда, главный?» «Ну, наверное, извинюсь и выйду… Бля, почему мне вообще такие идеи в голову приходят? Они там могут просто играть в шахматы, в конце концов.» «Боунс и шахматы… Самому-то не смешно? Если он сядет играть в шахматы со Споком, с его эмоциональностью мат случится ещё на середине партии, и к фигурам отношения иметь не будет. Не забывай про вулканский захват.» — Да твою же мать! — рычит Джим, вцепляясь пальцами в свои же волосы. Становится даже как-то стыдно за самого себя. В любой блудняк, маячащий на горизонте, он влетает с гордо вздёрнутым подбородком, даже зная, что это выйдет ему боком, а просто нажать несколько кнопок на сенсорной панели и войти в чёртову каюту его чёртового первого помощника не может. Сам не зная, почему. Рациональная часть, которая в минимальном количестве, но всё-таки у него имеется, твердит о том, что ничего сверхъестественного он там не застанет. Тем более Боунса в постели со Споком. Да ещё в том положении, в каком рисует воображение, которое ни о чём не просили… Джим ни за что в жизни не поверит, что Маккой позволил вулканцу себя нагнуть. Реакцию на поползновения в сторону докторского филея он имел честь однажды испытать на собственной шкуре, когда по дикой пьянке на первом году обучения рискнул добраться загребущими ручонками до сочной крепкой задницы, обтянутой красными кадетскими брюками. И впервые за их дружбу отхватил таких звездюлей от друга, что нос ещё неделю ныл по инерции, а под глазом целых две красовался фингал, который Боунс отказался убирать регенератором, потому что «этот фонарь будет освещать тебе путь в непроглядном тумане учебного процесса». Вулканец в позиции пассива ему видится и того меньше. По правде говоря, Кирка бесит до скрежета зубов то, что он В ПРИНЦИПЕ об этом думает, ведь во все эти свои скользкие шуточки в адрес друзей он никогда не вкладывал никакой серьёзной подоплёки. Несмотря даже на то, что слухи о них действительно ходят всякие, и начались они далеко не четыре месяца назад… Они просто не могли не возникнуть, потому что от любой словесной перепалки пылкого доктора и невозмутимого вулканца искрит так, что нос можно подпалить. Особенно, если слишком сильно совать его в их споры, или, боже упаси, попытаться растащить их по углам… Понимание того, что он выглядит как полный дебил, сверля взглядом чужую дверь, ситуации ни в коей мере не помогает, и капитан уже подумывает о том, чтобы просто отпустить ситуацию и уйти к себе, постоять под приятным душем в ванной… В этот момент он аж пошатывается от внезапного озарения. — Точно! Ванная! Да, ванная комната. Являющаяся мало того, что просторной и удобной, так ещё и общей на две каюты. Его и Спока. Джим в предвкушении потирает руки, решая, что для него определённо настал момент воспользоваться этой сомнительной особенностью дизайна «Энтерпрайз» в сугубо личных целях. Не то чтобы он не делал этого раньше, периодически вваливаясь в ванную (совершенно случайно и в одном нижнем белье) аккурат когда вулканец у зеркала чистил зубы, будучи полуголым. И каждый раз капитан натыкался на абсолютно один и тот же взгляд в отражении — лёгкая поволока недоумения поверх тонны пофигизма… Ладно, утешает себя Кирк, он даже не старался. А как-то раз он и вовсе вдруг задался вопросом «а оно мне надо вообще?», и со спокойной душой забил на все свои вялые попытки совращения несгибаемого вулканца. Что ж, настало время общей ванной комнате послужить на благое дело. Благое, разумеется, исключительно по мнению Джима. Свою каюту Маккой покидает в девять-сорок-пять, потому что досиживать оставшиеся пятнадцать минут превращается для него в задачу непосильную. На короткое мгновение посещает чувство неловкости за собственную несдержанность и «неужели-мне-до-такой-степени-хочется-секса-с-ходячим-компьютером-да-до-такой», но так же оперативно выветривается, стоит ему оказаться в коридоре. Мерзопакостную белую форму доктор, не думая ни секунды, с немалым удовольствием порезал, едва сняв с себя, и собрал обрезки в небольшой вакуумный пакет с твёрдым намерением сжечь на первой же высадке — на «Энтерпрайз» разводить костёр не позволили инстинкт самосохранения и идеально работающая пожарная тревога, которая при любом намёке на дым завоет так, что перепонки лопнут, и в нагрузку превратит в целом обжитую и уютную каюту СМО в аквариум. Лучше уж сделать это в увольнительной, с обязательной бутылкой пива в руке и каким-нибудь унизительным тостом. Да, это определённо будет лучшей терапией, дабы забыть тех ошалевших гуманоидов и вообще всю эту сучью дипмиссию. Водные процедуры заняли у Маккоя почти полчаса, за это время он успел и насладиться тёплой и ставшей вдруг не в меру мягкой водой, и подготовиться к предстоящему вечеру. И, что вполне вероятно, ночи. Предположений Леонард предпочёл не строить, равно как и намечать каких-то планов. Даже если всё случится один-в-один как в прошлый раз, это будет более чем шикарно (а зная Спока, вполне можно подумать, что он, окрылённый прошлым успехом, решит, что ничего менять и не нужно). Что ж, в любом случае, импровизацию никто не отменял… Выбрав в качестве одежды самые свои удобные вещи — серую футболку с воротом настолько растянутым, что приходится периодически ловить его, чтоб не соскользнул с плеча, и свободные спортивные штаны (на голое, к слову, тело), — Боунс разве что глаза не закатывает. Он успел невероятно соскучиться по этому ощущению, когда в одежде тебе удобно, и нет желания как можно быстрее её с себя содрать. Хотя, в этот конкретный момент всё очень неоднозначно, ведь в душе присутствует весьма навязчивое желание, чтобы её побыстрее содрал коммандер, по-человечески демонстрируя нетерпение. Это, впрочем, и стало основополагающим фактором при выборе именно этих предметов гардероба — нигде не сковывают и снимаются на раз-два. В коридоре Маккой встречает троих энсинов с технической палубы, которые, о чём-то увлечённо треплясь до этого, затыкаются на полуслове, видя старшего медицинского офицера в настолько непривычном образе. Они выдавливают из себя приветствие и, не стесняясь, провожают его взглядами, пока доктор не скрывается за поворотом. Самому Леонарду приходится сжать кулаки, чтобы удержаться и не зашипеть на молодых офицеров, прозрачно намекнув на то, что нехорошо пялиться так на старших по званию. Лишь потом соображая, что причина у них была — чёртов ворот всё-таки сполз, выставляя напоказ мощное докторское плечо, усыпанное веснушками, которые прекрасно видны под вырвиглазным освещением. Но погрузиться в размышления о том, что та троица могла подумать или представить, Маккою не удаётся — да и не сказать, что ему шибко этого хочется, — он оказывается у каюты Спока. Сердце делает внезапный кульбит, а внизу живота уже начинает теплеть. А дверь ещё даже не открыта… Что легко исправляется, поскольку она оказывается незаблокированной, и Леонард, больше наудачу нажав на кнопку, давится вдохом, наблюдая за тем, как дверь отъезжает в сторону, являя ему сходу приятную глазу картину: вулканец расположился прямо напротив входа в центре комнаты, и медитирует. Возникает мысль, что он зря пришёл раньше оговорённого времени, и сейчас, скорее всего, помешает «очень-важному-вулканскому-колдунству», но Маккой всё равно делает пару робких шагов внутрь, стараясь быть максимально тихим. И ему даже кажется, что у него получилось не потревожить Спока, по крайней мере, до момента, когда тот, не шелохнувшись и не открывая глаз, произносит негромко, монотонно, но неожиданно мягко: — Я был на девяносто три процента уверен, что твоё нетерпение возьмёт верх над пунктуальностью, — а вот доктор был не готов к тому, что старпом, напоминающий живую статую, вдруг заговорит. Поэтому позволяет себе чуть-чуть подпрыгнуть на месте и выдохнуть испуганное «блять». А потом ещё раз, но по другой причине, стоит Споку продолжить, — и очень на это надеялся, потому что даже медитация не помогает мне погасить страсть обладать твоим телом. Эти слова, параллельно с тем, что заставляют сбиться дыхание, вызывают прилив внезапной уверенности, и Маккой, не дожидаясь приглашения, проходит вперёд, и через несколько секунд опускается на колени напротив вулканца. Изучает взглядом его сосредоточенное лицо, безупречно ровную линию чёлки, чуть напряжённый неизменно тяжёлый излом бровей, а потом Спок открывает глаза, и у Леонарда вмиг пересыхает во рту. Зрачки словно полностью закрыли радужку, делая её непроглядно чёрной, и во взгляде коммандера столько огня, и хотя температура в каюте вполне комфортная, доктор чувствует острый прилив жара к коже. Который только усиливается, стоит Споку переместить взгляд с его лица ниже, на открытую шею и опять предательски сползшую футболку. — Ты ведь знаешь, что тебе нет нужды применять какие бы то ни было приёмы соблазнения в отношении меня? — в голосе вулканца угадываются хорошо знакомые Маккою, но такие дико непривычные в исполнении Спока интонации — попытка флирта. И весьма неплохая попытка, судя по тому, что лишь от неё член начинает потихоньку наливаться кровью и твердеть. Однако выжидательный взгляд, направленный на Маккоя, ясно даёт понять, что ответ здесь требуется. — Если ты про это, — он кивает в сторону своего оголённого плеча, — то я просто выбрал самые удобные и простые шмотки. Я как-то не большой любитель пользоваться девчачьими приёмами совращения, типа зазывно открытых плечиков, — голос сочится беззлобным сарказмом и звучит глубже, чем даже сам доктор рассчитывал. И этот тон явно действует на Спока. Вместо ответных реплик старпом подаётся вперёд и, вопреки ожиданиям Боунса, уже собравшегося поцеловать его, наклоняется и проводит расслабленным языком по широкому плечу, переходя на линию ключицы, очерчивает контуры ярёмной впадины и скользит вверх по шее. Прикусывает выдающийся кадык — Маккой громко выдыхает, издавая почти что стон — и поднимается выше, подбираясь к горящему уху. — Ни одно «зазывно открытое девичье плечико» не сможет произвести такой эффект, — шепчет Спок, касаясь губами чувствительной мочки, а потом и вовсе ненавязчиво её посасывает. Леонард думает о том, что это, пожалуй, его самый быстрый стояк после двадцати пяти, и дело здесь точно не только в умелой стимуляции его эрогенных зон. О чём тут говорить, Спок ещё даже не добрался до основных, а он уже готов сам встать в коленно-локтевую и прямым текстом просить член. А ещё он вдруг отмечает для себя, что одет коммандер не в привычную свою униформу, а в одну из традиционных вулканских туник для медитаций. И Маккой практически точно уверен, что эта туника — единственный предмет одежды на Споке прямо сейчас. От этого осознания кончики пальцев начинает покалывать в невыносимой необходимости проверить свои предположения, и доктор, не давая себе времени ни в чём усомниться, почти наощупь находит край тонкой ткани и тянет, пока она не выскальзывает из-под коленей старпома, и тут же ныряет ладонями под неё. Что ж, как он и думал, руки натыкаются на голую кожу, и Спок слегка вздрагивает, вероятно, не предвидев таких телодвижений от Маккоя. Но никак не противится им, напротив, стоит доктору начать поглаживать его бёдра, постепенно двигаясь выше, к паху, старпом с удвоенным рвением берётся терзать его ухо и шею. Он тоже пускает в ход руки, беспрепятственно добираясь до аппетитной докторской задницы, и впивается в неё пальцами так, что Леонард вынужден зажмуриться на пару секунд. Привет, россыпь синяков. Маккою кажется, что это только первая партия таковых на сегодня. И ему уже не терпится выяснить, сколько ещё их будет. Спок же, в отличие от него, по-прежнему способен удивлять — доктор не успевает даже сообразить, что происходит, когда вулканец подхватывает его под бёдра и встаёт с пола, поднимая его так, словно он ничего не весит. Действуя на автомате из страха упасть, Боунс обхватывает ногами его талию, а руками — шею, и с неподдельным изумлением заглядывает в ставшие буквально чёрными глаза. Однако никаких комментариев не получает, вместо лишних слов Спок разворачивается на сто восемьдесят градусов и направляется в сторону кровати, будто вовсе не ощущая чужой вес в своих руках. У Маккоя учащается пульс, а внутренности сладко скручивает от осознания того, насколько старпом превосходит его по силе. И не сказать, что раньше у него возникали подобные мысли и желания — быть ведомым и поддаваться более властному партнёру. Что ж, Спок не только в себе обнаруживает новые грани личности, но и в докторе, сам того не ведая. «Приземление» на постель оказывается не таким уже приятным — вулканец без намёка на нежность фактически сбрасывает его с себя, и Маккой тихо шипит от удара спиной о достаточно твёрдый матрас. Но высказать возмущение ему шанса не дают, потому что Спок, разве что не рыча, стаскивает, как выясняется, единственный предмет гардероба, что был на нём надет, и, не давая времени опомниться, избавляет от одежды доктора, быстро и как-то даже остервенело. Вещи лишь чудом остаются целы, а Маккой не может не поинтересоваться, испытывая при этом серьёзные трудности с дыханием: — Разве мы куда-то торопимся? В ответ на что получает: — Даже у вулканской выдержки есть предел, Леонард. И ты подводишь меня к нему намного быстрее, чем думаешь. Джиму очень хочется погладить самого себя по голове за написанный код на ручное управление дверями во всём жилом отсеке с ПАДДа. Но, решив, что это будет выглядеть, как минимум странно, проделывает он это лишь мысленно. Зайти в ванную через свою каюту труда ему не составляет, разумеется, а вот чуть приоткрыть другую дверь, что ведёт в жилище коммандера, уже представляет собой некоторую проблему. В первую очередь из-за возможного шума, который она может создать при открытии. Капитан в течение пяти минут неотрывно глядит на себя в зеркало, сомневаясь в выборах, которые делает в жизни вообще, и в этом в частности. Но природное любопытство и жажда быть в курсе взаимоотношений двух его лучших друзей в итоге всё равно склоняют чашу весов на свою сторону, показывая напоследок язык совести и здравому смыслу, и Джим вводит на дисплее необходимые параметры. «Открыть дверь на 5%» К его огромному облегчению, дверь отъезжает на нужное расстояние плавно и бесшумно, создавая совсем небольшой проём, через который едва ли что-то можно увидеть. Зато весьма неплохо можно услышать. И Кирк утешает себя тем, что ему и такой информации будет вполне достаточно, чтобы картинка в голове сложилась, и стало ясно, кем же эти двое друг для друга являются. Кроме, конечно, персональной головной боли. Для порядка он всё же смотрит настороженно одним глазом в образовавшуюся между дверью и стеной щель, но обзор слишком маленький, и видит Джим только самый край споковской кровати. На котором ничего интересного не происходит. Первую пару минут он ничего особенного и не слышит — ни разговоров, ни движений, и уже близок к тому, чтобы почувствовать себя идиотом, который подслушивает за пустой каютой, но у судьбы на его нервную систему иные планы. А потому, совершенно внезапно в сознание Джима вдруг врывается низкий, протяжный, гортанный стон. Без сомнений принадлежащий Боунсу. Кирк узнаёт его без особого труда, потому как слышит не впервые — в пору проживания в одной комнате в академии Звёздного Флота ему доводилось пару раз заставать друга далеко не за выполнением домашних заданий. Разница в том, что сейчас этот стон звучит куда громче и надрывнее, и Джиму приходится зажать себе рот, чтобы не выматериться вслух. А через пару мгновений он добавляет и вторую, ведь Маккой не умолкает, и практически следом выскуливает это: — Проклятье, Спок… — от которого у Кирка чуть ли пар из ушей не начинает валить. Во-первых, из-за того, насколько отчаянно это звучит, а во-вторых, безусловно, из-за того, чьё имя Боунс только что простонал. Против воли Джим будто весь превращается в слух, и теперь уже с лёгкостью различает и другие вещи в общей тишине каюты: тяжёлое неровное дыхание, узнаваемые звуки поцелуев, шипение и… Нет, он совсем не гордится тем, что может на слух распознать минет. Руки до боли чешутся изменить заданные параметры и приоткрыть дверь шире, чтобы увидеть происходящее, и это уже попахивает мазохизмом, потому что Кирк не припомнит, когда в последний раз его накрывал такой шок. При том, что он и сам себе не в состоянии ответить, что же именно так его ошарашило. Он ведь был в курсе слухов про этих двоих, да и сам подкидывал дровишек своими искромётными шутками, делая их максимально недвусмысленными… Но всё-таки предполагать и догадываться об этом и стать реальным свидетелем совершенно разные вещи… В суровую реальность выпавшего в раздумья Джима возвращает внезапно громкая возня на постели и ворчанье Маккоя. — Эй, Спок, притормози! Когда я советовал тебе засунуть язык в задницу, я имел в виду ТВОЮ задницу, а не свою. «Пиздец…» — Признаю, Леонард, это был бы весьма… познавательный опыт, однако я нахожу процесс засовывания языка в собственный анус контрпродуктивным. И весьма травмоопасным. Вероятно, ты лучшего мнения о моей гибкости, нежели она есть на самом деле. — После твоих фортелей той ночью твою гибкость сложно переоценить… «Ёбаный пиздец…» — Тем не менее, данная идея сегодня была озвучена тобой. Позволь мне на практике ознакомить тебя с неоспоримыми чувственными преимуществами оральной стимуляции… Дальнейшие слова старпома Джим уже не слышит — в голове белый шум, и он даже двумя руками оказывается не в силах сдержать короткое трагическое поскуливание, но тут же осекается, понимая, что если его тут сейчас поймают, то ничего хорошего ему не светит. Держась неясно на чём, он закрывает дверь, сбрасывая настройки на ПАДДе и максимально тихо покидает ванную, выходя в свою каюту. Облокачивается на стену рядом и сползает по ней на пол, утыкаясь лбом в колени. Самым актуальным вопросом становится один: как ему завтра смотреть этим двоим в глаза? — Мне срочно нужно с кем-нибудь выпить… — бубнит Кирк себе под нос. А потом добавляет уже мысленно: «А лучше — нажраться до беспамятства…» — Что случилось? — почувствовав, как напрягся всем телом под ним Спок, спрашивает доктор. Параллельно продолжая скользить рукой по его каменно-твёрдому члену. По правде говоря, эта внезапная смена настроения коммандера крайне смущает Маккоя, учитывая его нынешнее положение. Никогда поза «69» ему не нравилась… Проходит несколько мгновений прежде, чем Спок вновь расслабляется и переключает внимание на любовника. Проводит ладонями по его бёдрам вверх к ягодицам и негромко произносит: — Всё в порядке, Леонард. И я предпочёл бы вернуться к обсуждению… — свои слова он сопровождает прикосновением влажного от слюны пальца к кольцу мышц, и на этот раз Маккой не выдерживает покушения и резво скатывается на бок, тут же принимая сидячее положение. — Как доктор, я категорически возражаю против этого. Это негигиенично, как минимум. Вулканец, будь он чуть более «человечным», наверное, фыркнул бы в ответ на это высказывание, но он ограничивается лишь чуть более глубоким вздохом, а затем садится и со всей своей вулканской прямолинейностью дёргает доктора на себя, моментально меняя их местами. Леонард оказывается прижатым лицом и грудью к постели, и это одновременно нервирует и возбуждает его. Спок наклоняется, прижимаясь телом к его спине, ласково оглаживает бока, касается кончиком языка порозовевшего уха. — Мы оба знаем, что, как доктор, ты очень тщательно подготовился перед тем, как прийти сюда сегодня… А значит, ты, вероятно, просто не решаешься признаться себе в собственных желаниях. Два пальца без труда проникают внутрь. Спок двигает ими размеренно, издевательски неспешно, и, будто бы ненамеренно, только слегка надавливает на простату, вынуждая доктора дышать сбивчиво через приоткрытый рот. Но Маккою всё же хватает самообладания продолжить диалог. — Тщательно готовиться к анальному сексу — это нормально, если, конечно, не хочешь попасть в… скажем так, неловкую ситуацию, так что желания здесь ни при чём, — парирует он, как ему кажется, достаточно исчерпывающе, однако, эмоции, что ощущаются через физический контакт, говорят об обратном. Спок чуть прикусывает основание шеи доктора. Этот жест отдаёт чем-то диким и первобытным, и несмотря на то, что действует коммандер по-прежнему аккуратно и неторопливо, именно это даёт понять, что терпение его на исходе. И Леонард идёт ва-банк, говоря: — Просто… сделаем это позже, ладно? — в глубине души надеясь, что это «позже» затянется надолго, а потом и вовсе забудется. Словно он не в курсе о волшебном умении вулканца помнить всё, и в особенности то, что его чрезмерно интересует. Старпом вполголоса проговаривает «хорошо, Леонард», и если бы Маккой не был в состоянии полу-желе, жаждущего принять в себя горячий толстый член, обратил бы внимание на призрачную нотку коварства в его голосе. Но это всё проходит мимо него, а из горла вырывается не то стон, не то тихий вскрик, когда Спок наконец входит в него короткими толчками, стискивая пальцами его бёдра и втягивая воздух сквозь сжатые зубы. По какой причине Спок сделал выбор в пользу именно этой позы, Леонард не знает, да его это и не волнует от слова совсем — с каждой секундой, с каждым новым толчком думать в принципе становится всё проблематичнее, и тем более что-то анализировать и делать какие-то выводы. Единственной чёткой мыслью в его голове остаётся только сожаление о том, что в таком положении он не может видеть лица вулканца, не может его поцеловать. Потом Спок проезжается членом по набухшему комку нервов, и Маккой решает, что поцелуи могут и подождать. Он упирается лбом в сложенные на простыне руки, прижимаясь грудью к кровати и максимально отставляя задницу — единственный вариант для него удержать равновесие. Спок от плавного темпа переходит на размашистые толчки, входит по самое основание, и при этом как-то ухитряется делать это осторожно, не причиняя никакого дискомфорта — лишь чистый кайф, от которого бёдра доктора разъезжаются в стороны ещё сильнее. Ему мучительно хочется дотянуться до собственного болезненного стояка и приблизить себя к оргазму, но пока это задача невыполнимая, и остаётся только уповать на то, что коммандер сжалится над ним и поможет ему кончить, как сделал это в прошлый раз. Однако внезапно вулканец замедляет темп, движения становятся более тягучими и глубокими. Давление на простату от этого только усиливается, провоцируя доктора на отчаянный скулёж. До тех пор, пока Спок не останавливается совсем и не отстраняется от податливого, изнывающего от необходимости разрядки тела. Изумление, смешанное с негодованием, что Маккой испытывает от ощущения, как толстый увитый венами член покидает его тело, сменяется искренним потрясением. Старпом, никак не комментируя свои действия, усаживается на кровать позади него и приникает губами к разработанной дырочке, засасывает припухшие края, проскальзывает внутрь языком, имитируя фрикции. И Леонард буквально видит звёзды. Потом, после того, как он придёт в себя и сможет снова связывать слова в предложения, он непременно выскажет хитровыебанному вулканцу, что пользоваться временной слабостью старого сельского доктора ой как нехорошо и влечёт за собой очень неприятные последствия. Обязательно выскажет. Потом. Наверное. Может быть. Конкретно сейчас же Маккоя хватает лишь на нечленораздельные звуки, жадное впитывание транслируемой эмоции удовольствия (Спок на поверку оказывается ещё бóльшим извращенцем, чем он думал)… И на всего одну худо-бедно внятную мысль — ощущения от того, как Спок трахает его языком, приправленные его же эйфорией от этой вседозволенности, просто, блять, фантастические. До такой степени, что Маккой, ловя в разуме острую вспышку чужих мыслей: «твоя отзывчивость сводит меня с ума», «хочу ощутить, как ты сжимаешься вокруг моего языка», «кончи для меня, Леонард» — выплёскивает вязкое семя на тёмную простынь, даже не прикоснувшись к своему члену. Сквозь пелену, накрывающую сразу после оргазма будто тонкой вуалью, Маккой слышит тихие гортанные стоны и определённо чувствует вязкую влагу у себя на пояснице. Он отрывает потяжелевшую вдруг голову от кровати и оборачивается на Спока, стоящего позади него на коленях, сжимающего пальцами свой член. И остаётся лишь гадать, потребовалась ли ему ручная стимуляция, чтобы спустить, или же эмоций Леонарда и собственных нахально-бесстыдных действий оказалось достаточно. Вслух он об этом не спрашивает, предпочитая направить последние силы на то, чтобы вытащить из-под себя испачканное спермой и потом покрывало, позволить Споку вытереть себя им же, да растянуться на кровати, в полном умиротворении. — Ты ведь знаешь, что пользуешься грязными приёмами, да, остроухий озабот? — всё-таки выдаёт Маккой, когда вулканец ложится рядом с ним, неожиданно устраивая голову у него на груди. — Я знаю, что ты испытал неподдельное наслаждение от этого «грязного приёма», k'diwa. — Снова загадочные вулканские словечки… Расцениваю это как попытку отвлечь меня от праведного гнева, но не могу не спросить: что это значит? — Что я хотел бы видеть и чувствовать тебя рядом на протяжении всей жизни, Леонард. Через тактильный контакт Маккой чувствует всю глубину эмоций Спока, опустившего все свои ментальные щиты сейчас, и он как-то забывает, какие ещё слова возмущения собирался высказать. Прозвучавший раз в двадцатый звуковой сигнал, оповещающий о визитёре, чётко даёт понять, что кто бы ни был за дверью, уходить он не планирует. Поэтому Чехов, сонный и всклокоченный, в одних только пижамных штанах, держащихся на честном слове на узких бёдрах, пошатываясь, идёт проверить, кому там неймётся и вежливо послать лесом. Второй пункт из списка отпадает сразу же, как только стальная дверь отъезжает в сторону, являя взору Павла бледного капитана с идеально круглыми глазами и с бутылкой виски наперевес. — Выпей со мной, Чехов, а? Мне очень надо.