вечен ли ветра пронзительный вой,
бесконечен неба стремительный бег,
мрачен лес в ожиданьи дождя
холодным ноябрем.
♫ Башня Rowan — Черный Самайн
— На развод? — Ремус посмотрел на нее с непонятным выражением лица. Непонятным для обычных людей, но метаморф априори становится физиономистом, и Тонкс прочитала по мимике Люпина сразу испуг, недоверие, горечь, обиду, злость, вину и немного ревности — целую гамму эмоций. — Ты шутишь? — спросил он. — Ты опять играла в карты с Сириусом на желание? Я же говорил, что карты — это нехорошая игра, Дора. Тонкс скрипнула зубами. Это ханжество тоже раздражало — она говорила себе, что никакой Ремус не ханжа, просто взрослый и умный человек, умнее нее, он имеет право давать ей советы и даже воспитывать… но он этого права не имел. Андромеда — и та не читала дочери нотации за карточные игры, наоборот, сама могла под настроение сыграть с ней. — Ты забыл, что я не проигрываю в карты? — спросила она. — В покер, по крайней мере. В те игры, где нужно блефовать. Люпин поморщился с видом, будто Тонкс произнесла грязное ругательство. Слово «покер» резало его слух. — Да, покер, блэк-джек, двадцать одно, — с удовольствием проговорила Дора, наслаждаясь отвращением на лице мужа. — Можно играть на деньги, можно на раздевание, можно на желание… Меня научил играть в покер парень с Рейвенкло на два курса старше. Мне было пятнадцать, а он собирался выпускаться. И перед самым выпуском проиграл мне пятьдесят галлеонов. На раздевание я тоже играла, но не снимала с себя ни единой части одежды — зато все вокруг меня сидели в одних трусах. И на желание я играла. Одним из моих желаний было, чтобы мой друг встал на одно колено, поцеловал мне руку и принес рыцарскую клятву верности. Да, точно — иногда во время таких игр в моем организме было чуточку промилле алкоголя. Ремус то краснел, то бледнел, слушая ее. Тонкс была уверена — мысленно он уже записал ее в падшие женщины, с одним лишь оправданием: это было в юности, в юности случается всякое. — Это было в юности, в юности случается всякое, — назидательно произнес Люпин. Очень часто он был удивительно предсказуем, повторяя одни и те же слова, и предугадать его было можно без всякого физиономизма. Это уже давно перестало быть смешным. — Но сейчас речь не о моей юности, — сказала Тонкс. Ее волосы стали пурпурными на кончиках. — Я ухожу от тебя, и это не шутка. — Нет, — растерянно произнес Люпин. — Нет, как? Ты же еще вчера говорила, что любишь меня даже такого, неважно, что я оборотень… — Вот именно, я говорила это вчера. И позавчера. Практически каждый день за эти десять лет, — вскипела Тонкс. — Это гребаный день сурка! — Не нужно выражаться, — скривился Люпин. — Ты же девушка, мы можем поговорить, как взрослые люди, найти компромисс… — Знаешь, кто в последний раз попросил меня не выражаться? — Нимфадора и не подумала слушаться. — Папа. Когда мне было двенадцать и я выругалась словом «блядь». Сейчас мне не двенадцать, и ты не мой папа. Мой папа исчез и, возможно, умер, хотя — какая тебе разница? — Что ты такое говоришь? — ужаснулся Люпин. — Я понимаю, что ты взрослая женщина, но некоторые вещи… — Какие вещи? Терять отца? — горько усмехнулась Тонкс. — Что и требовалось доказать. Ты меня не слушаешь. Не слышишь. Не хочешь слышать ничего, кроме того, что тебе удобно! — Дора, все не так, — возразил Ремус. — Что ты такое говоришь? Я слушаю тебя, я прислушиваюсь к тебе, мне жаль, что с твоим отцом произошло такое несчастье… — он тяжко вздохнул. Дору передернуло. — Тебе жаль спустя десять лет. Тебе не жаль. Не притворяйся и никогда не ври метаморфу и ученице Грозного Глаза. Я распознаю твою ложь моментально. — Ты права, — снова тяжко вздохнул Люпин. — Только не в том, что мне нет разницы. Я не хотел тревожить твои раны, я и без того испортил тебе жизнь. Кто захочет жить с чудовищем? — Действительно, кто? — ответила Тонкс вопросом на вопрос. Это было не по сценарию. Предполагалось, что на очередное заявление Ремуса «я чудовище» Дора бросится переубеждать его, уговаривать не считать себя таким, утешать и всячески пытаться отогреть. Или начнет сердиться, ругаться и бросаться вещами, опять-таки, доказывая, что Люпин — не чудовище. Но чтобы она не только не стала спорить, а и почти согласилась? — Я так и знал, — снова тяжко вздохнул Ремус. — Так и знал, что однажды ты поймешь, что я монстр, и тогда ты уйдешь. Я так и думал. Тонкс всегда ужасно обижалась, когда Люпин начинал заводить другую пластинку — «ты должна найти кого-то молодого и здорового, тебе нужен кто-то, лучше меня». Во-первых, этим он показывал, что с легкостью отпустит Дору, если теоретический «молодой и здоровый» появится на горизонте, а значит, она ему не дорога — есть баланс между собственничеством и равнодушием. Во-вторых, он ставил под сомнение верность Нимфадоры — верность дочери Андромеды Блэк, которая привила Доре все нужные черты аристократки, в том числе преданность данным обещаниям. И, конечно, все снова шло по тому же сценарию: Ремус страдает, Тонкс утешает. — Ты не монстр, — привычно, на автомате сказала Дора, и эти приевшиеся слова загорчили на языке гадкой маггловской таблеткой. Мерлиновы подштанники, сколько можно? — Монстр, и ты наконец увидела это, раз уходишь, — продолжал гнуть свое Люпин. — Я ухожу, потому что я устала! — вырвалось у Тонкс. — Я устала! Мне надоело! Монстр ты или нет — мне уже плевать, понимаешь? — Ты все же устала меня спасать, — горько усмехнулся Ремус. — Ты говорила, что не устанешь… Не подумай, это не упрек. Ты все правильно делаешь. — Да. Я все правильно делаю. Потому что спасать можно только того, кто хочет быть спасенным! — ее волосы вспыхнули алым цветом. — А ты не хочешь! Тебе удобно паразитировать на мне… да, паразитировать! Ты самоутверждаешься, или таким образом справляешься с проблемами, но справляться с чем-либо за счет других и во вред другим, особенно за счет своей жены, даже когда она вынашивает твоего ребенка — это… это… Ремус смотрел на Тонкс с видом печального обреченного одиночества, и еще три дня назад она бы его пожалела, моментально кинувшись утешать, как обычно. Но не теперь. — …это чудовищно, — договорила Нимфадора. Он вздрогнул, как от удара. — Это чудовищно! — ее голос звонко разлетелся по гостиной. — Чудовищно! То, что ты отвергал меня столько раз — тебе же нравилось, как я пытаюсь обратить на себя твое внимание! То, что ты бросил меня беременной, невесть с чего решив, что родится оборотень! То, что ты вытрепал мне — беременной! — все нервы к чертовой бабушке! То, что ты никак, совсем никак не поддерживал меня, когда папа пропал и я все еще была беременна! То, что ты все время вынуждал меня убеждать тебя в твоих достоинствах! Ты все время хочешь быть жертвой! Тебе это нравится! А я устала! Люпин слушал ее, на миллиметр приоткрыв рот — всего лишь на миллиметр, но Тонкс это замечала. — Я хочу уйти от тебя, — завершила она. — Ты права, — повторил Ремус. — Я говорил, что тебе нужен кто-то моложе и здоровее меня. Нимфадора ждала этих слов. Это было обязательной частью сценария. По сюжету она должна была заверять Люпина в обратном — снова и снова. — И кто такое говорит своей жене, а, Ремус? Матери своего ребенка? Ты можешь представить, что Артур сказал бы такое Молли? Это вообще нормально? — Да! — вспылил Люпин, вскочив с дивана и отбросив книгу. — Я ненормальный! Я всегда таким был, и ты это видела, когда хотела за меня замуж! — Когда я хотела… — холодным голосом проговорила Тонкс. — Я хотела… Я была права. Ты не хотел. — Я не хотел портить тебе жизнь! — Тогда сразу бы сказал, что не любишь меня, и не морочил бы мне голову! — рявкнула Дора. — Представляешь, я понимаю слово «нет»! Оно короткое! Просто — нет, и все! Но ты давал понять, что да! А я была молодой и глупой! — Ты до сих пор такая! — сердито ответил Люпин. — Да что ты? Я же делаю то, чего ты хотел, — саркастично вскинула бровь Нимфадора. — Я ухожу от тебя — монстра. Возможно, к кому-то, кто моложе и здоровее. Чем ты недоволен? Если ты желаешь мне счастья… Если все правильно, и я права, так почему же я глупая? Ремус задумался. Все звучало слишком складно. Именно это он твердил Тонкс все годы, но она возражала… а тут взяла и согласилась. — Вот видишь, — наконец изрек Люпин. — Я говорил, что твоя жизнь будет испорчена из-за меня. — Всего лишь десять лет, — отмахнулась Тонкс, опять не став спорить. — У меня были и неплохие моменты с тобой. Немного, но они были. И Тедди — наверное, это лучшее, что я получила от тебя: материнство. Хотя ты хотел уйти от меня и в грош не ставил мою беременность, но Тедди родился и с ним все в порядке. — А могло быть не в порядке, — завел очередную пластинку Ремус. — Если бы ребенок родился оборотнем, я бы никогда себе не простил. Повезло, что он оказался нормальным. — Угу, — Тонкс кивнула. — Офигенно повезло. Также, как сегодня повезло наступить кануну Хэллоуина, представляешь? Есть вещи, которые не зависят от удачи. Есть вещи, которые очевидны. Но неважно, что тебе говорил мой отец, что говорила я… ты слышишь только себя. Мы сто раз повторили: оборотнями не рождаются, ликантропия не бывает врожденной, только приобретенной, но нет, ты не верил дипломированному колдомедику — или просто хотел, чтобы вокруг тебя танцевали, уговаривая, что ты хороший и нормальный. — Я не хороший и не нормальный, — сжал зубы Люпин. — Я говорил тебе это! — Жаль, что я не слушала! — ответила Нимфадора, и весь их сценарий разлетелся вдребезги. Ремус шокированно уставился на нее. — Тогда… уходи, — печально произнес он. — Уходи. Ты права во всем. Так будет лучше. Тедди не будет расти с больным увечным и опасным отцом, которого станет стыдиться… так действительно будет лучше. — Вот именно, — окончательно уничтожила сценарий Тонкс. — Но так просто эти дела не делаются. Мы, к сожалению, женаты, и, к сожалению, достаточно долгое время, чтобы у нас появилось общее имущество, не говоря уж об общем ребенке. Мы не можем просто разъехаться по разным домам. Нам нужно подать документы на развод и пройти процесс суда. — Суда? — вздрогнул Люпин. — Да… точно. Суд. Бракоразводный процесс. Раздел имущества, да? Я отдам все тебе. А сам… уйду в лес, где мне самое место. Тонкс передернуло — настолько очевидно он давил на жалость. — Нет, дорогой, ни в какой лес ты не уйдешь. У тебя есть отец, не так ли? Лайелл Люпин, с которым ты меня не удосужился познакомить, и я думала, что твои родители умерли, но умерла только твоя мать. Твой отец жив. Соответственно, ты можешь уйти жить к нему… точнее, к себе. Дом Лайелла по документам твой. Ремус снова удивленно расширил глаза. — Очередное доказательство, насколько ты меня недооцениваешь, — развела руками Дора. — На минуточку, я старший аврор, а мы занимаемся не только поимкой преступников, но и их поиском, знаешь ли. И не только преступников можно искать, особенно когда у тебя есть доступ к миллионам досье. Я справилась за десять минут, и то потому, что отвлекалась на чашку кофе. — И все же лучше мне уйти в лес, чтобы не причинять неудобства еще и отцу, — продолжил Люпин. — Ой, да иди ты, куда хочешь, — отмахнулась Тонкс. — Ты взрослый человек. У тебя есть руки, ноги и голова — причем целые и здоровые. Ты испытываешь болезненные ощущения только в полнолуние, в остальные периоды ты полностью работоспособен и можешь позаботиться о себе. И о своем отце заодно. Хотела бы я иметь возможность позаботиться о своем отце… Но пока поживу у матери вместе с Тедди. Увидимся в Министерстве Магии. Она развернулась и ушла.***
Ноябрь окутал Нимфадору холодным воздухом. Самайн висел в небе обещанием дождя, но это ничуть не портило атмосферу веселья, царящего в Лондоне среди всех людей, вне зависимости от обладания ими магических способностей. Мимо Тонкс пробежало трое мальчишек с шапками в виде тыкв на голове — они еще не колядовали, но играть и готовить костюмы им никто не запрещал. Улицы пахли свежестью, сыростью, ароматом кофе и выпечки из кофеен, табаком, маггловскими парфюмами и бензином — и чем-то еще, неуловимым и непонятным, ощутимым только Доре. Она прислушалась к себе и весело улыбнулась — поняла. Ноябрь пах свободой. Тонкс плотнее запахнула сиреневое пальто и аппарировала на площадь Гриммо.