А если выбор всем хорош, — война,
Болезнь иль смерть всегда грозят любви
И делают ее, как звук, мгновенной,
Как тень, летучей и, как сон, короткой.
© Уильям Шекспир «Сон в летнюю ночь»
Дом Сириуса изменился, больше не походя на склеп, где дядя метался раненым заживо похороненным зверем. После войны Молли убиралась здесь с такой яростью, словно убивала врага, и ей удалось привести площадь Гриммо в порядок, окончательно превратив в жилое теплое помещение. Хотя Орден Феникса распустили за ненадобностью, все равно многие продолжали приходить сюда, и Сириус всегда был рад гостям, особенно — Андромеде и Нимфадоре с Тедди. Благодаря им площадь Гриммо обрела вид настоящего семейного гнездышка — Тедди постоянно забывал здесь детские игрушки, Тонкс упражнялась в кулинарии, не раз рискуя взорвать кухню и весь дом (но иногда у нее получалось неплохо), а Андромеда поддерживала наведенную единожды Молли чистоту, поэтому им удалось создать баланс между беспорядком и идеальной обстановкой. В сочетании с запахом еды — получался домашний уют. Заклинание больше не мешало войти, не вырастал из пола призрак, не кричал портрет старухи — его не сумели снять, но наложили на него немоту, так что Вальбурга теперь только открывала и закрывала рот, что смотрелось не жутко, а смешно. Тонкс привычно споткнулась о подставку для зонтиков в виде ноги тролля, и на шум в прихожую выбежал большой черный пес в сопровождении мальчика с голубыми волосами. Однажды Тедди сказал, что мама красится в розовый, потому что она девочка, а ему, в таком случае, положено делать волосы голубыми или синими. С тех пор он обычно принимал синий цвет различных оттенков, и менял их реже Нимфадоры, но когда Тедди злился, его пряди тоже краснели. Он был копией Доры, и Ремус не раз это подчеркивал, всегда повторяя, как рад, что сын похож не на него. Обязательная часть программы. — Мама! — Тедди обнял ее на бегу. — Мама, мы с Сириусом играли в шахматы, и я выиграл! Сириус гавкнул, и на месте черного пса оказался мужчина — все еще красивый, совершенно не выглядящий на свой возраст, несмотря на отказ от семьи, держащийся, как положено чистокровному лорду. Он широко улыбнулся племяннице, и Тонкс подумала, что его улыбка и сейчас могла бы очаровать какую-нибудь ведьму. Она сто раз говорила, что Сириус не должен оставаться одиноким: его оправдали по всем пунктам на повторном слушании, он больше не был обязан прятаться, он мог бы встретить женщину, которая бы ему понравилась, которой понравился бы он. Сириус заслуживал любви. — Гав, — повторил он человеческим голосом, вызвав у Тедди смех. — Идем, Дора, я налью тебе чаю. На улице холодно. — С каких пор ты стал вести себя, как моя мама? — улыбнулась Тонкс. — Если бы я был твоей мамой, я бы сказал, что твое пальто слишком тонкое и его просквозит любой ветер, — ответил Сириус. — А так просто налью чай. Ты же уже взрослая и сама должна разбираться, холодно тебе или нет. Тедди забрался на стул, открывая шкафчик, где Молли хранила печенье, вынул оттуда банку овсяного с шоколадной крошкой, ничего не уронил и спрыгнул на пол с ловкостью, какая была у Нимфадоры только в моменты магических сражений. Сириус присвистнул. — Не свисти в доме, — машинально сказала Тонкс, принимая банку от сына. — Тедди, иди помой руки, — придумала она предлог, чтобы тот временно покинул кухню. — У меня чистые, — возразил Тедди. — Ты играл с собакой, какие чистые? Марш в ванную, — распорядилась Нимфадора, и Тедди послушался, уловив интонацию. Тонкс устало села за стол, откусывая кусочек печенья. — Что-то не так? — Сириус заваривал чай, двигая руками, будто дирижирует. — Примерно все, — ответила Дора. — Я… с Ремусом рассталась. — Да ты что? Чайник со звоном упал на пол. Сириус чертыхнулся, возвращая его в целое состояние с помощью репаро. Поставив перед Тонкс дымящуюся кружку, он сел напротив. — Рассталась? Почему? — Будто ты не понимаешь, почему, — взяв кружку, Дора отпила глоток. — Будто я не проедала тебе плешь рассказами, почему. — Нет у меня никакой плеши, — Сириус демонстративно взъерошил густые черные волосы с серебристыми прядями седины. — А если серьезно, то неужели все настолько паршиво? Может, не настолько?.. — Нет, настолько, — мотнула головой Тонкс. — Все именно так, как я говорила, я не врала и не драматизировала. И ты сам присутствовал при многих наших разговорах… и помнишь, что было на прошлое Рождество? — Ох, — Сириус потер виски. — Да. Помню. Прошлое Рождество они отмечали перед полнолунием, и тогда случился инцидент, который поставил точку для Тонкс. Она никогда не заходила в комнату, специально обустроенную для превращений Ремуса. Перед тем, как восходила полная луна, он уходил туда, запирался, а Тонкс включала музыку, чтобы ничего не слышать. Тедди заранее отправляли к Андромеде, Сириусу или Молли, а утром пластинка заводилась по сценарию: «я-чудовище-нет-ты-не-чудовище». Обычно Дора никогда не спала в такие ночи, но в последний год засыпала спокойно, понимая — ее уже ничуть не трогает боль превращающегося мужа. Так не должно было быть, и она ощущала вину, но от чувства вины тоже успела устать. И все же чувство вины было главной причиной тому, что она зашла к Ремусу, забыв (точнее, не зная), про особенную луну в тот день. Магглы писали в новостях, что это «красная луна» и «суперлуние», а маги говорили проще: ночь крови, когда оборотни теряют разум даже под действием аконита. Когда на Тонкс бросился огромный волк, она среагировала, как все ученики Аластора — сначала вырубила заклинанием, не думая. Грозный Глаз говорил: всегда атакуйте, потом разберетесь, если не уверены, враг ли это — атакуйте чем-то не смертельным и мало травматичным, например, Петрификусом. Петрификусом Тонкс и ударила. Она думала, что утром пластинка насчет монстра запоет громче, только и всего, но внезапно, войдя в ванную, обнаружила Ремуса с бритвой у предплечья. Как Тонкс не взорвала ванную стихийной вспышкой магии, оставалось для нее загадкой: она отняла у Люпина бритву, залепила ему пощечину, выслушала очередную речь на тему «я монстр», разрыдалась, попросив больше так не делать, и потащила Ремуса к Сириусу, а оттуда — к Андромеде. А потом подумала, что Люпин не мог не знать — она войдет в ванную. Он должен был слышать ее шаги, она никогда не вела себя тихо, наоборот, не заметил бы ее только слепоглухонемой. И все же он намеревался порезать руки? У нее на глазах? Тонкс сомневалась, что Ремус был таким дураком. О нет, дураком он не был. Рождество они отмечали отдельно от Уизли, только Тедди отправив к рыжей семье. Впервые за долгие годы — отдельно: Сириус, Андромеда и Нимфадора, одни из последних Блэков. И Люпин, виновато опускающий глаза. Тогда он тоже говорил, что монстр. Тогда его разубеждали в этом то Дора, то Сириус. Меда потягивала красное вино из бокала, который достала из теткиного сервиза, ела пиццу, которую сама же заказала, сказав, что не в настроении готовить, и единственная получила какое-то удовольствие от праздника, потому что вдобавок ко всему заткнула уши наушниками с песнями Селестины Уорлок. — Он что, опять пытался? — спросил Сириус. — Нет, — Тонкс пожала плечами. — Или пока нет. Приду домой, открою ванную, а там опять та же картина… почти уверена в этом. — Но тогда не стоит ли вернуться? — нахмурился Сириус. — Оставлять суицидника одного — так себе идея. — Суицидника я бы никогда одного не оставила, — кивнула Тонкс. — Суицидника я бы отправила на курс лечения в Мунго. В специальный отдел для таких диагнозов. Но — суицидника… — В смысле? Ты думаешь, что?.. — еще сильнее нахмурился Сириус. — Ты слышал, как я себя веду, правда? Я громкая. Я громко разговариваю, громко смеюсь, в то утро я пела, и, поверь мне, не шепотом, — хмыкнула Тонкс. — Прямо подходя к ванной. — М-да, — Бродяга почесал подбородок. — Интересная ситуация. В школе он вроде бы был другим… хотя, если честно, я мало обращал на него внимание. Да и на кого-то еще. Я был заносчивым придурком, но чудовищем себя не зову и руки себе не режу… а если бы резал, то никто не смог бы мне помешать. — Я задолбалась, дядя, — сказала Тонкс. Сириус вздрогнул — она звала его дядей третий раз за всю свою жизнь. Первый раз был в детстве, когда умер ее дедушка по отцовской линии, второй — десять лет назад, когда ее отец пропал без вести. Это «дядя» значило «Мерлин великий, Сириус, как мне плохо». — Ну, ну, — он погладил Дору по плечу. — Все будет хорошо. Хочешь развестись с Ремом — разводись. Я в любом случае на твоей стороне и так будет всегда. — Развестись с папой? — услышала Тонкс голос Тедди. В отличие от нее, сын вел себя очень тихо, передвигаясь по дому бесшумно. — Мерлинова борода, — выругалась Тонкс, вскочив и бросившись за сыном. Сириус срастил разбитую ею чашку невербальным репаро и побежал за ними.***
Тедди не плакал. Он уселся на диване, обняв колени, уткнулся в колени лицом, и его волосы почернели, что означало полную выбитость из колеи, страх и скорбь. — Тедди, — Тонкс села рядом с ним и тронула за плечо. Она боялась, что сын оттолкнет ее или отшатнется, но он не двинулся. — Тед, — позвала Нимфадора. — Я… — и осеклась. Что она могла сказать ему? Кто в десять лет понимает, что нездоровые отношения — это не только побои и оскорбления? Что можно издеваться иначе, не прикасаясь и пальцем? — Я думал, мне будет проще, — пробубнил Тедди. — Думал, я легко это приму. А вышло трудно. — Ох, дорогой, — Дора погладила его по волосам, и ее внутренне перекосило: она повторила жест Ремуса. Он точно так же гладил по волосам ее, будто она была ребенком, и сначала ее это злило, а потом она приучила себя к тому, что Люпин таким образом выражает свою любовь. И что это его максимум выражения любви. — Ты знал, что мы с папой разведемся? — виновато спросила Дора. — Угу, — кивнул Тедди. — Все к тому шло, — он сказал это, как взрослый, и выглядело это комично, но Тонкс не засмеялась. Она убрала руку с волос сына. — Да, все к тому шло, — подтвердила Дора. — Мне жаль, Тедди. Я не буду говорить банальности вроде «однажды ты меня поймешь». Может, никогда не поймешь, а может, уже понимаешь. В любом случае, я принимаю решения, основываясь на том, что лучше не только для меня, но и для тебя. — Я… я никогда не общался с папой тесно, — признался Тедди. — Мне казалось, он избегает меня. И он почему-то уверен, что я его стыжусь, потому что он больной. Но это же… — спохватившись, он помотал головой. — Нельзя говорить про взрослых «это глупо»? — Иногда можно, — сказала Дора. — Смотря какие взрослые и как они себя ведут. — Ну так вот, это глупо, что папа думает, будто мне за него стыдно! И когда он говорит так, тогда… тогда мне действительно за него стыдно! — выпалил Тедди. — И я вижу, что он тебя обижает, хотя не говорит обидных слов, но ты обижаешься, — он показал на свое лицо. — Я вижу, тогда у тебя уголки губ опускаются вот так, и глаза на тон темнеют. А после Рождества, когда папа хотел это сделать, все стало еще хуже… — Ты знаешь? — ахнула Тонкс. — Кто тебе рассказал? — Я сам вас подслушал, — признался Тедди. — Я много слушаю. И я все ждал, когда же ты решишь, что пора, и думал, что не буду скучать — в смысле, я же все равно буду видеться с папой по выходным, или, не знаю, на праздники… А сейчас кажется, что буду безумно скучать. Тонкс растерянно обернулась на Сириуса. Тот горько усмехнулся. — Три поколения дома Блэк. Пес из Азкабана, метаморфиня почти-в-разводе и их десятилетний потомок, рядом с которым они кажутся младше своих лет. Очаровательно. Кажется, из нашей семейки взрослой стала только Андромеда. — И Нарцисса, — подсказала Дора. Сириус закатил глаза. — Цисси? Взрослая? Я тебя умоляю. Ладно, знаете что? Давайте все вместе пойдем выбирать костюмы на Хэллоуин, — предложил он. — Я куплю вам обоим все, что только пожелаете, разве что, кроме Биг Бэна, иначе нас не поймут. Сладости, игрушки, одежду, причем любую, если Дора понимает, о чем я, — Сириус подмигнул племяннице. — Наедимся маггловского фастфуда, пирожных и мороженого, напьемся какао с зефиром, может, разрешим Тедди немного кофе, если так решит его мама… Идемте, что вам тут киснуть? — Идемте! — вскочил Тедди. Тонкс широко улыбнулась, поднимаясь следом. Она хотела радоваться жизни, и, наверное, пора было начинать — по-настоящему.