Ты опять печаль моей улыбки

Одиночество — это тупой клинок, который вонзается в его существование, зарывается в остатки страдания и оставляет там своё присутствие. Это неизвестно и нетронуто, и, возможно, даже заслужено — потому что удаление такой вещи может привести только к излиянию печали, и мужчина не знает, будет ли боль стоить того, пока она не заживет и не оставит шрамов. Одиночество всегда было при нём, думает он, и не слишком предается своим мыслям ради себя самого. Но это чувство рассеивается, когда она появляется в его жизни, и из всех людей, которых он встречал, он считает, что она та, кем он дорожит больше всего. Это кажется нелепой мыслью даже для юмора — влюбиться с первого взгляда. И, может быть, это была не любовь, не для неё и для него, но это было что-то. Мун Джо с такой нежностью вспоминает о их первой встрече. В тот момент, когда её присутствие украсило его жизнь, и в тот момент, когда он почувствовал облегчение от всего, что его тяготило. Нет, возможно, не любовь, но, может быть, легкость, надежда или знание того, что она будет той, кто поможет ему пережить эти беспокойные дни. Хотя, в начале в его глазах это было обычное изучение человека и его эмоций. Изучение характера. Например, он хотел знать, почему её руки так красиво касаются его и почему она вызывает трепет в его груди, когда улыбается. В голове и в сердце море волнуется каждый раз, и он постоянно старается пережить это чувство, лишь бы снова прикоснуться к ней. Страницы за страницами заметок были разложены на столе, заметки с его собственными наблюдениями. Для других, должно быть, было неожиданностью увидеть обычного уравновешенного мужчину, настолько увлеченным чем-то, что не было очередной жертвой. Или было. Её веки трепетали, когда она спала, и мужчина лениво поинтересовался, что же ей сейчас снится. У неё, проживающую столь насыщенную жизнь, должно быть, есть несколько великолепных снов. Он чувствовал, что может смотреть на девушку часами, просто размышляя о чём-то и наслаждаясь её молчаливым обществом. Он мог бы попытаться интерпретировать мельчайшие движения её лицевых мышц во сне или попытаться запечатлеть каждую мельчайшую деталь облика девушки в своем воображении. Его нежные губы находят путь к холодным костяшкам её пальцев. Он бы никогда больше не захотел видеть, как ей больно, но… возможно, все это могло бы сработать в его пользу. Может быть, если бы он правильно раскрыл свои карты, то заслужил бы место рядом с ней — место, которое никогда не уступит этому жалкому подобию человека. Да, он будет её единственным. Её пальцы дергаются, и она немного шевелится. Пока это не более чем беспочвенная мысль, думает он. Если судьба позволит ему, он надеется привести свой маленький план в действие как можно раньше. Мужчина отходит обратно, продолжая свою работу. В комнате, полной искусства, он бы по-прежнему смотрел на неё. Когда её глаза распахиваются, чтобы окунуться в ночную атмосферу бездны, он одаривает её самой нежной улыбкой, которую кто-либо когда-либо видел на его лице. — Мун Джо? — тихий шёпот слетает с губ девушки, мужчина поворачивается к ней, чтобы поприветствовать мягкой улыбкой. Она быстро осматривает себя и в её глазах мелькает тень осознания. — Очнулась? — спрашивает он, опасная насмешливая улыбка, кажется, очень нежно играет на его губах. Он замечает, как ей трудно говорить, замечает слёзы в её глазах, которые прилипают к ресницам. Он делает шаг вперед, ужасно неуверенный в том, как всё это работает. «Это единственное, что я могу видеть. единственное, что ты мне покажешь. Разве ты не можешь показать мне раны на своем сердце? Боль, которая тяжелым грузом давит на твой разум? Боль, которую ты носишь на своих плечах?». Посреди дымовой завесы он колеблется, но глубоко вдыхает, обретает самообладание и продолжает путь. — Так и знала… — издевательски, но при этом горько усмехнулась она, поднимая голову на мужчину. Ничто так не выдает человека как-то, над чем он смеётся. Мун Джо делает ещё один шаг, подавляя жар, который начал подниматься по его шее. Некоторое время его шумные вдохи и выдохи были единственным, что наполняло безмятежную тишину в унылом пространстве. Он хотел сохранить этот момент в своей памяти навечно. — М-Мун Джо?.. — моргает девушка, слегка наклоняя голову, пока карие глаза сканируют её связанную фигуру. Ещё несколько шагов и он оказывается рядом с ней. Холодная рука протягивается, большой палец касается её подбородка, а остальные — ниже, когда он поворачивает голову девушки, следя за тем, чтобы тусклая лампа освещала её как надо. Он долго не отпускает, позволяя себе еще немного насладиться её чертами лица, которые стал обожать. Бегающие глаза девушки наполняются слезами, она делает всё, чтобы не смотреть на него. Но при этом продолжает улыбаться. Мун Джо любит её глаза. Это не значит, что он не любит её всю, но было что-то в том, как она смотрела на него в коридоре, что заставляло его таять. Он заметил обожание, которое появлялось в её зрачках, когда он встречался с ней взглядом, и затяжное ощущение её прикосновения заставляло его желать, нуждаться в большем. Он так сильно хотел знать, как простой взгляд может оказать такое сильное воздействие. Он все еще может чувствовать знакомое волнение, поднимающееся в его груди, это более мягкое чувство — более доброе, странным образом, он, кажется, не может точно описать. Но это ошеломляет. Точнее, он не знает, что с собой делать, его взгляд перемещается с её глаз на её губы. А затем нервный смех девушки возвращает его в настоящее; руки нежно обхватывают её лицо и их носы так близко, что могли бы соприкоснуться, если бы один из них решил пошевелиться. — Что ты делаешь?.. — чуть ли не плача выдавливает из себя девушка. Взгляд мужчины скользит по её лицу, от структуры бровей до складок вокруг глаз, прежде чем остановиться на её губах. Искушение пронзило его, когда этот испуганный взгляд медленно превратился в ещё большее осознание. Её запах, как сильный ливень, окатывает с ног до головы и бессовестно исчезает. Он прочищает горло, убирает руки и отодвигается назад. Не сейчас. — Как себя чувствуешь? — его голос нежен, но режет, как острое лезвие. Сердце мужчины выпрыгивало из груди, и, казалось, не хотело замедляться в ближайшее время, особенно когда она была такой маленькой и напуганной. Слова вертелись у него на кончике языка, простая цепочка предложений, которая заканчивалась просьбой и была вот-вот готова к освобождению. Но вместо этого он сдерживает их, толкая их вниз и лишь издавая слабый смешок. Было бы время для того, что он хочет сказать, время, которое было бы идеальным и несбыточным, но сегодня было не оно. Хотя скоро настанет. Она выглядела как заблудившийся котёнок, когда они столкнулись в том мрачном коридоре. Это не было похоже ни на что, что он когда-либо видел раньше. Мужчина почувствовал, как на его губах появилась улыбка, когда он устремил взгляд на её растерянное и напуганное лицо. Ах, как давно это было, когда он впервые увидел, как она приехала сюда. Он всё ещё помнил это, как будто это было вчера. Он изучал её лицо весь этот вечер; разум так полон мыслей, что они отражаются на его лице. Нет никаких сомнений в том, что он ждал подходящего момента, чтобы сделать свой ход. Но подходящий момент еще не наступил, и он больше не может сдерживаться. Быть охваченным кем-либо, безусловно, ужасно, порой и вовсе убийственно. Но, вероятно, ему уже ничего не поделать с самим собой. И если ты, лапуля, не будешь говорить со ним, он будет заполнять своё сердце её молчанием, чтобы потом поведать о том, как сложно питать столь сильное чувство любви человеку. Ей ведь тоже это знакомо. Он уверен. И все пути от тьмы ведут к её чёрным глазам.

***

Я устала от самой себя. Моя душа кричит от боли, которую я причиняю сама себе. Молю, спаси меня. — Может, ты вовсе не та, кем хочешь казаться? Во мраке, на заре чего-то нового, я вижу его. Он растекается по моим венам морскими волнами. Опять пустота. Вокруг мгла. Бездна. Я моргаю, в надежде увидеть хоть что-то кроме чёрного пространства вокруг себя. Но ничего не меняется. Я слышу лишь его тёмный голос в тишине с обрывками печали. Прошлое всегда звучит заманчиво. — Это очень тонкое понятие: всё, что ты любишь и есть ты, — моё сердце болит от горькой, холодной нотки, которая звучит в его голосе. Это будет преследовать меня очень долго. Я думала, он сон. Нет, он повод моей бессонницы. В меланхоличном воздухе повисла тяжелая тишина. Я чувствую, как это давит на меня, еще больше загоняя в яму отчаяния, из которой в конце концов придется выкапываться самой. Однако сейчас у меня нет сил выкарабкаться на поверхность. Я тону. Мои глаза широко распахнулись, рот приоткрыт, тщетно пытаясь глотнуть немного спасительного воздуха. Где я?.. Тело мгновенно бросает в дрожь: холод и жар борятся в нём. Сердце бешено колотится в груди, словно это барабаны отбивали бешеный ритм. Мысли роятся в голове, одна страшнее другой. Нет, этого не может быть! Не сейчас! По спине и лбу катятся бусины ледяного пота, я еле держусь, чтобы не упасть в обморок. Кажется, будто сейчас пол обвалится, и меня утянет с обломками в бездну. Желудок скручивается в тугой неприятный узел. К горлу подкатывает рвотный рефлекс, который я стараюсь подавить. Размыто я увидела очертания человека. Тысяча иголок колят сердце изнутри. Голова, почему-то, очень лёгкая, в буквальном смысле ватная. Неожиданно руки и ноги сводит судорогой, отчего я пару движений, окончательно понимания, что не могу двигаться. Каждое мое излишнее движение приносило громадную порцию боли. Хотя, сложно было этому удивиться. Часть моего разума резко прошептала, что это было довольно глупо — идти сюда снова, но я предпочла проигнорировать. Я понимала, что рано или поздно этот момент настанет. Но разве я не сама пришла сюда? Разве я не знала об опасности? Разве я… Не хотела этого? Я хочу что-то сказать, но продолжаю молчать, еще раз окидывая затуманенным взглядом ту фигуру, чтобы проверить, нет ли других людей. Даже не разглядев человека, я сразу поняла кто это. Слёзы покидают мои глаза прежде, чем я успеваю подумать. Но я старательно морщусь и пытаюсь остановить их и у меня почти получается. Как смешно. Как жалко. Я сама пошла сюда, я во всём виновата. — Мун Джо? — тихо зову я, попутно осматривая себя и понимая, что намертво привязана к чему-то. Мужчина поворачивается ко мне с мягкой улыбкой. — Очнулась? — спрашивает он, чеширская ухмылка, кажется, очень нежно играет на его губах. Немного постояв на месте, он делает шаг ко мне. Я прячу свое сердце подальше, засовываю его в глубины своей груди, где есть кровь и нежелательные пустоты. Пустая, только для того, чтобы наполниться яростью и горем. Наполненная, только для того, чтобы опустошиться с оцепенением. Я опустила голову, лишь бы не смотреть в его глаза. Но почувствовав приближение мужчины, произнесла: — Так и знала… — выплюнула я, при этом горько усмехаясь и всё-таки поднимая голову на Мун Джо. И посмотрев в его глаза, увидев то, как он смотрит на меня, в этом есть что-то такое нежное и знакомое, и я понимаю, что это было всегда, даже до того, как мы оказались тут. Печаль, которая живет в моём духе, поднимается к горлу. Это обжигает, ограничивая мою способность говорить. — М-Мун Джо?.. — эти слова даются с таким огромным трудом, и я хочу сказать ещё тысячу вещей, но у меня нет на это сил. Ещё несколько шагов и он оказывается рядом со мной. Холодная рука протягивается, большой палец касается моего подбородка. В этот раз я не отталкиваюсь от него, как во сне. Потому что не могу, или потому что не хочу? Он поворачивает мою голову, свет тусклой лампы падает на моё лицо, освещая большую его половину. Он держит и не отпускает меня. Изо всех сил пытаясь сдержать слезы, угрожающие пролиться из моих глаз, я одновременно делаю всё, чтобы не смотреть на него. Всё, чтобы не почувствовать этот взгляд снова. При этом испуганная улыбка застыла на моём лице. Мне хочется убежать, забраться под одеяло и спрятаться подальше от его чёрных глаз. Я не хотела, чтобы он видел меня такой жалкой, и знание того, что он видит худшее из этого, только усиливает натиск слез. Я не могу заставить себя посмотреть на него. Я слишком сильно погрузилась в свои собственные мысли, в густое черное облако, которое окружает и душит меня, что не замечаю, как нервный смешок вырывается у меня из груди. Его руки резко, но нежно обхватывают моё лицо. Теперь наши лица очень близко. И мы могли бы соприкоснуться носами, если бы кто-то из нас решил пошевелиться. Наши сердца бьются так сильно, что, казалось, останутся синяки. Или я одна это чувствую?.. Тяжесть переполняет меня, нависает над моими плечами. Тихая, но продолжительная. Я думаю, что закрывала глаза на другие проявления смерти. Я молча наблюдаю за Мун Джо и задаюсь вопросом, не сам ли он смерть: невинный в самых странных отношениях, беззаботный и совершенно апатичный в идее убийства человека. Мы сидим вместе, молча, слабый свет от гаснущей лампы в углу комнаты освещает его сосредоточенный взгляд. Его глаза встречаются с моими, и он делает глубокий вдох, чёрный цвет настолько завораживает, что я инстинктивно следую за ним. Вдох. Выдох. Ещё раз. Вдох. Выдох. И в этот момент можно найти что-то, что говорит мне, что всё в порядке, всё будет хорошо. И что иногда существовать — значит жить, выживать, просто быть. Но это не так. Хочется утопить в себе этот прилив печали. Горе сжимает мою грудь, сковывает мой язык, и все, что я могу сделать, это молча рассматривать его глаза. Я всегда была окутана тьмой. В те моменты, когда я познаю свет, он убегает. Меня это пугает? — Что ты делаешь?.. — чуть ли не плача выдавливаю из себя я. Взгляд мужчины обводит моё лицо и остаётся на губах. У меня перехватывает дыхание от его пронзительного взгляда. Мне трудно смотреть ему в глаза. Они слишком яркие, почти как солнечный свет в снежный день. Ослепительно, прекрасно. Эфемерно. Точно так же, как ребенок смотрит на солнце, беспечно, наивно, мои глаза встречаются с его, и я заставляю себя не отворачиваться. Потому что это, во всяком случае, самое близкое, к чему я могу приблизиться, в его понимании. Иногда вспышка эмоций в чёрных тонах, затем ничего. «Что он хочет сделать?», — у меня пересыхает в горле. Я не могу дышать. Подкрадывающееся беспокойство поселяется в моём сердце. Всё таки, неведение — это блаженство. Осознание приходит ко мне очень быстро. Да нет, быть не может… Я просто надумываю себе. Я дрожу, молюсь богу, чтобы он этого не заметил. Но вдруг он резко прочищает горло, убирает руки и отодвигается назад. — Как себя чувствуешь? — спрашивает мужчина, попутно поднимаясь. Его голос нежен, но режет, как острое лезвие. Мун Джо скрывается в какой-то тёмной комнатке и через несколько секунд появляется передо мной вновь. Он непредсказуем, и, возможно, именно это пугает меня в нем больше всего, а не сила и интеллект, которыми он обладает. Я всё ещё не ответила, пытаясь осмотреться. Всё это время я была привязана к какому-то старому стулу. Любой поворот головы приносил огромную боль, но я терпела. И лишь сейчас я заметила, что мы тут не одни. «Да быть такого не может… Это… Мне просто кажется…», — глаза защипало и я, не в силах сдержать порыва, крепко вжалась ладонями в стул и расплакалась. По-настоящему, как маленький ребёнок. Громко всхлипывая и заливая собственное лицо слезами. На белом кресле недалеко от меня лежал Хён У. Его глаза были закрыты. Он мёртв или спит? Мужчина снова подошёл ко мне. Но в этот раз в его руке была какая-то вещь. Слёзы, застилающие глаза, мешали мне понять, что это. Наши взгляды снова встретились. — Что тебе надо от меня?! От нас… Что?!.. — закричала я ему в лицо. — Что ты… Что ты сделал с ним?! — Хотел закончить браслет, — спокойно говорит он. — Смотри, это — зубик Хён У, — он поворачивает странную вещь в руках и указывает на что-то, похожее на зуб. Похожее… Нет, это определённо был зуб. Я подавляю рвотный рефлекс и отвожу взгляд, тяжело дыша. Это и правда был браслет. Украшенный зубами. Человеческими. Первая эмоция, которую я испытала, — это страх, но при его неизменном самообладании, самое большее, что я могла тихо выдохнуть: — Что? — Красиво? — пропускает мимо ушей мужчина, поворачивая браслет в руках. Я ещё раз в панике поворачиваюсь на умиротворённого Хён У, а затем снова на Мун Джо. — Ты… Просто псих! — слёз уже не было, лишь ужасное отчаяние. Но мужчина не дрогнул, его лицо застыло в гримасе улыбки. Он точно причиняет боль больше, чем показывает. Прошлое, окрашенное и запятнанное черным, настоящее, наполненное выживанием и «что если», и будущее, тусклое и туманное. С тяжелым сердцем и легким голосом, его лицемерное существование, которое ничего не знает о том, как справиться с болью. — Что я тебе сделала?! — задыхаюсь я. Мои глаза щиплет, и я хочу сжечь все эмоции, которые мне не удается сдержать. Как глупо. В одно мгновение я жажду покоя, а в следующее — пронзительной боли разложения. Раскаяние сковывает моё тело, и напряжение наполняет мои мышцы, как будто защищая от грядущей трагедии. Я никого не смогла спасти. — Он ещё жив. Просто вырубил его ненадолго. Широко раскрытыми от ужаса глазами, я смотрю на него. Он несколько раз кивает, подтверждая свои слова. Наступает тишина. И лишь мы одни знаем, сколько слов было в нашем молчании. Мои легкие горят, потому что я хочу прокричать извинения всем, кого не смогла спасти. Но земля замолкает между нами двумя, и в конце концов он берет мою руку в свою. Я пытаюсь отдернуть её, но тело немеет. Несмотря на синяки по всему телу, я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на ком, который образуется в моём горле. Его глаза глубже океана, темнее небес. Я редко видела его таким, и это кажется почти святым. Уязвимым. Божественным. — Послушай, что я тебе скажу, — его голос тверд, но по-прежнему сохраняет ту нежность. Я всхлипываю от того, как он растягивает слова, словно побуждая меня продолжить слушать его голос. — Уверен, тебя это заинтересует, — он наклоняется над моей рукой и медленно закрепляет на моём ледяном запястье тот самый браслет. На кончиках его пальцев таится грация и деликатная опасность: известная, элегантная во всей своей красе, которую никак нельзя недооценивать. Они нежно обводят мои. Ласка так свободно льётся с его рук. Он смотрит на меня, сокращая дистанцию, пока мы не окажемся всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Это долгое ожидание и громкое молчание. И только сейчас до меня доходит, что это действительно конец, и это поражает меня, как стрела в сердце. Я больше не могу. Я не могу, потому что не заслуживаю этого. Я не заслуживаю того, чтобы он смотрел на меня так, словно я усеяла звездами его небо, и все же он смотрит… — Я тебя пощажу. Что-то в моём сердце останавливается — холодный пот, ползучий страх, который опускается в мой желудок. Что-то ужасно неправильно. — Что ждёт тебя в конце? Ты жива, или ты живёшь? — его ухмылка становится шире. — П-пощадишь? — я запинаюсь на словах, чувствую, как моя душа возносится в пустоту — наверное, куда-то нечестиво, а Мун Джо больше не произносит ни единого слова. Ни единого. Он наблюдает и ждёт. — Я… Не понимаю… — Правда? — голос мужчины низкий, тяжелый от веселья и насмешливых интонаций. Он придвигается ещё ближе ко мне, его губы почти касаются раковины моего уха и спускаются по шее, держась в сантиметре от кожи. Но ещё через одно мгновение он отстраняется и снова смотрит мне в глаза. Моя челюсть сжимается. Всё в беспорядке; мой разум пронизан гневом, скорбью и тоской. Всё это так глупо. Я смотрю прямо на него, и ни один из нас не смеет пошевелиться.

***

Сегодня вечером всё будет кончено. Сегодня вечером всему конец; конец ужасным смертям, угасающей надежде и опустошительной войне. Все вещи рано или поздно заканчиваются, и признавать это жестоко. Что хуже: знать, что это закончится, или не обращать внимания на то, как и когда это закончится? Они все умрут, и я умру вместе с ними. Страх всепоглощающий — то, как он проникает в мою кожу, заполняет всё моё тело, пока не проникает в расщелины ребер и не выстраивается в костный мозг. Настоящий, животный. Обыденный. Жестокий. Но есть что-то в том, как это проникает в моё существо, что позволяет ощутить спокойствие, потому что я знаю, что в конце концов всё будет хорошо. Так будет всегда. Я пожертвую собой ради общего блага. Я отдам свою жизнь за другого — за Чон У. За Хён У. За ни в чем неповинных людей. За всех. Я оставлю их позади. Я собираюсь оставить их позади. Катарсис заделывает трещины в моём сердце, спасает то, что должно выжить, пока не придёт время для окончательного прощания. Им будет хорошо без меня. Это будет больнее, чем можно выразить словами, моё отсутствие — сама причина острой боли, которая со временем превратится в ноющую боль и, возможно, в нечто вроде спокойствия. Смерть не всегда прекрасна, но она даст мне безопасный проход в утешение от осознания того, что у каждого будет безопасное будущее. Я иду вперёд, шаг за шагом. В моём сердце есть скорбь, которая противоречит несбывшейся надежде, и я хотела бы сложить своё сердце и понять это, но не могу. Всё, что я знаю, это то, что я где-то здесь и что я жива. Ещё шаг, потом еще, искра беспокойства и адреналина. Есть что-то вдалеке, что-то, что заставляет моё сердце останавливаться, а руки дрожать. Это знакомое зрелище — худощавая фигура внизу, отчаянно пытающаяся открыть решетку. Снова и снова прокручивая в голове план действий, я оглянулась. В надежде, что в последний раз. Затем я завожу руки за спину, пряча оружие. Сейчас нас разделяет лишь лестничный пролет. Только когда он поворачивается боком можно заметить кровавые отметины на его лице. Их оставила я. Надо было просто добить его. Извращенец разворачивается ко мне, наши взгляды встречаются. — Привет, — произношу я, без любого намёка на эмоции. — Кто это у нас тут? — он склоняет голову набок и противно улыбается. Я спускаюсь по лестнице, оказываясь всё ближе и ближе к нему, пульс учащенный, а биение в груди такое сильное, что почти ноет в предвкушении. Я замираю возле парня, чёрные глаза скользят по телу передо мной — я выдыхаю затаенное желание. Я в ужасе от этой тёмной вещи, которая спит во мне. — Такие как ты… Не должны существовать, — мой голос дрожит, хриплый от горя. И когда он начинает разражаться этим гадким смехом, я не выдерживаю. Всего лишь одно редкое движение и он больше не смеётся. Это было так просто… Алая жидкость попадает мне на лицо, отчего я даже не морщусь. Кровь за кровь. Но он не сдаётся. Бросается на меня, отчаянно размахивая кулаками и что-то хрипя. Как бы сильно я не пыталась увернуться, у меня не получается. Его кулак попадает мне по лицу. — Блять… — прошипела я, отшатываясь и хватаясь за челюсть, зажимая кровоточащий нос. Металлический вкус мгновенно появляется во рту. Я вижу, как его слабое тело пытается сделать что-то ещё, но я быстро прекращаю эти страдания. Один удар, медленно. Что-то вырывается из моего пульса, впивается глубоко в ребра. Моё сердце снова горит. Хватка ослабла, нож выпал из дрожащих рук. Металлический лязг разнёсся по помещению, эхом отскакивая от стен. Это довольно ужасное, тошнотворное и мрачное чувство, которое возникает, когда его тело валится на пол и адреналин иссякает. Как меня поглощает боль, тело ноет от всего, что я вытерпела и пережила. Это так больно, эти раны, которые стерли и порвали мою кожу. Моя голова пульсирует, колени угрожают подогнуться, когда тошнота накатывает ужасными волнами. Это жалит и обжигает, эта колющая боль, которая пронизывает меня насквозь. Это не так уж много значит, да ведь? Это пройдет. Я выиграю ещё одну битву. Всё будет продолжаться. В конце концов, всё как-нибудь наладится. Так и должно быть. Я вздыхаю, осознаю, как моё тело дрожит от усталости и слабости. Чувство, которое проявляется в учащенном сердцебиении и вечной боли, которая со временем ослабевает, пока не возникает тошнотворное возрождение мучительного желания другого. Как медленно она отравляет твое тело, переплетая каждую клеточку выживания с самой собой. — Такие как ты… Должны умереть, — я делаю шаг к парню, отчаянно прижимающему руки к шее. Он ещё жив, — Отправляйся в ад. Я аккуратно нависаю над его телом и поднимаю с сырого пола нож. Заношу. Удар. Противный звук эхом отдаётся по подвальному помещению. Тяжелый булькающий хрип вырывается из его груди. Я не помню, на что похож этот ужас. Видение темно-малинового цвета, разбрызганного по всей его плоти, по полу, и заливающего красным место, которое никогда не должно было быть украшено таким нечестивым оттенком. Неспособность признать, что я сделала, кого я убила, почему я убила его, и осознание того, что есть еще один грех, который тяжелым бременем ложится на мою душу, опасно балансирующую на грани здравомыслия. Может, я такая же? Краем глаза я вижу движение на лестнице и резко поворачиваюсь, теряя ориентацию в пространстве. Мужчина медленно спускается по лестнице и встаёт около меня. Я видела это раньше: это мерцание темной пустоты, чего-то ни мертвого, ни живого. Я гноюсь, остаюсь хорошо скрытой в черных оттенках. Это пугает меня. Мне кажется, что я теряю его еще немного каждый раз, когда вижу это — темноту, такую осязаемую, невидимую и видимую одновременно. Я могу почувствовать это, этот тяжелый ужас, который проникает в моё существо. Такое чувство, что между нами двумя стена, растущее расстояние, которое длится все дольше и дольше, пока не станет вечным, и я больше не смогу дотянуться до него. Он всегда каким-то образом возвращается. Я задаюсь вопросом, потеряю ли я его когда-нибудь в этой тьме. — Тебе понравилось, — улыбается он. В моих глазах ужас, а в его — ничего. Ни намека на сожаление или печаль, ни даже на гнев, ярость — ничего. Мы стоим друг перед другом, небольшое расстояние между телами. Меланхолия наполняет моё сердце, приливные волны так мягко разбиваются о осознание того, что именно такой стала моя жизнь и какой она всегда должна была быть. Я падаю на колени. Что-то неопознанное горит у меня в животе. Это больно. Ощущение такое, словно внутри меня что-то щелкнуло и выпустило наружу ярость. Или это чувство вины? — Что дальше, Мун Джо? — мой голос звучит шепотом, как будто эти слова запрещено произносить. Я ожидаю, что они будут суровыми, но в них вплетена печаль; я надеюсь, что он этого не слышит. — Будет ли это того стоить? — мои слова превращают его жестокость в прах.

***

Желание сжигает гнев в его горле, угрожает задушить, обернуть его зазубренные и ржавые сухожилия вокруг шеи и сжимать до тех пор, пока не останется ничего, кроме мертвых и покинутых в оболочке человека. Это жалко, горько, одиноко, презренно, но это свято и почитаемо, и в конце концов это убьет его. Мун Джо знает это, улыбается улыбкой, которая не доходит до его глаз, пустота в чёрных оттенках, которые ищут адреналин в ограниченном пространстве. Трагедия ищет тех, кто этого заслуживает. Он внедряется в её сердцевину, соскребает гниль и разруху, которые он хочет поглотить для себя. Он может принять её отчаяние, её смерть ради другого, к которому он относится с величайшим уважением. Нелегко было достичь этого момента, увидеть её на коленях перед его стоящей фигурой. И это то, что сделало все это таким манящим и изысканным, жажда крови, рвущаяся по его венам, требуя ещё, ещё, ещё. Царапины и синяки украшают её черты, щека слегка распухла и покраснела, а глаза… Её глаза пусты. Лишены смысла. — Что дальше, Мун Джо? — выплёвывает она кровь изо рта, украшает губы темно-малиновым цветом, которому он восхищается. — Будет ли это того стоить? — она спрашивает его, дрожащей рукой крепко сжимая оружие, больше для утешения, чем для обороны. Её лицо, её руки, её ладони в крови, и как стыдно, что всё это не его. Он улыбается. На этот раз она встречается с его глазами, его восторг — зеркало её страха. — Есть только один способ узнать, верно?

***

Дом можно найти везде и нигде, и я задаюсь вопросом, где он находится. Неужели это место, здесь и сейчас, я считаю своим домом? Или обнаруживаю дистанцию, изоляцию и тоску по чему-то, что когда-то было кошмаром, превратившимся в страну чудес? Дом… Дом, как я убедила себя, это скорее чувство, чем место. Дом, как я понимаю, не всегда означает то же самое, что и мир: тишину. Безмятежность, которая сохраняется в неподвижном воздухе. Один человек находит пристанище в своем оружии, ищет убежища в насилии, другой находит пристанище в своих мечтах, ищет убежища в бесконечности. Эта чужая земля не является моим домом, но я нашла дом где-то в ней, в нём. Эхо моих шагов наполняет полупустой коридор. Я останавливаюсь, глубоко вдыхая, когда аромат моющих средств переполняет мои чувства. Всё, что я вижу — спина женщины, которая умиротворённо протирает пол в конце коридора, напевая под нос какую-то песенку. Я поднимаю голову и тупо смотрю в потолок, тихий вздох вырывается из приоткрытых губ. Усталость вгрызается в волокна и сухожилия измученного тела, боль, оставшаяся после пережитого, но разум остается бдительным и бодрствующим. Женщина обернулась, видимо услышав мой вздох и мои шаги. — Милая! — скрипуче протянула она, расплываясь в улыбке. — Съезжаешь с нами? «Они съезжают? Интересно». Я двигаюсь к ней. Ноги болят всё сильнее, дыхание давно сбилось и теперь каждый вдох доставляет слабую боль, но остановиться не хватает духа. Мои пальцы подергиваются. О, как они жаждут крови. — Милая? — спрашивает женщина, но уже более неуверенно. — А где Мун Джо? «Скоро вы с ним встретитесь», — думаю я, но не смею озвучить. Всего через несколько секунд её зрачки расширяются, как только на меня падает тусклый свет. Кровь быстро бросается ей в глаза. Да и блестящий предмет в руке тоже. Она поднимает руки в защите, но не успевает. Нож с сырым звуком вонзается ей в грудь. У меня перехватывает дыхание от открывшегося передо мной зрелища, и я почти вижу проблеск печали в её глазах. В этом взгляде есть сожаление — может быть, даже жалость, но это не для меня. — Чертовка… — выдыхает она. Я еле вытаскиваю нож, но женщина всё ещё стоит. — Если бы я знала… Прикончила бы тебя ещё во сне… — она выплевывает слова, каждый слог пронизан острыми, как бритва, краями. Безумие в моей ухмылке соответствует интенсивности гнева, который украшает её лицо. Жажда крови, мерцающая в моих чёрных глазах, угрожает разрушить всё, что она строила так долго. Ещё удар. И ещё и ещё. Они все должны умереть. Враг за врагом, крик за криком, потом — ничего. Тягостная тишина, нарушаемая лишь моим хриплым дыханием. Я окружена трупами, хаосом и разрушением, и, возможно, меня беспокоит осознание того, что я была лишь частью причины. Я не знаю, что действует первым: моя ярость или горе. В конце концов, это не имеет значения, понимаю я, и внезапно на земле становится слишком много алого, а в общежитии воцаряется новообретенная тишина. Я вижу красный, чувствую, как что-то застряло у меня в горле. Мои глаза горят. Они горят, горят, горят, и я ненавижу это. Потому что знаю это чувство, признаю его причиной своего проклятия. «Что я делаю?», — осознание доходит до меня только тогда, когда женщина падает на пол, сползая по стене, оставляя на ней кровавые дорожки. Паника подкрадывается ко мне, и это почти туман — то, как он осторожно обволакивает моё горло — тихо, чтобы не вызвать тревогу, но объявляет о своем присутствии ровно настолько, чтобы держать его на взводе. Сердце сжимается, и сжимается, и сжимается, и внезапно я не могу дышать. Я не подхожу для этого, и, боги, как же мне хочется убежать. «Я не убийца…». Я отступаю на шаг. Ещё. И ещё. Ноги подкосились, роняя меня на колени. Учащенный стук сердца отдавался в ушах оглушительными ударами. Я зажмурилась и вновь открыла глаза, однако мертвое тело никуда не исчезло, а быстро расползающаяся по полу лужа, казалась ещё более алой. Так не должно быть. Я смотрю на свои окровавленные руки. Это сделала я? Резко поднявшись, я медленно пячусь назад, шатаясь из стороны в сторону, опираясь руками о стены коридора, окрашивая их в алый. Теперь эти стены служат торжественным напоминанием о том, что я совершила. О том, что это было неизбежно. Я не могла нормально соображать. Перед глазами всё плыло, голова невероятно кружилась, а тело еле передвигалось. Вскоре моя рука нащупывает что-то на стене. Это ручка двери. Я быстро поворачиваю голову и открываю дверь, чуть ли не падая. «Что это за комната? Чья это комната?». Сердце так дико колотится в ушах. Я подавляю недоумение, проглатывая свою тревогу. Это был всего лишь туалет. У меня пересохло во рту. Меня переполняет тоска, и я не знаю почему. Почему я чувствую себя так далеко от мира прямо сейчас? Я живая, и мне почти хочется рассмеяться, но вместо этого я чувствую, что вот-вот заплачу. Я обвожу усталыми глазами помещение, мой взгляд задерживается на зеркале. Передо мной девушка. С почерневшим сердцем: наполненным презрением, местью и насилием, всем тем, что не предназначено для того, чтобы внедряться в чистоту души. Яд, который развращает и разлагает, разъедает то, что свято и что осталось от человека. В моей груди есть что-то, что бьется так медленно, что можно подумать, что я уже в подвешенном состоянии: и мертвая, и живая, существующая, но просто выживающая. Я не узнаю себя в зеркале. Я не узнаю себя. Я не знаю себя. Я не понимаю себя. Осознание. Счастливых концов не бывает. Печалиться о том, что могло бы быть, нет необходимости, поэтому я прилагаю мало усилий в поисках счастья. Вместо этого я снова и снова продолжаю эту войну. Я не думаю о себе как о трагедии. Это было бы трусостью — в конечном счете, оправданием для того, чтобы погрязнуть в печали. Но даже я не могу отрицать разрывов и слез в своем сердце, которые остались с остатками моего прошлого и настоящего. Изоляция и отчаяние, предательство — это развращает мой разум, и в шагах, которые я предпринимаю к новой жизни, это следует за мной. Что-то чужеродное расцветает во тьме выжившего сердца, и я задаюсь вопросом, хватит ли у меня сил разорвать все связи с ним. Этого не может случиться. Я этого не заслуживаю. Медленно я вываливаюсь из комнаты, продолжая опираться на стену. Всё как в тумане. Я замираю посреди коридора, в попытках перевести дыхание. Я стою одна в том, что когда-то было. Хаос окружает меня, разрушение напоминает о запоздалой святости. Меня здесь больше не должно быть. Я не должна. Здесь для меня ничего не осталось. Даже тени покинули меня при солнечном свете, границы размыты в отсутствие перевоплощенного счастья, которое я любила и потеряла. Разве это позорно — осознавать? Течение времени и поглощение горя слишком тяжело для моего сердца; наполняет мой рот кровью, а мозг костей — тоской. Извинения подкрадываются к горлу, танцуют на кончике моего языка. Воздух неподвижен, пустынен и наполнен тяжелым дыханием. Даже находясь в изоляции, я не могу заставить себя признать, что последние дни разорвали меня на части и что я больше не могу держаться. Тело двигается словно на автомате. Еле переставляя ноги, я бреду к себе. В свою комнату. Она когда-то была моей. Я вернулась. Дверь не заперта. Я с громким треском захлопываю её за собой и падаю на пол, забиваясь в самый дальний угол комнаты, закрывая лицо руками. Неужели, я такая же? Есть сокрушительная тяжесть, которую я так глубоко ощущаю в своей груди. И давно она там? Если я вернусь отсюда живой, сколько еще пройдет времени, пока я не потеряю себя? Но сейчас я ждала его. Важно было улавливать каждый звук, при этом не издавая лишних движений и шорохов. Порой я даже забывала дышать, вслушиваясь в шаги за стенкой. И наконец-то дверь распахнулась.